К вопросу об авторстве одного письма к В. А. Жуковскому о смерти А. И. Тургенева

Введение

Кончина известного государственного и общественного деятеля, историка, археографа, путешественника и литератора, старшего друга А. С. Пушкина Александра Ивановича Тургенева (1784–1845) ^[29], последовавшая в понедельник, 3 декабря 1845 г., вызвала немало сочувственных откликов: как со стороны западников (к которым по своим взглядам покойный был близок), так и славянофилов ^{[4, с. 239–251] [26, с. 634]} (ср. некрологи А. И. Тургеневу, напечатанные как в российских ^{[10] [15] [34]}, так и в зарубежных ^{[60] [61]} периодических изданиях). Несколько писем с соболезнованиями получил старинный друг Тургенева поэт Василий Андреевич Жуковский (1783–1852), живший в то время во Франкфурте-на-Майне ^{[1, с. 277–279] [26, с. 634–639] [37, с. 550–552] [38, с. 136–138] [42, с. 321] [51] [54, л. 5–7]}, сохранился и ряд откликов самого Жуковского на смерть друга ^{[1, с. 280] [16, с. 253] [24, с. 421–425] [37, с. 552] [38, с. 133–135, 138–142] [41, с. 509–511]} (ср. резюме 1845 г., сделанное в дневнике: «Тургенев хотел пожить с нами до отъезда своего в Карлсбад. Это было наше последнее свидание на сем свете. 3 (15) декабря он умер в Москве. […] 1845 [г.] заключен печально вестью о смерти Тургенева» ^{[23, с. 282]}).

В центре нашего внимания будет «письмо неизвестного лица о кончине А. И. Тургенева», отправленное В. А. Жуковскому 15 января 1846 г. и впервые напечатанное П. И. Бартеневым в апрельской книжке «Русского архива» за 1899 г. ^{[26, с. 637–639]}. В настоящей статье мы постараемся провести сравнительный анализ данного текста с другими источниками для того, чтобы как можно более аргументированно доказать, что это письмо несомненно было написано близкой московской подругой А. И. Тургенева, хозяйкой литературно-философского салона Екатериной Александровной Свербеевой (1808–1892). Сопоставляя письмо от 15 января 1846 г. с иными документами, мы введём его в широкий историко-культурный контекст и покажем его важность в череде откликов на смерть А. И. Тургенева.

Помимо этого, думается, наше исследование может представлять интерес в широком контексте методологии источниковедческих исследований. Наряду с важностью общих приёмов и методов определения авторства документа, возможно, представляют ценность с точки зрения наблюдения за исследовательской практикой собранные и сопоставляемые нами материалы. Как будет показано ниже, широко применяя сравнительный метод при изучении переписки, мы тщательно продумывали возможные пути поиска автора письма к Жуковскому. Вместе с тем, хочется надеяться, что настоящая статья станет поводом вернуться к вопросу о наличии/отсутствии проблемы так называемых привычных атрибуций, задуматься над границами применения компаративного метода в исследовании эпистолярных источников.

Обзор источников

Интересующее нас «письмо неизвестного лица» ^{[26, с. 637–639]} — единственный опубликованный в «Русском архиве» документ, посвящённый последним месяцам жизни и кончине А. И. Тургенева и написанный женщиной, которая близко дружила с Александром Ивановичем.

Мы будем сравнивать это послание к В. А. Жуковскому, в первую очередь, с тремя письмами соседа Тургенева по Старой Конюшенной слободе в Москве литератора Николая Александровича Мельгунова (1804–1867) ^{[7] [21] [27] [36, с. 315, 317]} к В. А. Жуковскому ^{[26, с. 634–637, 639–641]}. Мы не знаем, где находятся оригиналы писем, опубликованных в «Русском архиве»; известно только, что они были переданы П. И. Бартеневу сыном Жуковского Павлом ^{[26, с. 623]}. Важно отметить также, что Мельгунов называет письмо от 15 января 1846 г. «припиской» к своему письму: «Думаю, что вы уже получили моё письмо, с припиской от К. А. С., пересланное через княгиню С. Г. Волконскую. С—ва в своей приписке поправляет и дополняет меня» ^{[26, с. 641]}. При этом, из-за отсутствия информации об оригинале документа исходя только из того, как он опубликован в журнале, можно сказать, что приписка к письму Мельгунова была сделана на отдельном листе (ср. предуведомление П. И. Бартенева: «В бумагах В. А. Жуковского сохранилось о кончине А. И. Тургенева ещё нижеследующее письмо» ^{[26, с. 637]}; курсив наш. — М. Б.). Кроме того, неясно, к какому именно письму Мельгунова была сделана приписка. Мы считаем маловероятным, чтобы она была сделана к письму от 18 (30) декабря 1845 г. ^{[26, с. 634–637]}, вслед за которым идёт в журнальной публикации.

Письмо или приписку «неизвестного лица» (далее слова «письмо» и «приписка» используются как синонимы) мы сопоставляем также с не опубликованным полностью письмом Е. А. Свербеевой к выпускнику юридического факультета Московского университета, магистру права, будущему известному историку и правоведу Александру Николаевичу Попову (1820–1877) ^{[6] [8]} от 28 декабря 1845 г. ^[48] (частично напечатано в работах М. В. Батшева ^{[6, с. 12]} и Т. В. Медведевой ^{[31, с. 19]}, которая любезно предоставила нам данный текст; взаимоотношения А. Н. Попова с А. И. Тургеневым кратко охарактеризованы в статье М. В. Батшева ^{[6, с. 11]}).

