В поисках советского прошлого: случай Липецка

Иванов Андрей Геннадиевич доктор философских наук ведущий научный сотрудник, философский факультет, Саратовский национальный исследовательский государственный университет имени Н.Г. Чернышевского, профессор, кафедра государственной, муниципальной службы и менеджмента, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, Липецкий филиал 410028, Россия, Саратовская область, г. Саратов, ул. Вольская, 10 А, корпус 12 Ivanov Andrei Gennadievich Doctor of Philosophy Leading Researcher, Faculty of Philosophy, Saratov State University, Professor, the department of State, Municipal Service and Management, Lipetsk branch of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration 410028, Russia, Saratov region, Saratov, Volskaya str., 10 A, building 12 agivanov2@yandex.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда, проект № 22-18-00153 «Образ СССР в исторической памяти: исследование медиастратегий воспроизводства представлений о прошлом в России и зарубежных странах».

Время возникновения поселения на месте современного Липецка спорно, и дискуссия продолжается до сих пор. Под 1283 и 1284 годами в летописях впервые упоминается «Липовичский князь» – князь города, отождествляемого некоторыми краеведами и исследователями с современным Липецком. Историческая наука этого не подтверждает. Всесторонне анализируя летописные сведения, ученые пришли к выводу, что приведенные в них свидетельства относятся к иной территории, западнее Курска ^{[1, с. 26]}.

Миф основания Липецка включает совсем другой нарратив, связанный с освоением южных рубежей России и развитием металлургии. После взятия крепости Азов в конце XVII века граница России переместилась далеко на юг. Липецкий край перестал быть пограничным. Именно с петровским временем связано возникновение на карте России пункта, ставшего впоследствии городом Липецком: 1703 год, когда по указу Петра I при впадении Липовки в реку Воронеж вблизи месторождений железной руды началось строительство железоделательных заводов и рабочего поселка.

Но если в 1926 году население Липецка составляло 21,4 тыс. человек, то в 1954 году, когда была образована Липецкая область, – 127,5 тыс. человек, а в конце существования Советского Союза – 490,3 тыс. человек (1990 г.) ^[1]. То есть произошел 23-х кратный рост (!) населения в течение 65 лет. Основными факторами столь резкого роста населения города стали, как минимум, два фактора: развитие Новолипецкого металлургического комбината (построен в 1930-е годы) и создание Липецкой области (6 января 1954 года вышел Указ Президиума Верховного Совета РСФСР, положивший начало Липецкой области и, соответственно, городу Липецку как областному центру).

Далее мы предпримем попытку позаниматься публичной и локальной историей, посмотреть на Липецк глазами обывателя, глазами непрофессионального историка.

Дело в том, что в последнее время все большее распространение получает такое направление исследований как публичная история (public history): «Перед авторами проектов в области публичной истории всегда стоит сложная задача – сделать прошлое ближе и понятнее современному человеку, не лишая это прошлое сложности и не отказывая ему в инаковости. Выполнение этой задачи затрудняется разными факторами: коммерциализацией культуры, исторической политикой, распространением социальных сетей, умножением “производителей-потребителей” (prosumers) и пр.» ^{[2, с. 10]}. И далее: «…история становится жизненно важной тогда, когда историки приобщают своих слушателей к тем вопросам, из которых выросло их собственное историческое исследование, когда они вовлекают аудиторию в акт написания (doing) истории» ^{[2, с. 397]}.

И, несмотря на то, что публичная история (public history) представляет собой относительно недавний феномен, она уже успела стать полем, открытым для апробации амбициозных идей и теоретических конструктов, и в целом к ней применимы аналитические рамки многих исследователей памяти.

Теоретическая рамка

Продуктивной нам представляется модель А. Эткинда, в которой предлагается различение видов памяти с акцентом на так называемые «события памяти» и отдельный вид – «фантомная (призрачная) память» – в случае с российской действительностью.

