Историческая политика российских коммунистов на современном этапе

Тимшина Екатерина Леонидовна кандидат исторических наук доцент, кафедра языковой подготовки кадров государственного управления, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации 119571, Россия, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 82 стр.1 Timshina Ekaterina Leonidovna PhD in History Associate professor, Department of Linguistics for State Administration Personnel, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation 119571, Russia, g. Moscow, ul. Prospekt Vernadskogo, 82 str.1 k.timshina@yandex.ru Другие публикации этого автора

Единые оценки и трактовки значимых исторических событий уже давно стали для массовых политических движений, особенно представляющих крайние фланги политического спектра, одной из основных составляющих идеологии, благодаря им создаётся уникальная партийная идентичность, происходит привлечение новых сторонников, разделяющих представления партии. Последние годы дали много примеров, в том числе и в странах Восточной Европы, когда партийные представления о прошлом, ещё недавно казавшиеся профессиональным историкам скопищем мифов, в которых эмоциональность, упрощения и избирательность используемых фактов заменяли методы научного анализа, после прихода к власти прочно становились частью государственной политики, а в последствии успешно закреплялись и в массовой коллективной памяти.

На особенности восприятия исторических событий в индивидуальной и коллективной памяти указывал в своих статьях М. Хальбвакс ещё в середине XX в., но основная волна исследований по данной проблематике появляется уже в 1970-х гг , когда в трудах Ж. Ле Гоффа, П. Хаттона, П. Нора, А. Ассман и П. Бурдье ^[1-6] были заложены методологические и практические основы изучения феномена исторической памяти. В нашей стране междисциплинарное изучение исторической политики и культуры памяти произошло уже после распада Советского Союза. В центре внимания исследователей (А. И. Миллер, Г. А. Бордюгов, О. И. Малинова, Н. Е. Копосов и др.) были проблемы выработки государственной исторической политики в Российской Федерации, а так же феномен «войн памяти», охвативший страны, входившие ранее в социалистический блок и некоторые республики бывшего СССР ^[7-13]. Деятельность российских политических партий в качестве акторов исторической политики часто оставалась на периферии внимания исследователей, однако в последние годы можно отметить рост интереса и к этому аспекту.

За три десятка лет существования Российской Федерации как суверенного государства основные политические партии страны выработали собственное видение исторической памяти, в их числе и представители левого коммунистического фланга. Целью данной статьи является исследование отношения современных российских коммунистов к ключевым событиям истории, выявление особенностей их партийной исторической политики, сравнение подходов с другими политическими партиями и нарративами советской эпохи.

На момент распада СССР коммунисты имели определенное преимущество перед новыми партиями: они обладали большим пластом хорошо разработанного советского нарратива, закрепленного в массовом сознании общества, однако он не всегда подходил под новые реалии и не отвечал на критические выпады оппонентов, что побудило Коммунистическую партию Российской Федерации искать новые смыслы.

В 1990-х гг. КПРФ как преемник Коммунистической партии Советского Союза активно использовала уже сложившиеся образы: коммунистическая символика, ключевые даты советской эпохи (особенно 1 мая и 7 ноября) использовались для сбора и мобилизации сторонников, однако уже в это время начинается переоценка наследия СССР в идеологии и выработка партией собственных взглядов. В 2000-х гг. происходит оформление основных исторических тезисов партии, они формулируются в трудах лидера КПРФ Г. А. Зюганова и закрепляются в Программе партии (раздел «Уроки истории и пути спасения Отечества») ^[13].

Как и большинство политических партий России, КПРФ практически не погружается в историю ранее чем начало XX в., досоветский период рассматривается исключительно в контексте обсуждения современными политиками причин революционных потрясений 1917 г. Наиболее значимым отступлением от этого принципа для КПРФ является дискуссия вокруг праздника День народного единства, учрежденного в 2004 г. Выбранная дата праздника (4 ноября) была приурочена к взятию воинами народного ополчения под предводительством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского штурмом Китай-города. По мнению представителей КПРФ, целью создания новой «красной даты» было не увековечивание памяти героев Смутного времени, а стирание памяти о годовщине Октябрьской революции, дата которой перестала быть выходным днём. С момента учреждения Дня народного единства коммунисты последовательно критиковали государственную историческую политику за попытки уничтожения коллективной памяти о революции, кроме того, указывали на ошибочность выбранной даты: «7 ноября это святой день, день революции, это историческая дата. Инициаторы этого праздника (Дня народного единства 4 ноября) историческую подоплёку не подвели и даже день не смогли выбрать. Взятие Кремля (Мининым и Пожарским) было тоже седьмого числа, так что седьмого надо праздновать и день единения, и годовщину революции…» (из выступления члена президиума КПРФ В. Ф. Рашкина) ^[14].

