Проблема формирования образов прошлого и образов будущего как элементов темпоральной картины мира

Желтикова Инга Владиславовна кандидат философских наук доцент кафедры философии и культурологии Орловского государственного университета имени И.С.Тургенева 302025, Россия, Орловская область, г. Орел, ул. Бурова, 26 Zheltikova Inga Vladislavovna PhD in Philosophy Associate professor, Department of Philosophy and Culturology, Turgenev State University of Oryol 302025, Russia, Orlovskaya oblast', g. Orel, ul. Burova, 26 inga.zheltikova@gmail.com Другие публикации этого автора

Брызгалов Алексей Леонидович соискатель, Дипломатическая академия МИД России 119021, Россия, Московская область, г. Москва, ул. Остроженка, 53/2 Bryzgalov Aleksei Leonidovich Post-graduate student, Diplomatic Academy of the Russian Ministry of Foreign Affairs 53/2 Ostrozhenka str., Moscow, 119021, Russia, Moscow region lolos3@mail.ru

1. Введение

В этой статье пойдет речь о темпоральной картине мира, существующей в сознании отдельного человека и надындивидуальном сознании социума. Под темпоральной картиной мира мы подразумеваем представления о настоящем, прошлом и будущем, которые определяют временные векторы видения человеком мира, которое, в свою очередь, выступает элементом самоопределения человека. При изучении настоящего конкретного общества важно принимать в расчет представления, которые сохраняются в этом обществе о прошлом, и картины, которые ассоциируются у него с будущим. Размышляя об этом, Эдвард Корниш подчеркивал, что настоящее преобразовывает знания прошлого в знания о будущем и само при этом наполняется новыми смыслами ^{[1, p. 234]}. Р. Миллер и Р. Сэндфорд признают, что способность «использовать» прошлое и будущее характеризует наше настоящее, а коллективные представления о том, что было, и о том, что, возможно, будет, определяют готовность общества к переменам ^{[2, p.74]}. Можно проследить связь между воображением картин прошлого и будущего с оценками настоящего, желанием или нежеланием его активного изменения

Изучение образов прошлого связано, в первую очередь, с выявлением и анализом национальной, групповой и межпоколенческой идентичности как факторов коллективной и социальной стабильности ^{[3; с. 4]}. Эти представления являются одним из аспектов политической оценки настоящего и будущего ^{[5, c. 40]}. А изучение образов будущего способствует пониманию спектра возможностей, существующих в настоящей социальной реальности, и отношения к ним живущих сейчас людей. Выявление образов будущего молодежи обнаруживает те варианты будущего, на реализацию которых молодые люди готовы направить свои силы, и варианты, которые они будут стараться избегать, то есть показывает, в каком направление актуально действующие поколения готовы менять существующую социальную реальность.

Объектом рассмотрения этой статьи выступят образы прошлого и образы будущего как совокупности представлений, репрезентирующих прошлое и будущее в настоящем. Целью нашего исследования является рассмотрение процесса появления образов прошлого и образов будущего как на индивидуальном, так и на коллективном уровне.

Образы прошлого изучаются, главным образом, в рамках исторической науки и политологии. С теоретических позиций образы прошлого рассматриваются в связи с обсуждением проблемы формирования исторического сознания в конкретной историко-культурной ситуации ^[6] или выполнения политического заказа через закрепление на уровне социума конкретных знаний о прошлом. Анализ специфики образов прошлого, присутствующих в определенные исторические периоды, способствует пониманию ценностных ориентиров и особенностей самосознания социальных общностей этого времени ^{[7, c. 50-54]}. В политологии образ прошлого интересует исследователей как элемент идеологической картины, репрезентируемой определенными политическими силами ^{[5, c. 41]}, рассматривается роль образов прошлого в системе государственного управления ^[3]. Современные исследователи обращаются к изучению образов прошлого, транслируемых кинематографом ^[8], литературой, театром ^[9], средствами массовой информации ^[10].

Образы будущего изучаются философами, социологами, представителями гуманитарных наук. В литературоведении образы будущего, присутствующие в художественных произведениях, изучают для выявления особенностей хронотопа конкретного текста ^[11] или автора ^[12], в том числе с помощью анализа лексических единиц ^[13]. Историки обращаются к изучению видения будущего в различные периоды прошлого ^[14] для воссоздания мировоззренческих особенностей этих периодов ^[15]. В психологии ^[16] и педагогике ^[17] индивидуальные картины будущего рассматриваются как элементы жизненного проекта и используются в качестве критерия оценки социальной адаптированности личности, готовности ее к саморазвитию. В политологии образы будущего рассматриваются как элементы идеологии ^[18] с точки зрения их полезности для пропаганды определенных политических позиций ^[19]. Социологи путем анкетирования и интервьюирования изучают особенности представления о будущем наших современников ^[20], как правило акцентируя внимание на оптимизме или пессимизме по отношению к будущему ^[21].

Вопрос о формировании образов прошлого как коллективных представлений ставится некоторыми историками и политологами. Так, во втором томе обширной монографии Савельева и Полетаев ^[22] прослеживают специфику формирования представлений о прошлом в первобытных обществах, Античности, Средневековье, Новом и Новейшем времени, при этом образ прошлого рассматривается как элемент общей картины мира, формируемый типом мировоззренческой системы, особенностью восприятия времени, ценностными установками. Авторы монографии развивают тезис о том, что в разное время и в разных культурах на образ прошлого оказывали влияние разные факторы ^[23]. Близкой по установке является позиция Шуб, отраженная в статье «Образ прошлого в христианской культуре средневековья» ^[6], в которой описываются образы прошлого как универсальные мировоззренческие модели, формируемые теми же силами, что и господствующие картины мира, выделяемые историками при характеристике больших исторических эпох.

Относительно образов будущего подход, близкий вышеописанному, мы можем встретить в работе Ф. Полака «Образ будущего», в которой автор реконструирует несколько моделей будущего, последовательно сменяющих друг друга на исторической арене. В отличие от Савельевой и других авторов, рассматривающих образы прошлого как коллективные представления, Полак полагает, что решающая роль в формировании образов будущего принадлежит конкретной личности, которой удается сгенерировать присутствующие в обществе социальные ожидания ^[24].

