Коротахский колпак в свете новых эпиграфических данных

УДК 930.271+94(470.6)

В 70-х годах XX века в ходе исследования башнеобразного склепа XV–XVIII вв. в ауле Коротах историко-географической области Малхиста (Итум-Калинский район ЧР) был обнаружен головной убор, являющийся объектом исследования в данной публикации ^{[1, с. 95; 2, с. 208]}. Предмет, ныне хранящийся в числе экспонатов Национального музея ЧР, впервые был введен в научный оборот в 1977 году Р. А. Даутовой и в последующем упоминался в статьях неоднократно [3–6]. З. Д. Доде и Р. А. Даутова также определили хронологические рамки изготовления убора. «Сама шапка, – отмечают авторы, – была сшита из бархата темно-вишневого цвета с орнаментом, вытканным золотыми нитями; такие ткани изготавливали в итальянских ткацких центрах в XV – середине XVI в. Это указывает на нижнюю дату головного убора – не ранее XV в., что подтверждается находками аналогичных тканей в синхронных северокавказских памятниках (Белореченский, Зарагиж, Сатайи-Обау)» ^{[2, с. 208]}.

Согласно результатам радиокарбонного датирования, осуществленного в Центре изотопных исследований университета Джорджии (США), время изготовления самой ткани с вероятностью в 95,4% определено в рамках 1430–1480 гг. ^{[2, с. 209]} Ранее З. В. Доде уже указывала на то, что в регион подобные ткани, изготовление которых начинается в XV в. «в итальянских ткацких центрах», могли попасть в промежутке XV – сер. XVI в. «при обмене или в качестве даров, жалованья или трофеев» ^{[4, с. 62]}. Кроме того, З. В. Доде и Р. А. Даутова полагают, что еще до появления в горах Северного Кавказа «золотоузорный бархат был использован для церковной вышивки» ^{[2, с. 208]}. При этом А. С. Петров предположил вероятность связи убора с Грузией. Наконец, по мнению исследователей, ткань, из которой изготовлен убор, была трофеем местного населения, которое «не испытывало благоговение перед христианскими святынями» ^{[2, с. 208]}. В этом взгляде З. В. Доде соглашается с Р. А. Даутовой и Х. М. Мамаевым, утверждаясь во мнении, что «горцы действительно не испытывали благоговения перед христианскими святынями» ^{[4, с. 64]}.

Предполагая о связи местного населения с генуэзскими торговыми факториями, З. В. Доде все же считает маловероятным появление ткани в регионе вследствие мирных сношений с итальянцами. Более того, исследователь считает, что фрагмент ткани, использованный для изготовления колпака, намеренно был вырезан с повреждением изображений фигур архангелов и нимба Христа ^{[4, с. 61, 63]}.

При ознакомлении с рассматриваемым экспонатом, мы заинтересовались происхождением и семантикой сохранившейся части надписи на колпаке, надеясь, что это позволит продвинуться в вопросе путей появления убора в горах Чечни. Ранее Р. А. Даутова и Х. М. Мамаев уже обращали внимание на остатки неизвестной надписи на колпаке ^{[3, с. 31–32]}, хотя эта тема нигде и, по-видимому, никем больше не развивается.

Предположив, что надпись представляет собой пример средневекового грузинского письма, имея в виду также вышеприведенное мнение А. С. Петрова, мы обратились к ассоциированному профессору Государственного университета имени Илии Чавчавадзе (Тбилиси, Грузия) Темо Джоджуа. Изучив вышивку на головном уборе, исследователь идентифицировал в ней грузиноязычную надпись, составленную курсивом, шрифтом асомтаврули, датируемую, по мнению ученого, приблизительно XIII–XIV вв. (в нашем случае – XV в.). Более того, Т. Джоджуа высказал мнение, что «автор надписи выписал старогрузинский текст из старых книг более поздним шрифтом». В надписи отсутствует начало и конец, ясно читается лишь одно слово («ქაჩისსა»), остальная часть – восстановлена Т. Джоджуа по опыту работы с подобными текстами. В итоге исследователь предлагает следующий вариант изначального двухстрочного текста: «1. [ს(უ)ლსა] ქაჩისსა 2. [შ(ეუნდვე)ნ] ღ(მერთმა)ნ, ა[(მე)ნ]». В переводе: «Упокой его человеческую душу, Боже. Аминь».

