О тенденциях изучения вопроса добровольного сотрудничества советских граждан с немецко-фашистскими оккупантами в период Великой Отечественной войны

Аленичева Яна Сергеевна аспирант, кафедра истории России, ГАОУ ВО Ленинградской области “Ленинградский государственный университет им. А.С. Пушкина” 196605, Россия, Санкт-Петербург, г. Пушкин, шоссе Петербургское, 10 Alenicheva Iana Sergeevna Postgraduate student, Department of history of Russia, Pushkin Leningrad state University 196605, Russia, Saint Petersburg, Pushkin, Peterburgskoe highway, 10 alenicheva.history@yandex.ru Другие публикации этого автора

Тема добровольного сотрудничества советских граждан с немецкими оккупантами во времена Великой Отечественной войны традиционно считается недостаточно изученной. Причин тому несколько: от полного отсутствия и ограниченной констатации фактов в советской историографии до спекуляций и тенденциозности постсоветских публицистов и ученых, работы которых не всегда отличаются объективностью и опираются на достаточную доказательную базу.

О.В. Булыга в своей работе отмечает, что “...до конца 1960-х гг. о коллаборационизме как явлении военного времени в отечественной литературе любые упоминания отсутствовали” ^{[6, с. 83-84]}. Например, в период с начала 60-х до конца 80-х годов XX века в СССР был издан ряд фундаментальных справочных трудов по истории Великой Отечественной войны ^{[15, 16]}, в которых отсутствуют материалы, касающиеся вопросов добровольного сотрудничества населения Советского Союза с оккупационными властями нацистской Германии.

Одной из первых работ, в которой впервые были высказаны предположения о добровольном сотрудничестве с врагом, стала книга М.М. Загорулько и А.Ф. Юденкова ^[14]. В частности авторы отмечают, что на осознанный коллаборационизм были способны “...буржуазные националисты, профессиональные шпионы, раскулаченные в свое время сельские мироеды, политические преступники, уголовники и тому подобные элементы” [Там же, с. 162]. В работе авторы упоминают опыт Локотского окружного самоуправления [Там же, с. 163-164], характеризуя политических лидеров, К. Воскобойника (коллаборационист, первый бургомистр Локотского окружного самоуправления, был убит партизанами в 1942 году) и Б. Каминского (коллаборационист, создатель Русской освободительной народной армии (РОНА), возглавил Локотское окружное самоуправление после смерти К. Воскобойника), “матерыми шпионами” и “контрреволюционерами” [Там же, с. 164]. Здесь же стоит упомянуть статью Ф. Титова «Клятвопреступники» ^[30], вышедшую в конце 1970-х гг.: данный труд безусловно ценен введением в оборот новых архивных документов и первой серьезной попыткой исследовать развитие коллаборационизма как полноценного явления. При этом автор называл коллаборантов “гнусными подонками” [Там же, с. 193] и объяснял возникновение и развитие сотрудничества с оккупантами низменными мотивами: стремлением реализовать амбиции, выслужиться, из страха или желания нажиться на соотечественниках: “Судебный процесс над Власовым и его соучастниками по тягчайшим преступлениям перед Родиной обнажил все убожество тех, кто из тщеславия, карьеристских побуждений или по трусости, ради шкурных интересов ревностно служил любому врагу человечества - германскому фашизму…” [Там же, с. 209].

Следует отметить, что традиционный подход к изучению явления коллаборационизма в советской историографии строился исключительно на субъективных факторах: ученые и публицисты перекладывали ответственность за эпизоды сотрудничества на конкретных персоналий и отрицали принцип добровольности и возможность существования и проявления гражданской инициативы советского населения. Упомянутая выше О.В. Булыга отмечала, что “...в трудах отечественных авторов коллаборационизм чаще всего представлен как удел отдельных личностей, одиночек, т.е. он рассматривается не как явление, а как недоразумение, не свойственное советскому человеку” ^{[6, с. 92]}. Как правило, в советской историографии, проблема коллаборационизма освещалась на примерах власовского движения ^[17] и казачьих формирований ^[33]. Другие проблемы добровольного сотрудничества советских граждан с немецко-фашистскими оккупантами изучались фрагментарно.

В постсоветский период на тему коллаборационизма появились первые исследования, рассматривающие коллаборационизм как сложный процесс, имеющий социально-политические, экономические и религиозные корни ^{[1, 27, 28]}.

