Трансформация прозы Юрия Казакова в переводе Фэй Циня на китайский язык

Лю Юнь аспирант, кафедра истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса, Московский Государственный Университет имени М.В. Ломоносова 119421, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1 Liu Yun Ph. D. Student, Department of the History of Modern Russian Literature and Contemporary Literary Process Faculty of Philology, Lomonosov Moscow State University 119421, Россия, Moscow region, Moscow, Leninskie Gory str., 1 liuyun0209@gmail.com

Впечатления китайских читателей от русской литературы, конечно, определяются переводами, их качеством и самим фактом их существования. Проза Юрия Казакова переводилась на китайский Фэй Цинем (который родился в том же 1927 г., что и русский писатель).

Фэй Цинь вырос в период, когда русская литература, и русская классическая, и советская, доминировала на китайской литературной сцене. Его карьера переводчика началась в 1950-х гг., когда он учился в Шанхайском русском колледже (1953-1955 гг.), начинал же изучать русский язык он еще раньше, самостоятельно, слушая радио (об этом сам Фэй Цинь рассказывал в автобиографии «足迹» («След», ^[11]).

Первый выполненный Фэй Цинем перевод был опубликован в 1955 г., — это перевод «Ночного дилижанса» К. Г. Паустовского, написанного в том же году. Произведения Паустовского, который начал писать еще в 1930-е гг., и в самой России привлекли читательское внимание именно в эпоху оттепели: в 1950-е-1960-е гг. проза Паустовского «возвращается» — в формате шеститомного (1958), а потом и восьмитомного собрания сочинений (1967). То воодушевление, с которым китайский читатель встречает прозу Паустовского, деятельность некоторых других — помимо Фэй Циня — переводчиков Паустовского на китайский уже замечены исследователями, см.: ^[8].

К лирической прозе Паустовского Фэй Цинь неоднократно обращался и позже; заметим, что большая часть сделанных Фэй Цинем переводов была опубликована после 1979 г., когда публикация переводов иностранных произведений больше не была подвержена такому сильному политическому давлению, как во времена культурной революции. Фэй Цинь перевел «Бег времени» (1985), «Повесть о жизни» (переведено в 1985–1987 гг., опубликовано в 2001 г.), «Булгаков и театр» (1993), «Толпа на набережной» (1997). Фэй Цинь говорил, что особенно любит Паустовского за его умение заметить красоту мгновения и особенную силу эмоционального воздействия: «В произведениях Паустовского нет ни захватывающих историй, ни мистических сюжетов. Однако любому, кто читал его произведения, кажется, что в его сердце что-то задерживается, из-за чего оно долго не может успокоиться» (перевод наш. — Л. Ю.) ^{[11, с. 139]}.

Любовь к творчеству Паустовского объясняет и то внимание, с которым Фэй Цинь позже читает и переводит лирическую прозу, созданную предшественниками Паустовского и его старшими современниками: в 1994 г. выходит выполненный им перевод «Дворянского гнезда» Тургенева (подробнее см.: ^[7]), в начале 1980-х гг. опубликован перевод «Глаз земли» Пришвина.

Несколько забегая вперед, отметим здесь, что художественный мир Казакова Фэй Цинь считал близким творчеству Тургенева: «Произведения Казакова <…> производят на читателя впечатление благорасположенности к миру, похожее на то, которое оставляет проза Тургенева» (^{[10, с. 263]}, перевод наш. — Л. Ю.). (Так же считают и многие русские интерпретаторы прозы Казакова; см., напр.: ^[1]). Например, рассказ Казакова «Ночь» напоминает Фэй Циню «Лес и степь» из «Записок охотника».

Одним из самых интересных писателей следующего поколения Паустовский считал Ю. П. Казакова (хотя сам Казаков, приходится уточнить, этого родства не чувствовал и говорил: «Я не был учеником Паустовского в прямом смысле этого слова, то есть не занимался у него в семинаре в Литинституте, да и литературно я, по-моему, не близок ему. Но он так часто говорил обо мне с корреспондентами и писателями разных стран, что во многих статьях Паустовского называли моими учителем» ^{[6, с. 293]}). Через Паустовского к Казакову приходит, видимо, и Фэй Цинь.

Первое обращение китайских переводчиков к творчеству Казакова происходит, насколько нам известно, в 1987 году, когда в газете «Советская литература» («苏联文学») публикуется перевод рассказа «Во сне ты горько плакал», выполненный Вэй Сюанем.

В 1990–1991 гг. литературное издательство «Байхуа» готовит к печати сборник рассказов Казакова в переводах Фэй Циня, вышедший в 1992 г. Перевод очерка «Песнь человеку и природе», видимо, самого любимого переводчиком или наиболее удачно переданного на китайском в том же 1992 г. был перепечатан в газете «Илинь».

