Реальные географические локусы и их смысл в цикле К. К. Случевского «Мурманские отголоски»

Чэнь Фанмин кандидат филологических наук аспирант, кафедра истории русской литературы, Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова 119991, Россия, Московская область область, г. Москва, ул. Ленинские Горы,1, 918 Chen Fangming PhD in Philology Postgraduate, Department of the History of Russian Literature, Lomonosov Moscow State Universit 119991, Russia, Moscow region, Moscow, Leninskie Gory str.,1, 918 17854222348@163.com

Константин Случевский (1837-1904) - поэт, писатель, драматург и переводчик второй половины XIX века. В жизни Случевского путешествия сыграли особую роль. В юности он много путешествовал по Европе, а в 1880–1888 годах был зачислен в свиту великого князя Владимира Александровича в качестве прикомандированного хроникера, точнее — летописца его путешествий по северу и северо-западу Европейской части Российской империи. Эта почетная (хотя и несколько тягостная обязанность) дала ему возможность объездить Россию, посмотреть на нее вблизи, ощутить мощь, ширь и многообразие отечества, почувствовать свой «материал». Огромное впечатление произвели на Случевского путешествия летом 1885 года по Русскому Северу — в Архангельск и на Кольский полуостров, а в 1888 году — по Северо-Западу. Его поездки по Мурманскому краю описаны в книге «По северо-западу России». Также он создает свои «северные» прозаические и поэтические циклы — «Мурманские рассказы» и «Мурманские отголоски», посвященные Мурманскому краю и городу Мурманску, расположенному на склонах и берегах фьорда Кольского залива и устьевого входа в Баренцево море. Очевидно, что эти поездки повлияли на его творчество. Отсюда в его произведениях изображение заливов, моря, штормов, церквей, народных обычаев, которые он видел во время своих путешествий, когда общался с местными жителями.

Почему Случевский назвал цикл именно «Мурманские отголоски»? В своих путевых очерках Случевский так объяснял свой выбор: «Название Мурман, без сомнения, не русское, но какое? Если придерживаться лопарских слов, то будет так: мюр — море, манн — луна, минн — наше, следовательно, — Лунное или Наше море; если придерживаться норвежских, то выйдет немножко иначе: мур — мать, манн — человек, т. е. мать — кормилица человека»^{[7, с. 128]}. Так через интерес к этимологии реального географического пространства возникает идея Мурманского моря (хотя официально с 1853 года его переименовали в Баренцево) как кормилицы, источника жизни всего Поморья.

Отметим также, что Случевский предпочёл название «Мурманские отголоски», а не «Воспоминания о Мурманске» или «Пейзажи Мурманска». Е. А. Тахо-Годи в книге «Константин Случевский. Портрет на пушкинском фоне» объясняет психологическую ситуацию, в которой поэт создавал свой цикл следующим образом: «Лишь в четвертой книге стихов 1890 г. стала постепенно спадать эта шелуха безличности. Даже в "Картинках" из "Черноземной полосы" и "Мурманских отголосках", т. е. там, где, казалось бы, и не было особенного простора для проявления собственного "я", оно явственно зазвучало. <…> Это возвращение к себе особенно заметно в циклах "Лирические" и "Мгновения". Наконец-таки стало возможно признаться, что "есть целый мир в груди моей", и этот мир имеет право на внимание, достоин того, чтобы о нем говорить» ^{[9, с. 208]} Таким образом, можно констатировать, что поэтический цикл Случевского возникает в период, когда поэт начинает особо пристально вглядываться в свой собственный внутренний мир. Вот почему в этом цикле Случевский не описывает непосредственно пейзажи, которые он видел: наблюдает, что картины природы, природные символы, содержащиеся в стихотворениях, в действительности являются преломлением, отголоском его внутренних эмоций и раздумий. При написании стихов поэт возвращается к самому себе, а реальный пейзажный локус становится для него лишь отправной точкой. Благодаря этому пейзаж в цикле — это не только реальный образ, но и выражение эмоций и личных чувств, отражающее концепцию жизни автора и его философию. По выражению О. В. Мирошниковой, у К. К. Случевского «лейтмотив, цикл или книга вызваны потребностью создания образа определенного места, часто экзотического, и авторского отношения к нему» ^{[4, с. 33]}.