Мы полагаем, что не ошибемся, если скажем, что вопрос о том, что по существу представляют собой образы прошлого и образы будущего, каковы принципы их появления и функционирования, до сих пор остается открытым. В данной статье мы попытаемся предложить свой вариант ответа на вопрос о генезисе этих темпоральных образов.

2. Методы и материалы

Изучение образов прошлого тяготеет к методам сравнительно-исторического анализа, при котором реконструкции подвергается собирательный образ прошлого, составленный на основании обыденного знания, искусства, философии, мифов, религиозных представлений ^{[6, c.16]}. Авторы этих реконструкций опираются на методы социальной и культурной антропологии, применяемые как к обществам прошлого, так и к ныне существующим ^{[23, c. 260]}. Социологические исследования образа прошлого осуществляются путем анкетирования, методами сплошной выборки из газетного корпуса ^{[10, c.56]}, дискурсивного и жанрового анализа политических программ ^[5], наконец, методом триангуляции, сочетающим процедурный, интерсубъективный, интуитивный подходы к анализу материала ^[4].

В исследованиях будущего, в первую очередь, используются различные методы сбора и анализа статистических данных: социологические опросы с последующим дескриптивным анализом данных ^{[25; 26]}, авторские методики типа Причинного Многоуровневого Анализа (Causal Layered Analysis) ^[27], структурно-семиотического подхода ^[28], герменевтического анализа и т.д. ^{[29; 30]}.

В своем исследовании, кроме названных, мы будем ориентироваться на гипотетико-дедуктивный метод, поскольку реконструкция возникновения образов прошлого и образов будущего относится к неверифицируемым процессам. Используя исторический метод, мы рассмотрим формирование образов будущего у отдельных авторов с расширенной экстраполяцией полученных результатов и образов прошлого, функционирующих на коллективном уровне. Опираясь на конструктивистский метод, мы представим формирование представлений о прошлом и будущем по аналогии с возникновением других смысловых целостностей, функционирующих в обществе.

3. Прошлое, настоящее, будущее и их образы с позиции изучения

Надо полагать, образы прошлого и образы будущего существовали на уровне индивидуальных и коллективных представлений всегда, но объектом изучения они стали относительно недавно. Образ прошлого выступает одним из элементов такого предметного поля, как мемориальные исследования (memory studies), активно развивающегося с 80-х годов 20 века и представленного работами таких авторов, как Ф. Артог, Я. Ассман, Х. Вельцер, Ю. Лотман, М. Хальбвакс. Образ будущего как научный концепт присутствует в исследованиях будущего (futures studies) с 70-х годов 20 века, но его активное изучение приходится на конец 20- начало 21 веков и связано с центрами изучения будущего в Финляндии, США, Канаде. Возможно, такой интерес к изучению темпоральных представлений связан с увеличением в современной культуре значимости визуальных образов и образов в целом, проявляющейся, в том числе, в повышенном интересе к образам, функционирующим в сфере общественного сознания.

Начиная разговор об образах прошлого и образах будущего, необходимо осветить соотношение этих понятий с близкими им по смыслу.

3.1 Прошлое и образ прошлого

Если под прошлым понимать всю совокупность событий, произошедших до настоящего момента, предшествовавших «сейчас», то прошлое можно отнести к объективной реальности, которой уже нет. Проблема реальности прошлого как объекта изучения рассматривается в рамках исторической науки уже давно, поскольку от ее решения зависит трактовка предмета изучения истории. Сторонники позиции, согласно которой историческая наука изучает непосредственно прошлое, признают его хотя и прошедшей, но существующей реальностью, их оппоненты, полагающие объектом изучения истории не само прошлое, а его следы, присутствующие в настоящем, замечают, что события прошлого безвозвратно ушли и доступны нам лишь в той мере, в которой оставили материальные следы.

Отечественные исследователи рассматривают образ прошлого, в первую очередь, как коллективные представления о прошлом – «совокупность конструируемых, исторически изменчивых, но локально устойчивых социальных представлений» ^{[6, c.16]}. Образ прошлого понимается как результат «осмысления явлений действительности в конкретный историко-культурный период» ^[8], он представляется совокупностью «политически значимых событий и фактов в жизни государства» ^{[5, c.40]} и общества. Мы определяем образ прошлого как представление о прошлом, присутствующее в сознании отдельного человека или целой социальной группы, то есть субъективную реальность настоящего. Образ прошлого – это ретроспективная картина, существующая сегодня и воссоздающая реальность, которой уже нет. Память о прошлом, свидетельства о прошлом, дошедшие до нас, так же, как исторический нарратив, не тождественны образу прошлого.

Знания о прошлом могут носить конструктивный и перцептивный характер. Конструктивный характер знания о прошлом носят в исторической науке. Историк в буквальном смысле слова конструирует, воссоздает историю на основании следов прошлого, дошедших до его настоящего, накладывая на картину прошлого акценты своей современности. Примером этой позиции могут служить размышления Й. Хейзинги из предисловия к «Осени средневековья» ^[31], в которых выражается уверенность автора в невозможности реконструировать прошлое, от которого ничего не осталось. Нидерландский философ видит основную задачу историка в конструировании правдоподобной картины прошлого, опираясь, с одной стороны, на сохранившиеся свидетельства, с другой, – на вертикаль ценностей, которая должна приближаться к вертикали ценностей конструируемого времени, но, несомненно, несет отпечаток и времени историка. Д. Карр ^{[32, p.156-158]} приходитк похожему выводу, рассматривая разрыв между точкой зрения историка и точкой зрения исторического деятеля. Последний как очевидец событий сосредоточен на фактологии происходящего, историк же складывает из дошедших до него сведений некую последовательность, смысловую целостность, конструирует исторический нарратив. Современный подход, обозначаемый как «контрфактическая история», акцентирует договорной и условный характер исторического знания, при котором неактуальные прошлые события могут осмысливаться как исторические точки бифуркации, которые открываются для альтернативных настоящих и, в более широком смысле, альтернативных вариантов будущего ^[33].