Таким образом, мы имеем пример надписи шрифтом асомтаврули, где ясно определяется одно старогрузинское слово (человек) и приблизительно восстанавливается остальная часть. В любом случае, с учетом новых данных, возникает ряд вопросов.

Прежде всего хочется выразить обеспокоенность в связи с тем, что в публикации Эрика Пауэлла в журнале Института археологии США «Археология» (№3, 2015), где автор ссылается и цитирует З. В. Доде, коротахская находка представлена как предмет из монгольского захоронения (“Mongol burials”), изъятый ранее из «русских церквей» (“Russian churches”). Носителем головного убора был назван «монгольский воин», который, «надев на битву перевернутый христианский мотив, возможно, думал, что нейтрализует эту угрозу» ^[6]. Судя по представленной в журнале фотографии убора и факту исследования предмета в Центре изотопных исследований университета Джорджии (США), Э. Пауэл действительно получил информацию от З. В. Доде. Если это верно, то нам не совсем ясно, что послужило основанием для представления предмета, – обнаруженного в чеченском родовом склепе (в самой высокогорной области республики – Малхисте) и снабженного старогрузинским текстом, так еще и сшитого, если прислушаться ко мнению авторов, с пренебрежением к семантике христианских символов, – в качестве «монгольского» артефакта, «изъятого из русских церквей» (т. е. сшитого православными русскими?). Вызывает огорчение, что при освещении археологической находки в международных ресурсах игнорируется не только происхождение находки, но и упоминание конкретного региона, где предмет был обнаружен.

В свете вышесказанного у нас имеется альтернативная версия, которая, между тем, не заявляется нами в качестве однозначно верной. Между тем, принимая во внимание генуэзское происхождение ткани, для нее очевиден переходный этап, поскольку текст на асомтаврули демонстрирует религиозную семантику, а значит – перед тем, как оказаться во владении погребенного в Коротахе, на ткань была нанесена надпись на старогрузинском языке. Лишь затем она была использована для изготовления из нее колпака. В таком случае, насколько резонно было закупать итальянскую ткань в целях нанесения на нее священных текстов на грузинском языке, а затем хранить, не используя для изготовления конкретного убора или одежды, дожидаясь, когда она окажется трофеем в приграничной и культурно подверженной Грузии Малхисте? Если основная версия склоняет к тому, что бархат был куплен либо попал в руки погребенного вследствие платы или в качестве трофея, и лишь затем подвергся обработке для изготовления колпака, то она нам представляется нелогичной на фоне идентификации на ней надписи на асомтаврули. С другой стороны, это не разъясняет то, что изображения на шапке фрагментированы и находятся в перевернутом положении, оставляя этот вопрос в некоторой степени открытым.

Как бы то ни было, нельзя игнорировать распространенность грузинской письменности в Аргунском ущелье, тем более, когда речь идет о XV–XVI вв. За последнее время и ранее в пределах Аргунского ущелья был обнаружен целый ряд эпиграфических памятников. В их числе – надпись на камне башни в ауле Кешта (Зумсой; шрифтами асомтаврули и нусхури); на каменном блоке из аула Баулой (Терлой; шрифты асомтаврули-мргловани и нусхури) ^{[7, с. 343, 345; 8, с. 226–229; 9, с. 12–13]}; на каменном блоке башни аула Элд-Пха (Терлой; шрифт асомтаврули); в ауле Кейшта (Мулкъой; шрифты асомтаврули и нусхури) ^{[7, с. 343, 345]}; на стеле в ауле Кхенах (Терлой; шрифтами мхедрули, асомтаврули-мргловани, нусхахуцури) ^{[10, с. 64–66]}; кубок, две миски и деревянный бокал из погребений аула Цой-Педе (Малхиста; два первых предмета – шрифты асомтаврули) ^{[7, с. 344, 345; 11, с. 334–336]}; на каменном блоке башни № 1 в ауле Цой-Педе (Малхиста; шрифтом асомтаврули) ^{[7, с. 343–345; 12, с. 88–89]} и т. д.