В частности, в своей работе ^[26] М.И. Семиряга признает в качестве истоков коллаборационизма “...трудные экономические, политические и национальные условия…” [Там же, с. 21], а применительно к СССР автор отмечает, что изучать в контексте предпосылок и причин, побудивших советских граждан пойти на сотрудничество с врагом, необходимо не только предвоенные годы, но более ранние события, когда в Советском Союзе “...существовали такие политические условия, которые благоприятствовали его (коллаборационизма - прим. автора) произрастанию” [Там же, с. 15].

В научных трудах С.И. Дробязко ^[10], A.B. Окорокова ^[23], И.Г. Ермолова ^[11], П.М. Поляна ^[25], Ю.С. Цурганова ^[34] факты сотрудничества граждан СССР с противником также рассматриваются многогранно: как явления, требующие всестороннего анализа и систематического изучения.

Так, например, С.И. Дробязко в своем исследовании ^[9] много внимания уделяет казачьим формированиям в Верхмате. Он отмечает, что «Появлению в составе верхмата казачьих частей в наибольшей мере способствовала репутация казаков как непримиримых борцов против большевизма, завоеванная ими в годы Гражданской войны» [Там же, с. 35].

И.Г. Ермолов в своей книге ^[13] детально изучает административный, экономический, политический, религиозный коллаборационизм, а также сотрудничество местного населения с оккупационными властями в области науки, культуры и образования. Автор считает, что «Гражданский коллаборационизм - термин в исторической науке новый, до сих пор даже не упоминавшийся в специальных работах…» [Там же, с. 8]. Им же пересматривается феномен Локотского окружного самоуправления: И.Г. Ермолов уверен, что основными акторами политических, административных, экономических изменений в этой зоне, приведших к стабильности и довольно высокому уровню жизни населения, по сравнению с другими оккупированными территориями, были не немецкие силы, а идейные коллаборанты: “Став в довоенные годы неким отстойником опальной интеллигенции, Локоть дал тем самым базу для развития сильных антисоветских настроений”. ^{[12, с. 227]}

В последние десятилетия в теме изучения коллаборационизма на территории СССР стал преобладать региональный интерес. Появились научные работы об оккупационном режиме “юго-западного региона” времен Великой Отечественной войны: в Брянской ^[35], Курской ^{[20, 22]}, Смоленской ^[24], Воронежской ^{[31, 32]} и других областях.

Интересно, что, изучая близкие друг к другу, но разные территории, исследователи приходят к некоторым похожим выводам: например, о полной растерянности и дезориентации советского населения в начале войны ^[21]. Состояние потрясения и замешательства, часто вызванное несостоятельностью обещаний советской пропаганды накануне Великой Отечественной войны ^[5], порождало чувство беспомощности и крайней неуверенности в партийной верхушке власти и ее способности защитить Родину. В таких условиях дальнейшие действия и мотивы населения, оказавшихся на оккупационных территориях, часто зависели от персональных установок, характера и темперамента каждого гражданина. Так, Л.А. Болокина пишет: “...большинство жителей области (Калининской, ныне, Тверской - прим. автора) приходило к выводу, что рассчитывать стоит только на себя, так как указаний или помощи сверху может и не быть. В этих условиях каждый сам выбирал линию поведения”.

Если говорить о степени изученности темы среди иностранных авторов, нельзя не упомянуть Й. Хоффмана ^[41], Г. Фишера ^[37], М. Купера ^[36], Т. Шульте ^[38], А. Bepта ^[7], С. Стеенберга ^[29], Д. Армстронга ^[2], А. Даллина ^[8].

В отличие от советской историографической школы, находившейся под идеологическим давлением и не способной обратить пристальное внимание на изучение добровольного советского коллаборационизма, зарубежные авторы начали публиковать первые работы на эту тему почти сразу после окончания войны ^[39].

Так, в книге Г. Фишера, еще в 1952 году, историк пишет о формировании “surprise attack school” (теория внезапного нападения) и “revolt school” (теория протеста) как о двух основных точках зрения, объясняющих массовую сдачу в плен советских военных в 1941-1942 годах ^{[38, с. 3]}. Первая система взглядов опирается на работу Ф. Шумана (американский историк, автор книги “Советская политика внутри страны и за ее пределами” (Soviet politics at Home and Abroad, 1946) и поясняет ранние поражения Красной Армии “эффектом неожиданности” от гитлеровской атаки: основой, впрочем, для такого умозаключения является речь И. Сталина к советскому населению от июля 1941 года. Однако превалирует в США 1950-х годов, говорит историк, полярная точка зрения, емко выразить которую можно словами известного американского журналиста Уоллеса Кэрролла: “... несмотря на то, что на протяжении 1930-х годов советская пропаганда осуждала немцев, советские солдаты, крестьяне и горожане, а, особенно, представители национальных меньшинств, встречали немцев как освободителей от ненавистного им режима” [Там же, с. 4].