В какие годы Фэй Цинь работал над переводом Казакова, нам, к сожалению, уточнить не удалось (в упомянутой нами выше опубликованной биографии Фэй Циня им самим написана только часть, относящаяся к ранней юности, до поступления в Шанхайский колледж, о его позднейшей жизни рассказывает жена, Ли Цинюнь).

Известно, что тексты Казакова для перевода отбирал сам Фэй Цинь: переведены восемь рассказов («Ночь», «Тихое утро», «Тедди», «Осень в дубовых лесах», «Двое в декабре», «Свечечка», «Во сне ты горько плакал» и «Долгие крики») и шесть статей и лирических очерков («Песнь человеку и природе», «О Лермонтове», «О Владимире Солоухине», «Вилла Бельведер», «Поедемте в Лопшеньгу» и «Ф. Поленов и его рассказы») (В этом перечне нет, как можно заметить, одного из самых известных рассказов Казакова, «Голубое и зеленое»; в том же 1992 году, в котором выходит сборник Казакова по-китайски, публикуется и перевод «Голубого и зеленого», выполненный Бай Сыхуном и вошедший в «Антологию зарубежной лирической прозы» («外国抒情小说选集»)).

Переводы Фэй Циня сопровождаются послесловием переводчика. Фэй Цинь рассказывал о жизни Казакова, анализируя его произведения. Манера Казакова сравнивается с манерой классических авторов (Бунина, Тургенева, Пришвина); Фэй Цинь приходит к выводу, что творчество Казакова укоренено в русской литературной традиции, прежде всего потому, что Казаков поднимает этические проблемы и говорит о смысле человеческой жизни. Обсуждается жанровая природа произведений; переводчик отмечает, что для рассказов Казакова событийный ряд не слишком важен. Значимым оказывается определение прозы Казакова как лирической.

Книга переводов произведений Казакова на китайский язык в 2018 году была переиздана под новым названием «Осень в дубовых лесах», в честь известного лирического рассказа, перевод которого также присутствует в сборнике (^[9]; заметим, что так же называется и прижизненный сборник Казакова, вышедший в 1969 г.).

Подробно проанализируем в качестве показательного случая перевод раннего рассказа «Ночь» (1955). В своем послесловии Фэй Цинь отдельно говорит о «Ночи», находя в ней общее с «Лесом и степью» Тургенева. Для нас этот рассказ особенно важен потому, что в нем особенно прямо проявляется значимость для Казакова музыки, отражающаяся и в темах, и в стилистике его прозы. Ночь является не только временем действия рассказа, но и темой песни Семена. Семен услышал звуки природы и захотел превратить их в человеческую музыку: «У меня мечта есть... Сочинить одну вещь, чтобы вот такую ночь изобразить... Лежу ночью у костра, и вот у меня в ушах так играет, так и мерещится» ^{[5, с. 29]}. Музыка представлена здесь как форма гармонического слияния природы и человека, а гармония природы и человека — основная философская идея Казакова. (Фэй Цинь писал: «Одной из основных философских идей Казакова является единство человека и природы» ^{[9, с. 266]}.)

Как переводчик Фэй Цинь стремился передать прежде всего дух оригинала и утверждал, что необходимо «…быть полностью верным оригинальному тексту. Верным является не только содержание (内容 <то есть буквальный смысл>), но и правильно переданный смысл (意思 <суть вещи, ее существо>) оригинального текста, и даже форма и стиль должны быть максимально верными, и никакие изменения не могут быть произвольно внесены» ^{[11, с. 113, 116]}. Однако с точки зрения современного западного отношения к переводу версии, созданные Фэй Цинем, во многом далеки от буквализма, что объясняется, конечно, различием между языками и национальными культурами.

Так как для того, чтобы перевести как можно точнее (содержание, смысл, стиль и т.д.), необходимы некоторые изменения (для понимания иностранцев). Только эти изменения должны быть тщательно продуманы (вольный перевод). – «Переводчик, однако, пользуется гораздо меньшей свободой, чем автор оригинала, и должен следовать идеям автора оригинала, используя те же художественные приемы, те же выражения и ту же лексику, чтобы "воссоздать" текст в круге, определенном автором оригинала» ^{[11, с. 120]}.

Наиболее интересные отличия перевода от оригинала, которые мы заметили в рассказе «Ночь» (им открывается сборник переводов Казакова на китайский: ^[9]), связаны с тем, что Фэй Цинь привносит в современное произведение некоторые черты, близкие классической китайской поэзии.