Помимо этих писем, в которых говорится о последних днях, кончине и судьбе архива А. И. Тургенева, мы привлекли материалы переписки В. А. Жуковского с П. А. Вяземским ^[1], Ф. фон Мюллером ^[38], А. Я. Булгаковым ^{[41] [51]} и А. П. Елагиной ^{[37, с. 550–554]}, а также письма В. А. Жуковского к Е. А. Свербеевой ^{[24, с. 421–425]} (в этом издании Екатерина Александровна также названа «неизвестным лицом»; В. С. Киселёв ^{[1, с. 530 (прим. 4)]} определил адресата и уточнил датировку этого письма), Н. И. Тургенева к В. А. Жуковскому ^[54], Е. А. Свербеевой к Н. И. Тургеневу ^[47] и В. А. Жуковскому ^[49], В. Д. Олсуфьева к В. А. Жуковскому ^{[42, с. 321]}, А. И. Тургенева к Н. Д. Шаховской ^[58] и Н. Д. Свербеева к Н. Д. Шаховской ^[46], в которых перечисленные сюжеты также нашли отражение. Дополнительными источниками, необходимыми для доказательства того, что письмо от 15 января 1846 г. вышло из-под пера Е. А. Свербеевой, служат материалы переписки П. Я. Чаадаева ^[56], семейств Хомяковых ^[55] и Аксаковых ^[2].

Обзор историографии

Внимание к письму от 15 января 1846 г. привлёк уже публикатор. П. И. Бартенев писал в редакторском предуведомлении: «В бумагах В. А. Жуковского сохранилось о кончине А. И. Тургенева ещё нижеследующее письмо. Кто эта женщина, излившая так прекрасно скорбь свою, не знаем» ^{[26, с. 637]}.

Через девять лет, публикуя новые материалы о дуэли и смерти А. С. Пушкина и давая характеристику А. И. Тургеневу, Бартенев отмечал: «Екатерина Александровна Свербеева написала Жуковскому прекрасное задушевное письмо о последних днях жизни Тургенева» ^{[3, с. 427]}. При этом редактор-издатель «Русского архива» по не известной нам причине не дал никакой ссылки.

А. Н. Веселовский в труде «В. А. Жуковский. Поэзия чувства и сердечного воображения» (при выборочном перечитывании этой монографии в сентябре 2018 г. мы и обнаружили ссылку на публикацию в «Русском архиве», которая ранее не попадала в наше поле зрения), сводя воедино несколько откликов на смерть А. И. Тургенева, цитировал только письма Н. А. Мельгунова ^{[9, с. 463–464]}, однако важно отметить в общем, что историку литературы удалось глубоко проанализировать «старческий облик» Александра Ивановича ^{[9, с. 297–298, 459–463]}.

В 2012 г. исследовательница семьи Свербеевых Т. В. Медведева в докладе «“Возлюбленный о “Русском Архиве” Петр Иванович…” (Свербеевы и П. И. Бартенев)» утверждала: «…кроме письма её [Е. А. Свербеевой] к В. А. Жуковскому, предоставленного для “Русского архива” Павлом Васильевичем Жуковским, ничего связанного с Е. А. Свербеевой в журнале не вышло» ^{[30, с. 422]}. Утверждение это было сделано без отсылки к какому-либо источнику. Позже исследовательница проинформировала нас о том, что она располагала только косвенными сведениями об упомянутом письме, извлечёнными из разных источников (личное сообщение Т. В. Медведевой).

В 2021 г. В. С. Киселёв в комментариях к переписке Жуковского с Вяземским назвал автором письма от 15 января 1846 г. Е. А. Свербееву ^{[1, с. 530 (прим. 2)]}. Точно неизвестно, на что опирался комментатор, определяя адресантом Екатерину Александрову. Скорее всего, В. С. Киселёв исходил из общего контекста письма, ответного письма В. А. Жуковского ^{[24, с. 421–425]} (здесь оно датировано мартом — апрелем 1846 г.; В. С. Киселёв датирует его 21 мая (2 июня) 1846 г. ^{[1, с. 530 (прим. 4)]}), писем Н. А. Мельгунова ^{[26, с. 634–637, 639–641]} и, возможно, сведений П. И. Бартенева и Т. В. Медведевой. Ясно, что в силу неизбежной краткости комментария исследователь не мог привести никаких аргументированных доказательств в пользу своей точки зрения.

Как кажется, перечисленных нами потенциальных доказательств, которые мог иметь в виду В. С. Киселёв, недостаточно. Понимая это, повторим, мы решили обнародовать свои доводы в пользу авторства Е. А. Свербеевой, опираясь на разнообразные (в том числе неопубликованные или не полностью введённые в научный оборот) источники, в которых содержатся дополнительные аргументы, подтверждающие нашу точку зрения.

