Права на результат интеллектуальной деятельности искусственного интеллекта с точки зрения дуализма интеллектуального права

Ахрамкина Кира Анатольевна ORCID: 0000-0002-1224-5406 аспирант, кафедра гражданского и предпринимательского права, Российская государственная академия интеллектуальной собственности 117279, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 55а Akhramkina Kira Anatol'evna Postgraduate Student, Russian State Academy of Intellectual Property 55a Miklukho-Maklaya str., Moscow, 117279, Russia kirra4@yandex.ru Другие публикации этого автора

Целью настоящей работы является определение правовой принадлежности результатов интеллектуальной деятельности искусственного интеллекта (далее – ИИ) среди элементов состава правоотношения, необходимого для построения модели правового регулирования, связанной с адаптацией российского права интеллектуальной собственности к новым реалиям и вызовам, связанным с развитием систем ИИ. Значимость исследования состоит в том, что в настоящее время в российской и мировой правовой системе отсутствует четкое понимание о регулировании правоотношений с участием ИИ в целом. Кроме того, мы разделяем точку зрения М.А. Ефремовой и Т.М. Лопатиной о том, что вопрос о наделении в перспективе робота с ИИ статусом субъекта в гражданском праве вообще представляется первичным по отношению к рассмотрению его в качестве субъекта уголовно–правовых отношений или иных правоотношений в других отраслях права, а, значит, в этой связи является определяющим и немаловажным фактором и должен быть всесторонне рассмотрен^[1]. Современные цифровые технологии развиваются значительно быстрее, чем происходят изменения связанной с ней правовой базой. В этом аспекте право интеллектуальной собственности, как отрасль права, непосредственно связанная с инновационными процессами, сталкивается с наибольшими трудностями. В настоящее время в нашей стране реализуется федеральный проект "Искусственный интеллект", задачей которого является создание условий для использования предприятиями и гражданами продуктов и услуг, основанных преимущественно на отечественных технологиях искусственного интеллекта. Также Указом Президента Российской Федерации от 10.10.2019 № 490 утверждена Национальная стратегия (далее – Стратегия) развития искусственного интеллекта на период до 2030 г.

Среди наиболее значимых законодательных проектов в данной сфере следует выделить проект федерального закона «О внесении изменений в Гражданский кодекс Российской Федерации в части совершенствования правового регулирования отношений в области робототехники» и «Модельную конвенцию о робототехнике и искусственном интеллекте», разработанную Исследовательским центром проблем регулирования робототехники и искусственного интеллекта. Оба они, основанные на принципах безопасности, лояльности и предупредительности, нацелены на построение системы правовых норм, регулирующих отношения ИИ и робототехники в социальной сфере. Небезынтересными представляются предлагаемые в них идеи о создании Единого государственного реестра робототехники, о применение норм юридической ответственности к владельцу и пользователю^[2],[3].

В соответствии с целью исследования поставлены задачи: дать определение понятию «искусственный интеллект», рассмотреть ИИ с точки зрения субъекта правоотношений, складывающихся в сфере интеллектуальной собственности, обосновать точку зрения о наличии имущественных и неимущественных прав, участников правоотношений в сфере изобретений ИИ, с точки зрения дуализма права интеллектуальной собственности.

В статье проведен анализ подходов к определению места ИИ в структуре правоотношения. Некоторые авторы относят ИИ к разновидности объектов правового регулирования; другие рассматривают ИИ в качестве специфического субъекта права, в последнем случае определение прав и обязанностей представляется затруднительным, в силу как самого разнообразия систем ИИ, так и определения роли разработчиков, операторов и пр.

