О диагностике и развитии креативности на основе онтологии игры

Шимельфениг Олег Владимирович кандидат физико-математических наук доцент, кафедра геометрии, Саратовский национальный исследовательский государственный университет имени Н. Г. Чернышевского 410600, Россия, Саратовская область, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, корпус 9, оф. 313 Shimelfenig Oleg Vladimirovich PhD in Physics and Mathematics Associate professor, Department of Geometry, Chernyshevsky Saratov National Research University 410600, Russia, Saratov region, g. Saratov, ul. Astrakhanskaya, 83, korpus 9, of. 313 shim.ov@mail.ru Другие публикации этого автора

Введение

Проблема исследования различных аспектов креативного мышления принадлежит к числу наиболее значимых и фундаментальных для человеческого отношения к миру и изобретения многообразных способов взаимодействия с ним. В прогнозах аналитиков Всемирного экономического форума (World Economic Forum) и в результате опроса российских компаний, проведённого с 27 июля по 20 августа 2021 года службой исследований компании Head Hunter, установлено, что наиболее востребованными навыками в ближайшие пять лет будут: умение решать сложные задачи; критическое мышление; креативность; управление людьми; навыки координации, взаимодействия; эмоциональный интеллект; суждение и принятие решений; когнитивная гибкость.

Инновационная практика в сфере обучения показывает, что наиболее эффективно перечисленные выше навыки развиваются с помощью игровых методов, разумеется, специфически адаптированных для каждого возраста и вида деятельности. Эти формы обучения обладают следующими характеристиками: в них дается системное представление о содержании профессиональных знаний, которые в традиционно построенном преподавании «разнесены» по разным учебным дисциплинам; они приближают обстановку учебного процесса к реальным условиям возникновения потребности в знаниях и их прямого применения; в них моделируется целостная профессиональная деятельность со всеми ее структурными и функциональными компонентами, что позволяет вовлекать в процесс познания всю личность обучаемого и дает совокупный обучающий и воспитательный эффект.

Игровые методы имеют глубокое и древнее онтологическое обоснование, которое возрождается на новом уровне его осмысления в союзе с современной наукой: «На наших глазах идет формирование новой парадигмы, в которой, …будет постепенно осуществлен синтез научной, философской и религиозной мысли» ^{[1, с. 43]}. Вариантом такой интегральной картины мира является сюжетно-игровая концепция реальности ^[2-5], построенная и развиваемая автором на основе древнейшего образа мира как Космической Игры ^[6-8]. Она интегрирует как тысячелетние духовные традиции (древнеиндийскую, древнекитайскую и античную философии, суфизм), так и современные научные и философские исследования. Рассмотрим вкратце некоторые из них.

В античной философии роль играющего человека рассматривалась как наиболее адекватная его месту в Космическом порядке. Так, например, Паллад из Александрии в IV веке утверждал, что вся жизнь – сцена и игра, в которой надо либо уметь играть, отложив серьезное, либо сносить боли ^{[2, с. 489]}. Гераклит уподоблял мудреца играющему ребёнку, Платон считал человека выдуманной игрушкой богов, полагая следование этой роли лучшим его предназначением [Там же].

Представление об игре как сакральной основе Платонова государства является одним из ключевых моментов, открывающих путь к более глубокому пониманию позднего Платона, в текстах которого Д. С. Курдыбайло ^[9] обнаружил более 100 употреблений понятия игры, собрав их в систему из 12 антиномических пар, распределённых по 4 ступеням: 1) основные свойства игры и её адекватность человеку; 2) искусство как игра, трансформирующая душу человека; 3) литературные и научные игры, способствующие переходу в высшие состояния; 4) самое высокое духовное состояние, к каковому приводят аскеза и священные Игры-Мистерии.

Наши отечественные мыслители заинтересовались концепцией Божественной Игры (Ли́ла – санскр. लीला, IAST: līlā) уже с конца XVIII века: Бхагават-гита (6-я книга «Махабхараты» Бхишмапарва, главы 23–40) на русском языке впервые была издана в 1788 году, спустя всего три года после опубликования её первого европейского перевода. Очевидна близость учения П. Я. Чаадаева о «мировом сознании» и философской антропологии А. С. Хомякова со Сверхсознанием Бхагават-гиты. В. С. Соловьёв, воспринявший в значительной степени идеи А. С. Хомякова, приходит к тому же в своей теории познания: мир одушевлен и, хотя его упорядочивают законы, их источник – душа мира, София. Идеи Соловьева оказывают значительное влияние на Ф. Достоевского («любовь познающая» и «познание любящее»), Ф. Тютчева, А. Фета и Л. Толстого.