А. И. Тургенев и семья Свербеевых

Прежде чем перейти к сопоставлению текстов писем друзей и знакомых А. И. Тургенева, необходимо сказать о том, какие отношения связывали Александра Ивановича с семьёй Свербеевых (об их характере уже писал ряд исследователей ^{[5, с. 61] [6, с. 9–12] [18, с. 12–13] [30, с. 410, 421, 426 (прим. 49)] [31, с. 11–19] [32, с. 471] [33, с. 153 (прим. 15)] [40, с. 8] [44, с. 16–18] [45, с. 652–654]}). Это позволит нам лучше понять общий контекст письма от 15 января 1846 г., а также яснее увидеть, что эти взаимоотношения — часть широкой панорамы московской интеллектуальной жизни 1830–1840-х гг.

Семья Свербеевых — ближайшие московские друзья А. И. Тургенева. Тургенев тоже был очень близким другом Свербеевых. Это видно не только из переписки Александра Ивановича с Екатериной Александровной и её мужем, отставным дипломатом и будущим замечательным мемуаристом Дмитрием Николаевичем (1799–1874) ^{[45, с. 643–661] [59]}, но и из того факта, что в сентябре 1845 г. Александр Иванович стал крёстным отцом четвёртого сына Свербеевых, Дмитрия (1845–1921) ^{[36, с. 316, 320]}.

О тёплых отношениях между Свербеевыми, Александром Тургеневым и его младшим братом декабристом Николаем (1789–1871), помимо писем, свидетельствуют, например, дневник Е. А. Свербеевой за 1833 г. ^[18], который она вела во время заграничного путешествия, а также «Мои записки» Д. Н. Свербеева и особенно — его же некролог Н. И. Тургеневу ^{[45, с. 490–501]}.

Обычно считается, что Свербеевы познакомились с Александром Тургеневым летом 1833 г. (см., например, вступительную заметку С. Р. Долговой к дневнику Е. А. Свербеевой ^{[18, с. 11]} и сопроводительную статью М. В. Батшева к «Моим запискам» Д. Н. Свербеева, изданным в серии «Литературные памятники» ^{[45, с. 653]}). При этом исследователи ссылаются на письмо Вяземского к Тургеневу от 3 июня 1833 г. ^{[35, с. 238]}, не замечая более ранних упоминаний об их встречах, содержащихся в дневнике самого Александра Ивановича (запись от 23 октября 1831 г. ^{[14, с. 126]}), а также в дневнике В. А. Жуковского (запись от 7 ноября 1831 г. ^{[22, с. 318]}). Свербеевы встретились с Александром и Николаем Тургеневыми в сентябре 1833 г. в Женеве в то время, когда шла подготовка к свадьбе Н. И. Тургенева ^{[18, с. 34] [45, с. 491]}.

В дальнейшем Александр Иванович стал завсегдатаем московского салона Екатерины Александровны, которая, как полагает В. А. Мильчина, возможно, была последней большой любовью Тургенева ^{[32, с. 471]} (ср. письма А. И. Тургенева к Е. А. Свербеевой ^{[52, с. 23–24]} и И. С. Гагарину ^{[13, с. 337]}; см. также в работе Т. Ф. Пирожковой: «Её любил А. И. Тургенев» ^{[40, с. 8]}). Кроме того, как считается, Александр Тургенев соперничал за внимание Е. А. Свербеевой с её кузеном П. Я. Чаадаевым ^{[18, с. 13] [33, с. 153 (прим. 15)] [40, с. 8] [56, с. 156–166] [57, с. 116–119]}.

Д. Н. Свербеев же помогал Александру Ивановичу в отборе части материалов по истории России, собранных Тургеневым в иностранных архивах, для подготовки публикации в несостоявшемся альманахе П. А. Вяземского «Старина и Новизна», а также пользовался этими документами в ходе собственных «археографических штудий» ^{[30, с. 420–421, 426 (прим. 49)]}.

Слова, подтверждающие факт постоянного посещения свербеевского салона Александром Тургеневым, мы найдём в письмах Александра Ивановича к П. А. Вяземскому: «…я ежедневно провожу два часа ввечеру у кумушки, и это для меня большая отрада: она мила по-прежнему» ^{[36, с. 320]}; «…жизнь моя — в салоне Свербеевой. Оттуда и другие для меня и ко мне холодны» ^{[36, с. 335]}.

Вспомним также известный отрывок из воспоминаний П. А. Вяземского о старом друге:

«Кто-то охарактеризовал следующим образом пребывание Тургенева в Москве:

Святоша вечный он и вечный волокита,

У ног [Свербеев]ой или митрополита» ^{[12, с. 337]}.

(По-видимому, выражение «Тургенев у ног Свербеевой» было действительно распространено в кругу московских знакомых и друзей Александра Ивановича и Екатерины Александровны. В качестве доказательства сошлёмся на письмо Е. М. Хомяковой, жены славянофила А. С. Хомякова, к старшему брату, поэту Н. М. Языкову (начало 1840-х гг.) ^{[55, с. 106 (1-я паг.)]}, а также на послание Чаадаева к Свербеевой от 10 июля 1842 г. ^{[56, с. 150]}.)

Исходя из сказанного выше, мы считаем, что никто иной, как Е. А. Свербеева могла написать В. А. Жуковскому об А. И. Тургеневе: «Я лишилась в нём друга верного. Его последнее пребывание в Москве будет мне памятно. Всякий вечер проводил он непременно у меня […] Вечера наши продолжались до второго часа утра» ^{[26, с. 637]}.