Последние годы существования Российской империи занимают значимое место в представлении о прошлом КПРФ, так как объясняют причину революционных потрясений 1917 г. Коммунисты противодействуют другим акторам исторической политики (особенно критикуется позиция государственной власти в части увековечивания памяти) по превозношению ряда государственных деятелей поздней империи. В центре критики предсказуемо оказывается фигура последнего императора Николая II. Именно его нерешительность, некомпетентность и ошибочные политические решения коммунисты считают одними из значимых причин падения монархии. Для характеристики последнего императора в СМИ и интернет-ресурсах КПРФ часто используют унаследованный из советских нарративов эпитет «кровавый». Яркая и негативная оценка монарха подкрепляется на сайте КПРФ как мнениями профессиональных историков, так художественными средствами: сатирическими изображениями, цитатами из критических произведений современников. Наиболее часто приводятся выдержки из пророческого стихотворения 1907 г. К. Д. Бальмонта «Наш царь» («Кто начал царствовать – Ходынкой, тот кончит – встав на эшафот»).

Если в целом среди современных политических партий отношение к образу Николая II радикально от позиции КПРФ не отличается, даже «Родина» и ЛДПР, видящие в Российской империи определенный идеал государства, скептически оценивают политические и управленческие таланты последнего императора, то по отношению к его современникам позиция коммунистов имеет значительные отличия. Большинство российских политиков нашего времени в качестве идеалов государственного деятеля приводят глав кабинета министров С. Ю. Витте и П. А. Столыпина, считая что благодаря их деятельности существовала возможность эволюционного преобразования Российской империи. Представители КПРФ, считающие, что революция стала логичным итогом государственной политики, дают обоим премьер-министрам отрицательную оценку, находя и их вину в кризисе поздней империи: политика С. Ю. Витте привела Россию к пагубной зависимости от мирового финансового капитала, результат деятельности П. А. Столыпина – провал аграрной реформы и модернизации сельского хозяйства, распад крестьянской общины и жестокое подавление народных протестов ^[15-16].

В советской историографии тема революционных событий 1917 г. была одной из наиболее проработанной. КПРФ в отношении к Февральской революции продемонстрировала значительную модернизацию советской характеристики, особенно в части её результатов, хотя в прямую и не заявляла об этом. В нарративах советской эпохи основными причинами Февральской революции назывались накопление социально-экономических проблем (нерешённость аграрного, национального и рабочего вопросов) и необходимость демократизации власти. Большевистская партия и её активная деятельность в рабочей и крестьянской среде считались одной из движущих сил революции. Современные коммунисты в целом продолжили поддерживать эти тезисы, хотя и более скромно оценивали участие большевиков в её подготовке. Д. Г. Новиков (заместитель Председателя ЦК КПРФ), выступая на круглом столе в 2017 г., заявил «Февральская, и Октябрьская революции были закономерны и неизбежны. Ведь к началу ХХ века Россия представляла собой клубок острейших противоречий. Один из самых острых вопросов – аграрный, крестьянский. В деревне жило 90 процентов населения страны. Строй жизни там оставался полукрепостническим. <…> Аграрное перенаселение также порождало предпосылки для социального взрыва. Наряду с земельным нерешенными оставались также национальный и рабочий вопросы» ^[17].