Онтологические аспекты игры исследуются в работах современных отечественных философов: Т. А. Апинян, С. П. Гурина, Р. Р. Ильясова, И. Н. Калинаускаса ^[10-13]. Т. А. Апинян отмечает сопричастность игре «серьёзных» форм человеческой деятельности: политики, государственной деятельности, идеологии, искусства, морали, заканчивая самой обычной жизнью, распространяя бытие игры и на космический универсум, утверждая, тем самым, её онтологический характер. С. П. Гурин рассматривает игру как эксперимент с бытием, направленный на выяснение устройства мира, сопровождаемый трансформацией обеих сторон: играя, человек творит то, чего ещё не было, свершает истину, распредмечивает сущее и раскрывает Бытие. Р. Р. Ильясов исследует проблему философской концептуализации игры, связь сознательного и бессознательного в игре, игру в контексте познавательной деятельности. Исследования И. Н. Калинаускаса связаны как с психологией и философией, так и с суфийской традицией, ориентированной на тех людей, для которых главной задачей является постижение мира через познание себя.

Ещё более близки к предлагаемой трактовке темы игры, как вселенской универсалии, работы известных учёных психологов и философов С. Грофа ^[14] и К. Уилбера ^[15], а также литературные и философские труды Г. Гессе ^[16]. С. Гроф занимается исследованиями структуры бессознательного, изменёнными состояниями сознания, и, главное, рассматривает игру как воплощение космического творческого принципа. К. Уилбер в своих работах развивает мысль о том, что вся Вселенная имеет духовный характер, а феноменальный мир физики является внешним проявлением тонкой реальности, которая вся в целом представляет собой духовную иерархию – от атомов до Творящего Начала Вселенной, суть же человеческой жизни в восхождении по этим ступеням внутренних состояний. Г. Гессе в своих произведениях соединяет духовные идеи Востока и Запада, заключая, что времена проходят, а мудрость у всех народов, в конечном счёте, остаётся одной и той же.

Предметом данного исследования является осмысление феномена креативности с позиций сюжетно-игровой парадигмы, а целью – практические рекомендации по диагностике и развитию творческих способностей.

Методологической основой исследования служат известные в науке теоретические и практические результаты в психологии творчества и сюжетно-игровая концепция реальности, соединяющая современные системный и трансдисциплинарный подходы с древнейшей картиной мира в виде Космической Игры Творящего Начала Вселенной, проявляющего себя через множество индивидов-«игроков» разного психофизического уровня, масштаба и сроков жизни.

Совместима ли идея Творящего Начала Вселенной

с современной наукой и философией?

Уже много поколений учёных выросло в атмосфере материалистического понимания реальности, и некоторые коллеги считают теистические модели мироздания (в частности ту, что предлагается автором) мало совместимыми с наукой. Так ли это? Убедимся, что это не так, тем более, в контексте темы творчества, поскольку известные мыслители и учёные, в том числе и наши современники, имеют иную обоснованную точку зрения по этому вопросу. Претензии материалистической парадигмы на освобождение от мифологического сознания, на «объективность» знания, на строгость и однозначность научных понятий, на прозрачность мышления аргументированно проблематизируются ими.