Значение ИИ в современном мире огромно. Беря начало с изобретения транзистора и интегральных микросхем, он стал частью жизни человечества (Google–переводчик, голосовые помощники, контекстная реклама). Фактически он – часть процесса, который именуется «переходом» и «трансформацией», что означает зарождение нового понимания, в том числе человеческой природы. В швейцарском суде не так давно были задокументированы показания робота, при рассмотрении дела о столкновении спортивного автомобиля и скутера, в результате которого водитель скутера получил серьезные травмы. Суд принял во внимание показания системы обнаружения сонливости водителя автомобиля и пришел к выводу о его виновности. До столкновения система несколько раз предупреждала водителя о подозрении на сонливость. Фактически автомобиль может следить за своим водителем. Предполагается, что в дальнейшем люди и роботы будут настолько тесно связаны между собой, что причинно–следственные связи установить будет затруднительно, и наше нынешнее понимание ответственности утратит актуальность^[4]. Современная французская система правового регулирования уже широко использует внедренные в правосудие цифровые системы, для облегчения сбора некоторых статистический сведений и анализа, нацелена на дальнейшую проработку юридической конструкции ответственности и распределения прав интеллектуальной собственности^{[5; с.51]}. Вводимые с помощью ИИ услуги претерпевают изменения, дорабатываются и адаптируются, ряд ранее предоставленных услуг уже был изменен (исключены автоматизированное принятие решений в онлайн–арбитраже и официальное опубликование аналитики судей, т.н. «предсказанное правосудие»). Дебаты об ИИ очень часто переводятся в рассмотрение юридических вопросов о взаимодействии человека и робота с ИИ, основанном на идеях как сотрудничества роботами, так и наделении их правами, схожими с правами человека или равными им.

В настоящее время в научном дискурсе нет однозначного определения понятий «мышление», «сознание», «интеллект». Содержание этих понятий зависит от контекста, в котором они могут употребляться, или от парадигмы, в которой они могут рассматриваться. По мнению Г.И. Колесниковой, отличие человека от ИИ главным образом в мотивации: «Именно мотивация придаёт качество действиям. С древнего мира существует три вида мотивации: две из них обличают раба (действие из страха наказания или стремления к поощрению) и одна свободного человека (действие исходя из собственных убеждений)»^{[6; с.37]}. На наш взгляд, мотивация может придавать качество действиям, но рассматривать прямую связь мотивации ИИ с качеством его действий необоснованно. Кроме того, более корректно было бы судить о целеполагании в целом как осознанном определении своих потребностей и мотивов, а не просто как побуждении к действию, поскольку целеполагание представляет собой более широкое понятие, в том числе включающее в себя не только постановку целей, но и планирование их достижения. Кроме того, с нашей точки зрения, использование ИИ вместо человека в рабочих вопросах возможно при 100% точности при прогнозировании в получении результата, что не всегда достижимо.

Американские ученые отмечают: «В чем ИИ и машинное обучение действительно хороши, так это в вещах, которые являются конечными и контролируемыми, ограниченными задачами, но они не умеют справляться с двусмысленностью. Машинное обучение и ИИ по своей сути обманчивы, они реализуют производимые для них модели. Это вероятностные рассуждения, они принимают решения на основе наилучшей имеющейся информации, и, как следствие, иногда могут быть не точными»^[7]. ИИ «не имеет ума для завершения ментального акта, необходимого для изобретения или открытия^[8]. Европейская комиссия определяет ИИ как систему, «демонстрирующую интеллектуальное поведение. Данные системы анализируют свою окружающую среду и принимают меры с определенной степенью автономности для достижения определенных целей. Системы на основе искусственного интеллекта могут быть программными и работать в виртуальном мире (например, голосовые помощники, поисковые системы, системы распознавания речи и лиц) либо встроенными в аппаратные устройства (например, роботы, автономные машины, дроны и др.)»^[9].

Раскрытие термина «искусственный интеллект» в Стратегии производится через «комплекс технологических решений, позволяющий имитировать когнитивные функции человека (включая самообучение и поиск решений без заранее заданного алгоритма) и получать при выполнении конкретных задач результаты, сопоставимые, как минимум, с результатами интеллектуальной деятельности человека»^[10]. К технологиям и технологическим решениям, в которых ИИ представляется обязательным элементом, отнесены робототехника и управление беспилотным транспортом.

Д.А. Маношин определяет искусственный интеллект как «набор программных технологий, предназначенных для реализации действий, идентичных тем, которые выполняются человеческим мозгом, включая самостоятельное принятие решений. Для созданий приложений на основе искусственного интеллекта существует ряд специализированных платформ. Они основаны на принципах искусственных нейронных сетей, которые способны достаточно точно распознавать речь и объекты, а также самостоятельно генерировать действия, необходимые для функционала программного обеспечения» ^{[11; с.21]}.