Так, А. Эткинд использует термины «жесткая память» и «мягкая память»: «Как у компьютера, у культуры есть две формы памяти, которые можно сравнить с твердым, или аппаратным (hardware), и мягким, или программным (software), обеспечением. Мягкая память включает главным образом тексты — исторические, художественные и другие нарративы, а твердая — это прежде всего памятники. <…> …обе формы памяти взаимозависимы. Монументальные средства культурной памяти не могут работать без взаимодействия с дискурсивным «софтом». С другой стороны, программные средства — общественное мнение, исторические дискуссии, литературные образы — умирали бы со сменой каждого поколения или даже с переменой моды и настроений, если бы не закреплялись в монументах, мемориалах и музеях» ^{[3, с. 228]}. «Места памяти» составляют содержание «жест­кой», а «события памяти» — «мягкой» опций культурной памяти. Для нормально­го функционирования культуры нужно гармоничное функционирование обеих. Эти общие замечания автор затем уточняет применительно к России. Для нее он выделяет третий вид памяти, который не сводим в двум первым и связан с неполным преодолением прошлого, — «память смерти», воплощенная в различных симулякрах (призраках и духах, вампирах и фантомах). Итоговая структура культурной памяти, по А. Эткинду, выглядит так: мягкая, жесткая и фантомная (призрачная) память (software, hardware, ghostware) ^[4]. Хотя модель А. Эткинда и является многообещающей, возникают вопросы, касающиеся неполного преодоления прошлого, когда выделается фантомная (призрачная) память: а нужно ли полностью преодолевать прошлое, особенно когда оно кажется столь привлекательным?

Также будут использованы интуиции Я. Ассмана ^[5], который выделял коммуникативную и культурную области памяти.

Кроме того мы воспользуемся так называемой аналитической оптикой «разномасштабности», предложенной Э. Ригни и К. де Чезаре: «Концепция разномасштабности основана на признании того, что память производится и циркулирует внутри социальных рамок разного масштаба: индивида, семьи, города, региона, нации, континента, мира и т.д. Крайне важно, что рамки не выстраиваются в иерархическом порядке. Каждая из них, от индивидов и сообществ, к которым эти индивиды принадлежат, до более масштабных конфигураций, в равной степени важна для производства памяти и наблюдения за ее изменениями» ^{[6, с. 12]}. Разномасштабность признает существование в современном мире множества рамок памяти, накладывающихся друг на друга: интимная, локальная, региональная, глобальная. Оптика «разномасштабности» коррелирует с нашими собственными выводами, к которым мы пришли, исследуя повседневную мифологию семейной памяти, когда был сделан вывод о том, что «…“работа над мифом” пронизывает все уровни бытия индивида, от индивидуального до социетального. Повседневная мифология семейной памяти предстает своеобразным посредником между индивидом и обществом, предлагая уникальные устойчивые семейные мифоландшафты» ^{[7, с. 66]}.

Еще одним важным моментом, который мы хотели бы подчеркнуть в контексте работы с локальной памятью (local memory), с памятью мест, является аффективный, эмоциональный аспект, связанный с поисками идентичности. В частности, рассмотрев многочисленные концепции пространства в социальных науках, петербургские исследователи пришли к следующему заключению: «Практически все подходы к анализу пространства мест акцентируют внимание на аффективной составляющей социальных практик взаимодействия между людьми и местами. Выработаны даже специальные понятия, отражающие данный аспект научной стратегии: “топофилия”, “чувство места”, “топоанализ”, “места аффекта”. При изучении социального воспроизводства различных сторон пространства мест особое значение в социальных науках стали придавать процессу воображения, работе памяти и идентичности» ^{[8, с. 102]}. Здесь следует заметить, что эмоциональная составляющая и соотношение с идентичностью делают локальную память, в свою очередь, близко связанной с конструктивными мифами. Такие мифы Д. Армстронг назвал также «конституирующими», призывая к тому, что именно вокруг них должна выстраиваться соответствующая политика: «конституирующие мифы» (мифомоторы) представляют собой сложные мифические структуры, позволяющие определять идентичность группы в отношении к государственному образованию ^[9]. Добавим, что связь с мифом как с маркером идентичности, на наш взгляд, имеет, главным образом, антропологический характер.