В современном обществе, в том числе и в партийных дискурсах, после череды «цветных» революций в разных частях света (под термином обычно понимается участие США и стран Западной Европы в организации народных выступлений, направленных на смену власти в стране) распространилось мнение, что Февральская или Октябрьская революция является примером такого события. Особенно такая точка зрения распространена в патриотических кругах, например из политических партий её высказывали представители ЛДПР и «Родины». Характеристика свержения монархии как «цветной революции» оказала влияние и на современных коммунистов, они большее внимание, чем было принято в нарративах советской эпохи, уделяют проблематике заговорщицкого происхождения Февральской революции. Д. Г. Новиков отмечал, что в ней присутствовали черты переворота и «цветной революции», инспирированной извне ^[17]. Лидер КПРФ Г. А. Зюганов, отвечая оппонентам на тезис об «октябрьском перевороте», отмечал, что заговорщицкие методы были свойственными исключительно деятелям Временного правительства, а не большевикам, а накануне Февральской революции отмечалось значительное число заговоров, в которые были вовлечены многие деятели буржуазной революции ^[18].

Главным отличием от советской историографии является отношение к результатам Февральской революции. Советские историки констатировали её незавершенность, в части решения социально-экономических проблем, и обращение её результатов на пользу буржуазному классу, но отмечали важность перехода от монархии к демократическому устройству (постфевральская Россия называлась «самой свободной из всех воюющих стран») и считали буржуазную революцию последней ступенью перед революцией социалистической. Cовременные коммунисты же переносят негатив с самодержавия на политические силы, пришедшие в власти в составе Временного правительства: «Подлинной катастрофой в те дни стало не крушение монархической власти, утратившей управленческую прозорливость и политическую волю, а вместе с ними – и авторитет в обществе. Подлинной катастрофой стало то, что Февральская революция привела к власти либеральные силы, оторванные от народа не в меньшей степени, чем поверженная монархия» ^[17]. На модификацию взглядов оказала влияние параллель между событиями последних десятилетий, когда после крушения советской системы к власти пришло либеральное правительство, ставшее главным оппонентом КПРФ.

Негативные оценки Временного правительства помогают объяснить необходимость Великой Октябрьской социалистической революции (КПРФ продолжает использование исключительно советского названия, хотя официальное наименование события в государственных нарративах с 2005 г. «Октябрьская революция», при этом принятый в СССР термин «Февральская буржуазно-демократическая революция» на коммунистических медиаресурсах практически не используется). Некомпетентность Временного правительства и гибельность его политики для страны становится центральным объяснением для прихода большевиков к власти: они – спасители государства, оказавшегося на грани катастрофы. «Приходит буржуазное Временное правительство либералов. Такие же болтуны, не способные решить ни одной проблемы. <…> Партия большевиков во главе с Лениным, по сути дела, спасла страну, охваченную анархией и распадавшуюся на глазах» ^[17]. Аналогичная оценка закреплена и в Программе партии: «Великая Октябрьская социалистическая революция была для России единственным реальным шансом национального самосохранения в обстановке военного, политического и экономического краха, распада страны и полной недееспособности правящего буржуазно-помещичьего блока» ^[13]. Хотя при описании Октябрьской революции используются формулировки, выработанные советскими идеологами, произошло смещение акцентов: вместо социалистической революции как результата классовой борьбы и смены общественно-экономических формаций главный упор делается на спасении государства, попавшего в беду. Такая формула позволяет проводить универсальные параллели с современностью, избегая идеологических клише, отпугивающих избирателя возвратом в прошлое.

Противопоставление Февральской и Октябрьской революции в нарративах КПРФ делает невозможным для партии принятие концепции Великой русской революции 1917-1921 гг. Идея объединения событий революций и гражданской войны в одном определении активно обсуждается историками и политиками последние годы после его использования в проекте единого учебника по истории, подготовленной под руководством академика А. О. Чубарьяна в 2013 г. ^{[19, с. 40]}.

Если коммунисты считают Октябрьскую революцию одним из центральных событий российской и мировой истории, то последующие события партия упоминает значительно реже. В отличие от произведений советской эпохи годы Гражданской войны не занимают центрального положения в исторической концепции партии, например, в Программе партии это событие не упоминается. Партия избегает давать оценки междоусобной войне, даже победа над иностранной интервенцией не часто используется в партийных нарративах. Обычно применяется обобщение, что благодаря твердой и бескомпромиссной позиции большевиков удалось сохранить страну.