Жуковский отозвался на эти строки следующими словами: «Скажу вам, что […] не берусь […] извинять перед вами, как можно было мне, в таком случае, где нужно было скоро действовать, промедлить более месяца ответом на последнее ваше письмо и не отозваться всем голосом сердца на первое, где вы так много, много драгоценного сказали мне о последних минутах нашего доброго, единственного друга. […] Ваше первое милое письмо меня глубоко тронуло; вы так в нем просто и верно описали нашего друга и его последнее время, которого лучшие минуты посвящены были вам» ^{[24, с. 421–422]}.

Осенью 2018 г. мы поделились своими размышлениями о «письме неизвестного лица» не только с Т. В. Медведевой, но и с В. А. Мильчиной и А. Л. Осповатом. Все трое исследователей согласились с несколькими нашими аргументами, которые полностью мы изложим ниже, однако у А. Л. Осповата вызвали сомнение следующие строки: «…в последний день жизни своей [Тургенев] писал к сыну моему: “Теперь надо нам позаботиться о месте Своехотову”» ^{[26, с. 638]}. Александр Львович совершенно верно назвал адресата Тургенева — это первенец Свербеевых, Николай (1829–1860), — но усомнился, чтобы 16-летний юноша взялся за «взрослое дело»: хлопотать о месте врачу-гомеопату и художнику-самоучке М. Г. Своехотову, «человеку бедному с семьёю», который «бросил место для того, чтобы ехать с Валуевым» «и закрыл ему глаза в Новгороде» ^{[26, с. 638]} (сообщено В. А. Мильчиной; историк, редактор и издатель Дмитрий Александрович Валуев (1820–1845) — племянник А. С. Хомякова и Д. Н. Свербеева, кузен Н. М. Языкова — скончался от чахотки 23 ноября 1845 г. в Новгороде, по пути на южное побережье Франции ^{[17] [19, с. 209] [25, по указ.] [28] [39] [40, по указ.] [45, с. 154–155, 299]}).

Сомнение может развеять, во-первых, заочный ответ Т. В. Медведевой, которая писала, что старший сын Свербеевых был основным помощником родителей, мог участвовать в разных общих заботах семьи, исполнять «секретарские обязанности», выступать их «доверенным лицом» (личное сообщение Т. В. Медведевой). Во-вторых, напомним тот факт, что в последние годы жизни А. И. Тургенев тесно общался и прибегал к различным услугам Николая Свербеева. Александр Иванович ценил письма Николая и признавался, что «его дружба утешает меня» ^{[53, с. 273]}, просил старшего сына Свербеевых помогать ему в деловых контактах с М. П. Погодиным ^{[4, с. 238–239]}. В-третьих, с фразой: «Теперь надо нам…» — соотносятся строки из письма В. А. Панова к А. С. Хомякову: «Как прожил жизнь свою Тургенев, так и кончил её: его последняя мысль была доброе дело. […] он писал К[атерине] А[лександровне] записку, где говорил о Своехотове, что нам надобно тотчас о нём подумать» ^{[6, с. 12]}.

Завершая этот раздел, задержимся на словах: «писал к сыну моему» ^{[26, с. 638]}. Видимо, именно записка к Н. Д. Свербееву о судьбе Своехотова упомянута в другом письме Екатерины Александровны к Жуковскому: «[За] Несколько часов до смерти [Тургенев] написал ему последнюю записку…» ^{[49, л. 2]}.

Ниже мы проведём, во-первых, сопоставление текстов писем Мельгунова к Жуковскому с «припиской от К. А. С.» и, во-вторых, сравнение «приписки от К. А. С.» с письмом Е. А. Свербеевой к А. Н. Попову от 28 декабря 1845 г.

Сопоставление писем Н. А. Мельгунова к В. А. Жуковскому с письмом «неизвестного лица»

Как уже было сказано, мы начнём со сравнения писем Н. А. Мельгунова к В. А. Жуковскому, с одной стороны, и «приписки от К. А. С.» от 15 января 1846 г. — с другой.

Большую озабоченность Е. А. Свербеевой вызывала судьба бумаг А. И. Тургенева, которые, по обыкновению, хранились частично у Екатерины Александровны, частично — у кузины братьев Тургеневых Александры Ильиничны Нефедьевой, в доме которой в Большом Власьевском переулке Александр Тургенев скончался. Свербеева не хотела доверить ценные тургеневские материалы официальным наследникам — племянникам Александра Ивановича. Об этом поспешил сообщить Н. А. Мельгунов: «Бумаги же покойного решаются они [наследники] все не трогать до вашего приезда или вашего решения. Но так как никто из них не знает ещё о том, что вы отложили своё возвращение до будущего года, а С., боясь, как бы они в противном случае не распорядились бумагами самовольно, скрывает от них перемену вашего намерения, да и меня просила о том же […] Самое лучшее, по-моему, было бы продать или уступить все бумаги в одни руки» ^{[26, с. 641]} (выделено Н. А. Мельгуновым. – М. Б.; Жуковский был вынужден остаться за границей до второй половины 1847 г. ^{[24, с. 424] [26, с. 640] [41, с. 511]}).

