Гильом Трубадур и энглины (к построению «валлийской» гипотезы происхождения европейских рифмованных строф)

Семёнов Вадим Борисович кандидат филологических наук доцент, кафедра теории литературы, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова 119991, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, ГСП-1, стр. 51, оф. ауд. 933 Semenov Vadim Borisovich PhD in Philology associate professor of the Department of Literature Theory at Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, Moscow, str. Leninskie Gory, GSP-1, bld. 51, room No. 933 vadsemionov@mail.ru Другие публикации этого автора

Знал ли Гильом IX, герцог Аквитании, прозванный Гильомом Трубадуром и по сию пору упоминаемый как первый из рыцарей-певцов, известных европейской истории, о такой незаметной для средневековой континентальной поэзии строфической форме, как староваллийский энглин (englyn, pl. englynion)? По причине нераспространённости исследований энглинов даже в англоязычной научной среде подобный вопрос может показаться третьестепенным и странным. Однако если знать, что постановка этого частного вопроса связана с вопросом куда более общим, а именно: откуда в европейскую поэзию однажды пришли рифмованные строфы? – всё меняется.

В данной статье мы попытаемся обосновать важность постановки такого вопроса и ценность исследования связей поэзии трубадуров с валлийской традицией. Рассмотрение вероятного валлийского источника европейских рифмованных строф продолжает наши прежние описания «латинской» и «арабской» гипотез их происхождения ^{[1, 2]}.

Исследователи творчества «первого трубадура» справедливо отмечали тот факт, что после участия в Первом крестовом походе (1099-1102) его строфы удлинились и рифмовки стали разнообразнее. Впрочем, внимание устремлялось именно к его послепоходному наследию – и рождались волюнтаристские идеи: Гильом «подслушал» красивые рифмованные строфы на Востоке, крестовый поход «наполнил его новыми художественными идеями» ^{[3, p. 383]}. Между тем, следовало бы, наблюдая, какими стали песни Гильома, не забывать и о том, какими они были до похода. А были они строфически организованными и – прорифмованными. Конечно, понятие о рифме исторически изменчиво, однако если искать в европейской средневековой поэзии привычные для нас точные рифмы, точнее начальный этап их доминирования, то мы быстро обнаружим их в творчестве Гильома Трубадура, причем не только в после-, но и допоходном.

Действительно, в общероманской поэзии это момент перехода от скрепляющих строки регулярных ассонансов к регулярной полноценной рифме. Но не менее важно рассмотреть и сами строфы. Сохранились всего 11 образцов поэзии Гильома Аквитанского, и таблицу их строфических формул в начале прошлого века представил А. Жанруа ^{[4, p. XII]}, а мы ниже приводим её в уточняющем виде – без внутреннего деления строф на части, поскольку его нет в сохранивших наследие трубадура рукописях:

К допоходному творчеству относятся только три песни, и все они, как видим, состоят из трёхстиший, которые имеют общую ритмическую схему и – этого схема не отразит – особенный для каждой конкретной песни монорим (он скрепляет стихи как каждой из строф, так и целого текста).

И здесь уместно обратить внимание на то, что до- и послепоходные образцы соотносятся между собой не как примитивные/сложные, а скорее как оригинальные/привычные. При этом «оригинальными» оказываются именно три допоходных текста, состоящих из трёхстиший: они-то и оригинальны своей краткостью строфической формы, так как к более сложным композициям мы привыкли, зная дальнейшее развитие поэзии трубадуров и их разнонациональных наследников. Да и сама краткость особенная. К простейшим типам строф, кроме трёхстиший, следует отнести двустишия и четверостишия, и присутствие этих двух типов строф в европейской и мировой истории весьма заметно: античные дистихи, арабские бейты, индийские шлоки – идея двустишия не имеет «национальности»; четверостишия также весьма часты, например, в поэзии на языках, вышедших из единого древневерхненемецкого корня.