Можно начать с результатов работы философов Томского университета ^[17], которые отмечают, что история культуры Запада традиционнопредставляется как прогрессирующий процесс эмансипации разума или демифологизации, как становление теоретического способа миропонимания – аналитического, рефлексивного освобождения от догм и предрассудков. Однако современность внесла существенные коррективы в такого рода прочтение истории Запада – уже начиная с Ницше, и на протяжении всего XX века в культуре и философии набирает силу «демифологизация демифологизации», как назвал эту тенденцию Дж. Ваттимо, то есть, такое понимание истории, в которой самадемифологизацияпредстаёт какмиф ^{[18, с. 48]}. Ещё раньше это заметили отечественные философы Н. А. Бердяев и И. А. Ильин. «Самые рациональные люди живут мифами. Самый рационализм есть один из мифов. Рациональная абстракция легко превращается в миф. Например, марксизм насыщен абстракциями, превращенными в мифы. Человеческое сознание подвижно, оно суживается или расширяется, оно сосредоточивается на одном или рассеивается. Средне-нормальное сознание есть одна из абстракций. Разум рационализма есть один из мифов. Якобы героизм и бесстрашие отказа от всякой веры в высший, духовный, божественный мир, от всяких утешений есть также один из мифов нашего времени, одно из самоутешений. Человек есть существо бессознательно хитрое и не вполне "нормальное", и он легко обманывает себя и других, более всего самого себя. Создание особенного мировоззрения, часто иллюзорного мировоззрения в зависимости от направленности сознания, имеет характер прагматический, которого не имеет познание истинной реальности» ^{[19, с. 15]}. А Ильин И. А. в работе ^{[20, с. 107-108]} убедительно показывает, что каждый человек неизбежно верующий, но далеко не всегда отдающий себе отчет, во что же он верит.

Борьба с мифом, характеризующая классическую, демифологизирующую рациональность, рассматривается как борьба с предрассудками, идолами познания, за построение неискаженной, не ангажированнойонтологии как «способа бытия смысла», как борьба со всевозможнымидеформациямиэталонного, априорного постижения бытия чистым разумом, как инстанции истинности, очевидности, ясности и самопонятности. Основа этого – не проблематизируемая вера в возможности субъективности возвыситься до единой метапозиции – до Всеобщности, как бы ни определялась последняя по содержанию. Кризисклассического идеала самопрозрачной субъективности, осмысляемого теперь в качестве «идеологемы европоцентризма», приводит и к пересмотру традиционных представлений о единой и единственной истории, об основании подлинного, неискаженного смысла бытия, что, очевидно, приближает такой постклассический подход к сюжетно-игровой полипозиционной картине мира ^[2-5], из которой, очевидно, следует отрицание метафизических претензий на обладание истиной, одной – для всех подряд, и развенчание идеалов самопрозрачности субъекта.

Эти не замечаемые натурализации можно рассмотреть в перспективе мифологического и идеологического аспектов любого дискурса. Новым поворотом темы становится осознаниенеизбежностидеформаций, привносимых мифологией и идеологией в недра любойонтологии, а невозможностьизбавиться от этих деформаций заставляет осмысливать меру и соразмерность тождественного и иного-себе, границы и трансформирующий потенциал рефлексивного, аналитического мышления, ведущего непрерывный диалог-поединок с поэтическим и синтезирующим разумом мифа. Но материалист не утруждает себя таким – по-настоящему рефлексивным – диалогом-поединком со своими собственными мифами, и это вполне естественно практически для любого исследователя – «в своём глазу и бревна не видишь», поэтому именно в этом самом фундаментальном деле – обнаружения власти малоосознаваемых мифов – мы можем помочь друг другу, как и всякие участники мировоззренческих диалогов с реальными оппонентами, которые отражены, например, в работах автора ^{[2, 21 и др.]}.

Глубинную связь научных концепций с мифологическими представлениями исследовали известные мыслители XX в. В работе «Диалектика мифа» Лосев А. Ф. приходит к выводу, что «как бы ни относиться к мифологии, всякаякритикаеё есть всегда только проповедь иной, новой мифологии» ^{[22, с. 162]}. Современный исследователь этой проблемы А. Косарев ^[23] показывает, что даже математическая форма научных абстракций не утрачивает окончательно своей связи с мифологией, – там, где прерывается цепочка доказательств, там начинается миф.

Ю. М. Дуплинская рассматривает один из самых фундаментальных мифов рационального мышления Новоевропейской культуры – отрицание Высшего Разума ^{[24, с. 69]}, который, по существу, противоречит всему пафосу и целям естествознания – открывать закономерности, которым просто неоткуда браться в бездуховной материи. Множество учёных просто не рефлексируют абсурдность этой ситуации и поэтому, естественно, нет «ответов на, казалось бы, самые элементарные вопросы: что такое энергия, электрон, притяжение? Кто заложил генетическую программу в первозданную клетку?».