«Неизвестное лицо» развивает мысль Мельгунова, называя того, в чьи руки должны попасть бумаги покойного: «Бумаги Тургенева запечатаны и ждут наследников. Надо надеяться, что вы успеете выручить их, ибо это достояние принадлежит одному брату его» ^{[26, с. 639]}. В ответе Жуковского читаем: «Если наследники непременно захотят отдать бумаги Николаю Ивановичу, то пусть так и будет» ^{[24, с. 423]} (ср. письмо Жуковского к старому другу, московскому почт-директору А. Я. Булгакову ^{[41, с. 509–510]}).

Н. А. Мельгунов и автор приписки к его письму разошлись в оценке собранных А. И. Тургеневым исторических бумаг. Мельгунов утверждал, что «При осмотре нашлись одни исторические бумаги, не имеющие большой важности. […] В запечатанных бумагах нет ни ваших писем, ни протоколов Арзамасского Общества. На счёт этих последних вы можете быть совершенно спокойны» ^{[26, с. 635–640]}. «К. А. С.», напротив, писала, что собранные А. И. Тургеневым-археографом копии и оригиналы документов по истории России — это «прекрасный труд. Его собрание любопытно и драгоценно для науки» ^{[26, с. 639]}.

Интересно, что суждение Мельгунова совпало с выводом исправлявшего должность московского обер-полицмейстера полковника И. Д. Лужина (тот, просмотрев бумаги покойного, писал, что их «содержание […] не заключает в себе особенной важности» ^{[20, с. 666]}), а слова автора приписки — с оценкой В. А. Жуковского, который, разумеется, прекрасно понимал значение тургеневских материалов и предлагал их частично напечатать ^{[24, с. 423–424]} (см. также заметку П. А. Вяземского ^[11] и его же письмо к Жуковскому ^{[1, с. 277–279]}).

Письма Жуковского и протоколы заседаний литературного общества «Арзамас», которые обычно вёл Василий Андреевич, нашлись в «парижской» части материалов, оставшихся после А. И. Тургенева. Об этом сообщил Н. И. Тургенев, отправляя документы поэту ^{[54, л. 16–17]}.

Как Мельгунов, так и «неизвестное лицо» подчёркивает, что в последний свой приезд в Москву (Александр Иванович прибыл в Первопрестольную 14 августа 1845 г. ^{[36, с. 314]}) Тургенев, «…несмотря на радушный прием, сделанный ему Москвою и особенно тем кругом, в котором он жил (где […] в Тургеневе видели по-прежнему только образованного и благородного человека), несмотря, одним словом, на приволье здешней жизни, Тургенев грустил, нетерпеливо ждал отъезда отсюда, всё толковал о своих делах, торопился и торопил других, и в откровенные минуты, сквозь свою обыкновенную весёлость, мрачно смотрел на своё будущее. […] Эта нерешительность и вместе торопливость показывали отчасти, в каком состоянии была его душа и как он спешил жить. Он предчувствовал, может быть, и не сознаваясь в том, близкий свой конец» ^{[26, с. 634–635]}.

«Странно, страшно было видеть эту суетливую ненасытность. Он часто повторял мне одно: “Недолго остаётся мне быть с вами, не мешайте мне”» ^{[26, с. 637]}, — подтверждается в приписке.

В обоих сравниваемых письмах говорится о том, что Тургенев не отправил старому другу послание, о содержании которого можно только гадать: «…он потому долго не писал к вам, что, как сам говорил, не мог собраться с духом. Он […] хотел поверить свою тайную скорбь; но вместе с тем, как друга, не хотел и огорчить. За несколько дней до своей кончины, он решился наконец писать к вам и написал длинное письмо, которое изорвал в мелкие клочки. “Я […] в этом письме излил всю свою душу; а это огорчило бы Жуковского: он испугался бы, прочитав его. […] написал [другое письмо], принудил себя. Но письмо ему не понравится; он меня в нём не узнает […]; Жуковский будет недоволен”» ^{[26, с. 635]}.

Сравним: «Он писал к вам незадолго перед кончиной, но то письмо, которое дошло до вас, было уже другое: первое он разодрал. […] “Я написал Жуковскому, написал было много, много, […] подумал, что это письмо огорчит его, оставит скорбное чувство в душе друга. […] Я разодрал письмо и написал другое, сжатое, коротенькое, он в нём не узнает меня. Но что же делать, надо было отправить нынче, а мне писалось уже не то, что я высказал было прежде”» ^{[26, с. 637–638]}.

Заключительные строки обоих сопоставляемых документов посвящены известиям о семье племянницы Жуковского А. П. Елагиной: «Нынешней осенью Авдотья Петровна была здесь на несколько дней […]. У неё были слёзы на глазах и улыбка в лице: слёзы об усопшем сыне, и улыбка о предстоявшей тогда женитьбе Василия, с которым она приезжала для разных закупок и приготовлений. Они все будут скоро сюда» ^{[26, с. 636–637]}.

Сравним: «Елагины в деревне и счастливы. Свадьба должна была быть 11-го Генв[аря]. Алексей Андреевич с Николаем были здесь первые дни Генваря. Слава Богу, что их семья теперь радостна счастием, кажется, прочным. Сердце Авдотьи Петровны отдохнёт теперь» ^{[26, с. 639]}.