Если в советской исторической политике «мифом основания» являлась Великая Октябрьская революция и последовавшая Гражданская война, в результате которых и родилось советское государство, то для КПРФ характерен перенос внимания на Победу в Великой Отечественной войне. Как и «партия власти», КПРФ считает это событие центральным и наиболее часто упоминает в своих нарративах. Главным отличием в позиции двух крупнейших партий является отношение к личности И. В. Сталина. Активное использование Великой Отечественной войны в символической и исторической политике современной России должно было привести к выработке позиции государственной элиты к ключевым историческим личностям эпохи, однако этого не произошло, единороссы не сумели сформулировать единого и последовательного отношения к И. В. Сталину, ни найти ему место в церемониалах в честь Победы, делая акцент на «подвиге народа». Для КПРФ же «Генералиссимус Сталин — имя великой Победы над черным злом нацизма» ^[20], без которого победа в мировой войне не была бы достигнута.

Время правления И. В. Сталина КПРФ определяет как «золотой век» российской истории, время максимального прогресса во все областях, к повторению которого необходимо стремиться. Если переход центрального места в исторических построениях КПРФ от Октябрьской революции к Победе в Великой Отечественной войне можно с определенными оговорками считать развитием советской исторической политики – с каждым годом до момента распада СССР место Победы в официальной идеологии увеличивалось, то в оценке личности И. В. Сталина из-за противоречивости советского нарратива, партии пришлось вырабатывать новые подходы. В противовес либеральной критике со стороны государства в 1990-е гг. коммунисты сформировали собственное представление об образе советского вождя и времени его правления.

В нарративах КПРФ И. В. Сталин представляется «строителем державы», «великим государственником», собирателем «семьи народов», руководителем, «восстанавливающим российскую духовно-государственную традицию» ^[21]. В произведениях Г. А. Зюганова и других руководителей коммунистов И. В. Сталин приобрел мифические черты, он предстает идеальным руководителем, наделённым даром предвидения, великим учителем и практиком государственного управления, чьи теория и опыт применимы и сейчас. В рамках мифологизации образа происходят и преувеличения, по отдельным своим компонентам превосходящие по масштабам даже панегирики времён «культа личности». Ко времени Сталина переносится ряд социальных достижений эпохи «застоя». В части внутренней политики «вождь народов» приобретает черты русского националиста, противостоящего, в том числе и своим однопартийцам: («Сталин последовательно взламывал пласты русофобии, которые образовались не только после Октября, но и за два предыдущих столетия — еще со времен бироновщины. И делал это не без присущей ему символичности. «Я сказал как-то Ленину, — передают очевидцы его слова, — самый лучший народ — русский народ, самая советская нация» ^[21]). Сталину приписываются и реализация во внешней политике доктрины панславизма, прекращение гонений на церковь и создание нового «патриотизма» внутри страны. Если для своих современников «вождь народов» был идеалом коммуниста вокруг чего и строился «культ личности», то в образе КПРФ происходит размывание коммунистического начала: Сталин предстает образцом «справедливого и мудрого правителя», продолжателя идей и начинаний Российской империи. К главным достижениям И. В. Сталина КПРФ в своей программе относит выход страны на качественно новый уровень развития, масштабную индустриализацию, коллективизацию, «культурную революцию», победу в Великой Отечественной войне и быстрое послевоенное восстановление экономики ^[13].

После развенчания «культа личности» образ И. В. Сталина оказался крайне уязвим для критики за политику масштабных политических репрессий, разоблачение, которых становится элементом государственной исторической политики в позднем СССР и в 1990-е гг. Для сохранения и продвижения образа И. В. Сталина, создаваемого КПРФ, крайне важно преодолеть сложившуюся мифологему о «большом терроре». Термины «сталинские репрессии», «государственный террор», «политические репрессии» или не используются в партийных нарративах или употребляются с использованием лексических оборотов, ставящих событие под сомнение. Вместо термина «репрессии» часто употребляются более нейтральные «отдельные нарушения» или «перегибы», например в программе партии в качестве описания явления используется оборот «нарушения социалистической законности 30-х и 40-х гг., которые были решительно осуждены партией» ^[13].