Так что наука, несмотря на все заверения её адептов и на постоянно ведущуюся ими борьбу смифологией, никогда с нею не порывает и порвать не может, ибо она не может находиться вне культуры. Отсюда вытекает, что в основе всякого «знания» о природе, пусть даже самого точного, лежит своярелигиозная вера ^{[25, с. 570]}.

Поэтому справедлив вывод и отечественного философа С. Л. Франка: «Вся философия, осознавшая сама себя и свой предмет, – начиная от древних греческих мудрецов Гераклита, Сократа и Платона и кончая новейшей философией наших дней, – есть религиозная философия, отыскание и разумное обоснование духовных первооснов бытия» ^{[26, с. 10]}. Как бы продолжая эту тему, современный учёный и мыслитель В. В. Налимов приходит к тому, что философия не сможет осуществить свою миссию по осмыслению нового миропонимания, «оставаясь в изоляции от серьёзной науки, от искусства, от религии и мистических представлений» ^{[27, с. 92]}.

Не только философы, но выдающиеся физики прошлого столетия, лауреаты Нобелевской премии осознали необходимость в создании целостной духовно-психо-физической картины мира: «Нам с Бором показалось бы совершенной нелепостью, если бы мы вдруг запретили себе определённые проблемы или способы рассуждения прежней философии на том основании, что они не выражены на точном языке. … мне ничто не мешает снова задуматься над старыми проблемами, точно так же, как ничто не мешает прибегнуть к традиционному языку одной из старых религий» ^{[28, с. 323-324]}. Другой лауреат Фейнман утверждает: «Ньютонова картина мира столь же мифична, как и Птолемеева, а то, что мы считаем иначе – дело привычки. В самом деле, что это за “силы”, которые будто бы действуют в пустом пространстве на расстоянии, и чем они лучше, скажем, богов, предпринимающих некоторые периодические действия, позволяющие миру продолжать своё существование?» ^{[29, с. 476]}. А создатель Института физики высоких энергий, ректор Московского государственного университета (1977-1992), академик А. А. Логунов приходит к заключению, что: «наука и религия должны найти общий язык для плодотворного взаимодействия ради блага человечества» ^{[30, с. 236]}; «наука может входить в религию как составная часть» ^{[30, с. 91, 197]}, отмечая глубокую религиозность многих выдающихся учёных, которая имеет свои основания в «удивительной красоте законов природы», влекущих осознание «божественности бытия» ^{[30, с. 196]}.

Подводя итоги этого раздела, приведу ещё точку зрения известных современных отечественных философов по вопросу возрождения ведущей роли духовно-психических аспектов в целостной картине мира на новом витке спирали развития человеческой культуры.

«Предположение о существовании в Космосе иерар­хии сознаний, в том числе и намного превосходящих человеческий уровень, сегодня уже не кажется достоянием различных форм религи­озно-мистического мировоззрения, а воспринимается как вполне правдоподобная гипотеза, учитывая вступление человечества в эпоху антропокосмического поворота, связанного с поиском братьев по ра­зуму во Вселенной и признанием космического измерения в деятель­ности самого человека» ^{[31, с. 289]}.

«Граница между мифом и наукой, наукой и религией оказалась куда как менее прозрачной, чем это казалось ранее. Миф удивительным образом обнаружил эле­менты научности, а строгая наука – явные черты мифологии ^{[1, с.375]}.

«С уходом неолиберальной телеологии рынка и потребления, исчезает последний претендовавший на универсальность прогрессистский вектор глобальной истории, последняя закрытая утопия всеобщего спасения. Происходит своеобразный реванш топоса над хроносом. Соответственно, становится актуальной задача поиска иных оснований организации «хаоса» современности и создания иных категорий современной философской культуры, которые бы носили не реактивный, а проективный характер, моделировали бы открытие и плюриверсальные проекты будущего, а не просто пассивно описывали прошлое или настоящее посредством устаревших и контекстуально ограниченных понятий. Большинство философского этоса согласно с тем фактом, что исходная модель жесткого рационализма устарела и в философии наступил момент критического согласования гетерогенных данных, приведения в систему разнородных методологий, осмысления и проверки полученных результатов, выяснения сквозных понятий, обоснования фундаментальных принципов. Проблема продуктивных дискурсов из частного дела методологов становится сутью философского процесса современности. Поскольку ограниченность идеолого-рационалистического подхода не устраивает сообщество, то рамки дискурса раздвигаются: и в философию, и в культуру вносятся религиозные, мистические, мифологические, технократические и т. п. учения, материалы этнографии, психологии, археологии, литературоведения, искусства и т. д. – всей жизни, деятельности и переживаний человека» ^{[32, с. 4]} (курсив автора).