На наш взгляд кратким, но точным определением ИИ является видение его как «группы алгоритмов, которые имеют возможность модифицировать себя, на основании введенных данных»^[12]. Е.В. Купчина отмечает ключевую особенность ИИ – способность к самообучению: «Анализируя данные, полученные на собственном опыте… способен решать многие аналитические задачи, такие как: оценка, классификация, прогнозирование и кластеризация данных»^{[13; с.50]}. П.М. Морхат под технологиями искусственного интеллекта подразумевает компьютерные или киберфизические системы с антропоморфным (человекоподобным) «интеллектом», при этом определяя искусственный интеллект как «полностью или частично автономная самоорганизующая (и самоорганизующаяся) компьютерно–аппаратнопрограммная виртуальная (virtual) или киберфизическая (cyber–physical), в том числе био–кибернетическая (bio–cybernetic), система (юнит), не живая в биологическом смысле этого понятия, с соответствующим математическим обеспечением, наделённая/обладающая программно–синтезированными (эмулированными) способностями и возможностями^{[14; с.5],[14; с.30]}. В рамках этого развернутого определения следует указать о различии ряда понятий, которые в бытийном понимании зачастую представляются синонимичными. Автоматизация и робототехника могут содержать ИИ или включать его, но это необязательно. «Автоматизация — это просто когда машина заменяет задачу, которую выполнял человек, но это не обязательно должна быть когнитивная задача. Робототехника — это аппаратная часть сферы, и, по сути, она действует или действует в мире для выполнения задачи. Как правило, когда мы говорим об искусственном интеллекте, мы говорим об алгоритмах, машинном обучении и/или обработке естественного языка, и ИИ может включать один или несколько из этих компонентов. Под алгоритмами мы просто подразумеваем ряд шагов для выполнения задачи, за исключением того, что эти шаги выполняются компьютером, а не человеком»^[15]. Не каждый робот оснащен ИИ и не каждый ИИ воплощен в робототехнике. Кроме того, важной отличительной чертой «сильного» ИИ по сравнению с иными техническими решениями (видеокамеры, регистраторы) является преобразовательная функция и взаимодействие с миром, тогда как задачами вторых является выполнение простейших функций и несложных задач, например, фиксирование, выполнение математических расчетов и пр.

Мей Ли (May Lee) отмечает, что ИИ еще недостаточно развит, чтобы полностью имитировать человеческое мышление, пройдя тест Тьюринга, заключающийся в оценке способностей компьютера демонстрировать интеллектуальное поведение, эквивалентное человеческому^[12]. С.А. Афанасьев рассуждает о том, что разум человека так же искусственен, поскольку представляет собой отклонение от биологической функции, производное по отношению к мышлению^{[16; с. 76]}. Также им затрагиваются как общий вопрос о применимости и создании правовых норм, регулирующих взаимоотношение человека и нечеловеческого разума, основывающихся на равноправии, так и частный о возможности полагаться на иной, внечеловеческий разум, в том числе при оценке человеческих ошибок и влиянии на них^{[16; с. 77]}. Первопроходец в исследованиях искусственного интеллекта Марвин Мински (Marvin Minsky) настаивал на том, что «человеческий мозг есть компьютер, сделанный из мяса»^[17]. А. Дюфло (A.Duflot) утверждает принцип приоритета человека и его интересов над ИИ, главным образом «в области распределения прав интеллектуальной собственности» в отношении систем ИИ и результатов их деятельности»^{[5; с.51]}.