(Младший сын Авдотьи Петровны и Алексея Андреевича Елагиных, 19-летний Андрей умер «от какой-то нервной болезни» 27 декабря 1844 г.; старший сын, Василий, женился 14 января 1846 г. на Екатерине Мойер; Николай — средний сын Елагиных ^{[26, с. 636 (прим. 3–4)] [37, с. 534, 552–554]}.)

Таким образом, из сравнения текстов Мельгунова и «неизвестного лица» мы видим, что они имеют несколько сходных сюжетов: в обоих источниках приводятся размышления о судьбе бумаг А. И. Тургенева (кому они должны принадлежать и какова их ценность; по последнему вопросу Мельгунов и «К. А. С.» разошлись во мнениях), о поведении и моральном состоянии Александра Ивановича в последние месяцы жизни (нерешительность и суетливость, мрачность и «обычная весёлость»), о неотправленном письме к Жуковскому (по-видимому, исповедального характера), о делах родственников Жуковского Елагиных-Киреевских. При этом текст приписки местами «поправляет и дополняет» тексты посланий Мельгунова.

Сопоставление приписки «неизвестного лица» с письмом Е. А. Свербеевой к А. Н. Попову от 28 декабря 1845 г.

Теперь мы перейдём к сравнению «приписки от К. А. С.» с письмом Е. А. Свербеевой к А. Н. Попову от 28 декабря 1845 г., в результате чего сможем ещё яснее убедиться в том, что «приписка от К. А. С.» — это «приписка от К[атерины] А[лександровны] С[вербеевой]».

В начале обоих сравниваемых текстов адресант извиняется за то, что долго не писала: «Хотелось мне тотчас же написать к вам тогда, но грустно и тяжело мне было на сердце, — говорится в приписке. — Потом болезнь моего ребёнка, опасность, в которой он находился долго, меня измучила, я слегла потом» ^{[26, с. 637]}.

В письме к Попову семейные обстоятельства конкретизируются: «…грустная весть о Валуеве меня сильно расстроила; кончина Тургенева и хлопоты последовавшие озаботили меня, а после болезнь моей Ольги меня утомила; у ней была горячка и рожа на голове, продолжалось две недели и не давало мне часу свободного от ужасной тоски, опасность миновалась только вчера. Она слаба и будет выздоравливать медленно — но всё слава Богу выздоравливать» ^{[6, с. 12] [48, л. 16 об.]} (Ольга Дмитриевна Свербеева (1839–1914) — третья дочь Свербеевых; рожа, или рожистое воспаление — это острая инфекционная болезнь, проявляющаяся сыпью на лице и конечностях и сопровождающаяся лихорадкой и интоксикацией).

В обоих документах подчёркивается, что кончина Тургенева, как и внезапная смерть Д. А. Валуева, очень опечалила автора писем, стала для неё тяжкой утратой: «Утрата велика для меня, грустно мне свыкаться с нею» ^{[26, с. 639]}.

Сравним: «Немного прошло времени и две утраты в нашем кружке, тяжела мне и та и другая; Валуев будет всегда недоставать нам всем, он хорошо и крепко любил каждого из друзей своих. […] Я только что узнала смерть Валуева и Тургенева не стало» ^{[48, л. 15]}.

Строки, приведённые выше, можно сопоставить с фразой из письма И. С. Аксакова к родным от 11 декабря 1845 г., которая показывает, что и близкий Свербеевой человек прекрасно понимал её эмоциональное состояние в те дни: «Вы пишете мне о Валуеве, — и в то же время от Ал[ександры] Осип[овны] [Смирновой-Россет. — М. Б.] узнал я о скоропостижной смерти Ал[ександра] Ив[ановича] Тургенева. Я думаю, Свербеева очень поражена этими двумя близкими ей кончинами» ^{[2, с. 234]}.

Не раз в переписке друзей А. И. Тургенева мы найдём восклицание: «Добрый Тургенев!» ^{[1, с. 277] [24, с. 421] [51, с. 24]}. В письме «неизвестного лица» оно встречается три раза ^{[26, с. 637–638]}, в письме Е. А. Свербеевой к А. Н. Попову — дважды ^{[48, л. 16]}.

Друзей покойного не могла не волновать судьба младшего брата Александра Тургенева, Николая. Беспокойство читается в строках «приписки от К. А. С.»: «Бедный Николай Иванович! Какое известие имеете вы о нём?.. Я писала к нему по кончине нашего друга и напишу опять. Тяжёл ему удар. Но не менее тяжело ему будет и впоследствии времени. Какой любви благотворной лишил его Господь. Да подкрепит Он его!» ^{[26, с. 639]}.

То же чувство выражено в письме к Попову: «Бедный его брат, последняя связь его с Россией прервалась, сиротою остается он на чужбине. Да подкрепит его Бог! Я писала к нему, просила мне ответить – авось скоро будут известия о нём, хотя не от него самого покуда. Бедный Николай Иванович, тяжела будет ему эта скорбь» ^{[48, л. 15 об.–16]}.

(Озабоченность тем, как будет складываться дальнейшая жизнь Николая Ивановича, также высказывали в переписке друг с другом старые друзья братьев Тургеневых В. А. Жуковский ^{[41, с. 509]} и А. Я. Булгаков ^{[51, с. 25–26]}.)