Приведённые доводы подтверждают научную правомерность предлагаемой автором целостной духовно-психофизической концепции реальности, где философские, научные и религиозные представления являются органичными аспектами этой мировоззренческой целостности, нашедшей своё отражение и выражение в комплексе базовых универсальных, сквозных категорий и системе принципов-постулатов сюжетно-игровой парадигмы ^[3-5], являющейся вариантом ответа на запрос времени, сформулированный выше в современных исследованиях отечественных и зарубежных философов и учёных.

Сюжетно-игровая концепция реальности

как онтологическая основа понимания креативности

В основе предлагаемой модели реальности лежит неопределимое до конца, вневременное Творящее Начало Вселенной, не имеющее формы и потому создающее все вещи, и называемое в разных духовных традициях Брахман, Дао, Абсолютное Сознание, Восприемница и Кормилица всего возникающего у Платона и т.д., признаваемое «в последовательно теистических разновидностях объективного идеа­лизма началом и концом мира» ^{[31, с. 42]}.

Сюжетно-игровая парадигма, основывается на представлении о том, что любые, как-то организованные, части реальности, элементы, являются индивидами с двуединой психо-физической природой и обладают субъектностью, то есть,имеют способность проявлять свою активность во взаимодействии: «Молекулы суть структурированные общества... и таковы же, по всей вероятности, отдельные электроны и протоны. Кристаллы суть структурированные общества» ^{[33, с. 42]}; «Атомы, т.е. основные элементы всякой действительности, суть живые элементарные существа, или то, что со времени Лейбница получило название монад» ^{[34, с. 30]}. Тогда всё происходящее в Мире является межсубъектным взаимодействием, то есть, игрой: «Игра начинается всякий раз, когда люди (как и любые другие субъекты – примечание автора) как-то пытаются взаимодействовать друг с другом» ^{[35, с. 4]}. Понятия индивид, игра, сюжет и сценарий в сюжетно-игровой концепции имеют категориальный статус и носят онтологический характер, поскольку лежат в основе представлений о бытии.

Миропроявление как становление, осуществление Бытия происходит исключительно через взаимодействие различных, в том числе, и разноуровневых частей и фрагментов Мира. И если бы в Мире не было таких взаимодействий, то в нём ничего не происходило бы, то есть, его самого просто не было бы! Естественно возникает вопрос, если всё проявленное есть «игра», то, что же будет «не игрой»? Это «небытие», в смысле восходящем к восточным философским традициям, как источник полноты бытия, как трансцендентное неопределимое творящее Начало Бытия, порождающее Космическую тотальную многоуровневую Игру. (См. рассуждения В. С. Стёпина о том, что «фундаментальными категориями и на Востоке, и на Западе является пара ”бытие-небытие“, но, если в античной культуре небытие означает отсутствие бытия, то в китайской традиции иное понимание – небытие есть источник и полнота бытия; их взаимодействие образует постоянный круговорот превращения бытия в небытие. Ключевое значение здесь имеет категория пустоты, которая является выражением небытия, но не как отсутствия вещей, а местом и условием их порождения» ^{[3, с. 31]}).

Таким образом, понятия сюжета и игры – именно философские, то есть, универсальные, раскрываемые в контексте целостного, единого бытия Мира ^[2-5]. Через них представимо любое явление, поэтому их всеобщность вполне сопоставима, к примеру, с универсализмом категории «материя». Как из материи в субстанциальной картине мира «соткана» вся реальность, так и в представленной концепции вся реальность соткана из сюжетно-игровой «материи»: «Любая деятельность всегда идёт в режиме игры, даже когда она таковой не является» – для кого-то другого ^{[10, с. 399]}.