Случай Липецка: что было и что стало

Переплетение, с одной стороны, жесткой, мягкой и фантомной памяти, с другой стороны, памятей разного масштаба возможно представить, совершив своеобразное путешествие во времени и пространстве. Попробуем пересечь на троллейбусе (интересно, что троллейбусное движение в городе было полностью уничтожено в 2017 году) Советский округ города Липецка в направлении центра города, предположим, в 1982 году. В таком случае мы будем проезжать мимо кинотеатра «Винница» (Винница был городом-побратимом Липецка до середины 2010-х годов; однако о том, что ранее существовал такой кинотеатр, не знает даже молодежь, в течение длительного времени проживающая вблизи этого места). Далее мы окажемся в районе с «космическими» наименованиями улиц и инфраструктурных объектов (возник в 1960-е годы; многие названия сохранились: прежде всего, улицы (Космонавтов, Терешковой, Гагарина, Циолоковского, Титова и т.д.), хоккейный дворец спорта «Звездный», некоторые исчезли (кинотеатры «Космос», «Спутник», кафе «Орбита», ресторан «Восход»)). Будем следовать по улице Космонавтов, вдоль которой расположен ряд пятиэтажных домов, торцы которых украшены рисунками на космическую тематику с указанием соответствующих годов, когда были совершены подвиги покорения космоса (сегодня к стенам таких домов пристроены высотные здания, полностью закрывающие рисунки, а поиск на Интернет-ресурсах фотографий этих домов с космическими рисунками не дает результатов; остается воскрешать в собственной памяти яркие образы советского прошлого). Далее появляется остановка «Завод пусковых двигателей», название которой было изменено на «Быханов сад» (так как нет больше завода, а есть торговый центр на его месте; описание ситуации по объекту «Быханов сад» будет далее). Проезжаем примыкающую к Комсомольскому парку площадь Героев с Вечным огнем, где больше уже не проводятся отмечания Дня Победы (торжества переместились на площадь Победы) и, наконец, достигаем площади Ленина с необычным названием – площадь Ленина-Соборная, – где также больше не проводятся массовые мероприятия, такие, например, как день города (отмечания дня города были перенесены с этой площади на пл. Петра Великого (ранее называлась площадь Карла Маркса), также изменились и даты праздника: со второй половины мая на вторую половину июля, в день металлургов)).

Получается, что воображаемая поездка активизирует все выделенные А. Эткиндом виды памяти, но, прежде всего, это – фантомная память: космические рисунки на торцах домов живут только в личных воспоминаниях, места былых празднеств сегодня пустуют и сливаются с городским ландшафтом. Применима к Липецку и оптика «разномасштабности»: в контексте широких рамок памяти произошло увековечивание памяти о подвигах советских космонавтов, и в городе были построены «космические» кварталы, напоминающие об освоении космоса в Советском Союзе. Конечно, советские позитивные образы и мифы, связанные с покорением космоса, сказались в свое время на облике Липецка.

В настоящее время наименования улиц, площадей, парков центра сегодняшнего Липецка представляют собой своеобразный конгломерат из разных периодов истории. Дореволюционную Россию представляют преимущественно террористы и революционеры (улица Желябова, памятник народовольцам в Нижнем парке). Доминирование советского прошлого имеет необычную конфигурацию – от эксцессов типа площади Ленина-Сборная и улицы имени латышского стрелка А.В. Зегеля в самом центре города до «традиционных» улиц Интернациональной, Советской, Октябрьской. Есть и вкрапления, связанные с мифом основания, с петровской эпохой: Петровский спуск, Петровский мост, Петровский рынок, площадь Петра Великого («символический новодел», так как до конца 1990-х годов называлась площадью Карла Маркса).

Конечно, следует согласиться с А. Ассман, утверждавшей, что «городское пространство должно сохранять разнородные пласты времени, чтобы историческое сознание вбирало в себя как преемственные связи, так и переломные моменты» ^{[10, с. 72]}, но, когда сегодняшними руководителями города и области осуществляется такое тотальное переформатирование городского пространства, город становится все более эклектичным.