Первое письмо Е. А. Свербеевой, отправленное Н. И. Тургеневу после смерти его старшего брата (датируется 10 (22) декабря 1845 г.), начинается словами: «Вы уже знаете горестную весть. Кто лучше меня может разделить с Вами Ваше горе. Я его любила искренно, знала ту беспредельность любви, которую он питал к Вам…» И далее: «…душа его отлетела в лучший мир […], где не будет ему страданий, где он молится теперь за Вас. Он будет Вам оттуда Ангелом-Хранителем. Смиренно несите тяжесть Креста Вам данного Всеблагим Творцом, который, конечно, призвал его вовремя, для него и Вас. […] Я напишу к вам опять скоро, теперь ещё я едва опомнилась. […] С нетерпением буду ожидать от Вас хотя несколько слов — пожалуйста, напишите к нам. Да подкрепит Вас Господь!» ^{[47, л. 1–2]}.

Как мы уже видели, сопоставляя письмо Мельгунова и приписку к нему, в них немало места отведено описанию внутреннего состояния А. И. Тургенева в последние месяцы жизни. Эта тема, а также вопрос о состоянии здоровья Александра Ивановича, отражены и в письме Е. А. Свербеевой к А. Н. Попову.

Сравним:

Мотив «спешить делать добро», зафиксированный в сопоставляемой паре отрывков под № 2, находит отражение, например, в письмах, которые в последние месяцы жизни А. И. Тургенев писал кузине П. Я. Чаадаева и вдове декабриста Ф. П. Шаховского княгине Наталье Дмитриевне Шаховской (1795–1884) ^{[58, с. 232–239]}, а слова о хорошем здоровье Александра Тургенева незадолго до кончины, приводимые в сопоставляемой паре отрывков под № 3, подтверждаются известиями, полученными В. А. Жуковским от П. А. Вяземского ^{[1, с. 275]}, А. П. Елагиной ^{[37, с. 550–551]} и В. Д. Олсуфьева ^{[42, с. 321]}.

Осознание нежной любови Тургенева к друзьям и ощущение того, что «есть, чем помянуть его» после смерти (сопоставляемая пара отрывков под № 4), — всем этим проникнуты строки Николая Свербеева, обращённые к Наталье Шаховской: «Мы знали Тургенева и можем за это поблагодарить Господа — он любил нас тою чистою, мож[ет] быть, иногда слишком воспламененною любовию Отца. Поэтому наша молитва за него — память о нём, выраженная в дорогом деле, будет ему и там отрадна» ^{[46, л. 1 об.]} (это письмо от 17 января 1846 г. любезно предоставлено нам Т. В. Медведевой; подчёркнуто в тексте. — М. Б.; ср. первые строки публикации Д. И. Шаховского: «В моих бумагах хранится старый конверт с письмами. На нём рукой моей бабушки, княгини Наталии Дмитриевны Шаховской, тщательно написано: “Святой памяти А. И. Тургенева”» ^{[58, с. 224]}). (Н. Д. Свербеев нёс гроб с телом А. И. Тургенева на похоронах в Новодевичьем монастыре ^{[47, л. 2] [49, л. 2]}, где присутствовала и Н. Д. Шаховская ^{[50, с. 369]}.)

О том, где упокоился его друг, Жуковский узнал из приписки к письму Мельгунова; здесь же было сказано о символическом значении этого места: «Тургенева прах покоится в Девичьем монастыре. Он любил нашу Москву и остался в ней» ^{[26, с. 639]}.

В письме к А. Н. Попову за фразой: «Он любил нашу Москву и остался в ней» — следует: «поклонимся его праху в нашей Белокаменной — он принадлежит ей» ^{[48, л. 15]} (подчёркнуто в тексте. — М. Б.).

Интересно сравнить с этими строками слова самого А. И. Тургенева, который за три года до смерти писал своему многолетнему начальнику и покровителю князю А. Н. Голицыну: «Желал бы умереть в Москве, где родился…» ^{[43, с. 94]}.

Финальные строки письма Е. А. Свербеевой к А. Н. Попову, как и письма Мельгунова к Жуковскому, и «приписки от К. А. С.», посвящены членам семьи А. П. Елагиной: «Елагины — Алекс[ей] Андр[еевич], Ник[олай] Алекс[еевич] здесь приехали на неделю за покупками, у них все здоровы и счастливы» ^{[48, л. 17]}.

Итак, из сравнения приписки «неизвестного лица» с письмом Е. А. Свербеевой к А. Н. Попову видно, в первую очередь, что оба документа имеют несколько текстуальных совпадений, сходные построения фраз и речевые обороты. В обоих источниках в начале идут извинения перед корреспондентами за то, что, в том числе из-за болезни дочери, адресант долго не отвечала; затем подчёркивается, что отстоящие недалеко друг от друга по времени кончины Д. А. Валуева и А. И. Тургенева стали горькой и тяжёлой утратой для Е. А. Свербеевой; в обоих посланиях Екатерина Александровна выражает беспокойство дальнейшей судьбой Н. И. Тургенева; значительное место в обоих письмах занимает описание общего физического и морального состояния А. И. Тургенева в последние месяцы жизни (несколько больше, чем у Мельгунова); Жуковскому и Попову сообщается о месте погребения Тургенева и символическом значении Москвы в жизни покойного; завершающие строки обоих посланий (как и письма Мельгунова) посвящены членам елагинского семейства.

