Религия и политика в королевских путешествиях раннего Нового времени: визит королевы Елизаветы в Кент в 1573 году

Статья подготовлена при поддержке гранта Российского научного фонда № 21–18–00181 «Итинерарии власти. Передвижения правителей России и Западной Европы в политической культуре XVI — начала XVII в.».

Королевский двор занимал центральное место в политической и культурной жизни любого европейского государства раннего Нового времени. Его повседневная жизнь определялась традициями, церемониями и ритуалами, которые создавали образ монарха и представляли его подданным, являясь важнейшим средством реализации власти правителя. Англия XVI столетия ни в коей мере не была исключением из этого общего правила. Политический и придворный церемониал активно развивался при Тюдорах и достиг своего расцвета во второй половине века — в эпоху правления королевы Елизаветы. Одним из важных его элементов были летние выезды (summer progresses), во время которых королева и ее придворные посещали различные части Англии, где их принимали представители местной власти, городские корпорации и аристократы. Конечно же, эта практика, восходящая корнями к постоянно путешествующим королевским дворам Средневековья, не была изобретением Елизаветы и ее окружения. Однако она отправлялась в летние путешествия гораздо чаще своих предшественников: двадцать три раза за сорок четыре года правления ^{[1, p. 27]}.

Естественно, что каждая такая поездка была не просто увеселительным мероприятием, но важным политическим актом и средством коммуникации королевы с ее подданными. В сущности, для весьма значительной доли англичан это был единственный шанс воочию увидеть монарха. Поэтому зачастую приемы, которые устраивали для королевы во время ее визитов, представляли собой великолепные театрализованные действия. Ярчайший тому пример — знаменитый прием, устроенный Елизавете графом Лестером в Кеннилворте в 1575 г., которому в значительной мере посвящена классическая работа Ф. Йейтс ^{[2, с. 64–172]}. Однако и менее известные и торжественные визиты имели важное политическое содержание, например, остановившись в доме того или иного аристократа или показав свое удовлетворение тем или иным приемом, королева явным образом выказывала хозяину свое расположение, что могло стать для него аргументом в локальных спорах или даже в политической борьбе в масштабах королевства ^{[3, с. 200–219]}.

Не случайно летние путешествия елизаветинского двора регулярно привлекают внимание исследователей на протяжении последних двух столетий начиная с публикации в 1823 г. Дж. Николсом трехтомного сборника источников, посвященных им ^[4]. В течение долгого времени исследователи рассматривали летние путешествия преимущественно в контексте придворной культуры. В этом смысле примечательно, что первый итинерарий двора был опубликован в составе «Придворного календаря» — приложения к исследованию елизаветинского театра ^{[5, p. 77–116.]}. Постепенно тематика этих исследований расширялась, и в работах конца XX — начала XXI в. летние путешествия елизаветинского двора рассматриваются как специфический механизм общения короны с подданными, имеющий символическое, политическое, социальное и культурное наполнение. Так, в монографии М. Э. Коул, наиболее полном исследовании летних путешествий Елизаветы, уделено большое внимание их контексту, организационным вопросам, церемониалу и политическим мотивам ^[1]. Вышедшая в 2007 г. коллективная работа, посвященная елизаветинским путешествиям, также охватывает предельно широкий круг тем — от традиционных проблем репрезентации власти и политического театра до гендерной и религиозной истории ^[6]. Каждый из визитов был своеобразен: его обстоятельства и ход определялись историческим и политическим контекстом, регионом, где он проходил, а также интересами организаторов приемов. Потому подробное рассмотрение каждого отдельного путешествия представляет самостоятельный интерес как для изучения двора и политической культуры, так для понимания более широкого круга проблем, определивших его содержание.