Перцептивный характер знания о прошлом носят в сознании людей, не обращающихся к изучению исторических источников, а знакомящихся различными способами – в научной и художественной литературе, научно-популярных изданиях и передачах – с конструктивными знаниями о прошлом. Такие представления прошлого уже можно назвать индивидуальными образами прошлого. Говоря об индивидуальном образе прошлого, О. А. Нелова пишет: «Все интерпретации исторического прошлого основаны на предшествующем опыте индивида, полученном им от своих родителей, родственников, учителей, и собственном восприятии действительности» ^[4]. Опыт такого обращения к прошлому не обязательно может быть ориентирован на научные исторические знания. Мифы, былины, предания, сказки, литературные произведения, устные рассказы выступают конструктивными элементами перцептивного восприятия прошлого.

Образ прошлого – это форма присутствия прошлого в настоящем, своеобразный коллаж, включающий произвольный набор событий и их интерпретацию. На индивидуальном уровне образ прошлого – это картина прошлого, интуитивно формируемая у индивида в связи с желанием или необходимостью понимания мира и процессов в нем как смысловой целостности. Такие индивидуальные образы прошлого разнятся в зависимости от уровня образования человека, его знакомства с конструктивными знаниями о прошлом, которые присутствуют в обществе в определенный период, доступны для восприятия, обсуждения, использования в актуальной социальной реальности.

Элементы, составляющие образ прошлого, можно разделить на три группы: событийные, оценочные и имажинативные. К первой группе относится конкретный набор событий, репрезентирующий прошлое на индивидуальном или коллективном уровне. По верному замечанию Каверзиной: «отбор конкретных исторических событий… сам по себе уже является… интернационально обусловленным следствием интерпретационной деятельности политического дискурса» ^[5]. Войны, голод, мятежи, природные катаклизмы или эффективные преобразования, реформы, достижения в науке и искусстве – события, присутствующие в истории любой страны, но именно их комбинация, подбор, образуют смысловой ряд образов прошлого.

Во вторую – оценочную группу элементов – входят ценностные установки, представления о справедливости и несправедливости ^[34]. Оценочные элементы образов прошлого образуются представлениями прошлого как «золотого века» или «темного прошлого», «героического» или «преступного прошлого», «проклятого наследия прошлого» или «страниц доблести предков», «имперского прошлого» или «колониального прошлого».

Имажинативные элементы предлагает выделять в общественных представлениях Б. А. Грушин ^{[35, c. 105-106]}, производя слово от английского imagination – воображение, фантазия. Он указывает, что на коллективном уровне сознания включается «воображаемое» – нерациональные представления, верования, фантастические образы, утопические идеи, иррациональные предписания. Имажинативные элементы объединяют социальные мифы, стереотипы, архетипы, «достраивающие» картину мира уникальными для каждого общества подробностями. К имажинативным элементам прошлого можно отнести и мифологизированные образы правителей (Владимир Красное Солнышко), и былинных героев (Илья Муромец), и легендарные событий прошлого (поединок Пересвета с Челубеем). Памятники архитектуры, скульптурные композиции прошлого, живописные полотна на исторические сюжеты репрезентируют для современников образы минувшего.

Рассмотрим в качестве примера образ прошлого России, создаваемый Николаем Яковлевичем Данилевским в книге «Россия и Европа», изданной в 60-е годы 19 века. Стремясь дать ответ на вопрос – почему Европа враждебна России, автор одной из причин называет насильственный характер европейцев, сформировавшийся в силу завоевательной природы их государственности. Подобные представления, безусловно, относятся к оценочным элементам образа прошлого. Правители и аристократы европейских стран, по мнению Данилевского, – это завоеватели, устанавливающие отношение с коренным населением с позиции силы и продолжающие так действовать и по отношению к политическим соседям. История же России, в оценке Данилевского, подобна «житию святых» ^{[36, c. 190]}, в ней нет места социальным конфликтам и насилию. Для демонстрации гармоничного и спокойного прошлого Руси ученый вспоминает сюжет «призвания варягов», в котором отражается отношение народа к своей истории и правителям. Возникновение российской государственности мыслится большинством россиян как добровольное приглашение к правлению суверена, призванного заботится о своих подданных. Поэтому совершенно не важно, считает Данилевский, было ли это событие в реальном прошлом или нет – оно прочно ассоциируется с историей страны, служит примером непротиворечивости жизни высших и низших сословий. Подбирая событийный ряд для демонстрации гармоничного развития в прошлом, Данилевский вспоминает крещение Руси Владимиром, отмену крепостного права, осуществленную «сверху», многочисленные реформы, которые проводились своевременно и пользовались всенародной поддержкой. В транслируемый в книге образ прошлого не входил событийный ряд феодальных междоусобиц, народных бунтов, дворцовых переворотов, восстания декабристов, идущий вразрез с оценкой прошлого России как «жития».

3.2 Будущее и образ будущего

Если называть будущим все события и процессы, которые произойдут позже, чем «сейчас», то будущее, как и прошлое, следует отнести к несуществующей объективной реальности, реальности, которая еще не состоялась. Будущего нет так же, как нет и прошлого, но его нет другим образом. Если прошлое было и оставило свои следы, дошедшие до настоящего, то будущего нет и его следов в настоящем тоже нет ^{[37, p.39]}. И там, где образ прошлого оказывается связанным с онтологическим прошлым и актуальным настоящим, образ будущего коренится только в настоящем.

Образ будущего – это воображение несуществующей реальности, которая мыслится как возможное продолжение настоящего. В той же степени, в которой образ прошлого отличается от воспоминаний и знаний о прошлом, образ будущего отличается от планов на будущее, желаний, связанных с будущим и футуристических прогнозов. Образ будущего – это совокупность представлений о будущем, мыслительная модель, которая отражает будущее в качестве законченной реальности.

Обобщая теоретические наработки других исследователей, а также наш собственный опыт изучения образов будущего, мы выделяем в них четыре структурных элемента: когнитивные, эмоциональные, моральные, оценочно-модальные представления.

Когнитивные элементы образов будущего включают описания предполагаемых в будущем событий, процессов, технологий, которые содержатся в тех или иных носителях информации. Томас Ломбардо называет такие элементы «нарративом будущего» (future narrative) ^{[38, p.10]} и считает его одним из способов концептуализации будущего. Представления о явлениях и процессах будущего, в отличие от таких же представлений прошлого, не имеют под собой «базового набора событий», из которого можно составлять коллаж ожиданий. Социальные ожидания могут опираться только на тенденции настоящего, которые мысленно продолжаются в будущее и, в отличие от уже реализованного прошлого, представлены множеством вероятностных перспектив.