Принцип двойственности прослеживается уже в делении отдельных длинных строк на полустишия: для нас, континентальных читателей, это настолько привычно, что, скорее всего, далеко не каждый, столкнувшись с поэзией на кельтских языках, заметил бы, что в её образцах (особенно в валлийских) длинная строка часто поделена не на две, а на три части. Когда указанный принцип в средние века действовал, получались двустишия с парной рифмовкой, как в разнообразных лэ и вообще повествовательных стихотворных текстах; когда не действовал – получались «безразмерные» лессы, столь характерные для раннесредневекового стихотворного эпоса романских народов. Этот принцип оказал воздействие даже на исследователей, публиковавших сочинения Гильома в веке XIX ^{[5, pp. 7-10]} и в веке XX ^{[4, pp. 1-6]}: три ранних текста представляли на печати так, что каждая строка делилась на две части – большую начальную и меньшую финальную. Разумеется, никакого указания на такое волюнтаристское членение в сохранивших поэзию первого трубадура оригинальных манускриптах нет.

И на фоне длительной традиции подобного сдваивания стиховых мет факт столкновения с формой трёхстиший удивляет. В романской поэзии, кроме трёх песен Гильома, есть только два сохранившихся примера применения трёхстиший: принадлежащий последней трети X века фрагмент из двух строф «A les pins batraunt sos caus…», именуемый «Страстями Христовыми из Аугсбурга» («Passion d'Augsbourg», или «Augsburger Passionslied»), а также современная по отношению к Гильому, созданная в Тоскане в 1087 году однострофная эпиграмма «Ista cartula est de Caputcoctu…», известная как «Амиатинская запись» («Postilla Amiatina», или «Cartula del Monte Amiata»). Но форма первого образца ещё не точно определена, некоторые исследователи игнорируют деление фрагмента на трёхстишия ^{[6, p. 15]}, а форма второго, поскольку это эпиграмма и, следовательно, текст не привязан к мелодии, выглядит случайной. А где мы ещё обнаружим примеры трёхстиший с качественными рифмами в европейских поэзиях на национальных языках в догильомов период? У островных кельтов, прежде всего у бриттов.

«Латинскую» и «арабскую» гипотезы происхождения европейских рифмованных строф всегда обслуживала внелитературная аргументация спекулятивного толка. В каждом случае сторонники той или иной гипотезы апеллировали к общим историческим сведениям и связывали их с оценкой поэзии Гильома Трубадура с позиций здравого смысла. Невозможно, поставив вопрос о том, от какого конкретного араба или священника-латиниста получил девятый герцог Аквитании столь специфические стиховые артефакты, как рифма и рифмовка, ответить на него определённо утвердительно: фактов нет. Потому их отсутствие замещает спекуляция: Гильом жил в романской среде, наполненной манускриптами на латыни, в которых порой проскальзывали и рифмы, и жил он во время, когда романский мир активно сталкивался с миром арабским. Но ничуть не хуже данных спекуляций также подтверждаемое историческими фактами общего характера следующее спекулятивное суждение: романский мир не только вырос на землях кельтов, но и на протяжении многих веков взаимодействовал с кельтским миром, что особенно заметно в эпоху Карла Великого. Учёные монахи, вышедшие из островных областей расселения кельтов, присутствуют в важных политических и религиозных центрах континентальной Европы.

Непосредственное отношение к учреждённой императором Карлом Палатинской академии имел св. Дунгал, ирландец, знаток астрономии и астрологии, в молодости обучавшийся в монастыре Бангор, пожалуй, важнейшем центре религиозной жизни в Уэльсе (а именно в области Гвинедд). Предполагают, что именно Дунгал (которого нередко именуют Дунгалом из Бангора) доставил на континент ценную рукопись «Antiphonarium Benchorense» («Бангорский антифонарий»), которая в итоге оказалась в монастыре Боббио под Генуей, где, по-видимому, окончил жизнь святой (его религиозное обучение началось в валлийском монастыре, основанном Комгалом, а последние дни прошли в монастыре, основанном учеником Комгала – Колумбаном). Дунгал был автором ряда стихотворений на латыни, выполненных классическим гекзаметром, прежде всего эпитафий.

К Палатинской академии имел отношение и другой ирландский монах, учёный и поэт – Дикуил. Прославился он как географ, написав трактат «De Mensura Orbis Terrae» («Описание Земли»), а для нас важно, что этот трактат он завершил стихотворением из 31 гекзаметрической строчки. Можно предположить, что он, подобно Дунгалу, писал стихи регулярно.