Предметом изучения в настоящей статье является королевский визит в Кент в 1573 г., не привлекавший ранее самостоятельного внимания исследователей. Центральным эпизодом этого путешествия был прием, организованный для Елизаветы в Кентербери архиепископом Кентерберийским Мэтью Паркером. Сам по себе королевский визит к примасу церкви Англии был событием не то чтобы неординарным: за 1560-е гг. Елизавета четырежды бывала в доме Мэтью Паркера во время летних путешествий, не считая нескольких приемов, которые он давал для нее по другим поводам. Однако все они были краткими — с обеда в Ламбетском дворце, столичной резиденции архиепископа Кентерберийского, как правило, начинались поездки на восток, тогда как в 1573 г. Елизавета провела в Кентербери две недели ^{[1, p. 135–144]}. Прецеденты, когда ключевую роль в организации продолжительного приема королевы играл епископ, крайне редки и специально не рассматривались исследователями, несмотря на то что религиозно-политическое содержание королевских путешествий, естественно, изучалось (наиболее известный пример — поездка в Норфолк в 1578 г. ^{[7, p. 122–141]}). При этом такие казусы представляют значительный интерес также в контексте современных исследований английской Реформации — проблема коммуникации епископата с короной и светскими властями является одним из наиболее интересных направлений в изучении «елизаветинского религиозного урегулирования» ^{[8; 9; 10, p. 32–50]}, и королевские визиты как особый механизм такой коммуникации, безусловно, заслуживают отдельного внимания.

К сожалению, возможности их анализа отчасти ограничены состоянием источниковой базы. Королевские летние путешествия были весьма значительными событиями, и сведения о них встречаются в большом количестве разнообразных источников — хрониках, письмах, придворных документах и так далее. Подборки таких документов опубликованы в уже упоминавшемся сборнике Дж. Николса ^{[4, p. 333–355]} и в составе составленной М. Э. Колторп базы Elizabethan Court Day by Day ^{[11, p. 20–40]}. Они позволяют достаточно подробно восстановить маршрут путешествия елизаветинского двора в 1573 г., однако отдельные его эпизоды освещены в них весьма неравномерно: о некоторых мы не знаем ничего, кроме места пребывания королевы, другие реконструируются достаточно детально. Значительным дополнением к этим сведениям служит эпистолярное наследие Мэтью Паркера — он неоднократно обсуждал королевский визит и свою подготовку к нему со своими корреспондентами, прежде всего с лордом-казначеем Уильямом Сесилом, бароном Берли, и архиепископом Йоркским Эдмундом Гринделом ^[12]. Несмотря на некоторые лакуны, эти источники в совокупности позволяют проанализировать контекст, подготовку и ход путешествия королевы Елизаветы в Кент и определить особенности приема королевы епископом в отличие от развлечений, которые устраивали для нее другие принимавшие ее лица, а также охарактеризовать религиозно-политическое содержание этого визита.

Первая интересная особенность визита 1573 г. — это момент, выбранный королевой для поездки в Кент. Первая половина 1570-х гг. была сложным временем для английской церкви ^{[13, с. 255–256]}. С одной стороны, большая часть административных трудностей, с которыми столкнулась церковь Англии в самом начале правления Елизаветы к 1570-м гг. была преодолена. В 1571 г. парламент принят в качестве акта Тридцать девять статей — вероучительный документ, утвержденный шестью годами ранее конвокацией. Одновременно церковный синод предпринял попытку утвердить новые каноны, что свидетельствовало о некоторой нормализации церковной жизни. При этом в начале 1570-х гг. церковь столкнулась и с новыми вызовами: на это время пришлись первые значительные пуританские выступления, а восстания в северных графствах в конце 1560-х гг. и папская булла Regnans in excelsis ознаменовали новое осложнение отношений с католиками.

Положение было непростым и для епископов включая самого Мэтью Паркера: они стали мишенью яростной критики пуритан, многие из которых пользовались поддержкой общественного мнения и симпатиями ближайшего окружения королевы. Наиболее острым был конфликт Паркера с графом Лестером, так что осенью 1572 г. последний отказывался читать письма архиепископа Кентерберийского ^{[12, p. 406–408]}. Не безоблачными были и его отношения с королевой. Хотя Паркер на протяжении всего своего правления позиционировал себя как исключительно лояльного Елизавете человека и в целом вел себя соответствующе, что королева, безусловно, ценила, в конце 1560-х — начале 1570-х гг. ему несколько раз пришлось столкнуться с монаршим недовольством. В том числе, как раз в начале лета 1573 г., королева была крайне раздражена назначением нового главы церковного суда провинции Кентербери и требовала, чтобы архиепископ изменил это свое решение ^{[12, p. 427–429]}. Сам Паркер тяжело переживал эти события — его письма к его другу и регулярному корреспонденту лорду Берли в первой половине 1570-х гг. полны сожалений и сетований ^{[12, p. 391, 399, 472, 474, 478]}. В такой ситуации архиепископ Кентерберийский был, безусловно, одним из главных заинтересованных лиц в высочайшем визите в Кент. Конечно, он был в этом не одинок: каждый из тех, кто устраивал прием для королевы, связывал с ним свои ожидания.

