Междисциплинарные подходы в римских семейных исследованиях: эвристический потенциал и возможные ограничения

Иванова Елена Сергеевна магистр, кафедра истории Древнего мира и Средних веков, ННГУ им. Н.И.Лобачевского 603159, Россия, Нижегородская область, г. Нижний Новгород, ул. Сергея Акимова, 28, оф. 1 Ivanova Elena Sergeevna Master's Degree Student, Department of History of the Ancient World and the Middle Ages, N.I.Lobachevsky National Research University 603159, Russia, Nizhegorodskaya oblast', g. Nizhnii Novgorod, ul. Sergeya Akimova, 28, of. 1 selenai.ei95@gmail.com Другие публикации этого автора

Предметным полем нашего исследования является изучение семьи в контексте римского военного сообщества. Отметим, что институт семьи характеризуется множеством признаков, таких как общность быта, наличие эмоциональной привязанности, стремление к рождению и воспитанию детей и др. Кроме этого, каждая семья представляет собой отдельный микромир со своей особой структурой, распределением ролей и традициями, которые определяются социальным статусом, имущественным положением, этническим происхождением семьи и др. В связи с этим, для создания работы в рамках семейных исследований необходимо использовать междисциплинарный подход и применять методы новых направлений в исторической науке таких, как гендерная история (и археология), история детства, историческая демография, история эмоций и, конечно же, историческая антропология.

Среди исследований по гендерной археологии наше внимание привлекла статья британского археолога Пенелопы Элисон ^[1]. Целью исследовательницы было определить сферы деятельности женщин в римском военном лагере на основе сохранившихся артефактов. Однако реализация данной цели осложнялась тем фактом, что один и тот же предмет в разных контекстах может относиться к разным гендерам. Например, для носителя римской культуры украшения считались частью женского обихода, в то время как мужчины из восточных провинций империи сами носили серёжки и бусы. Поскольку на территории одного лагеря могли проживать и те, и другие связывать такие находки с конкретным гендером затруднительно. Кроме этого, сложности вызывают предметы, связанные с определенными занятиями. Так, в гражданской среде прядение шерсти было исключительно женским делом. В военном лагере этим могли заниматься и юные рабы мужского пола. В связи с этим, пряслица перестают быть маркерами присутствия женщины в сообществе. Чтобы преодолеть описанные сложности, П. Элисон тщательно соотносит артефакт и точное место его находки и создаёт карты-схемы фортов с их отметками. На основе такого пространственного анализа исследовательница смогла классифицировать находки по группам: мужские и предположительно мужские, женские и предположительно женские, детские и предположительно детские. Несмотря на крайне осторожную классификацию находок, П. Элисон приходит к неожиданно смелым выводам о том, женщины составляли значительную часть военного сообщества и что, вопреки распространенному мнению, жены рядовых солдат жили вместе со своими мужьями в бараках внутри лагерных стен, а не снаружи в канабах ^{[1, p. 17-19]}.

Хотя выводы П. Элисон кажутся весьма спорными, её метод пространственного анализа находок является достаточно продуктивным и уже позволил другим исследователям определить некоторые социальные роли женщин в римском военном сообществе ^[2-4]. Однако, стоит отметить, что для создания более полной картины социальной жизни женщины в военном лагере классификацию находок следует расширить, поскольку Римское общество, состоявшее из свободных граждан, перегринов, вольноотпущенников и рабов, слишком сложно устроено, чтобы быть разделенным только по гендерному признаку. Относительно нашей работы существуют и некоторые практические ограничения, связанные с малодоступностью археологических отчетов, а также с тем фактом, что качество публикаций варьируется от детального описания каждой комнаты всех лагерных зданий со всеми находками до простого перечисления типов зданий.