Например, 8 августа 2014 года в Липецке торжественно открыли памятник героям Первой мировой войны. Стела высотой 17,5 метров появилась на пересечении улиц Терешковой и Циолковского. На вершине закреплен исторический герб России, посредине – георгиевские кресты. Открытие стелы в Липецке стало ключевым в череде мероприятий, посвященных 100-летию со дня начала войны 1914–1918 годов ^[11]. А 7 мая 2021 года на въезде в Липецк со стороны Ельца был установлен памятник Николаю Чудотворцу, первый среди планирующихся к установке скульптур православных святых на четырех въездах в город. В городской администрации рассказали, что с инициативой об установке памятника Николаю Чудотворцу к властям обратилась группа меценатов, что вопрос был проработан совместно с епархией, а внешний вид памятника согласовал департамент градостроительства и архитектуры ^[12].

Однако инициативы местных властей наполнить городское пространство памятниками, не имеющими прямого отношения к истории города, кажутся бесперспективными, в связи с чем возникают сомнения в обоснованности направлений их «подвижнической» деятельности, проявляющейся в насаждении «жесткой памяти».

Кроме того, в выстраивании городской идентичности представлена и «мягкая память». Так, 2 января 2021 года глава города Липецка Е. Ю. Уваркина на площади Петра Великого дала старт «петровскому квесту», игре в формате исторического детектива, где задания основаны на реальных фактах, связанных со временем правления Петра I: «Мы начинаем исторический квест “Петровские тайны Липецкой земли”. Все это сделано для нас, липчан. Для того, чтобы, пройдя все испытания, полные тайн и загадок, мы могли узнать больше об истории родного края» ^[13]. Далее – в 2022 году – мероприятия продолжились в формате так называемых «петровских забав». Такие акции и мероприятия, конечно, сказываются на имидже города: попытки извлечь выгоду из петровских времен в ущерб, например, советскому прошлому приводят обывателей к ощущению искусственности и надуманности коммерческих предприятий.

Конструкторы памяти и маркеры идентичности

В этой связи стоит обратить внимание на роль публичных органов власти в конструировании региональной и местной символической политики. Кажется, руководители не удосуживаются разобраться с тем, какое символическое значение имеют те или иные места городского пространства.

7 ноября 2017 года в британском издании «The Guardian» вышла статья, в которой повествуется о фирме «Институт идентичности», консультирующей руководство городов, регионов в сфере разработки стратегии для брендирования мест, создания слоганов. Показательно, что основатели этой фирмы сообщали, что постоянно сталкиваются с попытками городов, регионов и стран избавиться от своего советского прошлого, но также и с неуверенностью в том, как позиционировать соответствующие территории в будущем. Называя Липецкую область «лоскутным одеялом», склеенным из пяти других областей, журналисты британской газеты приводят слова начальника регионального Управления культуры и туризма, что до сих пор нет никакого способа, чтобы вы могли поговорить с кем-то и отметить – «Это – липецкий человек» ^[14].

«Молодая» Липецкая область оказывается, по мнению «Института идентичности», удачным полигоном для экспериментирования с брендами, но является ли это обстоятельство оправданием для прерывания преемственности в погоне за ярким новым брендом? В результате попытки решить проблему региональной идентичности вылились в абсолютно безликую формулировку – в региональный туристический бренд «Липецкая земля».

