Трехстадиальная периодизации истории национализма М. Хроха как «идеальная модель» и перспективы ее применения для изучения истории Ирана

Кирчанов Максим Валерьевич ORCID: 0000-0003-3819-3103 доктор исторических наук Воронежский государственный университет; доцент кафедры регионоведения и экономики зарубежных стран, Факультет международных отношений; доцент кафедры истории зарубежных стран и востоковедения, Исторический факультет; ResearcherID: B-8694-2017; Scopus Author ID: 57193934324 394077, Россия, Воронежская область, г. Воронеж, ул. Пушкинская, 16, каб. 236 Kyrchanoff Maksym Waler'evich Doctor of History Voronezh State University, Associate Professor of the Department of Regional Studies and Economics of Foreign Countries, Faculty of International Relations; Associate Professor of the Department of History of Foreign Countries and Oriental Studies, Faculty of History; ResearcherID: B-8694-2017; Scopus Author ID: 57193934324 394077, Russia, Voronezh region, Voronezh, Pushkinskaya str., 16, office 236 maksymkyrchanoff@gmail.com Другие публикации этого автора

Введение. Историография национализма на современном этапе ее развития принадлежит к числу динамично развивающихся направлений исторического знания, что обеспечивается как благодаря междисциплинарности, так и активным использованием историографического наследия, представленного классическими текстами, которые формируют модернистское течение в изучении национализма ^{[1; 2; 3; 4]}. Одной из сильных сторон модернистской историографии является детальный анализ процессов социальной, культурной и политической трансформации модернизирующихся сообществ, которые становились нациями. Важным инструментом в подобном типе анализа стали идеальные модели, широко применяемые к модернистской историографии национализма. Среди таких идеальных историографических конструктов особое место занимает модель чешского историка М. Хроха ^{[5; 6]}, который предложил трехстадиальную периодизацию истории национализма, претендующую на универсальность.

Целью статьи является анализ националистической модернизации как политического и культурного воображения иранских элит в контекстах идеальной модели социальных трансформаций, описанных М. Хрохом, в рамках его трехстадиальной периодизации национализма. Задачи статьи ограничиваются изучением генезиса иранского национализма в период Каджаров в рамках основных попыток трансплантации принципов западного национализма в политический имперской проект Ирана XIX века, и анализом также неудачной националистической модернизации Пехлеви в контекстах трех стадий в истории национализма, сформулированных М. Хрохом.

Историография иранского национализма значительна и обладает рядом особенностей. На современном этапе в западной историографии национализма в Иране доминирует модернизм, объясняющий национализм как последствие политической и культурной модернизации ^{[7; 8]}. Аналогичные тенденции определяют и основные направления анализа национализма в исследованиях западных авторов иранского происхождения ^{[9; 10; 11]}. В российской историографии доминирует комплексный подход, в рамках которого изучается как история, так и современное состояние иранского национализма, включая его различные проявления в сфере идеологии, политики и культуры ^{[12; 13]}. К сожалению, значительная часть российских авторов избегает обращения к методологическим аспектам в рамках изучения иранского национализма. Особенности адаптации модернистского канона и его трансформации в иранских исторических контекстах в историографии принадлежат к числу практически неизученных проблем ^{[14; 15; 16]}. Современный модернизм, претендующий на статус универсального методологического языка для изучения национализма может дать «возможность исследователям не ограничивать себя ложной альтернативой между ориентированной на монокаузальную схему научностью и эстетизирующим отклонением от нее» [17. C. 27], хотя значительная часть работ по проблемам истории иранского национализма все-таки склонна воспроизводить монокаузальные формы ранней историографии.

Исходя из основополагающих идей модернистской историографии национализма, автор в представленной статье определяет попытку националистического проекта в Иране как неудачную в силу воздействия двух факторов – Исламской Революции, которая установила исламистский режим и последующей маргинализации национализма новыми элитами, для которых ценности уммы были важнее принципов нации, что, проявляется в официальном политическом дискурсе ИРИ, представленном в текстах лидера революции Имама Хомейни, ставившего солидарность мусульманской уммы на международном уровне выше принципов предшествующего иранского национализма, утверждая, что «мусульмане мира должны осознать свое тяжелое положение и его истоки, освободится от оков колониализма благодаря всеобъемлющему единству и опоре на ислам под его славным знаменем… устранив свою интеллектуальную зависимость от Запада, найдя свою культуру и самобытность, признав прогрессивную культуру ислама… Мы принимаем нацию только в тени учения ислама» ^[18], фактически ставя под сомнение и отвергая универсалии национализма, основанные на примате идеи нации.