Путешествие королевского двора началось в середине лета: 15 или, по другим сведениям, 14 июля Елизавета и ее приближенные прибыли в Кройдон (сейчас это боро на юге Лондона, примерно в десяти милях от Вестминстера), где остановились во дворце архиепископа Кентерберийского, причем сам Паркер еще оставался в Ламбете и только собирался ехать в Кентербери для подготовки к королевскому визиту, о чем он писал лорду Берли 15 июля ^{[6, p. 436]}. Они пробыли там неделю, о которой мало что известно. По предположению, М. Э. Колторп этот визит был удачным, судя по тому, что в следующем году летнее путешествие королевского двора также началось с Кройдона, причем один из придворных сообщал, что в 1573 и 1574 гг. он размещался в одном и том же помещении ^{[11, p. 20]}. Уже в самом начале королевское путешествие оказалось под угрозой срыва: 18 июля Паркер писал лорду Берли, что вице-адмирал Кента барон Кобэм сообщил ему о кори и оспе в Кентербери и чуме в Сэндвиче, так что архиепископ Кентерберийский начал сомневаться, стоит ли ему продолжать хлопоты, связанные с пересылкой провизии и припасов в свои кентские резиденции ^{[6, p. 437]}. Известно, барон Кобэм незадолго до этого просил лорда-мэра Кентербери сообщить ему о состоянии дел с болезнью в городе, однако одновременно с этим он начал готовить Дуврский замок к королевскому приему ^{[11, p. 21]}. Возможно, именно угроза болезни привела к задержке в Кройдоне, однако в конечном итоге угрозу, по-видимому, не сочли серьезной, и 21 июля Елизавета въехала в Кент.

Первой остановкой на ее пути был Орпингтон, где ее принимал в своем доме Персиваль Харт, главный портной и рыцарь-предвестник при всех английских монархах начиная с Генриха VIII. Во время празднества Елизавету приветствовала нимфа, воплощавшая гений дома, а затем сцена сменилась: несколько комнат дома представляли лодку, из которой можно было наблюдать морское сражение. Это зрелище так понравилось королеве, что, уезжая два дня спустя, она назвала дом Баркхарт (от слова bark, «лодка», и фамилии хозяина) ^{[4, p. 332]}. К сожалению, мы не знаем даже таких подробностей о большей части королевских приемов в ходе этого путешествия, хотя маршрут известен нам достаточно детально: в течение месяца Елизавета и ее придворные побывали в девяти городах и манорах, пока, наконец, 25 августа не достигли одного из основных пунктов своего назначения и главных городов Кента — Дувра.

На подъезде к Дувру, в Фолкстоуне, королеву встречали архиепископ Кентерберийский и вице-адмирал Кента – двое наиболее значимых представителей местной знати, которых сопровождали триста рыцарей и дворян. Паркер писал позднее, что с ним были «все его люди», а сама эта встреча была для него не только способом выказать свое почтение королеве, но и показать свою «привязанность» (affection) к графству ^{[12, p. 475]}. Для епископа это было чрезвычайно важно: его деятельность в значительной мере заключалась в церковном администрировании своего диоцеза, что неизбежным образом подразумевало взаимодействие и порой конфронтацию с местной знатью. Кентерберийский архиепископ, с одной стороны, находился в более выгодном положении, чем многие из его коллег, поскольку в его регионе не было людей достаточно высокого статуса, чтобы конкурировать с ним за патронат и влияние на церковь (как, например, в Сассексе 1570-х гг., где епископ Чичестерский Ричард Кертис регулярно конфликтовал с лордом-лейтенантом виконтом Монтегю ^{[14, с. 327]}). С другой стороны, в силу своего статуса примаса церкви Англии он большую часть времени проводил в Ламбете, например, за первые четыре года правления он ни разу не был в своем диоцезе, а потому возможность подчеркнуть свой высокий локальный статус, да еще и по столь торжественному поводу, должна была казаться ему привлекательной. Он и его люди сопровождали королеву до Дуврского замка, а затем отбыли в Кентербери готовиться к королевскому приему. В Дувре монаршие развлечения организовывал барон Кобэм, и вновь приходится констатировать, что мы знаем мало подробностей о времяпрепровождении Елизаветы, за исключением сообщений об участии в королевских развлечениях кораблей (что неудивительно — Дувр был одним из крупнейших портов Англии), а также сообщения о подаренной Елизавете золотой чаше с гербом Пяти портов ^{[15, no. 1399]}. Всего пребывание королевы в Дувре длилось шесть дней, и 31 августа двор отправился в Сэндвич.