Несмотря на то, что в фокусе внимания британской статьи находилась Липецкая область, проблемы с поиском идентичности касаются и, собственно, города Липецка. Но Липецк достаточно давно обзавелся собственными ключевыми маркерами идентичности Липецка: металлургический комбинат, минеральная вода и авиационный центр. Их формирование приходится на начало века, соответственно, XVIII, XIX и XX. Происхождение металлургии восходит к началу XVIII века. Северная война потребовала большого количества пушек, снарядов и боеприпасов. И поэтому в 1700 году, после посещения Петром I территории современного Липецка было принято решение о создании металлургических и пушечных заводов на дворцовых землях Романского уезда. Именно в конце XVII – начале XVIII вв. на территории современного города Липецка начинается строительство первых крупных металлургических предприятий того времени. Природные и географические условия способствовали их созданию и развитию ^{[1, с. 54]}. Сегодня Липецк представляет собой крупный промышленный центр, являющийся ядром крупнейшей российской агломерации со специализацией в сфере черной металлургии полного цикла. Известность к минеральной воде приходит в начала XIX века. В 1805 году выходит указ Александра I об открытии курорта «Липецкие минеральные воды». Сооружения курорта построены на месте Верхнего и Нижнего Липских заводов. Липецк становится курортным городом. Сегодня Липецкая минеральная вода является узнаваемым брендом, на этикетках неизменно присутствуют изображения либо обелиска или памятника Петру, либо здания Липецкого бювета. Становление развитие авиации связано с началом XX века. По договору с управлением Военно-воздушного флота Российской империи на поставку учебных аэропланов типа «Моран» в 1916 году в Липецке было образовано товарищество «Липецкие аэропланные мастерские». Хотя мастерские и были закрыты в 1918 году выпустив и поставив в Москву всего пять типовых аэропланов «Моран G» французской конструкции, в дальнейшем связь Липецка с авиацией только усиливалась. Особенно следует отметить деятельность секретной немецкой школы военных летчиков в 1920–1930-е годы (объект «L»). Сегодня широкую известность приобрела созданная в 2006 году на базе Липецкого авиацентра авиационная группа высшего пилотажа Военно-воздушных сил России «Соколы России».

Известно, что Я. Ассман считал, что для перехода образов прошлого из коммуникативной памяти в культурную требуется примерно 80-100 лет ^[5]. Выделенные маркеры идентичности Липецка, безусловно, относятся в культурной памяти, и во многом зависят от действий акторов и институтов политики памяти. Однако советское прошлое пока еще остается в коммуникативной памяти, хотя и подходит к незримой границе перехода в память культурную.

Обращение с советским прошлым в Липецке

Но, на наш взгляд, у многих жителей современного Липецка нет чувства преемственности с прошлым, будь то события петровских времен, или даже начала XX века. Возможно, именно советское прошлое послевоенного периода является единственным пространством памяти, вокруг которого могла бы выстраиваться идентичность липчан, формироваться память местного сообщества. Тем удивительнее события, происходящие буквально у нас на глазах.

В этом смысле показательным представляется пример с липецким парком «Быханов сад» радикально реконструированным в 2019 году за счет средств Сбербанка РФ. В итоге советское прошлое почти полностью исчезло из нарратива об истории парка, а остались лишь отцы-основатели братья Быхановы из XIX века и финансовый спонсор из XXI века. Упоминаний фактов, что парк назывался «Комсомольский», а в дальнейшем – парк имени В. Н. Скороходова (советский учитель и борец за построение социализма), вообще нет на многочисленных табличках и указателях после реконструкции. В случае с липецким Быхановым садом «…конструировать новую мифологию оказывается гораздо проще, отталкиваясь от безликости и стандартизированности, чем находясь “на плечах” имперского и советского прошлого, которое могло бы выступать в роли означающего (в бартовском смысле), наполненного смыслом, памятью и историей. Достаточно взглянуть на новый облик парка, который стал практически неотличимым от любого современного арт-проекта, чтобы понять, насколько утраченной оказалась имперская и советская атмосфера» ^{[15, с. 123]}. Показательно также, что открытие парка после реконструкции хронологически совпало с региональными выборами. Пока еще в процессе избавления от советского исторического и культурного наследия, в борьбе с советским прошлым разрозненные мемориальные практики остаются действенным инструментом в руках местных политических элит.

