Семантика и функция стел в древней архитектуре Ближнего Востока в эпоху от неолитического человека до эпического Гильгамеша и библейского Иакова

Сорочинский Глеб Романович ORCID: 0000-0002-7016-9157 магистр, преподаватель-исследователь, Санкт-Петербургская академия художеств имени Ильи Репина. 199034, Россия, г. Санкт-Петербург, ул. Университетская Набережная, 17 Sorochinsky Gleb Romanovich Master of Architecture, Postgraduate student, St. Petersburg Academy of Fine Arts. 199034, Russia, St. Petersburg, Universitetskaya Embankment, 17 glebsoro@yandex.ru

Введение

На сегодняшний день известно, что территория Ближнего Востока (Левант, Месопотамия, Анатолия, Загрос) являлась первичным очагом земледелия, именуемая как «полумесяц плодородных земель» или «плодородный полумесяц». Именно там древние люди, покидая пещеры, стали переходить от охоты и собирательства к земледелию и скотоводству, создавая первые поселения, что ознаменовало начало неолитической революции ^{[13, c. 5-6]}. Естественно, что данному явлению сопутствовал процесс становления монументальной архитектуры региона, что подтверждается рядом археологических открытий, в результате которых были обнаружены уникальные памятники древнего зодчества ^{[15, с. 80-86; 16, c. 3-11]}. На данном историческом этапе возводились культовые строения и ритуальные комплексы, в архитектуре которых особое внимание уделялось стелам в виде вертикально установленных камней, что может свидетельствовать о весьма древнем происхождении такой типологической единицы в архитектуре Ближнего Востока, как стела. Более того, акт сакрализации стел был характерен и для последующих неолитических культур, а также цивилизаций Ближнего Востока: Шумер, Аккад, Вавилонское царство и другие.

Благодаря фундаментальным исследованиям таких отечественных историков и археологов, как Р. М. Мунчаев, Н. Я. Мерпет, Е. В. Антонова, Т. В. Корниенко, а также работам таких зарубежных учёных, как Р. Брейдвуд, К. Кеньон, Дж. Мелларт, К. Шмидт и других, мы сегодня способны анализировать архитектуру Ближнего Востока на конкретных примерах, изучать традицию региона в рамках теории архитектуры и искусства. Вместе с тем переводы древнейших текстов и научные открытия авторитетных отечественных историков-востоковедов, шумерологов И. М. Дьяконова, В. В. Емельянова на сегодняшний день определяют возможность выявления семантического поля значений и смыслов, характерных для культовой архитектуры Ближнего Востока. В результате, опираясь на научные данные ряда исследователей, были выявлены основные характеристики стел в архитектурной традиции данного региона.

Стела для неолитического человека

Согласно научным исследованиям авторитетного советского и российского археолога, историка-востоковеда Е. В. Антоновой известно, что в контексте мифологического сознания первобытного человека любой объект материального мира имел отнюдь не только утилитарное или функциональное назначение, а наделялся совершенно «уникальным характером», то есть был онтологичен, обладал собственным бытием, некой отдельной «жизнью», имея связь с остальным миром ^{[1, с. 25-28]}. Неслучайно поэтому, анализируя такую типологическую единицу в архитектуре как стела, уместно прежде всего обратить внимание на смыслы, запечатленные в данном образе. Пожалуй, наиболее древним прототипом стелы на Ближнем Востоке являлся вертикально поставленный камень. На сегодняшний день сложно сказать точно, когда появилась подобная традиция установки таких мегалитов (менгиров), однако благодаря археологическим изысканиям второй половины XX века на территории Леванта и Анатолии, опираясь на работы таких исследователей-востоковедов, как Дж. Мелларт, Н. Я. Мерпет, А. Б. Зубов, можно говорить о том, что в эпоху докерамического неолита (PPN – Pre-Pottery Neolithic) в данном регионе уже существовал культ камней, что подтверждается археологическими находками. Таким образом, согласно представлениям древних поселенцев, установленные бесформенные камни наделялись определённым сакральным значением, отождествляясь с неким божественным началом ^{[9, c. 120; 13, c. 44; 14, c. 60, 73-74]}.