В «Анналах Сэндвича», опубликованных У. Бойзом и воспроизведенных Дж. Николсом, сохранилось достаточно подробное описание того, как проходил королевский визит ^{[4, p. 337–339]}. Перед въездом в город королеву встречал мэр вместе с девятью присяжными и тремя сотнями сопровождающих. Он поднес Елизавете булаву — знак своей власти, что было недвусмысленным верноподданническим жестом, и в честь королевы устроили салют. Затем Елизавета и сопровождавшая ее процессия проследовали по украшенному цветами и виноградными лозами городу к дому, на котором был установлен королевский герб и перед которым Ричард Спайсер, священник церкви Святого Климента и лучший городской проповедник, произнес приветственную хвалебную речь, впоследствии опубликованную. Здесь же королеве поднесли золотую чашу и Новый Завет на греческом языке. Центральным событием следующего дня стало устроенное для королевы военизированное представление: за городом был построен специальный деревянный форт, который штурмовали три отряда под руководством местных капитанов. Показательное сражение было также разыграно между двумя кораблями на море. На следующий день королева участвовала в банкете, устроенном в ее честь женами мэра и присяжных, состоявшем из 160 блюд, для которого понадобился 28-футовый (около десяти метров) стол. Банкет проходил в здании школы, а по пути туда королеву вновь приветствовали речами и поднесли ей еще одну чащу. Она осталась так довольна, что ела даже без обычной в таких случаях предварительной проверки еды во избежание отравления, — это особо подчеркивается в источнике.

Понятно, что такой прием был дорог и сложен в организации: известно, что украшение города, перекраска домов в черный и белый цвета, расширение и ремонт улиц и так далее, а также хлопоты по покупке подарков для королевы начались более чем за месяц до ее приема. В середине августа местным пивоварам, например, вообще запретили варить пиво на экспорт — они должны были заниматься исключительно обеспечением королевского визита. Все это было не просто так. В результате такого развлечения у королевы должен был сложиться определенный образ Сэндвича — города, имеющего важное значение, способного и готового защищать морские рубежи Англии. Но не только: Сэндвич был представлен Елизавете и как торговый центр, и как центр учености и благочестия. Цель такой репрезентации города стала ясна в конце визита, когда мэр поднес королеве петицию о выделении средств на ремонт гавани и она, довольная приемом, обещала передать ее на рассмотрение Тайного совета и оказать свою поддержку. Думается, на эту же цель работало и поднесение булавы, по сути воспроизводившее процедуру вассальной присяги и напоминавшее Елизавете, что она — сеньор и патрон Сэндвича — несет определенные обязанности в отношении этого города. Как отмечает М. Э. Коул, схожую тактику двумя неделями ранее применили жители Фолкстоуна, несшие убытки от конкуренции с Дувром и воспользовавшиеся тем, что королева шла через их город, чтобы поднести ей петицию ^{[1, p. 108–109]}.