В ряде современных научных концепций вводятся понятия, всё более близкие к сюжетно-игровому языку, например, в ситуационной семантике «ситуацией называется совокупность некоторых реальных, возможных или невозможных положений дел (states of affairs), существующих совместно или мыслимых как совместные» ^{[36, с. 148]}, то есть, по сути, сюжет, схватываемый или конструируемый индивидом (когнитивным агентом в этой концепции). Ситуации классифицируются когнитивным агентом в зависимости от «присутствия в их структуре определенных объектов, свойств и отношений, которые данный агент способен распознать» [Там же]. С одной стороны, авторы в духе сюжетно-игровой парадигмы маркируют ситуацию (сюжет) тем, кто её воспринимает, отказываясь от объективистского толкования «вопроса о том, существует ли какое-нибудь сущее "само по себе", вне возможности быть воспринятым каким бы то ни было когнитивным агентом, и если да, то существует ли у этого сущего какая-то определенная структура (иначе говоря, вопрос о "точке зрения Бога"), выходит за рамки ситуационной семантики и не рассматривается в ней» ^{[37, p. 239]}. А, с другой стороны, говорится о «почти полной неспособность ситуационной семантики отличить сам мир от его описания» ^{[36, с. 149]}, что уже подразумевает некую изживающую себя объективистскую позицию, что вызывает следующие возражения.

Действительно, разве «описание мира» («сценарий» в широком смысле с учётом его процессуальности) не является частью «самого мира», если рассматривать мир как духовно-психофизическое целое? Более того, это весьма существенная часть единой реальности, поскольку решающим образом влияет на её постоянно происходящее становление посредством попыток реализации всеми существами Вселенной (из каковых она и состоит) своих сценариев жизни, формируемых быстро и в основном автоматически (чтобы уцелеть в динамике событий) с помощью шаблонов, заложенных генетически и новых, формируемых с самого рождения. Этот процесс превращения сценариев в физическую реальность посредством взаимодействия всех её со-делателей стал одним из Принципов-Постулатов^{[2, 3]}сюжетно-игровой парадигмы, названный «зашнуровкой сценарного и сюжетного потоков через каждого индивида и соорганизация их в целостный Сюжетно-сценарный поток Универсума – в единую Коммунальную Реальность Космической Игры».

С позиций сюжетно-игровой парадигмы также переосмысливаются понятия «факта» и «истины», которые ситуационная семантика перестала рассматривать как «какие-то абстракции вроде предложений языка» и стала погружать в «конкретную ситуацию с конкретными пространственно-временными рамками и прочими параметрами» ^{[36, с. 151]}, то есть, по сути, приближаясь к понятию сюжета, воспринимаемого конкретным индивидом в определённой обстановке.

Так сюжетно-игровое моделирование органично соединяется с новой глобальной деятельностью человека и всё шире используется в научных и философских исследованиях, способствуя более креативному усвоению богатого наследия практической философии, в том числе восточной, и более глубокому постижению единства природы, вскрытию новых существенных связей между самыми разными областями знания.

В заключение этого раздела приведу два примера из собственной жизни в науке, ярко демонстрирующих прямую связь личностно воспринимаемой игровой онтологии с креативностью. С 1970 года автор посещал методологические семинары Г. П. Щедровицкого, выступал с докладами и как-то познакомил его со своей депонированной работой ^[38]. Прочитав её, он приглашает меня принимать участие в своих оргдеятельностных играх, трансформирующих мировоззрение огромных коллективов предприятий, учебных заведений и представителей целых отраслей производства и культуры. На одном из таких мероприятий с ним вступил в дискуссию убеждённый материалист, отрицающий возможность существования каких-либо духовных сущностей, на что Георгий Петрович ответил, что тогда он и будет тем, с кем себя отождествляет: «Если Вы считаете себя произошедшим от дерева, то и будете деревом!».