Критику сложившегося в коллективной памяти общества образа сталинских репрессий КПРФ развивает по нескольким направлениям.

Сомнение в преследовании невиновных и количестве осужденных по политическим причинам. КПРФ негативно расценивает обвинения в осуждении в ходе сталинских репрессий миллионов или десятков миллионов людей: лидер КПРФ Г. А. Зюганов утверждает о 800 тыс. расстрелянных и около 4 млн осужденных по политическим статьям, при этом большинство из них были виновны и суждены справедливо ^[21].

Необходимость репрессий. Г. А. Зюганов указывает, что «в этот предвоенный, военный и послевоенный периоды, в беспримерной по накалу борьбе, у Сталина не было иного выбора, кроме как проводить жесткую, направленную на укрепление порядка и дисциплины политику, твердо и решительно пресекать все действия, расшатывающие государство» ^{[22, с. 53]}. По материалам публикаций КПРФ необходимость репрессий объясняется, не только подготовкой к мировой войне, но и предотвращением внутренних катастрофических событий: попытки государственного переворота и, как следствие, начала новой гражданской войны ^[23-25] (наличие заговоров в партийной и военной среде современные коммунистические авторы считают доказанными).

Критика личной ответственности И. В. Сталина. По мнению сторонников КПРФ, ответственность за перегибы, допущенные при выявлении «врагов народа» лежит на руководителях органов правопорядка и государственной безопасности, которые неправильно понимали интересы службы, превышали свои полномочия, за что и были cправедливо наказаны. «Он [Сталин] не только не склонял к перегибам тех, чьей обязанностью было обеспечивать правопорядок в стране, но и жестко спрашивал с них за необоснованное «рвение», стоившее жизни или свободы невиновным» ^[21].

Если в советской государственной исторической политике, в том числе и в период «культа личности», главенствовал образ В. И. Ленина, то в коллективной памяти современной КПРФ происходит смещение приоритетов в пользу Сталина, хотя и сохраняются комплиментарные оценки Ленина как идеолога, лидера революции и спасителя государства в 1917 г. Образ Сталина обычно противопоставляется всем последующим руководителям СССР. Если в первые годы после распада Советского Союза основная критика российских коммунистов была направлена в адрес М. С. Горбачева и других «архитекторов перестройки», необдуманными экспериментами приведших страну к гибели, то постепенно в исторических взглядах КПРФ закрепился тезис о трёх этапах упадка советской системы, соответственно хрущёвская оттепель, брежневский застой и горбачёвская перестройка.

Началом конца «золотого века» в представлении коммунистов становится «десталинизация». Процесс, инициированный как противниками внутри партии, так и врагами внешними («Тело вождя еще не успело остыть в Мавзолее, как его преемники уже круто развернули вспять политический курс. Весь «цивилизованный» Запад громко приветствовал этот маневр, скромно умалчивая о том, каких трудов он стоил его политикам, дипломатам, спецслужбам и «агентам влияния» ^[21]), привел к ослаблению партии, теоретическому застою и неспособности оперативно реагировать на изменения. Кроме того, «к правящей партии присосалось немало чуждых элементов, безыдейных карьеристов и приспособленцев. Недооценка опасности происходивших процессов, монополия на власть и на идеологию, перерождение части партийных лидеров ввергли КПСС в состояние “зазнавшейся партии”. Всё глубже становился отрыв её руководителей от миллионов коммунистов, от трудящихся. Эти носители мелкобуржуазной идеологии всегда представляли для социализма особую опасность» ^[13].