Королева покинула Сэндвич 3 сентября и после остановки на обед в Уингэме вечером того же дня прибыла в Кентербери, где ее прием организовал архиепископ Кентерберийский. Как уже отмечалось, для Мэтью Паркера этот визит был очень важен, а потому готовиться к нему он начал заранее, причем делал это в достаточно характерной манере. В середине июля, сообщая лорду Берли, о своем намерении ехать из Ламбета в Кент, он приложил к письму «трактат о Дувре» ^{[12, p. 436]}. Это была, по его словам, уже не первая книга о Кенте, которую он послал Берли в связи с предстоящей королевской поездкой. Действительно, еще 9 мая он отправил лорду-казначею описание Кента, составленное известным антикварием Уильямом Лэмбардом и на тот момент еще не опубликованное ^{[12, p. 424–425]} (эта книга считается первой в Англии историей отдельного графства ^{[16, p. 136–147]}). Позднее, 19 июля, он послал новую редакцию «трактата о Дувре», дополненную последней частью, которая «была в древней книге» ^{[12, p. 439]}, а 27 июля — предисловие к трактату У. Лэмбарда с посвящением, адресованным Томасу Уоттону, у которого гостила в тот момент Елизавета (сам автор считал его неудачным и не собирался публиковать без доработок) ^{[6, p. 441]}. Подобный обмен книгами был вполне в духе времени и в характере архиепископа Кентерберийского: он получил широкую известность как коллекционер рукописей, покровитель антиквариев и собиратель блестящей библиотеки, после его смерти переданной в его alma mater — кембриджский Корпус-Кристи колледж ^{[17, p. 1061–1083; 18, p. 322–341]}.

Что касается более практических аспектов подготовки, то с ней у Паркера возникли определенные трудности: он не вполне хорошо представлял, как именно епископу подобает организовать столь масштабный королевский визит. Еще в середине июля он (а также городские власти Кентербери) озаботился покупкой необходимых припасов и провел следующие полтора месяца в своих резиденциях в Кенте, где занимался подготовкой визита. В середине августа он писал лорду Берли: «Нет никакого иного совета, которому я мог бы последовать, иначе как выяснить, какая служба была в обычае у моих предшественников» ^{[12, p. 441]}. Такая проблема возникала не только у Паркера. Полтора года спустя, в первой половине 1575 г., возникла идея первого королевского путешествия на Север (обычно маршрут Елизаветы ограничивался южной и восточной частями страны), и со схожими трудностями столкнулся Эдмунд Гриндел, архиепископ Йоркский. Тогда он обратился к Паркеру за советом, и из их переписки нам известны некоторые дополнительные подробности королевского приема в Кентербери ^{[12, p. 475; 19, p. 353–354]}. Обсуждая предстоящий визит Елизаветы с лордом Берли, примас церкви Англии особенное внимание уделял церемониям, которые должны были состояться в соборе. Он предлагал, чтобы, в соответствии с порядком прошлых королевских приемов, Елизавета остановилась в бывшем аббатстве Святого Августина, распущенном во второй половине 1530-х гг. и превращенном в королевскую резиденцию, а ее приближенные разместились в домах декана и пребендариев собора. Центральными мероприятиями всего визита должны были стать встреча королевы в соборе, воскресная служба, которую собирался провести сам архиепископ, и последующая проповедь. По-видимому, по его задумке, это должно было стать демонстрацией того, что королева всецело поддерживает официальную церковь Англии и благосклонно относится к ее примасу, с другой стороны, это вполне соответствовало бы традициям королевских приемов в Кентербери ^{[12, 442–443]}.

В нашем распоряжении есть несколько в целом совпадающих описаний того, как проходил этот визит: помимо упоминавшихся выше писем Паркера, описание этого события содержится в некоторых вариантах латинского жизнеописания Мэтью Паркера, составленного его секретарем Джоном Джослином и известного как Matthaeus, а также в «Хрониках» Рафаила Холиншеда ^{[4, p. 347–352]}. Елизавета прибыла в Кентербери вечером 3 сентября. В соответствии с планом Паркера, торжественная встреча проходила в соборе: у западных ворот «ученый» из грамматической школы приветствовал королеву торжественной латинской речью. Затем она спешилась и четверо прелатов — архиепископ Кентерберийский, епископы Линкольнский и Рочестерский (последний был одновременно архидиаконом Кентерберийским), а также викарный епископ Дуврский — приветствовали ее псалмом Deus misereatur на английском языке и несколькими молитвами. В своем рассказе Гринделу Паркер подчеркнул, что все четверо были одеты в литургические облачения включая роше — особую накидку. Для него это была важная деталь, поскольку «золотые облачения папизма» ^{[20, p. 63]}, сохранявшиеся в церкви Англии, были важным дискуссионным вопросом в религиозных спорах елизаветинской эпохи и постоянным объектом критики со стороны пуритан. Затем королева под балдахином и в окружении членов капитула и хора Кентерберийского собора прошла к столу для причастия, где выслушала вечернюю молитву, и отбыла в свою резиденцию, Паркер же устроил ужин для четырнадцати или пятнадцати членов Тайного совета в своем дворце.