Во-первых, это связано с изображением звуков. Как известно, одной из важных черт поэтики Казакова является описание мира в его материальной конкретности, — в частности, автор замечает и передает звуки этого мира. В переводе Фэй Циня эти фрагменты прозы Казакова заметным образом трансформируются.

Так, в рассказах Казакова немало описаний «шума». Слово «шуршать» используется для описания шелеста; иногда «шуршать» означает звуки движения человека: «Володя зашевелился на сене, долго возился и шуршал там...» ^{[5, с. 10]}; иногда означает звуки бьющейся рыбы «...уже на дне карбаса, долго шуршал еще...» ^{[5, с. 281]}. А слово «шуметь» используется Казаковым исключительно для описания звуков листьев: «...часто порывами налетал ветер, и тогда лес вокруг дома начинал шуметь печальным голым шумом...» ^{[5, с. 429]}; «Ветер иногда касался вершин берез и елей, и они начинали отдаленно шуметь...» ^{[5, с. 436]}; «Шумел поверху лес...» ^{[5, с. 437]}; «...то дул ветер и лопотали осины, шумели вершинами березы и ели...» ^{[5, с. 448]}.

Иногда переводчик, предлагая соответствие слову «шуметь» у Казакова, вводит олицетворение, отсутствующее в оригинале и характерное для поэзии, в том и классической китайской. Например, для фразы «Ветер иногда касался вершин берез и елей, и они начинали отдаленно шуметь...» ^{[5, с. 436]} шуметь переведено как «喧哗» (сюань хуа), что означает «шум и гам толпы» ^{[12, с. 1032, 1033]}. Во фрагменте «...часто порывами налетал ветер, и тогда лес вокруг дома начинал шуметь печальным голым шумом...» ^{[5, с. 429]} «шуметь» передано как «喧嚣» (сюань сяо): это выражение синонимично приведенному выше «喧哗».

В китайском языке описание звуков часто передается при помощи звукоподражания, — в отличие от русского языка, где этот прием используется реже. При этом звукоподражание в китайском часто выражается повтором слогов-иероглифов (наподобие того, как это происходит в русском и других европейских языках: стук-стук, bang-bang, мяу-мяу и т.д.).

Упомянутые выше «шуршать» и «шуметь», частотные в языке Казакова, Фэй Циня могут переводиться звукоподражаниями: 簌簌 (су-су) и 沙沙 (са-са). Например, «Шумел поверху лес...» ^{[5, с. 437]} Фэй Цинь перевел как «上面的森林发出簌簌 (су-су) 的响» ^{[9, с. 126]}; «...у меня глухо шумели отсыревшие к ночи вороха кленовых листьев...» ^{[5, с. 437]} перевел как «...针叶在我靴子低下低沉地沙沙 (са-са) 作响» ^{[9, с. 79]}; «...долго возился и шуршал там...» ^{[5, с. 10]} перевел как «...弄的干草簌簌 (су-су) 地响» ^{[9, с. 79]}.

Аналогично при помощи звукоподражаний Фэй Цинь переводит и другие слова, обозначающие звуки. Так, фраза «Несколько секунд прошли в безмолвии, затем явственно послышался хруст валежника» ^{[5, с. 25]} переводится как «有几秒钟寂静无声,随后清清楚楚听到了干树枝咔嚓咔嚓的响声» ^{[9, с. 7]}, используется звукоподражание “咔嚓咔嚓” (кача-кача).

Такое звукоподражательное удваивание нередко встречается в классической китайской поэзии. Так, подражание свисту ветра, обдувающего листья, есть в выражении 萧萧 (сяо-сяо), которое использует, например, Ду Фу: 无边落木萧萧下,不尽长江滚滚来 («Бесконечно падают листья, бесконечно течет Янцзы»; фонетическую организацию стихотворения пытался передать Ю.К. Шуцкий в своем переводе: «Беспредельно, всюду листья опадают, / Вниз летят, шурша и трепеща. / Бесконечная река спокойно протекает / И идет, волной своей хлеща»). В «Шицзин» есть подражание звукам, которые издают утки (关关 гуань-гуань). Пример звукоподражания есть у Ду Фу: 丁丁 (дин-дин), это звуки топора, рубящего дерево, слышные потому, что в горах стоит тишина (В.М. Алексеев перевел это так: «В весенних горах мне спутника нет, один я тебя ищу./ Там дерево рубят: стук-стук да стук-стук, а горы еще безлюдней»).

Звукоподражаний в переводе «Ночи» немало: «весла скрипят» переведено как 吱嘎吱嘎» (чжига-чжига); «бахнул выстрел» — 砰的一声枪响 (выстрел с звуком «пэн»); «эхо пошло» — 回声隆隆地远去 (эхо пошло с звуком «лун-лун»); «зазвенело ботало» — 铃铛叮叮当当地响了起来 (зазвенело ботало с звуком «диндин-дандан») и т. д.