Сам Г. Фишер детально разрабатывает и отстаивает “concept of Inertness” (концепция инертности), объясняя первые военные победы Германии, обеспечившие оккупацию советских территорий, хаосом, возникшим в обществе и характерным как для рядового гражданина, так и для известных партийных деятелей, вследствие состояния инертности, массовой аполитичности и зависимости от сиюминутных указаний руководства, ставшими возможными за годы существования тоталитарной системы. Можно увидеть, что концепция американского историка, сформулированная им еще в 1950-х годах, вольно или невольно находит отражение в вышеупомянутых исследованиях современных российских авторов, указывающих на состояние неуверенности и ошеломленности, в котором оказалось советское общество в начале Великой Отечественной войны.

Противоположную точку зрения высказывает немецкий историк Норберт Мюллер, утверждающий, что народное движение против Гитлера и его армии стало всеобщим вскоре после вступления вражеских войск на территорию СССР, так как граждане боролись не только за родную землю и свои семью, но также за коммунистические ценности и существующий государственный строй. “Защита социалистического отечества (...) определяла содержание этой борьбы и имела решающее значение для придания ей массового характера” ^[40]. Эта мысль также находит подтверждение в современных работах: исследуя воздействие советского пропагандистского аппарата на массовое сознание людей, Л.А. Болокина пишет: “...правящая элита делала главную ставку на представителей молодого поколения, воспитывая у них преданность режиму, для чего был разработан целый комплекс образовательных и воспитательных программ”.

В целом противоборство отечественной и зарубежной историографии на тему коллаборационизма в период Великой Отечественной войны упиралось (часто на примере РОА) в спор: были ли граждане СССР, выступавшие на стороне врага, реальной самостоятельной силой или нет. Первые отстаивают отрицательную позицию: “Если обратиться к стенограмме совещания в горной резиденции Гитлера … очень многое становится ясным, и, в прежде всего несостоятельность утверждений о якобы данных немцами гарантий создания РОА как самостоятельной боеспособной армии для освобождения России …” ^{[16, с.]}, вторые утверждают, что “...При других политических условиях и если бы немцы поняли Власова, то РОА только в результате своего возникновения, лишь с помощью пропаганды, без борьбы сотрясла бы до основания всю сложную систему советского госаппарата” ^[41].

Стоит отметить, что ранние исследования и иностранных, и отечественных ученых, посвященных теме коллаборационизма, часто носят односторонний характер: советские историки были ограничены идеологическими рамками, а зарубежные не имели доступа к архивным документам СССР. Кроме того, отчетливо заметно, что труды иностранных ученых направлены, в первую очередь, на изучение коллаборационизма в контексте борьбы и противостояния с советской властью, иные особенности и формы рассматриваются отрывочно или игнорируются.

Отдельно отметим последние исследования 2020-2023 годов по теме добровольного сотрудничества советских граждан с немецко-фашистскими оккупантами.

Большой интерес у историков вызывает изучение пропагандистских механизмов Третьего Рейха ^[17] и антисоветская периодика, часто выпускаемая коллаборационистами ^[3]. Принимая во внимание высокую степень политизированности вопросов, связанных с Великой Отечественной войной, интересны исследования, изучающие трансформацию памяти о ней ^[4]: в контексте темы о коллаборационизме это особенно важно, так как влияет на изменение отношения и критериев оценки действий людей, решившихся на сотрудничество с немцами. В целом можно отметить, что за последние несколько лет, в свете действующих военных конфликтов, тема коллаборационизма в исследованиях современных авторов становится особенно актуальной.

В заключении отметим, что несмотря на объемную историографию и весомый список исследовательских работ актуальность изучения добровольного сотрудничества населения Советского союза с немецко-фашистскими оккупационными властям неоспорима и важна. Многие аспекты данной проблематики нуждаются в дополнительном объективном и всестороннем анализе, свободном от манипуляций и политического регулирования вопросом: например, формы, виды и особенности гражданского коллаборационизма на территориях, оказавшихся в оккупации.