После этого королева пробыла в Кентербери две недели. В это время она много времени проводила с французским послом маршалом де Ре, который прибыл для обсуждения возможности ее брака с герцогом Алансонским. Паркер также устроил для посла особые развлечения, и 8 или 10 сентября последний посетил Кентерберийский собор. Как писал в следующем феврале епископ Нориджский Джон Паркхерст, посол остался в восторге, но это едва ли хорошо сказалось на репутации Паркера: многие (надо понимать, из критиков и оппонентов) сочли, что это слишком теплый прием для католика ^{[11, p. 36]}. В то же время, надежды архиепископа Кентерберийского на то, что королева публично выкажет поддержку церкви Англии и ему лично, как представляется, всецело реализовались. Елизавета дважды побывала на торжественных воскресных богослужениях, проведенных Паркером, а 7 сентября, в день ее рождения, архиепископ устроил для королевы и придворных роскошный обед в своем дворце, который сравнивали с приемом в Кентербери в 1519 г., организованном по поводу встречи короля Генриха VIII с императором Карлом V ^{[11, p. 37]}. После обеда королеве и ее приближенным поднесли роскошные дары, а ее слугам раздали деньги. По подсчетам Джона Паркера, сына архиепископа Кентерберийского, весь этот прием, подарки и раздачи денег обошлись его отцу примерно в 3000 фунтов, что в полтора раза превышало его расходы на реставрацию и поддержание своих резиденций, а также приходских церквей в его диоцезе за все полтора десятилетия его правления ^{[12, p. XII–XIII]}.

Кентербери был предпоследней долгой остановкой в ходе летнего путешествия 1573 г. Покинув город 16 сентября, королева и ее приближенные через Фэвершэм и Ситтингборн отправились в Рочестер. Подробностей об этом пребывании не очень много, но известно, что здесь Елизавета вновь посетила церковную службу (Рочестер — второй епархиальный центр на территории Кента), однажды обедала на корабле, наблюдала «триумф» на море и осмотрела верфи в Чатэме. Проведя там четыре дня, Елизавета и ее приближенные отправились в Кобэм, владение вице-адмирала Кента, где 23 сентября он организовал в честь королевы обед, а оттуда в Дартфорд, который был последней остановкой перед возвращением в Гринвич 25 сентября ^{[4, p. 353–354; 11, p. 38]}.

Как видно, сведения о королевском путешествии по Кенту летом 1573 г. далеки от полноты – мы не имеем описаний королевских развлечений, даже примерно сопоставимых по объему и подробности, например, с описаниями торжеств в Кенилворте. Однако даже по тем данным, которыми мы располагаем, можно сделать несколько интересных наблюдений. Прежде всего, как видно, королевские приемы проходили по-разному в зависимости от того, кто их организовывал. В развлечениях для Елизаветы, которые устраивали города и аристократы часто звучала морская тематика: королеву приглашали осмотреть порты, верфи, устраивали для нее морские представления либо театрализованные мероприятия с морскими мотивами. Это неудивительно, если вспомнить, что в Средневековье и раннее Новое время именно Кент был основным морским центром Англии, а транзит через Пять портов оставался главным маршрутом, связывавшим ее с континентом. Мы мало можем сказать о содержании большей части таких приемов: почти никогда мы не знаем наверняка, какую выгоду хотели кентские аристократы и города извлечь из королевского визита. Замечательным исключением в этом смысле является Сэндвич, благодаря подробному описанию приема Елизаветы в городских анналах. Тщательно продуманная репрезентация города как важного военного центра, дополненная выражением верноподданичества и намеком на связь города с королевой как с сеньором, должна была придать больше веса петиции горожан, поднесенной в последний день визита.