Эмоциональный фон, определяющий представления о будущем, – это чувства, вызываемые у нас будущим: страх или надежда, индифферентное отношение или интерес к будущему, радостное предвкушение или леденящий ужас. В зависимости от индивидуальных оценок одни и те же событийные перспективы могут восприниматься как воплощенный идеал или как мрачная безысходность. Этическая или моральная составляющая образа будущего так же, как и образа прошлого, базируется на представлении о хорошем и плохом, правильном и неправильном, справедливом и несправедливом. Финская исследовательница Анита Рубин считает, что этические идеи достаточно рационализированы и базируются на «социальной осведомленности» – знаниях, полученных из личного социального опыта и от других людей, основу которого составляют моральные суждения и осознание социальной ответственности ^[39]. В образах будущего этические идеи выражаются в оценке возможного будущего как более или менее желательного.

При анализе образов будущего мы считаем полезным обратить внимание на такую его функциональную особенность, как модальность или детерминантная оценка. Под ним следует понимать оценку той или иной картины будущего с позиции ее возможности, степени неминуемости наступления определенной перспективы, возможности и необходимости влияния на нее. Эта идея принадлежит Полаку, который обращал внимание на то, что будущее может видеться как «гарантированное» или как «возможное» ^{[24, p. 7-12]}. В первом случае, каким бы ни представлялось будущее, прекрасным или ужасающим, мы испытываем по отношению к нему пассивное состояние, будучи уверенными в том, что наши усилия не могут ни приблизить, ни отвратить наступление «предначертанных» событий. В случае отношения к образу будущего как возможной перспективе предполагается, что ее наступление зависит от действий ныне живущих поколений.

Благодаря отображению возможных перспектив образы будущего видятся более вариативными, нежели образы прошлого. В определенный временной период в культуре начинает существовать не один, а целый ряд альтернативных взглядов на будущее. Можно сказать, что любое настоящее мысленно продолжается во множестве образов будущего, каждый из которых запечатлевает одно из возможных состояний социума.

Реконструируя образы будущего России, можно заметить эту вариативность представлений о будущем в тот или иной момент времени. В качестве примера можно обратиться к воображению будущего России в 20-е – 40-е года 20 века. В этот период на территории страны и в среде русской эмиграции функционировали по меньшей мере 6 общих образов будущего. Ретроутопическое видение будущего предполагало возвращение в ближайшие 10-20 лет российского социума к моделям патриархального общества – доминированию сельского хозяйства, семейного уклада, значительной роли Церкви как социального института. Коммунистическое видение будущего,появившееся в России в 90-е годы 19 века и с тех пор остающееся востребованным вариантом будущего, в 20-е – 40-е годы воспринималось как достаточно отдаленная перспектива. В пределах 50-60 лет общество должно было изжить классовую структуру, реализовать в жизни принципы коллективизма и социального равенства, существенно продвинуться в научно-техническом прогрессе. Идеократический образ будущего, возникший в среде русской эмиграции, соединял в себе черты коммунистического видения перспективы (единая государственная идеология, этатическая экономика, коллективизм как социальный принцип) с ретроутопическим идеалом (значительная роль в обществе религии и Церкви). Научно-прогрессистский образ будущего включал в себя устойчивые установки, во многом заданные еще французским Просвещением – это значимость всеобщего образования, прогресс медицины и транспорта, как правило общественного, появление машин для облегчения быта. В рассматриваемый период прогресс науки предполагал появление индивидуального летающего транспорта, укрупнение и автоматизацию производства. Эта масштабная перспектива охватывала минимум 100 лет. Покорение космоса – еще один универсальный для России образ будущего, присутствующий в общественном сознании России с 80-х годов 19 века и актуализировавшийся в рассматриваемый период. В перспективе 20-30 лет мыслился не только выход на земную орбиту, освоение солнечной системы, но и воплощение в космосе социального идеала. Ожидания войны шли по нарастающей от 1927 года к 1941. Они предполагали успешную оборонительную войну в ближайшие 5-10 лет, победа в которой позитивно скажется на дальнейшем развитии страны [См. подробнее 40, с.29-37].

3.3. Образ прошлого и образ будущего в отношении к настоящему

В своем исследовании мы исходим из гипотезы о том, что образ прошлого и образ будущего есть представления, сформированные настоящим, но не всей современной ему социальной реальностью, а только той, в которую был вовлечен автор-наблюдатель актуальным именно для него настоящим.

Поясним, что мы понимаем под «настоящим» или актуальной социальной реальностью. Окружающая человека повседневность воспринимается как современность в определенной временной протяженности. Современность социума – это не сегодня, не только эта неделя, месяц или год. Современность длится от одного социального перелома до другого, может включать жизнь 1-2-х поколений, может прерываться на протяжении жизни одного поколения, разделяя время на «до» и «после». Этот рубеж может быть субъективным – «до поступления в институт», «до рождения ребенка» или объективным – «до пандемии», «до войны», «до эмиграции». Субъективное актуальное настоящее зависит от места человека в социуме, его активности, возраста. Чем старше человек, тем длительнее его настоящее. Воспоминания – часть «настоящего» человека, пока человек осознает себя, длится его настоящее.

Говоря о памяти прошлого, переживаниях настоящего и ожиданиях будущего, мы ведем речь не о времени и его модусах, а о событийном фоне, составляющем прошлое, настоящее и будущее, совокупности явлений и процессов, происходивших, происходящих и будущих происходить. Ни человек, ни социальная группа не являются участниками или свидетелями всей совокупности событий, образующих объективную реальность настоящего. Субъективное настоящее – это та часть актуальной социальной реальности, которая доступна субъекту на уровне деятельности или наблюдения. В зависимости от длительности и событийной насыщенности субъективного настоящего меняется и картина прошлого, и картина будущего, складывающаяся в сознании индивида или социальной группы. Нетождественность реальности, переживаемой современниками, выступает причиной различия образов прошлого и образов будущего, множественности образов, функционирующих в одно время в одном социуме. Социальные психологи уверены, что индивидуальные и групповые модели мышления, эмоций и поведения зависят от контекста формирования в большей мере, нежели от индивидуальных качеств личности ^[41]. Соответственно определенные социальные условия оказывают формообразующее влияние на ретроспективные и перспективные картины.