Трехстадиальная периодизация истории национализма М. Хроха в иранских контекстах. Согласно М. Хроху, каждый национализм в своей истории проходит через три стадии. Стадия А отмечена активным развитием национальной культуры, что влечет более активное использование местного языка и попытки его стандартизации, внедрения в образование и управление – на данном этапе интерес к нации отмечен не политическим, но преимущественно культурным и фольклорным интересом. Анализируя модель М. Хроха, следует признать, что возможности ее трансплантации в иранские контексты представляются более сомнительными чем перспективы применения модернистской историографии национализма в целом даже несмотря на склонность последней конструировать историю при помощи идеальных типов.

Попытки М. Хроха привязать историю национализма, ограничив его европейским опытом к Центральной и Восточной Европе, в целом основана на игнорировании незападных национализмов, что в принципе нормально для М. Хроха, который не был профессиональным востоковедом. Этот фактор усиливает дискуссионность применения концепции М. Хроха для изучения истории иранского национализма. Али Моршедизад полагает, что развитие национализма в Иране шло дискретно, что делает западный модернизм в целом, основанный на комплексном анализе политических, социальных, культурных и экономических факторов более применимым, чем хронологически детерминированные попытки периодизации М. Хроха. В этой ситуации вполне объяснимо почему значительная часть работ западных историков иранского происхождения, анализирующих проблемы истории национализма в Иране, принадлежит к модернистской историографии ^{[19; 20]}. Схема М. Хроха плохо интегрируется в историографические реалии ИРИ в силу того, что вопрос о времени появления в Иране национального государства не имеет единого ответа, а в историографии имеют место попытки отказаться от восприятия национализма как продукта современности в то время как иранские историки в эмиграции предпочитают работать в рамках той модернисткой парадигмы ^{[21; 22]}, к которой принадлежат тексты классиков междисциплинарного изучения национализма, включая самого М. Хроха.

По мнению Адиба Боруманда, датировка появления национализма в Иране связана с тем, что национализм воспринимается им как политическая идеология демократической направленности. Проявления национализма по А. Боруманду в иранской истории могут быть обнаружены одновременно с проявлениями того, что он относит к демократии. А. Боруманд полагает, что национализм не совместим с авторитарными и коррумпированными режимами, настаивая, что «ослабление иранского национализма началось при поздних Сасанидах» ^[23]. В рамках такой интерпретации национализма эпохи Каджаров и Пехлеви автоматически исключаются из его истории, так как режимы того времени, по мнению А. Боруманда, не являлись демократическими, что актуализирует сложные отношения иранской историографии с западным национализмоведением, так как большинство европейских и американских историков склонны редуцировать историю национализма до двух – трех столетий [что характерно, в том числе, для М. Хроха], а иранские интеллектуалы стремятся исключить династии Каджаров и Пехлеви из истории национализма, так как умеренный и радикальный проекты модернизации, проводимой ими, не соотносятся с идеологическими предпочтениями режима.

Другой иранский историк, Али Моршедизад, полагает, что «если вы спросите, когда в Иране было сформировано национальное государство, то есть государство, построенное по национальному признаку, на этот вопрос есть две точки зрения. Некоторые считают, что оно возникло в эпоху Сефевидов, самой важной задачей которых было различение иранской и османской идентичностей… Сефевиды создали в стране саму идею национального единства. Согласно второй точке зрения, государству Сефевидов не хватало характеристик национального государства. С этой точки зрения национальное государство было порождено идеей национализма, а настоящий национализм возник в Иране с началом постконституционной эпохи. Если мы рассматриваем проблему, основываясь на современной форме национализма, мы должны помнить, что национальное государство в Иране – это позднее явление и Реза Шаха следует считать одним из архитекторов национального государства в Иране. Идея национализма возникла в результате взаимодействия на Иран со стороны Европы и присутствия там иранских студентов» ^[24]. Али Моршедизад в этих своих размышлениях о специфике генезиса национализма в Иране фактически пытается ассимилировать идеи западного историографического модернизма и интегрировать их в иранские исторические и культурные контексты.