Конечно, с советским прошлым осуществляются неоднозначные действия в режимах как «жесткой», так и «мягкой» памяти. Исключение должна была составить память о Великой Отечественной войне как наиболее контролируемая государством мемориальная практика. В частности, некоторые исследователи отмечают следующее: «Нарративы – самая “текучая” форма существования прошлого, не поддающаяся контролю в современном информационном обществе. Даже государство, контролирующее в России содержание школьных учебников и влияющее на вид музейных экспозиций и выбор сюжетов кинофильмов, не в состоянии подавить альтернативные варианты прошлого, развивающиеся в разных форматах, и вынуждено сосредоточиться на контроле одного (пусть самого важного) периода – Второй мировой войны» ^{[16, с. 227]}. Но и в случае с памятью о Великой Отечественной войне произошли перемены. Прежде всего, речь идет о переносе в Липецке тожественных мероприятий 9 мая с площади Героев на площадь Победы. Вероятно, для соответствующей перемены места имелись свои основания (например, более удобное место для формирования и дальнейшего шествия Бессмертного полка), но остановимся лишь на одном факте: Вечный огонь горит именно на площади Героев. Дело в том, что «…в советской культурной практике “вечным огнем” помечаются места захоронения погибших – умерших безвременно» ^{[17, с. 231]}; и далее: «Сотворенный в новейшее время культовый объект за очень короткий период стал социальным институтом, конвейерным способом преобразующим индивидуальные миры граждан в одну общую реальность» ^{[17, с. 234–235]}. Сегодня внимание российских властей к феномену Вечного огня подчеркивается недавним поручением (начало февраля 2022 года) Президента Российской Федерации «Газпрому» организовать на безвозмездной основе поставку природного газа для Вечных огней ^[18].

Однако в результате инициатив и действий муниципальных властей место рядом с Вечным огнем (площадь Героев), как и примыкающее к этому месту пространство (Быханов сад (ранее называвшийся парк имени В. Н. Скороходова)), с недавнего времени оказались обделены массовыми мероприятиями в часть Дня Победы и, соответственно, стали меньше идентифицироваться с 9 мая.

Конечно, переносы происходили и ранее. Здесь можно вспомнить обозначенный выше пример с отмечанием дня города, но также отметить и новые практики проведения событийных мероприятий в совершенно новых, не связанных с какими то ни было историческими моментами, пространствах (например, музыкальные фестивали в Липецке на Зеленом острове на реке Воронеж ). Но смена традиционного места отмечания липчанами Дня Победы на локацию у Центрального рынка воспринимается как не до конца продуманная. И если память о Победе в Великой Отечественной войне в городе, безусловно, поддерживается, хотя такая поддержка и приобретает непоследовательный характер, то в отношении других мемориальных практик объектов советского прошлого остается лишь выбирать, о каких техниках и формах забвения приходится говорить. Например, А. Ассман выделяет техники и формы забвения. Техники забвения согласно А. Ассман: (1) стирание; (2) прикрытие; (3) сокрытие; (4) умолчание; (5) переписывание; (6) игнорирование; (7) нейтрализация; (8) отрицание; (9) утрата ^{[10, с. 19–24]}. Формы забвения: (1) автоматическое; (2) сберегающее; (3) селективное; (4) карающее и репрессивное; (5) охранительное и совиновное: (6) конструктивное; (7) терапевтическое ^{[10, с. 28–58]}. То, в какую из этих техник укладывается случай с советским прошлым Липецка, может стать предметом дальнейших исследований. Пока же обнадеживающей стала новость о том, что в память о Героях Советского Союза в Липецке будут названы четыре улицы в новом микрорайоне ^[19]. Правда все эти имена, опять же, принадлежат фронтовикам и связаны с победами времен Великой Отечественной войны.

Центральным вопросом в осмыслении памяти является выявление роли прошлого в конструировании настоящего ^{[20, p. 180]}. Советское прошлое, когда Липецк демонстрировал взрывное развитие и приобрел свой истинный облик, понемногу заменяется новыми символическими практиками и объектами. Когда образы СССР перейдут из коммуникативной в культурную память, то останется лишь память о Победе в Великой Отечественной войне, и возможностей у советского прошлого «давать сдачи» станет меньше. Связанный с петровским временем и личностью Петра I миф основания продолжает влиять на судьбу города. Однако в стремлении Липецка обрести свою идентичность ориентация на эпоху Петра I продуктивна лишь в плане генерирования новых мифов и образов, что объясняется отдаленностью во времени и связью с мифом основания. Хочется надеяться на то, что сегодня эклектичное пространство Липецка застыло в ожидании более адекватных форм пересборки советского прошлого.