В сравнении с этими приемами, в которых подчеркивалась военная и морская слава Кента, мероприятия, устроенные для Елизаветы в Кентербери, имели другое содержание. Организовавший ее прием архиепископ Кентерберийский, с одной стороны, действовал так, как подобало местному магнату, самому титулованному аристократу Кента. Он вместе с вице-адмиралом Кента возглавлял делегацию местной знати во время торжественной встречи Елизаветы на пути к Дувру, демонстрируя свою связь с графством, так что в некотором смысле они оба олицетворяли славу этого региона как центра мореплавания, но одновременно и обители истинной веры. Среди королевских развлечений в Кентербери важное место принадлежало обеду по поводу юбилея Елизаветы, который устроил Паркер, — вполне светскому придворному мероприятию, организатором легко представить любого из титулованных аристократов Англии. Наконец, архиепископ Кентерберийский принял участие в развлечениях, устроенных для французского посла маршала де Ре, подобно тому, как девятью годами ранее он принимал и развлекал других французских послов, прибывших в Англию для ратификации мирного договора, заключенного в Труа в 1564 г. ^{[21, p. 79–100]}. Таким образом, архиепископ Кентерберийский играл роль представителя местной власти и региональной элиты, однако одновременно он выступал и в ином качестве — примаса церкви Англии. Потому вместо театральных представлений и подобных увеселений он озаботился «постановкой» королевского входа в Кентерберийский собор и организацией воскресных служб, на которых должна была присутствовать Елизавета.

Для самой королевы прием в Кентербери был поводом и способом показать еще один свой образ — благочестивого монарха, правителя церкви, защитника веры. Эта ипостась на самом деле была широко представлена в ее репрезентации, она была тесно переплетена с имперской темой и активно эксплуатировалась в придворном театре ^{[2, с. 64–172]}, но во время церковной службы и публичной молитвы она находила наиболее явное выражение. Паркер же остро нуждался именно в такой демонстрации высочайшей поддержки: он хотел, чтобы Елизавета публично приняла участие в богослужениях, которые провел он сам в соответствии со всеми установлениями, принятыми в английской церкви, включая подвергавшиеся критике его оппонентов облачения. Несколькими годами ранее, когда споры об облачениях велись наиболее активно, Паркер несколько раз просил государственного секретаря Уильяма Сесила, чтобы тот убедил королеву выразить явным образом одобрение его политике, однако так и не дождался ничего в таком роде ^{[22, c. 359–360]}. В начале 1570-х гг. критика, с которой он сталкивался, была еще более ожесточенной, к тому же, в первой половине того же года, как говорилось выше, и сама Елизавета выражала недовольство некоторыми кадровыми решениями примаса церкви. Так что королевский визит в Кентербери был если не победой Паркера, то по крайней мере отличным шансом добиться высочайшего расположения, и архиепископ приложил много усилий, чтобы он прошел так, как было нужно ему.

Прием, устроенный прелатом, таким образом, существенно отличался от тех, которые организовывали светские лица и городские корпорации: в нем особое внимание было уделено религиозно-политической составляющей. Показательно участвуя в церковных церемониях и развлечениях, организованных для нее, королева выражала одобрение всей церкви Англии, и этот жест в контексте религиозной ситуации первой половины 1570-х гг. был адресован не столько местной аудитории, сколько всем оппонентам примаса церкви. Трудно сказать, впрочем, насколько сильно это помогло его делам — пуританская критика едва ли умерилась и отношения Паркера с некоторыми придворными оставляли желать лучшего. Тем не менее он все же продолжил свою политику по унификации церкви и борьбе с пуританами. Он смог сохранить свою кафедру до смерти в 1575 г., невзирая на попытки королевского фаворита графа Лестера отстранить его от должности ^{[12, P. 472]}, и вполне вероятно, что удачный визит Елизаветы в Кент летом 1573 г. сыграл в этом свою роль. В любом случае, этот казус показывает, как летнее путешествие двора могло стать инструментом для реализации королевской религиозной политики, а также демонстрирует, сколь большое значение имели такие визиты для принимавших их епископов.