Финалом разрушения системы становится политика Перестройки. Хотя КПРФ не отрицает, что модернизация советской системы была необходима, но крайне критически относится ко всем реформам этого периода. Негативно оцениваются и руководители страны. Если первоначально акцент делался на их перерождении и отходе от социализма, т.е. они рассматривались как идеологические ренегаты , то к текущему моменту доминирующей стала точка зрения об их измене родине и активном участии в заговоре западных государств. Результат этой эволюции взглядов озвучил Г. А. Зюганов на мероприятии в тридцатую годовщину попытки отстранения от власти Президента СССР членами ГКЧП: «план разрушения нашей страны разрабатывался не предателями Горбачевым, Ельциным, Яковлевым, Шеварднадзе, а американскими спецслужбами. Назывался он «Гарвардский проект». Причем первая глава этого проекта называлась «Перестройка», вторая – «Реформы», третья – «Ликвидация» ^[26]. Экономический кризис, который большинство историков рассматривает, как значимую или основную причину распада СССР, КПРФ считает вызванным искусственно в рамках заговора руководителей КПСС. Противостояние между союзным руководством и региональными властями (особенно администрацией РСФСР) так же рассматривается как искусственное и наигранное, один из элементов глобального заговора. «Запад был не в состоянии сломить советскую систему до тех пор, пока не смог опереться на поддержку предавшей её группы руководителей во главе с Горбачёвым и Ельциным. Эти два мнимых оппонента на деле действовали синхронно, в одном разрушительном направлении» ^[27]. Соответственно, и время правления первого Президента РФ Б. Н. Ельцина КПРФ воспринимает крайне негативно, большинство действий государственной власти определяются как преступные, особенно комплекс событий, связанный с противостоянием между исполнительной и законодательной властями, и попытка запрета коммунистической партии. «Позорным венцом этих преступных деяний стал кровавый октябрь 1993 года — расстрел из танковых орудий Дома Советов в Москве, разгон Съезда народных депутатов. Эти события послужили прологом к созданию буржуазного государства и установлению режима национальной измены» ^[13]. Деятельность государственной власти в XXI в. КПРФ, хотя и критикует, но расценивает менее категорично, особенно в части внешней политики, но считает единственным выходом «возрождение советского строя и возврат на путь социализма».

В результате внутренних конфликтов и противоречий из КПРФ выделялись политические партии и движения. В 2010-х гг. наибольшим влиянием и популярностью обладали «Патриоты России» и «Коммунисты России», которые участвовали в федеральных избирательных кампаниях. Если «Патриоты России» обращались к истории лишь косвенно, то «Коммунисты России» активно использовали историческую политику как элемент продвижения партии. В целом их взгляды близки к историческим построениям КПРФ, однако выделяется несколько отличий. Вся современная история упрощена «Коммунистами России» до противостояния добра и зла, где все начинания советского (сталинского) времени безусловное благо, а «зло» – любые проявления современного капитализма. Факты, не совпадающие с таким видением, или исключены (например, отсутствуют упоминания о сталинских репрессиях, голоде, ошибках планирования развития страны), или дополнительно объясняются в рамках дуалистической модели (социально-экономические достижения развитых капиталистических государств связаны с заимствованием практик из советской социалистической системы) ^[28]. В документах «Коммунистов России» не упоминаются события ранее Октябрьской революции, которая предстаёт как некий акт творения, после которого начинается «золотой век». Период после распада Советского Союза партия определила как «смуту», при этом в отличие от остальных политических партий, в том числе и КПРФ, не разделяет историю Российской Федерации на «лихие 90-е» и «стабильные 2000-е» («заявления «Единой России» о том, что на смену лихим 90-м пришла эпоха стабильности, оказались несостоятельны» ^[28]). Если руководители КПРФ, рассматривая время распада СССР, указывают, что противостояли предательству, то «Коммунисты России» видят в Г.А. Зюганове такого же «перерожденца»: «В дни разрушения СССР глава КПРФ Геннадий Зюганов подвизался в аппарате так называемого "архитектора перестройки", идеолога переродившейся верхушки КПСС, заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС Александра Яковлева; какие задания Зюганов получал от Яковлева, обвиненного историками в связях с ЦРУ?» ^[29].