Другой эпизод произошёл в 1986 году, когда профессор А. Т. Шумилин, ведущий специалист по теории познания и теории творчества, заведующий кафедрой философии Симферопольского университета пригласил меня (с командой саратовских специалистов разного профиля, разрабатывающей новую инновационную технологию Проблемно-деловых игр ^{[39, 40, 2, с. 399-423]} для решения весьма актуальных в те времена социально-экономических проблем многих организаций) стать со-руководителем с ним VI Всесоюзного семинара по творчеству в форме Проблемно-деловой игры «Потенциал». Это мероприятие состоялось в Симферопольском университете в начале сентября 1986 года. Среди множества приглашённых известных учёных и философов был психолог и психотерапевт с мировым именем Владимир Леонидович Райков – автор открытия постгипнотической инерции. Он ввёл в науку новые теоретические концепции понимания гипноза и новые практические возможности его применения; считал, что гипноз есть одна из форм неосознаваемого переживания творчества. Им разработан также специальный метод самовнушения для мобилизации психики, который человек может использовать для своего саморазвития, творческой активности и лечения. Своё первое выступление он начал с вопроса участникам: «Кто из вас считает, что лишён всякой способности к рисованию?». Более половины аудитории подняли руки. – «Кто готов выйти к доске?» Вышел молодой участник семинара. – «Возьмите, пожалуйста, мел и попробуйте изобразить цветок!». Подопытный неумело изобразил нечто ужасное. «Хорошо!» – сказал Райков, глядя прямо в глаза молодому человеку резко и властно сказал – «Вы – Репин! Рисуйте цветок!». Секунда, и новоявленный художник, преобразившись на глазах, уверенно и размашисто сделал выразительный рисунок, подписав «И. Репин». «А теперь посмотрите на то, что Вы сделали!» – воскликнул Райков. Убедить молодого учёного, что он автор и второго рисунка, никому не удалось. Далее Райков продемонстрировал удивительные возможности своей технологии, раскрывая творческий потенциал присутствующих.

Резюмирую: осознание того, что ты не от «дерева», а являешься воплощением Творящего Начала Вселенной, – является решающим фактором креативности и самоопределения в потоке всех событий собственной жизни.

Определение и диагностика креативности

с сюжетно-игровой позиции

Понятие креативности (от лат. creatio – созидание) было введено американским психологом Э. П. Торренсом (1960-е годы) в процессе дальнейшей разработки концепции конвергентного и дивергентного мышления президента Американской психологической ассоциации Д. П. Гилфорда ^{[41, 42]}. Подконвергентным («сходящимся») мышлением понимается поиск единственного решения проблемы с помощью линейного, логического (дискурсивного) мышления. Такой тип мышления ассоциируется с тестом IQ уровня интеллекта и классическим методом преподавания. Под дивергентным («расходящимся») мышлением понимается «веерообразный» поиск по всем направлениям, часто приводящий к оригинальным решениям, нацеленный на поиск инновационных путей, нетрадиционных предложений, что использовалось автором идеи для создания тестов творческих способностей, где учитывались как число сформулированных испытуемым идей, так и степень их редкости по сравнению с ответами других испытуемых.

Именно этот аспект стал темой работ Торренса ^[43] по созданию тестов определения творческих способностей детей. На первом этапе тренировалось конвергентное мышление (по Гилфорду), где испытуемому предлагали вербальные зада­чи на решение анаграмм, где он должен был выделить единственно верную гипотезу и сформулировать правило, ведущее к решению проблемы. На следующем этапе испытуемому предлагали картинки, где он описывал все вероятные и невероятные обстоятельства, которые привели к ситуации, изобра­женной на картинке, и прогнозировал её возможные последствия. Затем испытуемому предлагали разные предметы и просили перечислить воз­можные способы их применения. Такой подход к тренингу спо­собностей позволяет освободить человека от заданных извне рамок, и он начинает мыслить творчески и нестандартно, по сути, играя разнообразными сюжетными формами. Креативность Торренс связывает со способ­ностью к обостренному восприятию недостатков, пробелов в знаниях, дисгармонии и т. д. Он считает, что творческий акт делится на восприятие проблемы, поиск реше­ния, возникновение и формулировку гипотез, проверку гипотез, их модификацию и нахождение результата, при этом идеальный тест должен проверять протекание всех указанных операций с помощью двенадцати тестов, сгруппированных в три серии: вер­бальную, изобразительную и звуковую, диагностирующие соответственно словесное творческое мышление, изобразительное творческое мышление и словесно-звуковое творческое мышление.

Петербургский психолог и педагог Елена Евгеньевна Туник ^[44] разработала набор тестов для изучения творческого мышления, используя модификацию тестов Гилфорда и Торренса, опираясь также на большой массив отечественных и зарубежных исследований по проблемам способностей, одаренности, творческого мышления.