Для модели чешского историка характерна склонность к излишней идеализации изучаемой проблемы. Версия истории национализма М. Хроха, претендующая на концептуализацию проблемы, в определенной степени ущербна, так как в ней речь о трансформации отдельных групп из миноритарных сообществ в нации, что игнорирует фактор многосоставности имперской модели государственности. Стартовые условия националистической трансформации, описанной М. Хрохом, применимы и для ранней истории иранского национализма, если мы, конечно, признаем, что они протекали одновременно и параллельно среди различных групп многосоставного общества ^[25].

Трансплантация концепции М. Хроха в иранский контекст сомнительна, так как чешский историк описывал процессы развития национализма миноритарных неравноправных групп многосоставных обществ в процессе их эволюции от империи к нации-государству. В иранском случае модель М. Хроха может быть применена только для анализа, например, азербайджанского национализма. Стадия B связана с политизацией интеллектуальных групп и сообществ, которые возникли в предшествующий период – поэтому появляются более активные националисты, не только пропагандирующие свои идеи среди населения, но и начинается борьба за политические права, что актуализирует лозунги территориальной автономии, а позднее и суверенитета в форме национального государства, которое иранскими интеллектуалами воспринималось в рамках следующей интерпретационной модели: если при Каджарах сама идея национального-государства была синонимом конституционализма, то при Пехлеви гражданский национализм в значительной степени был потеснен этническим в силу того, что «в процессе национального строительства они Мухаммед Реза Пехлеви препятствовал реализации концепции национализма среди социальных и политических сил» ^[26], то есть редуцировал идею нации-государства до идеи этничности, которая легитимировалась не обществом и демократическими процедурами, но самой династией и лояльностью ей со стороны иранцев.

События, которые М. Хрох, связывает с протеканием стадии В в истории иранского национализма в значительной степени соотносятся с теми процессами, которые в XIX веке имели место в структуре иранских элит ^[27], так как политический класс не только стал одновременно объектом и агентом модернизации, но и подвергся определенной национализации в рамках проекта ранней модерности, который в случае с Персией состоял в попытках национальной и государственной консолидации страна с иранским большинством, которым управляла династию тюркского происхождения ^[28]. В персидском случае развития национализма в XIX веке политизация элит стала попыткой их интеграции в общегосударственный канон идентичности, который при этом не исключал одновременного и параллельного сосуществования двух этничностей – иранской и тюркской – в среде представителей элит.

Процессы, которые М. Хрох датировал стадией В, в Иране не завершились с политическим уходом Каджаров, но продолжились и при Пехлеви. Иранский национализм актуализирует как проблемы дискретности, пролонгированности стадий, описанных М. Хрохом, а также определенные хронологически сдвиги, которые проявились в протекании аналогичных модернизационных процессов, связанных, например с изменения идентичности элит и их политической культуры на протяжении нескольких стадий. Националистическая миссия определенных культурных институтов в Иране, например – литературы ^[29], также могла не ограничиваться только Стадией А и В, будучи в большей степени пролонгированной в хронологической перспективе.

Стадия C ознаменована созданием и последующим развитием относительно завершённых социальных структур, которые обретают универсальный характер относительно определённого социума, универсальной формой организации которого становится нация, включающая не только интеллектуальные сообщества, но социальные классы, в той или иной степени подверженные воздействию со стороны национализма как массового движения, конечной целью которого становится создание независимого государства. Успех национализма на последнем этапе, описанном М. Хрохом, связан с проведением модернизации и универсализацией государства-нации как продукта модерна, но иранская ситуация осложнена тем, что элементы модернизации заметны в социальных, культурных и экономических реалиях Ирана на протяжении всех трех стадий, предложенных М. Хрохом, что стало следствием того, что Иран в XIX веке превратился в «зависимую неколониальную» страну, основной формой социальных перемен в которой стала авторитарная модель модернизации, которая, по мнению Джамшида Бехнама ^[30], могла стать «прелюдией к модернизации, но этого не произошло… в конце 19 века и в первые десятилетия 20 века зависимость Ирана от Запада была основана на концессиях, займах, наличии иностранных советников… но иранцы, в отличие от обитателей других подобных стран, никогда не чувствовали себя хуже жителей западных государств и не боялись потерять свою культурную идентичность» ^[31].