4. Формирование образов прошлого и образов будущего

4.1. Появление образов прошлого

Большинство исследователей образов прошлого склонны считать, что решающими в репрезентации прошлого выступают коллективные представления. Образ прошлого вырабатывается, транслируется и интерпретируется на уровне общественного сознания. Например, Хальбвакс считал, что индивидуальные представления прошлого всецело зависят от образов прошлого, сконструированных в обществе. «Субъективный опыт здесь выполняет роль верификатора информации о прошлом, полученной из других источников», – пишет ученый ^{[42, c. 138]}.

Некоторые авторы, например, О. А. Матусевич ^{[43, c. 134]}, И. Б. Бовина ^{[44, c.10]} считают целесообразным различать «коллективные представления» и «социальные представления», относя первые к традиционным обществам, в которых они принимают участие в тотальном регулировании поведения, а вторые – к обществам современным, где объем и скорость распространения информации превращают коллективные представления в динамическое образование. Однако для нашего рассмотрения такое разграничение не принципиально, и поэтому мы предпочитаем использовать термин коллективные представления в значении идей, имеющих распространение в социальных группах или социуме в целом.

Рассматривая процесс формирования образов прошлого, необходимо помнить, что в настоящем, в котором складываются представления о прошлом, присутствуют его реальные следы. Прошлое, хотя и является уже не существующей реальностью, но это реальность, которая когда-то объективно существовала. Следы реального прошлого присутствуют в настоящем в виде материальных артефактов, письменных свидетельств, монументальных памятников, мемориальных знаков и памятных мест. Это объективные следы прошлого, и они едины для всех членов общества, поэтому вариативность образов прошлого ограничена самой реальностью прошлого. Появление новых свидетельств прошлого: неизвестных ранее документов, артефактов, существенная переинтерпретация уже введенной в оборот информации – меняет представления о соответствующем периоде или даже о прошлом в целом практически для всего общества.

Так, например, неотъемлемой чертой представления о прошлом России для наших современников выступают яркие фрески и мозаики церквей. В отличие от россиян, живших до второй половины 19 века, нам Средневековая Русь видится светлее и радостнее. В значительной степени это происходит благодаря открытиям, сделанным в процессе реставрационных работ в 1859 году в Успенском соборе во Владимире, в 1881-1882 годах в Успенском и Благовещенском соборах Московского Кремля, в 1899 году в Успенском соборе Свияжского монастыря около Казани. Работая над очисткой внутренних поверхностей церковных стен, реставраторы в буквальном смысле открыли свету фрески Андрея Рублева, Феофана Грека, Даниила Черного. Без таких шедевров, как «Ангел Златые Власы» неизвестного автора 12 века, «Преображение Иисуса Христа пред учениками на горе Фавор» Феофана Грека (ок.1403), «Троица» Андрея Рублева (1411), русская религиозная живопись представлялась бы либо в виде низко художественных, потемневших от времени и копоти изображений, либо в виде образов, подражающих светской живописи и созданных после второй половины 18 века. До этих открытий сочные краски и своеобразие перспективы древнерусской иконописи были практически неизвестны ни широкой публике, ни профессионалам – церковным иерархам, профессорам академии художеств, представителям царского двора. Работы названных авторов представляют в нашем настоящем прошлое России не только благодаря труду реставраторов, но и во многом благодаря осмыслению их значимости для русской культуры Павлом Флоренским в работе «Умозрение в красках» (1918), фильму Андрея Тарковского «Андрей Рублев» (1966), школьным учебникам и многочисленным книгам по искусству, не обходящихся без репродукций этих работ.

Рассмотренный пример показывает, как образ прошлого меняется под действием объективных причин – появления в настоящем новых свидетельств о прошлом, их осмысления профессионалами и введения в широкий оборот. Однако исследователи выделяют и субъективные факторы, влияющие на содержание образов прошлого.

Одним из таких факторов выступает политический заказ. Стремление властных структур повлиять на образы прошлого связано с заинтересованностью актуальных правителей, правительственных блоков или политиков в легитимации своего политического статуса. Примером политически ангажированного образа прошлого России можно считать тему обретения Русью государственности, присутствующую в «Повести временных лет», в которой родословная правящих князей ведется от первых, полулегендарных правителей. Репрезентация прошлого с позиции законности существующей власти – одна из основных функций образов прошлого. Каверзина анализирует этот процесс на примере содержания программ современных политических партий и показывает, как образ прошлого, формируемый в партийной программе «через перечисление политически значимых событий государственной истории», используется в качестве доказательства востребованности идеологии данной партии, ее патриотичности и соответствия политическим традициям государства ^{[5, c.40]}.

Формирование коллективных представлений о прошлом испытывает на себе влияние и тех, кого принято называть «властителями дум»: проповедников, философов, писателей, публицистов – людей, которые формировали общественное мнение в 18-19 веках. Так, обсуждение в литературных салонах «Первого философического письма» П.Я. Чаадаева послужило поводом для дискуссии о допетровской Руси, которая переросла затем в журнальную полемику, разделившую русскую интеллигенцию на западников и славянофилов. В современном обществе решающая роль в формировании общественного мнения принадлежит СМИ, соответственно они и оказывают основное влияние на образы прошлого. Этот аспект находится в центре внимания Миловановой, которая исследует стратегии по формированию положительного или отрицательного образа прошлого в работе СМИ. Тематический подбор фактических данных, логические доводы, психологические приемы – вот самые распространенные формы создания образов прошлого в прессе. К последним относятся тактика апелляции к этническим стереотипам, этическим доводам, ссылка на положительный индивидуальный опыт, утверждения ценности прошлого, ностальгическая мифологизация. «Названные тактики, – пишет Милованова, – нацелены на редукцию логического анализа связей содержания с прошлым и настоящим адресата и, тем самым, на снижение сознательности и критического восприятия» ^{[45, c. 28]}.