Для поддержки своих исторических взглядов обе коммунистические партии используют традиционные методы. Они предлагают инициативы по установке памятников И. В. Сталину в различных регионах, переименование Волгограда в Сталинград, проводят возложение цветов и митинги в ключевые даты советской истории. Партии поддерживают введение законодательных ограничительно-запретительных мер для защиты памяти о ключевых событиях истории, обычно речь идёт об Октябрьской революции. Наиболее радикально идею законодательной защиты продвигали «Коммунисты России» в ходе избирательных кампаний 2016 и 2018 гг. В предвыборной программе на выборах в нижнюю палату парламента партия заявила о намерении ввести «ответственность за очернение истории нашей страны, ее государственных и общественных деятелей, в т. ч. советского периода» ^[28]. Уже через несколько месяцев после выборов «Коммунисты России» расширили свои предложения по защите истории и предложили новому составу Государственной Думы «принять закон "Об административной ответственности за отрицание исторических фактов и искажение характера событий, касающихся Октябрьской революции 1917-го года". Настоящий закон должен предусматривать административную ответственность за отрицание общеизвестных исторических фактов: штурма Зимнего дворца восставшими, выстрела крейсера "Аврора" по Зимнему дворцу, за квалификацию Октябрьской революции как "государственного переворота"» ^[30].

Наибольшие различия между КПРФ и «Коммунистами России» просматриваются в использовании исторической политики в избирательных гонках. Например, КПРФ, обладая развёрнутой концепцией истории страны, не использовала свои представления о прошлом в предвыборных кампаниях в Государственную Думу в 2011, 2016 и 2021 г. По всей видимости, это вызвано попыткой расширения электоральной базы. Постоянные сторонники и до выборов были хорошо знакомы с политикой партии в области прошлого, однако, учитывая неоднозначность отношения современного общества к Октябрьской революции и фигуре И. В. Сталина, краеугольным камням исторических построений КПРФ, использовать их в предвыборных нарративах партия посчитала излишними, хотя в партийной прессе продвижение подобных взглядов активно продолжалось (например, материалы к столетнему юбилею революции и 65 годовщине со смерти И. В. Сталина).

«Коммунисты России» же построили свои электоральные кампании на идеологемах, внедренных в коллективную память общества, ещё советской пропагандой, что было явно призвано показать преемственность политики партии и успехов и свершений советского времени, используя ностальгию части общества по прошлому. В качестве образца, в основном выступало сталинское время. Наиболее ярко это проявилось в первой для партии федеральной избирательной гонке 2016 г. Уже в подзаголовке предвыборной программы – «Десять сталинских ударов по уродливому капитализму» – сделана отсылка к клише историографии периода «культа личности», описывающее череду советских военных побед 1944 г. В дальнейшем программа насыщена оборотами, устойчивыми выражениями и эпитетами, использовавшимися в советских нарративах («Советы трудящихся», «народный контроль», «всё лучшее – детям», «коричневая чума», «звериный капитализм», «советская система образования – лучшая в мире», «конфискация незаконно нажитого имущества», «укрепление мира и дружбы между народами», «оборонительный союз антиимпериалистических государств», «Ленин и Сталин – наше знамя») ^[28].

По-разному партии подходят и к аргументации своих исторических взглядов. КПРФ, помимо теоретических изысканий собственных руководителей, широко использует и труды профессиональных историков, регулярно проводит научные круглые столы и конференции. «Коммунисты России» в основном опираются на заявления собственных лидеров.

Коммунистический фланг отечественного политического спектра имеет разработанную историческую политику. Среди российских политических партий коммунисты выстроили одно из наиболее содержательных представлений о прошлом. Если историческая политика современной государственной власти строится вокруг позитивных событий, а негативные или спорные моменты остаются в тени, то КПРФ предложила своё видение по всем ключевым событиям прошлого века.

Начав разрабатывать свою историческую политику, КПРФ первоначально базировалась на советских нарративах, но быстро отошла от них перейдя к выработке собственной. Наиболее значимые изменения партия продемонстрировала в отношении личности И. В. Сталина, который для современных коммунистов стал идеалом руководителя. В этой связи необходимо отметить наличие внутреннего конфликта между установками КПРФ: с одной стороны коммунисты позиционируют себя как умеренную системную политическую партию, «современных левых», не намеренных возвращать советские практики, с другой выступают как защитники и проводники мифологизированного прошлого, превращенного партией в утопический образ. Наличие этого противоречия затрудняет продвижение исторических построений КПРФ в обществе. Хотя коммунистам и удалось создать комплексную историческую политику, они слабо транслируют её в публичном поле, в основном она остаётся реактивной и является достоянием постоянных сторонников, не используется в избирательных кампаниях.