Реальные географические локусы выступают в стихотворениях в качестве источника, который помогает передавать эмоциональный настрой. Известно, что локусы также могут выступать в роли метафоры, представляя собой аналогию для реальных или метафизических концепций, то есть локусы взаимодействуют, конфликтуют и борются с другими элементами в рамках общей структуры стихотворения, что дает возможность поэту разрабатывать собственные уникальные темы в рамках такого пространственного моделирования. Например, Кавказ, реальный локус в поэзии А. С. Пушкина, является прекрасным и таинственным местом, символизирующим свободу. По мнению Ф. М. Дзейтовой, «кавказская лирика Пушкина наложила свой отпечаток на всю русскую литературу того времени. Кавказ теперь уже не дикий край, где дикие абреки, а красивое и загадочное место, которое позже воспевается в русской литературе» ^[10]. Всё увиденное Случевским в путешествии нашло отражение в лирике, либо в реалистических описаниях, либо в поэтически романтизированных образах. В лирическом цикле Случевский обращает внимание на пейзаж Мурмана с ярким реальным образом — морем — как на свою уникальную тему, которая существует как базовый образ поэтического цикла; море в стихотворении придаёт поэтическому содержанию особый философский характер. В десяти стихотворениях цикла ландшафт меняется в зависимости от времени, погоды, сезона.

Будто в люльке нас качает.

Ветер свеж. Ни дать ни взять,

Море песню сочиняет —

Слов не может подобрать.

(«Будто в люльке нас качает…») ^{[8, с. 124]}

…Хоть бы молниям светиться!

Тьма над морем, тьма!

Вихорь, будто зрячий, мчится —

Он сошел с ума...

Он выводит над волнами,

Из бессчетных струн,

Гаммы с резкими скачками...

А поет бурун…

(«Хоть бы молниям светиться!..») ^{[8, с. 132]}.

В поэзии К. К. Случевского реальные локусы расширяют время в стихотворении. Время в искусстве, как заметил Д. С. Лихачёв, — это «объект, субъект и орудие изображения» ^[2]. Например, поэт изображает бесконечность и безграничность времени, используя относительно неизменные пространственные сцены. В стихотворении «Из тяжких недр земли насильственно изъяты…» скалы «Мурмана дальнего» показываются как вечные, высотой «тысячеверстною». Описание «вечно бурною холодною волной» также указывает на неизменность времени, поскольку волны существуют вечно, несмотря на прошедшие события. Кроме того, поэт использует понятие «след пяти веков» для подчёркивания временной длительности истории, прошедшей в городах. Так, через относительно неизменный пространственный пейзаж К. К. Случевский свободно обращается со временем. Реальный географический локус связывает историю и реальность, где природный ландшафт всегда один и тот же, но время находится в состоянии текучести. Ю. М. Лотман предполагает, что поэтический текст — это не простая сумма составляющих его элементов, а «взятый как отдельное, уже законченное и внутренне самостоятельное целое» ^[3]. Использование Случевским реальных локусов в своей поэзии расширяет время и пространства стихотворений. Для Случевского нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего – всё происходит в одно и то же время.

Поэт также обладает талантом создавать абстрактное пространство. Море — это не просто вид в природе, а то, что видят глаза автора и о чём он размышляет. В стихотворении «Хоть бы молниям светиться…» поэт описывает тёмный, хаотичный и динамический морской пейзаж. К. К. Случевский использует метафоры, такие как «вихорь, будто зрячий, мчится» и «гаммы с резкими скачками», чтобы выразить беспорядочность и беспокойный характер сцены. В конечном итоге поэт вынужден расширить реальное пространственное описание до абстрактных образов и метафор, чтобы лучше выразить собственное восприятие и впечатления от сцены. Таким образом, пространство расширяется до абстрактного, помогая поэту передать его восприятие морской картины. Поэт тоже охотно прибегает к олицетворениям при изображении моря: «Море песню сочиняет», «Море — странное созданье», «Диких волн седые орды», «Волны — витязей шеломы» ^{[8, с. 124–125]}. Такие метафоры и олицетворения придают абстрактным понятиям конкретную и наглядную форму, а конкретное, наоборот, возводит в абстрактное, обобщенное. Благодаря этому поэту, например, удаётся передать контраст между огромным океаном и маленьким человеком:

…Песок не тверд: помор спешит, —

Прилив не ждет! Вдруг набежит…

<…>

Скорей, скорей! Но нет дороги!

Пески сдаются, вязнут ноги,

Пески уходят под ногой...

Всё выше волн гудящих строй!

<…>

Спасенья нет...

(«Здесь, говорят, у них порой…») ^{[8, с. 131]}.