Результаты радиоуглеродного анализа бокала и чашки из культовых сооружений Цой-Педе показывают, что в XIV веке в горах Чечни широко употребляется древнегрузинская письменность, включая шрифт асомтаврули, к тому времени уже вытесненный в самой Грузии ^{[9, с. 12–13; 13, с. 68–69]}. Напомним, что грузинский источник 1310 года сообщает о церкви народа «Нахче» (эндоним чеченцев), находящейся под патронажем грузинской церкви ^{[14, с. 50; 15, с. 76–77]}. В годы правления Георгия Блистательного (1318–1346) культурное влияние Грузии на Чечню только усилилось: сюда направляют «строителей крепостей и монастырей» ^{[14, с. 47, 50; 16, с. 145]}. Во второй половине столетия ситуация, по-видимому, не меняется. «Первоначально, – пишет Вахушти Багратиони, – говорит Теймураз, кистины, глигвы и дзурдзуки (предки чеченцев и ингушей. – З. Т.) говорили по-грузински и были христианами. И лезгины были христианами и сохраняли язык грузинский до нашествия Темур-ленга, который, покорив их, то лестью, то угрозами совратил в магометанство и назначил им мулл из арабов … однако царь Александр (1414–1442) успел изгнать арабских мулл из Лезгистана и привести страну в прежнее состояние (текст выделен нами. – З. Т.)» ^{[14, с. 51–52]}. К 1431 году Александру удалось захватить область Лори в Армении ^{[17, c. 302; 18, c. 131–132]}, к 1437 году им покорены Гянджа, Ширван и Дербент ^{[14, c. 54]}. Таким образом, уже ко второй трети – середине XV века, оправившись от разрушительных последствий походов Тимура, грузинское влияние в регионе вновь было на пике. Причем, по мнению А. И. Шавхелишвили, в той или иной мере оно ощущалось в нагорье Чечни «вплоть до XVI века» ^{[16, с. 132]}.

В этой связи внимание привлекает крест грузинского образца с выемкой для иконы, стоявший у входа в Аргунское ущелье на месте бывшей русской крепости Воздвиженской, названной в его честь ^{[19, с. 7; 20]}. Весьма маловероятно, чтобы данный объект пережил нашествие Тимура, уничтожавшего в Чечне «все церкви и капища» ^{[21, с. 123, 183; 22, с. 89]}. Скорее всего, крест, ранее привлекший внимание академика В. Ф Миллера, установлен как раз таки в XV веке. Кроме того, вышеупомянутый блок камня башни в ауле Кешта (Зумса) с текстом шрифтами асомтаврули и нусхури, возможно, также датируется XV веком: согласно преданию, сам аул был возведен из обломков комплекса, разрушенного Тимуром в 1395 году ^{[23, с. 28]}. На это также косвенно указывает арочный камень, вмонтированный в глухую стену жилой башни аула почти у основания, что говорит о его вторичном использовании, притом не по назначению (сфотографирован нами в 2019 году).

Итак, с учетом результатов радиоуглеродного анализа эпиграфических памятников (конец XIII – XIV в.), результатов радиокарбонного датирования исследуемого убора (1430–1480 гг.), распространенности старогрузинской письменности и культурного влияния Грузии в регионе в XIV–XV вв., отмечая расположение аула Коротах у самой границы с Грузией, а также принимая во внимание все перечисленные выше факты, нам представляется весьма сомнительным «трофейное» происхождение коротахской находки. В рассматриваемый период горная Чечня и Грузия скорее выступают в роли стратегических союзников (на фоне непрекращающихся угроз с севера и юга от татар, туркмен и т. д.) с серьезным взаимным влиянием на приграничной полосе.

Таким образом, нам видится, что ситуация с коротахским колпаком (искажение рисунка ткани), скорее всего, имеет более банальное объяснение: ритуальное, но не трепетное отношение местных к ткани и символам на ней (перед шитьем колпака, если его изготовили чеченцы), либо убор был сшит в Грузии, а срез части изображения объясняется простыми техническими причинами и/или неграмотностью исполнителя (швеи).

Коротахская шапка с вышивкой-надписью ^{[2, с. 210]}