Если рассматривать ИИ как изобретателя, то справедливо утверждение Эрнста Фока (Ernest Fok), что «люди могут дать машинам задание и материалы, необходимые для изобретения, но это не делает ее изобретателем. Изобретательство требует вклада в концепцию изобретения, и изобретатели могут перенимать идеи, предложения и материалы от других, пока они сохраняют интеллектуальное господство над созданием изобретения. Точно так же программист или пользователь, который направляет ИИ–изобретателя на создание изобретений в данной области, не может квалифицироваться как соавтор изобретения»^[8]. Он замечает, что патентный режим США имеет возможность продвигать инновации и изменять саму патентную политику, несмотря на то, что международные режимы не признают компьютерные технологии изобретателями. Патентное право, по его мнению, должно быть сосредоточено на природе самого изобретения, а не субъективных мыслительных процессах, с помощью которых оно было достигнуто. Очевидно, что подобный энтузиазм основан на том, что США по сути являются первопроходцами в регистрации неординарных научных решений: начиная с выдачи 12 апреля 1998 года патента на «Гарвардскую мышь», животное родившееся в реторе с помощью генной инженерии, заканчивая получением в 2005 году Джоном Козой (John Koza) патента на изобретение, созданным ИИ, «изобретательскую машину», в которой использовалось генетическое программирование (смоделированное по эволюционным процессам) для улучшения системы управления без посторонней помощи (в заявке на патент при этом был указан человек – изобретатель, который фактически не принимал участия в изобретении)^[8]. С точки зрения российских правовых реалий созданные ИИ продукты и результаты теоретически могут признаваться изобретениями и приобретать охраноспособность, согласно ст. 1350 Гражданского кодекса Российской Федерации, если они имеют изобретательский уровень, промышленно применимы и ранее не были известны из уровня техники. В силу этого нам также представляется необоснованной непатентоспособность изобретения, созданного ИИ–программой в автономном режиме. Несмотря на то, что современное российское законодательство не содержит указаний относительно регулирования этого вида отношений, наш вывод не противоречит перечню объектов интеллектуальной собственности и их классификации, данной ВОИС, где в семи пунктах перечислены все виды объектов, охраняемые правами интеллектуальной собственности, а также отмечено: «Интеллектуальная собственность включает права, касающиеся и всех других прав, являющихся результатом интеллектуальной деятельности в промышленной, научной, литературной или художественной областях»^[18].

Рассмотрим некоторые точки зрения на искусственный интеллект как субъект права.

Основные темы дискуссий относительного взглядов на правовой статус ИИ перечислены И.Р. Бегишевым: о присвоении роботам правового статуса "электронных лиц", о признании ИИ полноценным киберсубъектом общества, о возможности наделения правосубъектностью виртуальных лиц, о наделении той или иной системы статусом субъекта права, о признании системы ИИ в качестве субъекта авторских и патентных прав, придание конструкции юридического лица роботу или ИИ^[19].

Е.Л. Затейщикова указывает, что искусственный интеллект обладает следующими признаками субъекта права: он обособлен внешне, имеет материальную форму, персонифицирован, выступает в виде единого лица, способен к выражению воли посредством юридически значимых действий, однако вопрос о его правоспособности дискуссионный в силу отсутствия у него сознания и души как моральных качеств личности^{[20; с. 380–381]}. Ею предлагаются следующие подходы к решению вопроса: рассматривать искусственный интеллект как техническое средство с правовым режимом вещи или придать ему статус электронного лица (как аналог юридического лица), во втором случае, поскольку воля как неотъемлемый атрибут субъекта права не присуща искусственному интеллекту, фактически применяется правовая фикция^{[20; с.381]}.Одновременное признание ИИ объектом и субъектом гражданского права породит абсурдные «юридические отношения». Моделируя такую возможность, В. Витко приводит в пример получение человеком иска от плесени «в его квартире, с требованием защиты ее прав в суде, посчитавшей себя автором изображения на стене, измененного человеком, в котором, по ее мнению, было выражено ее «чувство»^[21].

Ф.В. Ужов раскрывает понятие «электронного лица», введенного применимо к ИИ Европейским Союзом, как носителя искусственного интеллекта (машина, робот, программа), обладающего разумом, аналогичным человеческому, способностью принимать осознанные и не основанные на заложенном создателем такой машины, робота, программы алгоритме решения, и в силу этого наделённого определёнными правами и обязанностями и выделяет среди его прав право носителя на неприкосновенность (согласно которому все изменения должны быть легитимны и санкционированы соответствующим решением органа власти) и право на авторство (согласно которому ИИ должно электронному лицу должно принадлежать право как на само творение, так и авторское право на него)^[22]. На наш взгляд эта точка зрения обладает новизной, но пути воплощения идеи автора неясны. Кроме того, реализация задачи гражданского права в виде регулирования имущественных и некоторых неимущественных отношений возможна и без наделения ИИ правосубъектностью.