Г. В. Полякова в научной работе, посвящённой лирико-философскому циклу «Мурманские отголоски», а также очерковой прозе К. К. Случевского, особенностям его творческого мировосприятия, пишет: «В стихотворениях цикла возникает особый образ "неоглядного" пространства и времени: в объятиях вселенского вечного совершается жизнь природы и человека, определяемая поэтом как "летопись страданья" и счастья» ^{[6, с. 93]}. Необъятность природного мира Случевский соотносит с бесконечным духовным пространством человека. Таким образом, передавая впечатления от поморской природы и обитателей края, он выражает и свою душу. К. К. Случевскому удаётся показать универсальные законы природы, непостижимые для человека. Всё в природе взаимосвязано, всё имеет с ней прямое родство, всё утверждает вечный порядок жизни — «Здесь вечность, в веяньи суровой красоты, / Легла для отдыха и дышит на просторе!» («Когда на краткий срок здесь ясен горизонт…») ^{[8, с. 133]}.

Мы видим также, что в его поэтическом цикле географическое пространство не безжизненно, оно теснейше сопряжено с жизнью местных уроженцев. Неслучайно в поэтический язык вплетается фольклор народов Севера и его предания. Ю. В. Леготина отмечает, что в цикле имеются фольклорно-мифологические мотивы, обнаруживающие себя в фантастичности и запредельности изображаемого пространства, еще не освоенного человеком ^[1]. Случевский изображает культурное и цивилизационное пространство местного населения в более широком контексте реальной географии ветра и моря, в стихах описывает жизнь и тяжёлый труд местных поморов: «И, между камнями, помор / Идет открытыми песками <…> Песок не тверд; помор спешит, — / Прилив не ждет! Вдруг набежит <…> Всё море лезет на подъем! / Спасенья нет… Блуждает око… <…> Помор цепляется руками, / И он не мёртв ещё, он жив…». В книге «Поездки по Северу России» Случевский дает характеристику местных женщин: «В Кеми встретились мы, таким образом, в первый раз с типом обычного на нашем Севере в летнюю пору в высшей степени характерного женского города. Весь мужской персонал, способный работать, отправляется в марте или апреле на Мурман, и возвращаются они не ранее сентября или октября. Матери, жены и дочери остаются на местах, что нисколько не мешает им отваживаться в открытое море…» ^{[7, с. 41]}. Эта деталь жизни и истории местного народа также встречается в его поэтическом цикле. В поэзии Случевского показаны специфические местные этнорелигиозные ритуалы, совершаемые трудолюбивыми местными женщинами в ожидании возвращения мужей при неблагоприятных погодных условиях («И таков у баб зарок: / Ждать мужчин своих на срок, / Почту по морю возить, / Стряпать, ткать и голосить; / Если в море гул и стон — / Ставить свечи у икон, / И заклятьем вещих слов / Укрощать полёт ветров»). Как отмечает М. В. Наумлюк, «человек, живущий на Севере, — часть общей мифологемы пространства. Первоначально, следуя традиции демократической литературы в изображении русского народа, поэт выбирает сочувственные интонации, рассказывая о жизни и быте поморов» ^{[5, с. 139]}.

Именно это позволяет Случевскому в его лирическом цикле «Мурманские отголоски» не просто запечатлеть реальные географические локусы, написать серию обычных пейзажных стихотворений-зарисовок, но создать поистине эпическую картину жизни людей в пространственных границах гор и моря, причем ограниченных временных рамок для этой жизни не существует – она вечна как сами горы и море («Небеса и море — рама, / Та же все, из года в год»)^{[8, с.128]}. Недаром в цикле многократно упоминается вечность и производные от этого слова: «Грань вековечных снегов», «Над вечно бурною холодною волной», «Здесь вечность в веяньи суровой красоты»^{[8, c. 132]}. Живое море постоянно смывает следы прошлого, неустанно обновляет и подправляет жизнь. Время в этом «географическом локусе» неизменно, даже если все вокруг человека постоянно меняется. Импрессионистичные, сиюминутные впечатления растворяются в вечности, символами которой оказываются вечные горы и море Мурмана. И в такой трансформации реальных географических локусов заключается особенность философски ориентированного поэтического мышления Случевского. Вот почему, анализируя цикл Случевского, правильнее говорить не о соотношении отдельных поэтических образов и изображении тех или иных реальных географических локусов, но о мироощущении, переданном через образы, сплавленные в единое целое. Таким образом, локус природного пространства позволяет поэту не только передать впечатления об увиденном и рассказать о пережитом, но и открыть свою внутреннюю жизнь, а главное – через конкретное и малое воссоздать целостную картину мироздания.