Вместе с некоторыми другими стилистическими приемами выбор именно такого удваивания придает прозе Казакова в ее китайской версии особенный оттенок традиционной поэтичности, близкой китайскому читателю.

Между прочим, у самого Казакова тоже иногда появляются звукоподражания: «Бум! Бум!», «Тук! Тук! Тук!», «ю-ю-ю» ^{[5, с. 280, 441, 453]} и т.д. Фэй Цинь передает это иероглифами с похожими произношениями для обозначения: «Бум! Бум!» переведено как «嘭, 嘭!» (пэн, пэн!); «Тук! Тук! Тук!» как «突,突,突!» (ту, ту, ту!); «ю-ю-ю» как «呦-呦-呦» (ю-ю-ю).

Особенность описания звучания речи человека у Казакова —растягивание гласных: « — Давай, давай, дава-ай»; «— Врешь, не уйде-ешь!»; «—Ле-ещ!» ^{[5, с. 17]}. В китайском подобное записывается иначе: с помощью длинного тире и междометия “呀(я)”, “啊(а)”, “了(лэ)”:«—Давай, давай, дава-ай» Фэй Цинь как «“拉呀,拉呀,拉—呀!”» (Ла-я, Ла-я, Ла—я!).

Вместе с некоторыми другими стилистическими приемами выбор именно такого удваивания придает прозе Казакова в ее китайской версии особенный оттенок традиционной поэтичности, близкой китайскому читателю.

Во-вторых, китайский переводчик добавляет образы, восходящие к древнекитайской поэзии. Слова Казакова «...поют они на низких струнах, говорят, вроде как сосны гудят...» ^{[5, с. 29]} Фэй Цинь переводит так: «它们在低音弦上歌唱,低声诉说,就像松涛喧嚣» ^{[9, с. 14]} В переводе использовано словосочетание 松涛喧嚣, что значит сосны, гудящие, как волны; подобное встречается, например, еще у Чжао Мэнфу (династия Юань): «夜松涛枕上» («Сосновые волны всю ночь звенят на подушке»). У Тан Шуньчжи (династия Мин): «风来松涛生,风去松涛» («Ветер приходит с шумом сосновых волн, ветер уходит с шумом сосновых волн»).

В-третьих, переводчик, выбирая соответствующие слова, привносит олицетворение там, где в оригинале мы не находим для него соответствий. У Казакова: «...надо будет колокол добавить, чтобы он звонил равномерно» ^{[5, с. 30]}. «Равномерно» Фэй Цинь перевел как 从容不迫, что означает «быть спокойным и невозмутимым в случае инцидента, не торопиться» ^{[13, с. 218]}: так говорят по-китайски о людях. Таким образом, появляется дополнительный смысл олицетворения, отсутствующий в оригинале.

Значение действий переводчика, который не ограничивается буквальным воспроизведением оригинала, но добавляет к нему что-то стилистически маркированное, становится яснее, если обратить внимание на те смысловые потери, которые неизбежны для буквального перевода. Такой буквальный перевод есть и у Фэй Циня. Обратимся, например, к следующей фразе Казакова: «Костер потухал, угли, остывая, подергивались красноватым пеплом; кругом стояла глухая ночная тишина, только наверху, где-то в кустах, позванивая боталом, бродила лошадь» ^{[5, с. 24-25]}. Здесь слова «только наверху», как мы предполагаем, могут означать не только расположение в пространстве (лошадь находится выше, чем костер), но и, возможно, верхнюю ноту, передается наложение звуков, как в оркестре: мелодия ботала появляется на фоне тихого фонового звука. Такое прочтение этого фрагмента предопределяется контекстом рассказа. Персонаж Казакова Семен говорит: «...Я как играю? Беру мелодию и прибавляю к ней еще голос, и вот песня же сама по себе, а голос вроде сам по себе» ^{[5, с. 29]}. Два разных звука, мелодия и голос, объединяются симфоническим образом, и так появляется музыка природы, музыка этой тихой ночи. В переводе фразы на китайский («周围是一片荒凉的、夜的寂静,只有上面,不知哪里的灌木丛中有一匹马在游荡,脖子上的铃铛不时发出轻微的响声» — ^{[9, с. 7]}) слова “只有上面” (только выше, только наверху) означают только расположение в пространстве.

Итак, благодаря переводам Фэй Циня китайские читатели впервые познакомились с писателем Юрием Казаковым. Переводчик не только передает особенности казаковского стиля, но и придает повествованию у Казакова некоторые черты, свойственные традиционной китайской поэзии, что облегчает китайским читателям понимание мыслей и эмоций иноязычного писателя.