В результате археологических открытий второй половины XX–начала XXI века на территории Месопотамии были обнаружены уникальные архитектурные находки, наиболее значимыми из которых в контексте данного исследования являются такие памятники эпохи докерамического неолита A, B (PPNA, PPNB – Pre-Pottery Neolithic A, B), как Гёбекли-Тепе («пуп земли», «выпуклая гора») и Невали-Чори (Невалы-Чори) («долина чумы»), археологические слои которых датируются X–IX тыс. до н. э. ^{[17, с. 67-68, 89-90]}. Данные неолитические стоянки, по всей видимости, имели существенное культовое значение для современников. Так, по мнению первооткрывателя, известного немецкого археолога и историка К. Шмидта, памятник Гёбекли-Тепе представлял собой телль, образованный целым комплексом строений со стелами (наиболее ранними из которых являются Сооружения A, B, C, D) под открытым небом (гипетральные строения), которые были воздвигнуты охотниками-собирателями для проведения культовых обрядов (рис. 1, 2) ^{[11, с. 69; 17, с. 109, 243-251]}. Поселение Невали-Чори было представлено в целом достаточно регулярной застройкой из прямоугольных в плане жилых строений, при этом на западной его окраине на одном месте были открыты три последовательно функционировавших культовых сооружения со стелами (Строение I, II, III) (рис. 3) ^{[11, с. 58-59]}. Для нашего исследования наиболее существенным является то, что в данных локациях были обнаружены уникальные обработанные Т-образные каменные стелы, украшенные рельефной резьбой с изображениями различных животных. Данные находки свидетельствуют о важнейшем эволюционном процессе перехода от бесформенного камня к обработанной Т-образной стеле, напоминающей скульптурное изваяние. Предполагается, что Т-образные стелы выполняли важнейшую роль вместилищ для божеств или духов, то есть представляли собой некие тотемные столбы, поэтому имели антропоморфные или зооморфные черты ^{[10, с. 14-16; 11, с. 72; 17, с. 114-115]}. Более того, в центральной части культовых построек Гёбекли-Тепе и Невали-Чори устанавливались две главные T-образные стелы, предположительно свидетельствующие о дуалистичности мифологического сознания древнего человека, который, например, уделял особое внимание культу плодородия (культ жизни) и культу предков (культ смерти) или делил окружающую реальность на мир «своего» (я, племя) и мир «чужого» (духи, предки, звери) ^{[1, с. 66-68; 12, с. 90]}. Об этом так писала авторитетный российский историк-востоковед Т. В. Корниенко: «Такая символика соответствует дуалистичности мифологического сознания, бинарности как одной из основ восприятия явлений мира человеком.» ^{[11, с. 73]}. Также некоторые исследователи трактовали парные стелы в центре комплексов как главные демиургические образы (Великие Мать и Отец) или две ипостаси бога или богини, а стелы меньшего размера, установленные по периметру, сравнивались с хороводом или танцем иных божеств, возможно, формирующих зодиакальный круг, тем самым древний комплекс в сознании первобытного человека представлял собой пантеон духов или, лучше сказать, некую иерархию духовных сил, при этом имел связь с астральным миром и, возможно, выполнял роль некого места наблюдения за небесными телами, что отчасти можно сравнить с обсерваторией или календарём, однако эти предположения и гипотезы ещё до конца не изучены ^{[4, с. 130-131; 8, с. 73-76]}. Более того, парные стелы могли отождествляться ещё и с некими вратами, маркирующими священное пространство ^{[11, с. 170]}, некой «алтарной преградой», которая выполняла функцию зонирования внутреннего пространства культовой постройки на две части (основная часть и «святая святых»), тем самым являясь предтечей царских врат в храмовом зодчестве. Одновременно с этим Т. В. Корниенко пишет о том, что вертикально установленные камни также отождествлялись с мужским началом, плодовитостью и процветанием, поэтому имели фаллическую форму, особенно это представляется значимым в условиях важности культа плодородия (культ жизни) и культа предков (культ смерти). При этом стелы и пилястры выполняли символическую функцию защитных оберегов, так, например, вавилонские камни кудурру (kuddurru), являвшиеся межевыми и пограничными знаками, а также периметрально расположенные стелы в архитектуре святилищ и храмов, формировавшие ритм пилястр и ниш, наделялись охранительной функцией ^{[10, с. 14, 19-20; 11, с. 170-171; 15, с. 82]}.

Рис. 1. Гёбекли-Тепе. План основного участка раскопок (Schmidt, 2006. Abb.76).