Другим направлением, оказавшим влияние на семейные исследования, является историческая демография. В его рамках для истории Древнего Рима основополагающей стала монография Тима Паркина «Демография и римское общество» ^[5]. В данной работе исследователь предлагает использовать для изучения структуры античного общества таблицы смертности, разработанные Энсли Коул и Полом Демени ^[6]. Суть таких таблиц заключается в следующем. Предположительно 100 000 человек родилось в одном сообществе в один год. Мы прослеживаем, сколько из них доживает до определенного возраста, разделяя жизненный путь на стадии: до года, от года до пяти лет, потом до 10 и т.д. В конце каждого периода подсчитываются умершие и коррелируется число оставшихся в живых. Таким образом, мы можем восстановить возрастную структуру общества.

Однако таблицы смертности основываются на некоторых допущениях. Во-первых, уровень рождаемости признается равным уровню смертности; во-вторых, не учитываются изменения в численности населения, произошедшие в результате миграций, войн, эпидемий и голода, поскольку считается, что такие изменения нивелируются в течение жизни нескольких поколений. Третье допущение касается возможности использования таблиц, создаваемых для обществ XIX-XX вв., для населения Древнего Рима. Такая возможность обосновывается предположением, что возрастные паттерны смертности не зависят от времени и пространства. Конкретные цифры могут отличаться, но в целом можно выявить следующий тренд: высокий уровень смертности в младенчестве, резкое снижение смертности в подростковый период и вновь возрастающая смертность в пожилом возрасте. Для Римской империи считаются характерными следующие показатели: 30% родившихся умирает, не дожив до года; ещё 21% — до 5 лет; половина из тех, кто достигнет 10-лет, доживёт до 50 лет, 1/3 — до 60; 1/6 — до 70 лет ^{[7, p. 23-25]}.

Отметим, что данная статистика учитывается в большинстве работ по римской семейной истории, ею подкрепляется гипотеза о распространенности нуклеарного типа семьи в империи ^{[8, p. 73-91]}, и в особенности часто к ней обращаются при изучении римского детства ^{[9, 10]}. Что касается семей военнослужащих, то используя таблицы смертности в совокупности с другим демографическим показателем, таким как брачный возраст, который в силу разных причин ^[11] у солдат был значительно выше, чем у гражданских лиц, исследователи сделали предположение о наличии в военном сообществе большого количества детей, оставшихся без отцов и нуждающихся в опекуне, которым должен быть сослуживец родителя ^{[11, p. 423]}.

Несмотря на абстрактность выводов, получаемых при применении таблиц смертности, методы исторической демографии необходимый инструмент при изучении античной семьи. В первую очередь они позволяют преодолеть ограничения, возникающие из-за состояния источниковой базы. Дело в том, что для античной истории не существует ни одного источника, который позволил бы составить точную демографическую статистику хотя бы для одного региона в конкретный период времени. Эпитафии говорят нам о практиках поминовения определенных социальных групп, проживавших в одной местности; данные переписей из Египта слишком немногочисленны, чтобы быть репрезентативными; у скелетных останков далеко не всегда возможно установить пол и возраст ^{[5, p. 4-66]} и др. Таким образом, единственным методом для создания усредненной демографической картины античного общества является составление таблиц смертности.

Однако проблемы возникают не только при попытках проследить общие тренды. Когда мы переходим к изучению случайного и единичного, нам снова приходится прибегать к методам смежных дисциплин. Речь идёт об истории эмоций и применении её достижений при работе с античным эпистолярным наследием. Для изучения семейных отношений одним из наиболее ценных источников являются письма на папирусах, которые, по словам американской исследовательницы Рафаэллы Крибиоре, позволяют «подслушать спонтанный разговор из древности» ^{[12, p. 149]}. Однако частое использование стандартных речевых оборотов авторами писем вызывает у некоторых исследователей ^{[13, p. 291]} сомнения в возможности найти в данном источнике выражения индивидуальных мыслей и искренних чувств. Более того, Питер Парсонс предполагает, что речевые стереотипы в письмах связаны с тем обстоятельством, что люди древности мыслили клише ^{[14, p. 8]}.