Различными авторами были установлены у креативных субъектов следующие специфические способности: использование широких категорий, синтетичность восприятия окружающего и высокий уровень когнитивной гибкости. По сути, это умение понимать и образовывать метафоры, свободное ассоциирование смыслов, интерпретаций любого текста, картины, явления, что оказывается проявлением игрового отношения к любой реальности. Интересной особенностью креативной личности является также способность производить творческие продукты устойчивые во времени, раскрывающие новые стороны рассматриваемого предмета, и сочетающие в себе простоту и сложность, что обусловлено противоречивым сочетанием когнитивных и эмоциональных качеств. Это означает, что такой индивид близок к освобождению от неконтролируемой власти над его мышлением восьмого шаблона из выявленных автором девяти ^{[45, с. 97]}: «8. Невидение двуединства противоположностей – того, что заметил еще Чжуан-цзы в IV в. до н. э.: кто хочет иметь правильное без неправильного, порядок без хаоса, не понимает принципов неба и земли, он не знает, как вещи связаны друг с другом, то есть, что все антагонисты "растут" из общего корня – игрового бинера. "Мы можем сказать, что процесс соединяет свои стороны именно потому, что противопоставляет их; или что он их противопоставляет только благодаря тому, что соединяет" ^{[46, с. 22]}. По сути, к аналогичным идеям приходит С. Л. Франк ^{[47, с. 488]}, утверждая, что "истинный синтез" недостижим на пути "чистого разума", а только в виде "рационально не выразимого витания над противоположностями ", которое отнюдь не является простым колебательным движением между взаимопротиворечивыми крайностями. Вселенная представляет собой активное самовыражение разнообразных антагонистических полюсов: "Все противоположности входят как элементы в природу вещей и навсегда остаются там" ^{[33, с. 412]}».

У Гилфорда это качество отражено в трёх основных характеристиках творческой личности: оригинальности (представляющей собой способность предлагать свой, необычный способ мышления), чувствительности и интеграции. Последняя интерпретируется как способность одновременно учитывать и/или объединять несколько противоположных условий, предпосылок или принципов, что в игровом представлении реальности превращается в противоборство антагонистов, движущее развитие событий.

Ещё одной особенностью креативных индивидов является то, что они часто идентифицируют себя с другими личностями и легко меняют роли, что, очевидно, означает их готовность к сюжетно-игровому восприятию мира – с позиций актёра, сценариста, режиссёра.

Психологи установили также, что высокоинтеллектуальные дети равнялись на достижения, стандарты, нормы взрослых, а высоко креативные предпочитали особые достижения, отличающиеся от общепринятых, проявляя конфликтность, мятежность, бунтарство. Креативные дети любят фантазии и юмор, проявляя его в ответах при исследовании неструктурированной ситуации, предпочитают идти в новых направлениях.

Заключение

Резюмируя этот краткий выборочный экскурс на тему креативности с сюжетно-игровой позиции, можно прийти к выводу, что, как в обучении, так и в любой продуктивной деятельности, необходимо соблюдать баланс между следованием шаблонам – «правилам игр» природы и общества, с одной стороны, и оригинальным, творческим поведением с другой.

При этом очень важно, что если обучающиеся воспринимают основные положения сюжетно-игровой мировоззренческой парадигмы, то поиск оригинальных вариантов решения той или иной проблемы становится более эффективным, так как новый взгляд, взгляд со стороны и даже с разных сторон, становится не просто формальным интеллектуальным приёмом, пусть даже хорошо усвоенным, а внутренне присущей, имманентной движущей силой мысли.

Автор, во время проводимых им учебных занятий и лекций ставит себе цель не столько транслирование материала по программе в заложенных в ней рамках, сколько вовлечение обучаемых в процесс рождения мысли на любую тему – от математики до философии и практических проблем жизни. Лучше не спешить демонстрировать своё знание, к примеру, доказательства теоремы, а подводить студентов к собственным его открытиям, предоставляя возможность тому, кто нашёл нужную последовательность аргументов, самому продолжить у доски эту часть лекции. Хороший настрой и урок такого гармоничного баланса логики и спонтанности мышления дают сюжеты задач из работ автора ^{[48, 49]}, которые можно использовать в процессе занятия по любой дисциплине как передышку в виде увлекательного тренинга креативности с одновременным освоением методов аналитического мышления. Введению слушателей в творческое состояние помогает также собственное непринуждённое поведение лектора и подходящий к конкретной ситуации юмор, являющийся одним из типичных аспектов креативности.