А.Д. Померанец и В.В. Коленцова полагают, что на данный момент развития технологий ИИ наделение ИИ правосубъектностью не является необходимой, но существует необходимость в «создании «электронной вуали» (electronic veil), которая может быть использована как попытка ограничения ответственности собственников или владельцев данной технологии»^{[23; с. 275.]}. В пример следует привести заявление Илона Маска в связи с публикацией в СМИ информации об авариях с участием автопилотируемых автомобилей компании «Тесла». Он заявил, что компании–производители не должны нести ответственность за аварии, в которые попадает самоходный автомобиль, как компания-производитель лифтов не должна нести ответственность в каждом случае остановки лифта. Исходя из этого имущественную ответственность должен нести собственник источника повышенной опасности, а не компания–производитель.

В. А. Шестак и А. Г. Волеводз также проводят анализ идеи наделения правосубъектностью искусственный интеллект и указывают следующие признаки «разумности» роботов: умение анализировать данные; способность адаптировать свое поведение; автономия и возможность самообучения^[24].

Как замечает А. Гурко, поскольку ИИ не является личностью, на произведения искусственного интеллекта невозможно признать личные неимущественные права^[25]. То есть фактически им отрицается признание неимущественных прав за кем–либо в этой сфере правоотношений.

Английские ученые полагают, что признание правосубъектности не эффективно по следующим причинам. Во–первых, это связано с понятием правосубъектности в целом, его необязательном соотношении с понятием личности, «правосубъектность» в этом смысле представляется наделением правовой системой объекта определенными правами и обязанностями. Во–вторых, правосубъектность не универсальна: объем прав и обязанностей у разных субъектов различен. В-третьих, наделение правосубъектностью неравнозначно эффективному взаимодействию субъекта с правовой системой в целом^[26].

С нашей точки зрения права на изобретения искусственного интеллекта должны рассматриваться с позиции дуализма в праве интеллектуальной собственности. Говоря о концепции дуализма в целом, мы основываемся на мнении Г.Е. Зборовского о том, что теории, учения, концепции современности эпистемологически смещены относительно теории Т.Куна и не носят революционного научного характера^[27]. Концепция дуализма интеллектуальной собственности представляется нам умозрительной системой, пониманием, согласно которому моральные и имущественные права представлены отдельно. «Формально о дуализме в авторском праве можно говорить тогда, когда в закон об авторском праве включен институт моральных прав. Естественно, четкое разграничение между моральными и имущественными правами должно сохраняться»^{[28.; с. 66]}.

Если рассуждать о моделировании правосубъектности ИИ по аналогии с юридическим лицом, представляющим собой имущественный комплекс, которому предоставлена правосубъектность, то подобная фикция, порождающая наделение юридического лица правами и обязанностями, может быть применима и к ИИ, но только с учетом ограничения и прав и обязанностей по сравнению с человеком. Однако, признание ИИ субъектом права в правоотношениях, связанных с интеллектуальной собственностью, по аналогии с юридическим лицом, противоречит Хартии прав авторов (принята 26 сентября 1956 г. в Гамбурге на 19–м конгрессе Международной конфедерации обществ авторов и композиторов (СИЗАК) (гл. 2, пп. 5 и 6): «5. Основу авторского права составляет акт интеллектуального творчества. Его источник заложен в самой природе вещей. Закон должен лишь регламентировать эту деятельность, она никогда не должна зависеть от формальностей правообразующего характера. 6. В основе обладания авторского права лежит акт интеллектуального творчества, и только у физического лица может возникнуть право авторства на свои творения. Юридическое лицо никогда не должно рассматриваться как первоначальный обладатель авторского права на интеллектуальное произведение. Следует отвергнуть как неприемлемую концепцию, согласно которой автор считается простым служащим промышленного предприятия, которому принадлежало бы созданное автором произведение как обычная продукция этого предприятия»^[29].

