Метаконфедерация – субъект глобального права будущего

Новиков Олег Алексеевич кандидат юридических наук доцент, кафедра гуманитарных дисциплин, русского и иностранных языков, Воронежская государственная академия спорта 394000, Россия, Воронежская область, г. Воронеж, ул. Карла Маркса, 66, оф. 1 Novikov Oleg Alekseevich PhD in Law Associate Professor, Department of Humanitarian Disciplines, Russian and Foreign Languages, Voronezh State Academy of Sports 394000, Russia, Voronezh region, Voronezh, Karl Marx str., 66, office 1 rum-ili@mail.ru

Надточий Игорь Олегович доктор философских наук профессор, кафедра гуманитарных дисциплин, русского и иностранных языков, Воронежская государственная академия спорта 394000, Россия, Воронежская область, г. Воронеж, ул. Карла Маркса, 50, оф. 130 Nadtochii Igor' Olegovich Doctor of Philosophy Professor, Department of Humanities, Russian and Foreign Languages, Voronezh State Institute of Physical Culture 394000, Russia, Voronezh region, Voronezh, Karl Marx str., 50, office 130 nadto4y.ig@yandex.ru Другие публикации этого автора

Нормы международного права исторически являлись, как правило, отражением уже сложившихся норм, фактически регулировавших отношения между его субъектами. Также следует отметить, что само название «международное право», очевидно, является устаревшим в настоящее время, по причине не вполне полной его применимости к современным реалиям глобального развития. Нормы международного права традиционно регулировали отношения между народами, в то время как потребности современного мира как минимум диктуют необходимость изменения названия данного комплекса изначально межгосударственных норм, которые в наши дни регулируют отношения не только между «народами», но и между широким кругом глобальных субъектов в самой широкой их трактовке. И, в первую очередь следует в очередной раз (хотя и в несколько ином виде, чем это делалось ранее)^[7], предложить другое название феномена, о котором мы ведем речь, а именно – глобальное право, которое в отличие от внутригосударственного, априори регулирует отношения между различными субъектами в общемировом – глобальном, масштабе.

Как известно, «традиционными» субъектами международного права являются государства, государствоподобные образования, нации и народы борющиеся за независимость, а также международные организации^[1]. Однако в настоящее время в науке всё чаще говорят о возникновении новых субъектов международного права^[5], что, на наш взгляд, есть не что иное, как маркер процесса трансформации той системы норм, которую мы привычно именуем «международное право».

XXI столетие, и, в частности, тенденции развития глобального миропорядка в последние годы, ставят другую задачу – обозначить совершенно новые субъекты той системы норм и принципов, которую традиционно принято именовать международным правом. Это связано, на наш взгляд, среди прочего, с процессами трансграничной миграции вследствие военных конфликтов, а также с процессом глобальной цифровизации. Данные процессы затрагивают самый широкий спектр международных отношений. Например, сравнительно недавно мы наблюдали массовую миграцию населения из Афганистана^[6], а также Сирии, Ливии и других горячих точек современного мира. Миграция огромных масс людей закономерно требует организации их взаимодействия друг с другом, а также защиты их прав. Мигранты, как правило, не имеют возможности создать на какой-либо территории собственное государство, но при этом являются языковой, культурной, а часто и этнической общностью.

Если мы обратимся к сравнительно отдаленному от наших дней этническому конфликту в Югославии в 1998-1999 гг., то отметим, что именно неконтролируемое переселение албанцев на территорию Сербии в разные годы, породило печально знаменитый косовский конфликт^[4]. То же самое, в той или иной степени, мы можем констатировать и в отношении абхазского, карабахского, приднестровского, северо-кипрского и многих других этно-политических конфликтов, берущих начало в разные годы и продолжающихся до настоящего времени. Именно миграции населения вследствие конфликтов в странах первоначального проживания каких-либо этносов запускали деструктивные процессы на территории стран, принявших мигрантов.

Отделение территории одного государства от другого с целью создания на ней каких-либо этнических и политических анклавов, представляется нам очевидно тупиковым и деструктивным, за исключением тех случаев, когда та или иная территория ранее не была заселена, или управляющие ей страны оказались готовыми предоставить ее для того, чтобы некая общность создала на данной территории собственное государство. Примером подобного рода является история создания современного государства Израиль. Тем не менее, его образование также привело к многочисленным и продолжающимся до настоящего времени конфликтам Израиля с соседними странами.

Кроме того отметим, что в настоящее время государственная территория как фактор как фактор политики и экономики стремительно утрачивает своё значение. Хотя мы не склонны утверждать, что значение территориального фактора в современной системе международных отношений совершенно элиминировано, тем не менее, если мы сравним совокупный потенциал таких, стран как Бразилия и Южная Корея, или Казахстан и Сингапур, то при всей условности сопоставлений подобного рода, не сложно заметить, что мировое экономическое и политическое значение стран в двух вышеназванных парах вполне сопоставимо.