Анализируя особенности иранского национализма, во внимание следует принимать сложности ассимиляции трехстадиальной концепции М. Хроха и склонность иранских историков оперировать интерпретациями национализма, которые в большей степени соотносятся с его англоязычной историографией ^{[32; 33]}. Попытка Али Моршедизада локализовать в интеллектуальной истории национализма в большей степени не хронологические этапы, но различные политические формы националистической идеи (этнический национализм Резы Шаха и Махмуда Афшара, политический национализм Сейеда Хасана Тагизаде и гражданский национализм Мохаммеда Мосаддыка ^[24]) указывает на то, что историков Ирана в большей степени привлекают не конкретные хронологические «привязки», но процессы, связанные с трансплантациями культурных и социальных институтов в условиях модернизации. Национализм в иранской историографии интерпретируется максимально широко как культурное и интеллектуальное явление наряду с «гуманитарными и социальными науками, имеющими предписывающий характер, будучи созданными, чтобы предписывать обществу ценности и лечить его боли» ^[34], что редуцирует возможные объяснения национализма, отсекая политически и идеологически мотивированные вопросы, связанные с его кризисом и победой Исламской революции.

Иранский национализм был вынужден лавировать между «иранской, исламской и западной историей и культурой», что сделало возможным на раннем этапе модернизации и институционализации «националистической идентичности» ^[35], инициированной Пехлеви, различные формы проявления «иранства таких интеллектуалов, как Мирза Фатх Али Ахундзаде и Мирза Ага Хан Кермани, которые преувеличивая древность», что актуализировало «преимущественно антиарабский и даже антиисламский характер и окраску» национализма в то время как другие интеллектуалы «стремились приспособить свои националистические, либеральные и модернистские тенденции к принципам и законам исламского религиозного права», что позволило им сохранить «националистические и модернистские идеями, дистанцируясь от крайнего увлечения древностью и западничества» ^[36].

Опыт социальных и экономических трансформаций ^[37] периода Каджаров и Пехлеви, если мы воспринимаем их в категориях трех стадий периодизации М. Хроха, были маловероятны без социальных изменений, которым подверглись раннее традиционные институции ^[38], вынужденно интегрированные в условия нового модернизирующегося общества, где основной формой политической организации становится нация. Иранские историки, анализируя феномен национализма, используют западные интерпретационные модели ^{[39; 40]}, но ставят универсальность принципов национализма под сомнение, объясняя это значительной спецификой Ирана, которую национализм, привнесенный из Европы, оказался не в состоянии ассимилировать. Среди основных социальных и культурных барьеров, которые помешали утверждению принципов национализма в Иране, упоминается конфликт между сторонниками радикальной националистической модернизации и шиитскими богословами ^{[41; 42]}, имитационный характер национализма, неспособность формально национального правительства, созданного впервые при Пехлеви, реально защитить суверенитет Ирана.

Не следует абсолютизировать антимодерновую направленность иранского исторического нарратива, так как некоторые историки Ирана все-таки признают универсальность национализма как «идеологии нации, которая подчеркивает суверенитет нации над своей судьбой», указывая и на то, что «иранский национализм с его двухвековой историей превратился в неизбежного двойника иранской современности» ^[43]. Иранский национализм в этой политической ситуации стал заложником и жертвой ускоренной социальной и культурной модернизации, вина за начало которой возлагается на Реза-шаха ^[43]. Марьям Парвин подчеркивает, что такой национализм был фактической дихотомией, в основе которой, с одной стороны, лежала ностальгия «по поводу прошлого Ирана, особенно его доисламского прошлого», а, с другой, «демократическая концепция верховенства закона и власти граждан» ^[36].

Генезис иранского национализма протекал в условиях генезис конституционализма ^[44], ставшего в иранских условиях ранней попыткой институционализации проекта современности ^[45], с одной стороны, и кризиса имперской модели развития, с другой, «вызванного конфронтацией традиционного Ирана с современностью, которая выкристаллизовалась в среде элит, среди иранских государственных деятелей и интеллектуалов в форме модернистской политики» ^[45]. Другое проявление двойственности национализма выражалось в его ранней антиколониальной направленности, которая постепенно мутировала во внутренний политический протест против тирании. Эта двойственность в истории национализма, который в иранских культурных реалиях оказался в центре дискуссий между традиционалистами и модернистами, привела к тому, что «во время правления Реза-шаха националистический подход превратился в прискорбный архаизм, основанный на презрении арабов и турок, что постепенно затмило демократическую концепцию национализма, в основе которой хотя бы частично должна лежать идея гражданских прав» ^[36].