Источник (статья автора): ^{[15, с. 89]}

Рис. 2. Гёбекли-Тепе. Т-образные стелы:

а – Сооружение А. Столб 1, высота 3,15 м (Schmidt, 1998. Abb. 13-14);

б – Сооружение А. Столб 2, высота 3,15 м (Schmidt, 1998. Abb. 15-17);

в – Сооружение D. Столб 43 (Schmidt, 2008. Abb. 8).

Источник (статья автора): ^{[15, с. 90]}

Рис. 3. Невали-Чори:

1 – стела типа Невали-Чори из Cтроения III;

2 – аксонометрическая реконструкция Cтроения III;

3 – реконструированная часть скульптурно оформленной

колонны (по Х. Хауптманну и К. Шмидту).

Источник (статья автора): ^{[15, с. 91]}

Источник (Большая российская энциклопедия): https://bigenc.ru/archeology/text/2651181

Стела для эпического Гильгамеша и древних шумеров

Опираясь на современные научные открытия конца XX–начала XXI века в области изучения Ближнего Востока, можно говорить о том, что традиция установки стел продолжила существовать в период становления и развития цивилизации Шумер в III тыс. до н. э. на территории Месопотамии, когда стелам отводилась совершенно особая сакральная роль. Во всяком случае, в данный период сохранилось значительно больше исторического материала, на который обращают внимание современные учёные. Так, ссылаясь на труды авторитетного российского востоковеда, шумеролога В. В. Емельянова, можно определить целый ряд семантических смыслов, запечатленных в образе стел. При анализе древнейшего литературного произведения «Эпос о Гильгамеше», которое начало формироваться на рубеже III–II тыс. до н. э. и окончательно было составлено во второй половине VII века до н. э. в виде XII таблиц ^{[5, с. 116­-117]}, В. В. Емельянов уделяет особое значение таблицам IV и V, где главный эпический герой произведения, правитель Урука (Унуга) Гильгамеш (Бильгамес), в результате похода устанавливает стелу в чужой стране, что весьма важно для нашего исследования. Однако, какую же функцию носил данный мистический акт для древних народов Двуречья?

Отвечая на данный вопрос, примечательным является то, что события похода эпического героя Гильгамеша в далёкие земли кедрового леса, по другим предположениям можжевелового леса, и победа над чудовищным существом – великаном Хумбабой (Хувавой) происходили в горах на востоке, в той стороне, откуда каждый день восходил бог Солнца Уту, покровитель Гильгамеша в его подвигах ^{[5, с. 56-57; 6, с. 205]}. Известно, что территория цивилизации Шумер была сплошь равнинная, а на востоке от неё возвышались горы Загрос, где находилась неведомая земля Элама и Аншана, которая отождествлялась с чужим мистическим и сакральным миром. Так шумерское слово «kur» означает «гора», «чужая земля» и «загробный мир» ^{[6, с. 205-206]}. Именно на этой восточной земле после победы над великаном Хумбабой вождь Урука и верховный жрец Кулаба Гильгамеш водружает стелу, что является главной целью данного похода, осуществляя тем самым мистический ритуал установки имени или именования, то есть акт соделывания имени, что означало прославление себя и богов, в честь которых осуществлялось это священное действие ^{[5, с. 56]}. Более того, водружение стелы означало ещё и подчинение данного пространства, а также искоренение окружающего зла в виде великана Хумбабы, то есть экспансию территории и одновременно её очищение, что также можно определить как распространение власти и консекрационный обряд ^{[6, с. 209]}. Важным является то, что в результате похода и установки стелы жрец-вождь Гильгамеш как первый человек в мировой письменной традиции заявляет о себе «Я» и пытается осмыслить собственное «Я» в контексте окружающей его реальности, понимая собственную смертность, тленность во времени, именно тут и возникает философская проблема «Я и Мир» ^{[5, с. 65]}. Таким образом, ищущий бессмертия и борющийся со временем смертный Гильгамеш, устанавливая стелу, обеспечивал тем самым бессмертие своему имени. При этом стела одновременно являлась носителем информации о былых и славных временах, героических подвигах, она сохраняла память, то есть увековечивала не только имя, но оберегала и защищала память об этом имени, так герой Гильгамеш после упокоения должен был остаться в памяти будущих поколений ^{[6, с. 89, 207-208, 228]}. Подобным образом поступали многие правители Месопотамии, увековечивая себя и свои подвиги на стелах. Одновременно с этим надпись имени на погребальной стеле, согласно представлениям древних народов Двуречья, являлась необходимым условием обеспечения загробной жизни, так как посредством молитв-жертв осуществлялось загробное кормление умершего владельца именной стелы в Подземном мире ^{[6, с. 208]}. По сути своей стелы, будучи напрямую связанными с культом жизни (культом плодородия) и культом смерти (культом предков), являлись некими материальными маркерами-точками за пределами времени человеческой жизни.