Коллективные образы прошлого, запечатлеваясь в материальных формах, транслируются не только через средства массовой информации, но и через произведения искусства: литературу, живопись, скульптуру, музыку, драматическое искусство. В то же время произведения искусства сами по себе являются следами прошлого. Я. Ассман признает, что субъекты коллективной памяти – нации, государства, церковь – конструируют образы прошлого при помощи «мемориальных знаков и символов» ^{[46, c.59]}.

Большинство исследователей едины в том, что индивидуальные представления прошлого складываются на базе коллективных представлений. Например, Немова считает, что важное место в этом процессе занимает «собственный жизненный опыт в период взросления и официальная идеология, преподносившая историю с позиции текущего государственного интереса» ^[4]. Д. Карр указывает на то, что картина прошлого, создаваемая историком, профанируется на индивидуальном уровне непрофессионала, для которого в памяти соединяются личный жизненный опыт, исторические знания и бытующие в обществе мифы и стереотипы ^[32]. Можно сказать, что процесс формирования индивидуальных образов прошлого включает в себя личную «выборку» событийного ряда, репрезентирующего прошлое, и конструктивные исторические знания, с которыми человек знакомится непосредственно благодаря сочинениям историков или воспринимает их уже в адаптированном виде.

Индивидуальные представления о прошлом актуализируются конкретной жизненной ситуацией, в которую включен носитель представлений. Ассоциации, аллюзии, аналогии, возникающие в настоящем, накладывают отпечаток на содержание образов прошлого, выдвигая для человека на первый план те или иные события, меняя их оценку и интерпретацию. В связи с этим индивидуальные образы прошлого различаются не только в вопросе оценок прошлого, но и в понимании причинно-следственных связей и общих тенденций исторического развития.

Ассман считает важным элементом формирования индивидуальных образов прошлого профессиональные и непрофессиональные коммуникации ^{[46, c.37]}. Обсуждение прошлого, осмысление его связи с настоящим корректируют индивидуальные образы прошлого, которые верифицируются в процессе обсуждения, возможно, спора и отстаивания собственной позиции. Жак Ле Гофф указывает на то, что концептуализация образа прошлого происходит в речи и повествовании, то есть оказывается завязанной на конкретном субъекте ^{[47, c.79-82]}. Переход индивидуальных представлений о прошлом на коллективный уровень заключается в обогащении личных воспоминаний воспоминаниями других ^{[43, c. 143]}.

Несмотря на социальную обусловленность индивидуальных образов прошлого, необходимо признать, что коллективные образы прошлого впитывают в себя индивидуальные представления и корректируются соответственно им. На наш взгляд, отношение между индивидуальными и коллективными образами прошлого можно представить, используя модель ядра и периферии, предложенную Я. Ассманом по отношению к культурной памяти ^[46]. Ядром в нашей аналогии выступает коллективный образ прошлого, сформированный с ориентацией на реальные следы прошлого и исторический нарратив профессиональных историков. Это ядро стабилизировано социальным консенсусом и идеологически закреплено. Индивидуальные образы прошлого более вариативны и располагаются в поле периферии, включая в себя ядро только отчасти. Периферия образуется в большей степени на основе индивидуальной памяти и межличностных коммуникаций, присутствия в личном прошлом исторических знаний и представлений.

4.2. Появление образов будущего

Роль «опыта прошлого» в формировании образа будущего играет оценка актуальных тенденций, доступных наблюдению человека, их рассмотрение с позиции жизнеспособности в будущем и возможных последствий.

Санна Ахвенхарью с соавторами выделяют два фактора, влияющие на формирование той или иной конфигурации будущего на уровне индивидуальных представлений. К первому, который мы бы назвали объективным, они относят демографические и межиндивидуальные особенности носителя представлений, то есть пол, возраст, уровень образования и культурные паттерны. Авторы отдельно подчеркивают, что существующие на данный момент исследования касаются главным образом респондентов с западным, либеральным мировоззрением. Второй фактор можно назвать субъективным, он касается психологических особенностей носителей образов будущего, того, как далеко в будущем человек прогнозирует свое участие, насколько верит в свою способность влиять на события и достигать желаемых результатов, видит ли альтернативные варианты развития событий, думает ли и заботится ли о будущем других людей помимо себя ^[48].

В целом мы согласны с финскими коллегами и признаем значимость для содержания индивидуальных представлений о будущем места, которое занимает носитель представлений в социуме, и личностных, в том числе психологических особенностей конкретного человека. Однако мы хотели бы отметить, что содержание индивидуальных образов будущего не всегда прямо зависит от их носителя. Нередко образы будущего возникают, казалось бы, без участия самого человека, без его осознанного желания представить будущее. Здесь, как и в случае с образами прошлого, значительна роль подсознания и интуитивных ассоциаций. Не случайно тексты с репрезентацией образов будущего часто маркируются самими авторами как «сны». «Из всех видов суеверия мне кажется наиболее простительным то, которое берется толковать сны, – начинает одноименный рассказ А. Д. Улыбышев. – В них действительно есть что-то мистическое, что заставляет нас признать в их фантастических видениях предостережение неба или прообразы нашего будущего» ^{[49, с.216]}. Сны о будущем видит Вера Павловна в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?», во сне попадает на утопические острова двадцать седьмого века герой книги К.С. Мережковского «Рай Земной, или Сон в зимнюю ночь», видит во сне «Страну крестьянской утопии» герой А.В. Чаянова, сон переносит в будущее героев Н.Н. Шелонского и Э. Беллами. Эрнст Блох связывает обращение к будущему со сферой предсознательного, или еще-неосознаваемого, которое существует в психике человека наряду с бессознательным или уже-не-осознанным. Предсознательное – это способность улавливать в настоящем следы будущего (Еще-Не-Бытия, как называет его философ), способность, проявляющаяся в сумеречном состоянии сознания между сном и бодрствованием ^{[50, c. 252-258]}.

Интуитивность образов будущего привела исследователей Тапио и Каболи, изучающих образы будущего современной финской молодежи, к использованию метода активного воображения, который позволяет приблизиться к обнаружению содержания индивидуального и коллективного бессознательного, культурным паттернам и архетипам. Респондентам, участвующим в исследовании, предлагалось закрыть глаза, сделать несколько глубоких вдохов и представить, что они легли спать и проснулись через десять лет. Затем их попросили объяснить их жизненную ситуацию и окружающую среду, транспортные средства, ежедневные новости и глобальную обстановку ^[27].