Заключение

В результате сравнительного анализа источников личного происхождения, предпринятого в настоящей статье, мы аргументированно доказали, что автором «письма неизвестного лица о кончине А. И. Тургенева» от 15 января 1846 г., была Екатерина Александровна Свербеева.

Это видно не только из общего контекста общественной жизни Москвы 1830–1840-х гг., включающего в себя взаимоотношения А. И. Тургенева с семьёй Свербеевых, не только из несложной расшифровки инициалов «К. А. С.», но также из сравнения текста письма или «приписки от К. А. С.» с текстами представленных в той же подборке писем Н. А. Мельгунова к В. А. Жуковскому. Отметим, что письмо от 15 января 1846 г. объяснимо имеет несколько схожих сюжетов с теми, которые отражены в посланиях Мельгунова, а в ряде моментов сведения, сообщаемые Е. А. Свербеевой, действительно «поправляют и дополняют» все три письма Мельгунова, в которых говорится о смерти А. И. Тургенева:

— Екатерина Александровна выражает озабоченность судьбой оставшихся после А. И. Тургенева бумаг, которые, по её мнению, как документы, «драгоценные для науки» (здесь она разошлась в оценке с Н. А. Мельгуновым, который считал их «не имеющими большой важности»), должны перейти в собственность Н. И. Тургенева;

— Свербеева, как и Мельгунов, рассказывает Жуковскому о состоянии духа его старинного друга в последние месяцы жизни: он «спешил жить» и был объят «суетливой ненасытностью», при этом не отправил поэту письмо исповедального характера, потому что опасался «огорчить» друга, который, по словам Тургенева, «не узнает меня»;

— оба послания завершаются информацией о членах семьи племянницы Жуковского А. П. Елагиной, недавно побывавших в Москве.

Помимо сказанного выше, авторство Е. А. Свербеевой помогает установить сравнение «приписки от К. А. С.» с письмом Свербеевой к А. Н. Попову (при этом обращает на себя внимание ряд текстуальных совпадений в обоих источниках):

— адресант в обоих случаях извиняется перед адресатом за то, что долго не писала, в том числе по причине болезни дочери (причём в письме к Попову об этом говорится более конкретно);

— в обоих документах подчёркивается, что кончина «доброго Тургенева», как и внезапная смерть Д. А. Валуева, — «великая» и «тяжёлая» утрата, с которой «грустно свыкаться»;

— как Жуковскому, так и Попову Свербеева признаётся, что её волнует то непростое положение, в котором оказался Николай Тургенев после смерти старшего брата;

— немало места в обоих письмах уделено рассказу о хорошем самочувствии Александра Тургенева, ясности его высказываний, почти лихорадочной деятельности, нежной любви Тургенева к друзьям, за что те не раз его вспомнят;

— Свербеева рассказывает Жуковскому и Попову, где похоронен «добрый Тургенев» («Тургенева прах покоится в Девичьем монастыре»), подчёркивая, что Первопрестольная — место, имеющее символическое значение: Александр Иванович «любил нашу Москву и остался в ней», «он принадлежит ей»;

— как письмо Мельгунова, так и оба послания Е. А. Свербеевой завершились известиями о родственниках А. П. Елагиной.

Таким образом, письмо к В. А. Жуковскому о кончине А. И. Тургенева от 15 января 1846 г. занимает особое место среди откликов на смерть Александра Ивановича по причине своей «прекрасной задушевности» и «простого и верного описания […] последнего времени» жизни Тургенева в Москве; оно показывает нам А. И. Тургенева не только как активного участника культурной жизни Москвы 1830–1840-х гг., но и как доброго и отзывчивого человека, которого искренне любили друзья, принадлежавшие к разным направлениям общественной мысли николаевской эпохи.

Особо отметим, что вопрос об атрибуции Екатерине Александровне Свербеевой «милого письма, глубоко тронувшего» В. А. Жуковского, заставляет не только вернуться к сюжету о взаимоотношениях А. И. Тургенева с семьёй Свербеевых, но и пристальнее взглянуть на такую большую, сложную и интересную тему, как интеллектуальная жизнь Москвы николаевского времени, а также задуматься над общими проблемами методологии источниковедческих исследований: возможными путями поиска автора документа, наличием или отсутствием так называемых привычных атрибуций, границами применения компаративного метода при анализе эпистолярных источников.

Благодарности

Считаем приятной обязанностью выразить сердечную благодарность всем тем, кто помогал нам в многолетней разработке темы настоящей статьи: мы глубоко признательны А. В. Вознесенской, И. В. Гребенченко, А. А. и К. А. Жильцовым, Е. О. Ларионовой, А. В. и В. В. Латоновым, А. А. Левандовскому, М. В. Ленчиненко, В. А. Мильчиной, Е. Н. Мухиной и А. Л. Осповату за постоянную профессиональную и/или дружескую поддержку, полезные указания по библиографии, ценные советы и важные замечания, высказанные на разных этапах работы над статьёй. Особо мы благодарим Т. В. Медведеву: за предоставление ряда важнейших для нашего исследования архивных документов, несколько полезных замечаний теоретического характера, указания на новейшую литературу и постоянную поддержку.