И, наконец, стоит затронуть такую наиважнейшую категорию мироощущения древних народов Двуречья, как категория МЕ, которая имеет место быть в поле нашего научного дискурса ^{[7, с. 40-41]}. Об этом так писал авторитетный исследователь В. В. Емельянов: «Категория МЕ является одной из самых сложных и многоаспектных проблем в шумерологии.» ^{[7, с. 50]}. Ссылаясь на работы учёного, мы лишь укажем некоторые единичные смыслы, связанные с этой категорией в контексте нашего исследования. Итак, МЕ есть пространственно-временная категория, выраженная как «воля к бытию» или «воля к проявлению», то есть момент перехода от потенциального к актуальному и от сущности к форме предмета, одновременно это и «силы», и «идеи», и «энергии», связанные с проблемой первичного самоопределения «Я и Мы» ^{[7, с. 72-73]}. По словам В. В. Емельянова: «МЕ выражают неосознанное стремление предмета заявить о себе, проявиться, закрепить себя в пространстве и времени посредством самоидентификации в образе и слове, вырваться из мрака неизвестности и несуществования.» ^{[7, с. 70]}. МЕ можно интерпретировать как стремление формы к самоопределению, связанное с жизнью, силой, желанием, мужским началом, словом, образом, законом, при этом, что весьма важно, с формой предмета, с его вертикальной ориентацией (вертикализм) ^{[7, с. 64, 70, 175]}. То есть это источник, некая внутренняя сила или энергия, благодаря которой возможны и жизнь, и власть, и слава, и закон, которая находясь в динамике, может преумножаться и, напротив, убывать ^{[7, с. 88]}. По сути своей МЕ это первоэлемент, на основе которого создаётся материальный объект ^{[7, с. 82]}. Обладают МЕ как мужские, так и женские божества, а местом наибольшей концентрации МЕ являются как Небо, так и Подземный мир, в мире смертных же главным местом локализации МЕ считались храмы или святилища, а точнее говоря, их престолы. Как пишет об этом В. В. Емельянов: «Два основных места первоначального сосредоточения МЕ – область неподвижных звёзд и глубины подземных источников… В мире срединном, обитаемом средоточие МЕ – храм или святилище.» ^{[7, с. 81]}. Таким образом, стоит понимать следующее: храм – это «дом МЕ», а «МЕ храма – это прежде всего МЕ его престола», а «МЕ престола – это МЕ царя» ^{[7, с. 81-82]}. Более того, автор проводит сравнительный анализ МЕ с иными онтологическими категориями, которые существовали в древних религиях и философии, в результате чего обнаруживаются явные сходства МЕ с такими понятиями, как «мана», «платоновская идея – ейдос (εἶδος)» и частично «Логос (λόγος)», но при этом подчёркивается явное отличие МЕ в том, что данная категория напрямую зависит от пространства и времени храмового культа, без которого и вне которого МЕ не существует ^{[7, с. 180-186]}. В результате мы можем говорить о некоторой имманентности сил МЕ в мире людей, которые необходимо было постоянно поддерживать во времени и обновлять в культовом пространстве путём проведения сакральных ритуалов и обрядов посредством жертв. И, наконец, опираясь на всё вышеизложенное, можно задаться вопросом, имеются ли МЕ в образе стел? Так обращаясь к тексту «Смерть Гильгамеша» мы находим окончательный ответ на этот вопрос в строках, адресованных богами правителю Урука Гильгамешу (GD, Tell-Haddad F, 10–18): «После того как все пути ты изведал, кедр, ценное древо, с гор его вывел, Хуваву в лесу его убил, установив на вечные времена, на постоянные МЕ стелу, на (вечные) дни – храмы богов, Зиусудры в его жилище ты достиг, МЕ Шумера, которые были забыты навсегда, советы, обряды в Страну вернул (?), обряды омовения рук, омовения уст в порядок привел…» ^{[7, с. 225]}. Таким образом, опираясь на древние тексты, можно говорить о несомненном наличии МЕ в образе стел, другими словами, стелы, по представлениям древних народов Двуречья, выполняли роль неких сосудов, где концентрировались созидательные силы МЕ.