Фактором, влияющим на конфигурацию образов будущего, могут выступать и созданные человеком сущностные субъекты, способные влиять на других: литература, живопись, скульптура, музыкальные произведения, кинофильмы, организация городского пространства, новые гаджеты и т.д. Интересно отметить, что футуристические картины прошлого часто включали урбанистические представления. Однако в образах городов будущего 18 и 19 веков отсутствуют такие узнаваемые элементы градостроительства 20 века, как небоскребы. Фантазия, обращенная в будущее, рисовала дома со стеклянными стенами, зеркальными окнами, дома-сады и дома-музыкальные инструменты, но все эти строения мыслились максимально в 5-6 этажей. Только после технологического прорыва начала 20 века, связанного с использованием несущего стального каркаса, позволившего строить здания выше 50 метров, и электрических лифтов, стали массово строить дома-небоскребы, и чуть позже они появились в картинах будущего. Так мир, который мы создаем вокруг себя в настоящем, определяет образы нашего будущего.

Однако мы не все видим будущее одинаково, наши будущие надежды и опасения различны ^[52]. Это различие проистекает из отсутствия общей отправной точки в представлении будущего – объективных «следов» будущего в настоящем. Оценка тенденций настоящего и их проецирование в будущее осуществляется индивидуумами исходя из субъективного настоящего, о котором мы писали в § 3.3 этой статьи, различного у различных обществ, социальных групп, личностей.

Учитывая названные идеи, мы предлагаем модель возникновения образов будущего на индивидуальном уровне, включающую четыре составляющих. Первой из них выступает конкретный жизненный опыт, лежащий в основе обобщенной картины актуальной социальной реальности. Конкретный жизненный опыт является преломлением объективных и субъективных факторов, о которых писали С. Ахвенхарью с соавторами – психологических и мировоззренческих особенностей человека и его места в обществе, условий, задаваемых социальным окружением. Социально-экономическая, политическая, культурная ситуация, в которую включен конкретный человек, осознается им именно через жизненный опыт, более активный или скорее пассивный, удачный или менее удачный.

Второй составляющей индивидуального образа будущего является то, что мы называем воображаемый опыт – более или менее законченные мыслительные модели, создаваемые путем интерпретации и комбинирования элементов реального опыта. Воображаемый опыт отражает мыслительные особенности и возможности человека, его багаж знаний, креативные способности, умение анализировать реальную ситуацию, исходя из доступной информации, и строить выводы. Воображаемый опыт – сослагательное наклонение реального опыта, то, что могло с нами произойти, если бы…

Актуальное состояние субъекта – третья составляющая образов будущего на индивидуальном уровне. В эту составляющую мы включаем совокупность эмоций, настроений, потребностей настоящего момента. Это относительно кратковременное состояние, которое действует как переменная, придающая колебания вектору устремленности в будущее.

Последней, четвертой составляющей, входящей в модель формирования образов будущего, выступает заинтересованность в будущем. Для изучения заинтересованности человека в будущем, своем собственном или будущем общества, западные исследователи используют понятие Future orientation. Оно применяется, в первую очередь, в индивидуальной и социальной психологии и связывается с направленностью временного вектора в сознании субъекта на настоящее, прошлое или будущее. По определению Г. Троммсдорфа, ориентация на будущее – это многомерная когнитивно-мотивационная система, включающая субъективную длительность временной перспективы, оценку и сопоставление возможностей, мотивационные и аффективные аспекты ^[53]. Заинтересованность в будущем проявляется в надежде, склонности людей к размышлениям о будущем, страхом перед ним или безразличия к нему на уровне отдельной личности. Интерес или не интерес, вызываемый будущим, напрямую связан с актуальным состоянием субъекта и порождается ассоциациями с реальным и воображаемым жизненным опытом.

Индивидуальные образы будущего в гораздо большей степени влияют на коллективные образы, нежели наоборот. Это связано как раз с тем, что «материал» для представления будущего – тенденции настоящего, не задает четких векторов в видении перспективы. Оценки существующих тенденций как важных или неважных для будущего, даже само выделение тенденций, подлежащих оценке, – субъективны. Коллективные образы будущего можно представить как медиану индивидуальных образов, как совпадение социальных ожиданий и видения будущего.

Относительно этого совпадения в видении будущего необходимо сделать два пояснения. Первое касается коллективной вариативности видения будущего. Будущее видится различным не только на индивидуальном, но и на групповом уровне, как это было показано в примере из § 3.2. Следовательно, здесь не подходит модель центра и периферии, которую мы описывали применительно к образам прошлого, где ядром выступали общезначимые представления о прошлом, а окраины образовывались индивидуальными представлениями, так или иначе интерпретирующими коллективный образ прошлого. Будущее видится альтернативно на персональном уровне, а уже из совпадений индивидуальных ожиданий складываются обобщенные картины будущего. Несколько образов будущего соприсутствуют во времени, намечая несколько вероятных векторов развития будущего.

Второе пояснение касается самого «механизма» совпадения индивидуальных представлений о будущем. Вопросом синхронизации социальных процессов задается Стивен Строгац, автор книги «Ритм Вселенной. Как из хаоса возникает порядок» ^{[54, c.203]}. Он полагает, что такие социальные феномены, как мода, всплеск интереса к какому-либо произведению искусства или автору, синхронизация аплодисментов зрителей на концерте или машин при повышенном трафике происходит в силу подсознательного стремления индивида не выделяться из толпы, «стадным поведением», как называет это Строгац. Эта не осознанная или не до конца осознанная установка ведет к тому, что человек, сравнивая свое поведение или убеждения с поведением и убеждениями ближайших людей, усиливает сходные с ними моменты и микширует различия. Применительно к объекту нашего рассмотрения можно предположить, что индивидуальные представления будущего возникают как наложение собственных планов конкретного человека на присутствующее в обществе прогнозы и ожидания, связанные с будущим. При этом и индивидуальные, и коллективные представления будущего корректируются, «диссонанс» в видении перспективы затухает и нивелируется, а общие представления о будущем, наоборот, усиливаются.