В иранской историографии предполагается, что «высокомерие и ксенофобия были продуктом иранского национализма, и тем не менее, интеллектуалы все еще очарованы этим национализмом… чем дальше мы идем, тем больше иранский национализм дистанцируется от современности… больной национализм продолжает очаровывать иранских интеллектуалов своим воображаемым очарованием» ^[46]. Трехстадиальная модель М. Хроха в большей степени применима к истории миноритарных групп Ирана. Если мы откажется от жесткой хронологической привязки в выделении стадий, описываемых М. Хрохом, то определенные элементы зафиксированных им националистических политических, культурных и интеллектуальных практик вполне могут быть обнаружены в истории иранского национализма как в период Каджаров, так и Пехлеви, что указывает на ускоренное повторение неевропейскими национализмами стадий, которые могли проходить европейские.

Если одни иранские историки связывают появление национализма с попытками ранней модернизации, инициированной Каджарами, то другие, наоборот, склонны редуцировать генеалогию иранского национализма до периода Пехлеви, полагая, что Реза Шах фактически стал «практикующим переводчиком национализма, которого хотели интеллектуалы» ^[46], используя при этом европейские, в первую очередь – немецкие, культурные и социальные модели конструирования национальной идентичности. Подобные «долгие» и «короткие» генеалогии истории национализма в современной историографии Ирана свидетельтсвует о том, что иранские историки преуспели в ассимиляции классических теорий национализма западной историографии, который трансплантируются в исследования, сфокусированные на иранской проблематике ^{[47; 48]}. Если мы трансплантируем три стадии, описанные М. Хрохом, в иранские контексты, то эти этапы актуализируют такое свое состояние как дискретность и непоследовательность, а также повторяемость одних и тех националистических модернизационных практик разными политическими режимами.

Выводы. Анализируя историю иранского национализма через призму теоретической модели М. Хроха, во внимание необходимо принимать ограниченность ее возможной интеллектуальной интервенции в иранские культурные контексты в силу двух факторов. М. Хрох описывает относительно успешные национализмы, которые не только смогли запустить механизмы националистической модернизации, но и построить нацию-государство в качестве гражданской категории. Возможность использования концепции чешского историка для анализа национализма post factum представляется сомнительной, так как М. Хрох оперировал преимущественно конкретными примерами развития национализма, но не позднейшими культурными и интеллектуальными рефлексиями и политически мотивированными спекуляциями относительно того или иного национализма, а также последствий институционализации националистического проекта.

Возможная трансплантация модели идеальной хронологии М. Хроха в иранские исторические контексты представляется продуктивным в контекстах объяснения провала националистического проекта в Иране, так как различия между тремя стадиями из концепции чешского историка лежат в плоскости социальной истории одновременного сосуществования и параллельного софункционирования чрезвычайно мощных институций, которые актуализировали как проект современности, так и ценности и принципы традиции. Трехстадиальная модель М. Хроха актуализирует как преемственность, так и дискретность в истории иранского национализма, делая более видимой роль такого традиционного института как умма, которая оказалась более успешной в отличии от политической нации в ее западном гражданском понимании.

Следует признать ограниченность классических модернистских теорий национализма, отталкиваясь от того, что модернизм как парадигма, хотя и претендует на универсальность, попытки периодизации истории национализма, предложенные М. Хрохом, имеют много общего с социальной и экономической историей Ирана, анализируя которую мы можем применять широкий спектр источников, не ограничивая себя крайностями имагинативного и инвенционистского поворотов в историографии. В этом контексте трехстадиальная периодизация истории национализма М. Хроха кажется более научной в сравнении с теми концептами, которыми оперирует постмодернистская историография национализма.

Проведенный нами анализ [не]успешности иранского национализма в контекстах социальной, культурной и исторической динамики, таким образом, свидетельствует о том, что дальнейшее изучение истории националистической модернизации в Иране представляется не только необходимым и актуальным, но перспективным в точки зрения интеграции в число подходов, применяемых в иранистике, методологических языков западной модернистской историографии при условии их интеграции в широкие контексты междисциплинарности.