По нашему убеждению, ограничение правосубъектности ИИ, во–первых, основывается на том, что искусственный интеллект представляет собой машину, занимающуюся обобщением уже имеющейся у людей информации об окружающей действительности, она может создать что–то похожее, не лишенное новизны, но опираясь на уже созданное людьми, а человек способен создавать оригинальное произведение с нуля. В связи с этим наиболее весомыми представляются убеждения В.Н. Синельниковой и О.В. Ревинского в том, что, «если разработана программа, способная создавать новые программы, то права на эти новые программы будут у разработчика первоначальной программы либо у того, кому он передал свое исключительное право на нее», поскольку «результат работы «искусственного интеллекта» представляет собой результат интеллектуальной деятельности создавшего этот «искусственный интеллект» человека-творца» ^{[30, с.22],[30, с.23]}.

Вывод Резолюции, принятой участниками круглого стола «Интеллектуальные права и охраноспособность объектов, создаваемых с использованием искусственного интеллекта, в цифровую эпоху», проведенного в рамках IX Пермского конгресса ученых-юристов (2018 г.) о том, что "произведения, создаваемые искусственным интеллектом, в настоящее время не являются объектами авторского права, так как их создателем необоснованно признавать лицо/лиц, создавших соответствующие компьютерные программы" представляется нам неубедительным по следующим основаниям^{[31; с. 163]}. Произведения, создаваемые искусственным интеллектом в действительности в настоящее время не отнесены к объектам авторского права, но это не означает, что они не будут затронуты новеллами законодательства в ближайшее время, поскольку некоторые результаты функционирования алгоритмов не отличаются от произведений, созданных человеком и таким результатам должна быть предоставлена правовая охрана. Кроме того, участие программиста, заключается в использовании совокупности процедур, приёмов и методов для обучения машины создавать результаты, похожие на объекты авторского права, фактически за счет созданной программы. Если же брать в основу понимание того, что программа представляет собой поэтапно расположенные команды, предписания программиста для исполнения машине, а ИИ представляет собой комплекс этих команд, то нельзя отрицать, что произведения, созданные ИИ, появились абсолютно без участия человека. Охраноспособность объектов интеллектуальной собственности напрямую зависит от их связи с личностью автора. А задача разработчика бесспорно является творческой, она не ограничивается написанием кода, включает в себя также понимание задачи, перевод ее в техническую постановку, описание требования, понятного ИИ, требует человеческого опыта, умения коммуницировать, логически мыслить, строить предположения, делать выводы и т.д. Пусть в сравнении с работой художника творчество здесь не так очевидно, а роль автора приближается к роли редактора, но очевиден его минимальный творческий вклад. Кроме того, связь автора и функционирования системы ИИ очевидна и с точки зрения его ответственности. Мы придерживаемся мнения, изложенного в рекомендациях ПАСЕ «Слияние с технологиями, искусственный интеллект и права человека» от 28 апреля 2017 г. № 2102 указано, что она лежит на человеке независимо от обстоятельств произошедшего, и даже ссылки на независимость принятых юнитами искусственного интеллекта решений не могут освобождать их создателей, владельцев и операторов от ответственности ^[32]. Здесь следует уточнить, что основания для ответственности могут возникнуть и в результате действий других, кроме автора, лиц (производителя, лица, осуществлявшего техническое обслуживание и т.д.).

Кроме того, согласно ст. 1257 Гражданского кодекса Российской Федерации не устанавливает требования к объему творческого вклада, для признания авторства. Фактические это означает, что «если программист вносит относительно небольшой творческий вклад в создание произведения с помощью искусственного интеллекта, он может рассматриваться как его автор»^{[33; с. 41]}.

Во–вторых, наша точка опосредована спецификой работы ИИ с точки зрения физиологии человека: искусственная нейронная сеть построена по принципу функционирования нервных клеток живого организма, но она уступает строению биологической нейронной сети по количеству слоев нейронов, а также характеризуется последовательным срабатыванием слоев в искусственной сети, в то время как в человеческом мозге обмен информацией между нейронами представляет собой более сложный процесс, параллельный и асинхронный^[34].