Другая важная на наш взгляд проблема, актуализирующая исследуемую нами тематику – это вопрос так называемых «несостоявшихся государств», или «failed state»^[3]. Чаще всего к числу таковых относят страны Африки со сравнительно слабым экономическим и иным потенциалом, обременённых многочисленных внутренними проблемами, обладающих искусственными границами, что связано с разделением народов и т.д. Это, на наш взгляд, «первичные» «failed state».

К вторичным «failed state» можно отнести, по нашему мнению, те проблемные государства, которые проводят (или проводили) политику, не соответствующую современным реалиям международных отношений, и, в частности, руководствовавшихся в своей повседневной деятельности имперскими или иными подобными идеологемами, которые приводили их к торжеству архаических принципов устройства общества и государства, и, в частности, к утверждению примата силы во внутренней и внешней политике, фактическому отказу государства от монополии на применение силы и своих социальных функций и т.д. Ярким примером такого рода страны являлась, на наш взгляд, Ливия в годы правления Муаммара Каддафи (1969-2011 гг.), которая, вместо завершения построения ливийской нации и эффективного государства, осуществляла широкую территориальную и идеологическую экспансию^[2]. Очевидно, что данный путь – путь имперского и (или) идеологического самоутверждения, является тупиковым для стран современного мира и закономерно влечёт их фрагментацию в будущем и, возможно, новое переучреждение – уход от статуса «failed state».

Если говорить о глобальной цифровизации, то отметим, что феномены интернета и социальных сетей уже изменили общественную жизнь и априори способны в корне трансформировать ее фундаментальные принципы, в частности, «привязку» некой социальной (в широком смысле этого слова) общности к территории.

Следует также отметить, что в настоящее время в рамках международного права (мы используем здесь привычное наименование) существует неразрешимое противоречие между двумя его ключевыми принципами. Это принцип права нации на самоопределение и принцип нерушимости государственных границ. К большому сожалению, как в теории современного международного права, так и в его практике, существование данного противоречия рассматривается как некая неустранимая априорная данность.

Полагаем, что в перспективе произойдет неизбежный отказ от принципа нерушимости государственных границ вследствие их исчезновения. На наш взгляд, любая общность людей, объединенная общими целями и принципами, вне зависимости от ее нахождения на некой территории, является политическим субъектом и имеет право на самоопределение, которое, со своей стороны, следует понимать, как невмешательство иных политических субъектов (иных общностей) во внутренние отношения, складывающиеся внутри этой общности.

В процессе глобализации и укрепления трансграничных связей, формирование и укрепление вышеупомянутых общностей, объединенных по социальному, культурному, языковому, этическому, корпоративному и иному принципу, является необратимым. Примером такой общности, очевидно нуждающейся в защите ее прав, являются упомянутые выше граждане Афганистана (в том числе и бывшие), покинувшие свою страну после установления в ней режима талибов. Международное сообщество не сочло необходимым вмешательство во внутренние дела Афганистана с целью его разделения на разнородные политически независимые части, что, тем не менее, не отменяет необходимости защиты прав афганских мигрантов.

Важно подчеркнуть также и то, что мигранты из Афганистана не принадлежат к какой-либо одной нации. Очевидно, мы наблюдаем контуры их потенциального объединения вне национального, культурного или языкового, иначе говоря, традиционного «государствообразующего» фундамента. Аналогичное мы можем утверждать и в отношении имевших место в прошлом волн эмиграции из ЮАР или Зимбабве, после крушения там режимов апартеида и т.д.

Нельзя также не отметить и тот факт, что в современных крупных государствах в процессе их развития, в случае «абстрагирования» власти от разрешения проблем региональных диспропорций, накапливается все большее число противоречий: культурных, экономических, социальных, этических и пр. Данный факт не только не отменяет, но и актуализирует проблему защиты прав всех упомянутых групп населения, которая может быть разрешена путем консолидации индивидов в рамках новых – экстерриториальных общностей.

На основании изложенного мы предлагаем в качестве перспективного вектора будущих исследований изучение феномена глобальных метаконфедераций, которые, на наш взгляд, являются прообразом основного, если не единственного субъекта глобального права будущего.

Корень «мета-» обозначает, в данном случае, сложность внутреннего устройства субъектов глобального права и возможность применения данного термина в целях описания субъектов вне их территориальной «привязки», а понятие «конфедерация» подчеркивает максимально свободные принципы внутреннего устройства обозначенных нами субъектов-общностей. Соответственно, наличие метаконфедераций в качестве полноправного и основного субъекта глобального права, влечёт за собой изменение его форм, с сохранением сущности – принципиального подхода к регулированию отношений между его субъектами.

Сам термин «метаконфедерация» не является, на наш взгляд неким «константным». Наоборот, его корректировка в рамках обозначенного выше дискурса, представляется возможной. Однако тот факт, что субъекты глобального права будущего не будут привязаны к какой-либо территории, является, в свою очередь, фактом весьма высокой вероятности. При этом ряд принципов той системы, которая именуется в настоящее время международным правом, и в частности, принцип неприкосновенности государственных границ, очевидно будут отменены.