С другой стороны, немецкая исследовательница Кристина Крейнекер считает, что проявления авторских эмоций в письмах можно найти именно в словесных формулах ^{[15, p. 454]}. Более того, К. Крейнекер само письмо называет выражением эмоции, за которой скрывается желание поддерживать контакт с членами семьи или друзьями, а также подчеркнуть тесную связь между отправителем и адресатом ^{[15, p. 454]}. Подобное значение письмам придают Криси Коцифу ^{[16, p. 394]}, которая отмечает, что сам факт получения письма был важен, поскольку адресат ценил время и усилия автора, затраченные на составление текста, и Роджер Багналл ^{[17, p. 14]}, по мнению которого, для людей древности, разделенных большой дистанцией, было достаточно знать о благополучии друг друга.

Действительно, формулы с молитвами о здоровье и благополучии, а также с просьбами поприветствовать общих знакомых являются наиболее распространенными. И если вдруг автор по какой-то причине не поприветствовал близкого человека, то со стороны последнего могли прийти упреки. Например, Элин заканчивает письмо к своей дочери следующей фразой: «Когда моя маленькая Герайда писала своему отцу, она не поприветствовала меня, и я не знаю, почему» (P. Giss. 78), а Артемия в письме к своему мужу сообщает ему: «Твои дети приветствуют тебя, а Аллия посылает тебе множество угроз, потому что ты часто писал и приветствовал всех, кроме неё» (P. Grenf. I. 53). Также и избалованный Теон посылает своему отцу угрозы: «Если ты не согласишься взять меня с собой в Александрию, то я не напишу тебе письма, не буду с тобой разговаривать и не пожелаю тебе здоровья, но, если ты все равно поедешь в Александрию без меня, я не пожму твоей руки и впредь не буду желать тебе здоровья» (P. Oxy. I. 119).

Кроме этого, К. Крейнекер призывает обращать внимание на отдельные слова, которые используются в предложениях, схожих по цели повествования ^{[15, p. 456]}. Так, для предложений-просьб исследовательница выделяет следующий синонимичный ряд: ἀξιόω, παρακᾰλέω, καλῶς ἄν ποιήσαις и ἐρωτάω. Далее К. Крейнекер поясняет, что ἀξιόω чаще всего встречается в официальных петициях, тем самым указывая на существование социальной дистанции между автором и адресатом; παρακᾰλέω и καλῶς ἄν ποιήσαις распространены во всех типах документов; глагол ἐρωτάω появляется в письмах корреспондентов, между которыми установлены доверительные отношения. Более того, отмечает К. Крейнекер, в редких случаях, чтобы сделать акцент на существовании сильной эмоциональной связи авторы используют формулу ἐρωτάω κὰι παρακᾰλέω ^{[15, p. 456]}. Приведем для примера следующие отрывки из письма Аполлонии к её матери Термотуте: «Я искренне прошу вас и умоляю вас (ἐρωτάω κὰι παρακᾰλέω), позаботьтесь о себе, а также о маленькой девочке, чтобы вы смогли пережили зиму, и чтобы мы нашли вас в добром здравии. <…> Я прошу (ἐρωτάω) вас, если вы услышите что-то о Термотуте, то пришлите мне весточку. Я прошу (ἐρωτάω) вас, это не так сложно, если вы найдете кого-то, кто собирается в путь, пришлите мне вести о вашем здоровье и о здоровье маленькой девочки. Я искренне прошу вас и умоляю вас (ἐρωτάω κὰι παρακᾰλέω), если это возможно, проведывать девочку три раза в день» (P. Col. VIII. 215). Итак, мы видим, что для просьбы, связанной с переживаниями о здоровье матери и дочери, используется эмоционально более сильная фраза. Этот и другие примеры позволяют К. Крейнекер сделать вывод о том, что выбор словесной формулы определялся общим содержанием письма.

Таким образом, применяя методы историков эмоций, мы получаем возможность прочитать письма между строк и тем самым за стандартными выражениями «разглядеть» индивидуальные чувства и эмоции. Именно при таком прочтении становится возможным проникнуть в сферу межличностных отношений семьи.

Итак, на примере трёх дисциплин мы видим, что междисциплинарный синтез позволяет преодолевать ограничения, заданные источниковой базой, строить новые гипотезы и в конечном итоге только с помощью комплекса методов представляется возможным создать цельное исследование по истории семьи римских военнослужащих.