Стела для библейского Иакова и Вавилонская башня

Данная традиция также нашла своё отражение значительно позднее в библейском тексте об Иакове, которому было видение лестницы во сне, восходящей к Истинному Богу, данное место было наречено именем Вефиль («Дом Божий») и обозначено установкой камня-памятника, но не идола, а Cтолпа Истины, символизирующего грядущего Помазанника Господа Христа Спасителя, при этом одновременно акт возведения камня утверждал закон между Иаковом и Богом о десятине (Быт. 28:18–22) ^{[3, с. 236-239]}:

18 И встал Иаков рано утром, и взял камень, который он положил себе изголовьем, и поставил его памятником, и возлил елей на верх его.

19 И нарек [Иаков] имя месту тому: Вефиль, а прежнее имя того города было: Луз.

20 И положил Иаков обет, сказав: если [Господь] Бог будет со мною и сохранит меня в пути сем, в который я иду, и даст мне хлеб есть и одежду одеться,

21 и я в мире возвращусь в дом отца моего, и будет Господь моим Богом, –

22 то этот камень, который я поставил памятником, будет [у меня] домом Божиим; и из всего, что Ты, Боже, даруешь мне, я дам Тебе десятую часть.

Также стоит вспомнить библейский текст о Вавилонской башне, где люди, пребывая в гордыне, вознамерились выстроить город и башню, дабы прославить себя, словно древний Гильгамеш сделать себе имя, но без Бога, что позволяет отождествить стелу с башней, после чего люди были рассеяны Господом по всей земле (Быт. 11:1–9) ^{[2, с. 206-211]}:

1 На всей земле был один язык и одно наречие.

2 Двинувшись с востока, они нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там.

3 И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести.

4 И сказали они: построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли.

5 И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие.

6 И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать;

7 сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого.

8 И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город [и башню].

9 Посему дано ему имя: Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле.

Таким образом, на протяжении различных исторических эпох на территории Ближнего Востока установка стелы считалась сакральным актом, схожесть подобных обрядов как по форме, так и по содержанию может свидетельствовать о единстве мировоззренческих представлений древних народов как в рамках общей ближневосточной мифологемы, так и в контексте архитектурной традиции региона. Однако, несмотря на это, для современного учёного едва ли возможно точно определить и раскрыть метафизическую сторону данного явления без духовного опыта, то есть исследовать вопрос не по букве, а по духу, что лежит в иной плоскости познания и не описывается научной методологией.

Выводы

В результате проведённого исследования нельзя утверждать об исчерпанности данной темы, но вместе с тем можно выявить ряд основных семантических значений и функций, которые выполняла такая типологическая единица в архитектуре Ближнего Востока, как стела в виде вертикально установленного камня:

Неолит:

- вместилище для божеств-покровителей, духов, предков-прародителей;

- олицетворение дуалистичности, бинарности, дихотомии первобытного мифологического сознания (для парных стел);

- иерархия или пантеон богов (духов), связь с астральным миром, место наблюдения за небесными телами в виде древней обсерватории или первобытного календаря (для периметрально установленных стел);

- граница зонирования и врата между пространствами (для парных стел);

- потенция, мужское начало (культ плодородия – культ жизни);

- оберег, защита (охранительная роль), ограда и охрана границ (для периметрально установленных стел).

Эпос о Гильгамеше:

- соделывание имени (прославление себя и богов);

- идентификация места, подчинение и экспансия пространства (распространение власти);

- искоренение зла и очищение пространства (консекрационный обряд);

- заявка о себе «Я», познание себя (философская проблема «Я и Мир», «Я и Мы»);

- носитель информации, сохранение памяти о прошлом (бессмертие имени и изображения во времени);

- погребальная роль, обеспечение загробной жизни умершего, загробное кормление души посредством молитв и жертв (культ предков – культ смерти);

- связь с культом жизни и культом смерти в качестве материальных объектов, выходящих за рамки человеческой жизни, находящихся вне её времени;

- вместилище или сосуд для концентрации божественных и созидательных сил МЕ (МЕ – воля к бытию).

Библия:

- Столп Истины, образ Господа Спасителя;

- установление закона-завета с Богом;

- проявление гордыни, отождествление с образом Вавилонской башни.