Неле Фишер и Саша Данненберг рассматривают роль правдоподобия в конструировании образов будущего. Они определяют правдоподобие (plausibility) как договоренность между участниками социального взаимодействия о соответствии некого знания или образа предшествующим знаниям. Правдоподобная картина будущего – это картина, вызывающая доверие у участников ее обсуждения, она должна укладываться в существующие категории и, следовательно, в соответствующие концепции реальности. Авторы отмечают, что то, что воспринимается как весьма правдоподобное в рамках некоторого образа будущего, таким образом позиционирует себя как заслуживающее особого внимания ^[55].

Оценка некой модели будущего как правдоподобной или неправдоподобной происходит в процессе прямой или непрямой коммуникации, именно поэтому образы будущего, носящие публичный характер – литературные произведения о будущем, художественные фильмы, обсуждаемые политические проекты, выступают своеобразными «координатами» представлений о будущем. Именно через них согласовываются индивидуальные представления. Можно сказать, что правдоподобие в этом смысле служит маркером согласованности концепций.

Альберт Бандура, рассматривая индивидуальные и коллективные представления о будущем, признает их взаимовлияние. «Такое групповое осознание будущего, – пишет он, – будет иметь общие характеристики с индивидуальным, но вполне вероятно, что некоторые психологические особенности индивидуального уровня не будут использоваться на групповом уровне. Феномены группового уровня так же, вероятно, будут проявлять новые свойства, такие как групповая динамика, которые не могут быть сведены к индивидуальному уровню» ^[56].

Отношение между индивидуальными и коллективными образами будущего мы хотим проиллюстрировать моделью кристаллизации, скажем, перенасыщенного соляного раствора. Существующие в обществе индивидуальные представление о будущем, смутные перспективные картины, эмоциональные переживания, связанные с завтрашним днем, ценностные ориентиры будущего могут быть уподоблены самому перенасыщенному раствору. Индивидуальные картины будущего, получившие публичное распространение – произведения искусства, научные проекты, политические программы, – выступают гомогенным элементом, создающим каркас для роста образа будущего. В определенный период возникает несколько таких каркасов – векторов в видении будущего, которые формируют вокруг себя близкие по направленности видения будущего, которые кристаллизуются вокруг этого вектора, «налипают» на него, усиливают, обеспечивают рост образа-кристалла. Наиболее значимыми для своего времени образами будущего становятся те, которые имеют наибольший отклик в общественном сознании, отличаются наибольшем правдоподобием. Именно с ними будут синхронизироваться представления о будущем отдельных людей, корректируясь сами и корректируя коллективный образ будущего. Образы же будущего, сколь угодно проработанные на индивидуальном уровне, но не востребованные общественным сознанием, не становятся точкой роста нового кристалла и не превращаются в коллективный образ будущего.

5. Заключение

В этой статье мы обратились к исследованию процесса появления образов прошлого и образов будущего на индивидуальном и коллективном уровнях. В начале работы было выдвинуто предположение, что между индивидуальными и коллективными представлениями должен иметь место процесс взаимовлияния. На индивидуальном уровне социокультурная среда выступает элементом жизненного опыта и жизненного мира и создает определенной настрой индивидуального сознания. Коллективные же представления служат своеобразной медианой индивидуальных ожиданий и воспоминаний. Однако при более пристальном изучении процесса формирования темпоральных представлений стало заметно, что именно на коллективном уровне проявляются различия между возникновением образов прошлого и образов будущего.

Образы прошлого, базирующиеся на следах прошлого, сохранившихся в настоящем, и реконструированных знаниях о прошлом, обнаруживают доминирование коллективных представлений над индивидуальными. Именно общекультурные представления о прошлом выступают ядром, вокруг которого формируются индивидуальные образы прошлого как различные варианты его интерпретации. Актуальное настоящее оказывает влияние, в первую очередь, на коллективные представления прошлого, а те уже в свою очередь отражаются в индивидуальных ретроспективных картинах. Поэтому в определенный временной период в культуре присутствует один коллективный образ прошлого, сформированный идеологией и социальным консенсусом на базе исторического нарратива профессиональных историков, опирающихся на реальные следы прошлого. Индивидуальные образы прошлого множественны, поскольку зависят от уровня осведомленности конкретного носителя, его памяти и мировоззренческих установок.

У будущего нет следов в настоящем. Образы будущего, коренящиеся только в актуальной социальной реальности, могут демонстрировать достаточно большой разброс вариантов видения перспективы. При этом индивидуальные образы будущего оказывают формообразующее влияние на коллективные, а не наоборот, как в образах прошлого. Это связано с тем, что видение будущего зависит от восприятия настоящего, тех тенденций, которые оцениваются достойными продолжения или достаточно значимыми, для того чтобы повлиять на завтрашний день. Любые же оценки неизбежно субъективны.

Индивидуальные образы будущего были бы бесконечно разнообразны, если бы не эффект синхронизации социальных представлений, обусловленный тем, что в процессе коммуникации мы влияем на участников общения, как и они влияют на нас. При этом сила влияния индивидуальных образов будущего друг на друга не одинакова. Наиболее правдоподобные и убедительные или привлекательные и яркие образы будущего находят больше поддержки, именно с ними отдельные личности начинают согласовывать свое видение перспективы. В общественном сознании образуются альтернативные векторы, задающие направления в видении будущего. Поэтому коллективных образов будущего, присутствующих в настоящем, всегда несколько.

Почему вообще возникают образы прошлого и образы будущего? Ответ на этот вопрос мы связываем с желанием или необходимостью понимания мира и процессов в нем как смысловой целостности. Процесс самосознания как отдельного человека, так и культуры, социума в целом предполагает осознание себя в масштабах общества не только такого, каким это общество является сейчас, но и такого, каким оно было до настоящего момента и, возможно, будет в будущем. Представления о прошлом и будущем являются частью настоящего, и их изучение направлено, в первую очередь, на понимание процессов, происходящих здесь и сейчас, причин и смыслов, стоящих за актуальными событиями.

Образы прошлого и будущего конструируются в настоящем, а следовательно, выступают элементами актуальной социальной реальности. Поэтому и само настоящее или, точнее, события, в нем происходящие, испытывают на себе влияние представлений о прошлом и будущем. Однако эта тема так же, как и тема взаимного влияния образов прошлого и образов будущего, требует дальнейшего самостоятельного исследования.