Что касается исключительных прав на такие продукты, то первоначальное отнесение их автору или правообладателю ИИ представляется нам разумным по следующим основаниям: если субъект права является правообладателем на нейросеть, то и результаты ее деятельности принадлежат ему. Здесь можно привести в пример аналогию с римским правом на плоды: «Плоды, с момента отделения от плодоприносящей вещи (separatio), т.е. с того момента, с которого плоды становятся отдельной вещью, принадлежали только собственнику последней»^[35].

В исследовании Е.А. Михович рассмотрены следующие варианты наделения исключительными правами на произведение, созданное ИИ:

«1.Вариант, при котором исключительные права на произведение, созданное при помощи ИИ, переходят к искусственному интеллекту.

2. Вариант гибридного авторства, при котором исключительные права на произведение распределяются между искусственным интеллектом и человеком.

3. Вариант, при котором исключительные права на произведение, созданное при помощи ИИ, переходят в собственность определенного лица (разработчика, либо пользователя ИИ).

4. Вариант, при котором произведение, созданное при помощи ИИ, будет рассматриваться как служебное произведение.

5. Вариант, при котором произведение, созданное при помощи ИИ, переходит в общественное достояние»^{[36; с.393]}. Первые два варианта отвергаются самим автором в связи с отсутствием правосубъектности у ИИ. Если рассматривать четвертый вариант по полной аналогии со служебным произведением, то в этом случае право автора должно сохраниться за ИИ, что не представляется возможным по доводам, изложенным в нашем исследовании ранее. Автоматический переход в общественное достояние лишает исключительное право имущественной составляющей как таковой. В этой связи требующим наибольшего внимания остается третий вариант.

Говоря об изобретениях в целом, следует учитывать, что патентное право, по сравнению с авторским, часто характеризуется несовпадением автора и правообладателя (патентообладателя), а также то, что закрепление исключительных прав за правообладателем не усложняется передачей этих прав: принадлежность различных произведений, созданных одним ИИ, различным правообладателям должна допускаться, если права на ИИ были легитимно переданы. Если рассуждать о допустимости признания исключительных прав на произведения, созданные ИИ, за системой ИИ (например, по аналогии с юридическим лицом), то следует исходить из определения исключительного права, данного в п. 1 ст. 1229 Гражданского кодекса Российской Федерации. Согласно названной норме оно подразумевает собой использование результата интеллектуальной деятельности по своему усмотрению любым не противоречащим закону способом. Также оно предполагает извлечение выгоды. Исходя из семантического значения усмотрения как действия по собственному желанию, то у ИИ оно отсутствует, равно как и сомнительна необходимость в получении выгоды ИИ.

В докладе В.О. Калятина указывается на возможность возникновения ряда проблем в случае закрепления исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности, созданные искусственным интеллектом, за правообладателем программы, автоматически сформировавшей данный результат деятельности (в Государственную Думу Российской Федерации был внесен соответствующий законопроект в октябре 2020 г.)^{[37; с.7]}. По мнению автора, этот подход прост в реализации, но может привести к монополии разработчика искусственного интеллекта на созданные программой результаты. Кроме того, весомой проблемой ему представляется использование систем искусственного интеллекта в изобретательском процессе, в силу роста изобретений и патентов в определенной области возникновение «патентных зарослей», связанный с ним рост стоимости экспертизы всех патентов и получения лицензий^{[37; с.17]}. Если рассматривать ситуацию от противного, то в случае, если изначально не наделять разработчика исключительными правами, то можно прогнозировать как снижение самого исследовательского интереса, так и заинтересованности специалиста в имущественной выгоде, что в целом может привести не к монополии, а сокращению инновационных процессов. Доводы о «патентных зарослях» представляются неубедительными, они вероятны при колоссальном росте «сильных» систем ИИ, способных к созданию сложных моделей и конструкций, при условии возрастания загруженности сотрудников Роспатента. Однако, для периода постнеклассической науки в целом характерна модернизация видов труда и профессий, подобная тенденция не должна быть препятствием для технологических изменений и связанном с ними пересмотре законодательства.

В.О. Калятиным также отмечается интересный ряд возможных правовых новелл^{[37; с.21]}. Среди них:

1) Проведение в законодательстве разграничения между результатами интеллектуальной деятельности, созданных непосредственно ИИ и с помощью ИИ. Исключение человеческого фактора представляется автору основанием для возникновения особого правового режима, полного или частичного исключения этих объектов из охраны.

В этом случае автор указывает на необходимость защиты разработчика программы, но пути и механизмы этой защиты неясны.

2) Новелла, касающаяся закрепления прав на продукт, созданный ИИ, за лицом, «организующим использование ИИ».

Организатору делегируется прежде всего определение задачи, ставящейся перед ИИ, проведение корректировок. В этой связи, как очевидно, организатор представляет собирательный образ различного рода технических специалистов и пользователей, между которыми разделено исключительное право.

3) Установление в законодательстве специального исключения в сфере авторских прав в отношении возможности использования результатов интеллектуальной деятельности, исключительные права на которые принадлежат иным лицам, для создания и обучения ИИ.

Эта новелла содержит элемент новизны, направлена на стимулирование инновационной деятельности, благодаря ее реализации возможен колоссальный рост технических решений, однако, как и в случае с первой новеллой, во–первых, неясны правовые механизмы ее реализации, во–вторых, подобная презумпция безграничного использования исключительных прав для ИИ может породить новые правовые проблемы и потребует серьезного реформирования законодательства в целом. Однако, следует отметить, что при таком подходе права на результат ИИ теоретически могут возникнуть и у собственника вещи, используемой для создания им нового продукта. Нам представляется целесообразным, что это должно быть право на получение вознаграждения в качестве поощрения за участие с обязательным заключением письменного договора.

На основании изложенного: перспективы для признания авторских прав на какой–либо объект, созданный ИИ, исключительно за ИИ, без указания его разработчика, поставщика информации, лица, предоставившего данные для формирования машинного обучения, оператора, контролирующего работу алгоритмов и отвечающего за отсутствие сбоев, отсутствуют. Поэтому нам представляются целесообразными следующие выводы.

Автономная выработка интеллектуальных решений и их реализация ИИ возможна только при наличии алгоритмов, написанных программистом. Помимо их создания в его обязанности входит проверка и корректировка программного обеспечения, аналитика, устранение технических неполадок и пр. Поэтому право считаться автором результата интеллектуальной деятельности, созданным ИИ, фактически должен иметь любой, кто вносит даже относительно небольшой творческий вклад в создание и работу ИИ. Кроме того, небезосновательным представляется при создании какого–либо продукта ИИ указывать, что он был создан ИИ с перечнем его авторов, каждый из которых приобретает комплекс личных неимущественных прав: право признаваться автором, право на неприкосновенность, защиту от искажения и пр. Критерием определения автора следует установить минимальный творческий вклад каждого из лиц, ответственных за все факторы ИИ (научные, технические, лингвистические, контроля и пр.), на основании которых он (ИИ) осуществляет свою деятельность. Фактически при таком подходе ИИ представляет собой посредника–преобразователя, однако в силу сложной структуры системы ИИ, подразумевающей в том числе самообучение, нельзя сказать что ИИ – простой трудовой синтез соавторов или сложное произведение. Поэтому в этом случае указание авторства, без отсылки на создание продукта ИИ, представляется некорректным с точки зрения природы происхождения результата.

С нашей точки зрения изначально исключительными правами на код программы ИИ должен обладать программист, который может передавать их, в том числе с помощью договора. Фактически если ИИ не передавался, не использовался и находился у разработчика программы, не означает, что исключительные права на него отсутствовали. К тому же, согласно действующему законодательству автору принадлежит авторство и иные личные неимущественные права (п. 2 ст. 1228 Гражданского кодекса Российской Федерации), также у него первоначально исключительное право возникает на созданный результат интеллектуальной деятельности (п. 3 ст. 1228 Гражданского кодекса Российской Федерации). Исходя из этого, исключительное право на продукты (результаты) интеллектуальной деятельности, созданные ИИ, должно изначально ориентироваться на авторство того или иного изобретения, но с учетом его режима (например, служебное произведение), а также передачу этих исключительных прав. Таким образом, исключительное право может принадлежать не только автору–программисту ИИ, но вторичному правообладателю программы, использованной для создания результата интеллектуальной деятельности ИИ.