Следующее поколение ирландских поэтов-священников того же IX века представлено людьми, которые пережили вторжение викингов на британские острова и были вынуждены перебраться на континент. К ним, в частности, относятся св. Донат (Донат из Фьезоле), автор нескольких стихотворений и – предположительно – стихотворного «Жития св. Бригиты», и Седулий Скот, хотя и названный Ирландцем, однако, как следует из некоторых его текстов (их сохранилось более 80-ти), связанный с Северным Уэльсом. Седулий Скот, осевший в Льеже, где воспитывал детей Карла Лысого, писал в разных жанрах, а примечательно в его наследии то, что порой в его латинских стихах проскальзывают звуковые повторы, близкие к традиционным кельтским способам инструментовки стиха.

Так, Д. Хаулетт, переводя стихотворение «Aspice marmoreas superantes astra columnas…» на английский язык, в цитируемом им исходном латинском тексте выделяет подобные повторы и комментирует их: он использовал курсив одновременно с подчёркиванием, чтобы показать повторы, «срифмовывающие» полустишия одного и того же стиха; отдельно курсив использовал для выявления повторов, связующих конец одного стиха и начало другого; отдельно подчёркивание одной буквы – для показа межстиховых звуковых соответствий; наконец, подчёркивание нескольких смежных букв – также для выявления созвучий в соседних полустишиях ^{[7, p. 130]}. Выглядит это так:

O magnum Scotiae misit Pictonia diues

Munus relliquias quas uelit esse suas

Переводчик не соотносит данные повторы с конкретной традицией, мы же видим явную близость той валлийской системе звукописи, которая станет известна как кинханед (валл. cynghanedd). Но важна в данном случае не принадлежность повторов той или иной системе правил. Важен сам факт того, что кельты, оказавшиеся в империи Карла Великого и его потомков, принесли свои традиции в известные латинские формы стиха. Т.е., важно то, что к началу жизни Гильома Трубадура кельты в целом и кельты как поэты не были чем-то диковинным.

И ещё один факт, связанный с приведёнными выше строками из Седулия Скота, оказывается важным. Перевод этих строк таков: «О, богатыми реликвиями одарил он Скотию, которые и Пиктония желает иметь». Хаулетт озаглавил перевод «К учёным мужам из Клонарда», потому что поэт воспевает трёх великих мужей из этого ирландского монастыря, и они-то названы святыми дарами, «реликвиями». «Скотия» обозначает Ирландию, а вот «Пиктония» - земли графства Пуату, на которых во времена Рима жило кельтское племя пиктонов. Но почему в тексте Седулия Скота появилась отсылка именно к Пиктонии/Пуату? Уместно предположение, что связи пуатевинцев, предшественников Гильома, с кельтским миром (не с бретонскими соседями жителей Аквитании, а именно с островными кельтами) установились уже в эпоху Каролингского возрождения и не прерывались. Конечно, если это верно для Аквитании, то верно и для сопредельных романских земель. Впрочем, Аквитания выделялась по географической причине: большую часть пути к Иакову Компостельскому паломникам с островов (если только они не пытались значительно сократить себе путь, высадившись поближе к финальной точке паломничества) приходилось проходить именно по её землям, и этот путь был известен как Via Turonensis.

Но посещал ли владетеля Аквитании кто-либо сведущий в формах поэзии бриттов? Здесь прямых исторических свидетельств нет, но есть одно косвенное, художественное, на грани легенды. Полтора века назад во французской медиевистике началось активное обсуждение фигуры некоего легендарного сказителя. Открыл тему Г. Парис своей заметкой «Брери», указывающей на имя этого барда. Парис был первым, кто задался вопросом о том, является ли Брери вымышленной персоной, упомянутой в рыцарском романе, или всё-таки он лицо историческое. Далее франкофонные медиевисты стали отыскивать следы присутствия этого исторического невидимки в рыцарской литературе, где, как оказалось, он скрывался под именами Блери, Блихиса, Блехериса, Блихоса-Блихериса, Бледерикуса. Позднее данная литературная личность была соотнесена с личностью исторической – валлийцем Бледри ап Кадивором. Наиболее интересной частью истории этого разыскания оказалась находка, которую сделала уже в начале ХХ века Дж.Л. Уэстон в рукописи London, BM, Add. 36614, содержавшей Второе продолжение Вошье де Денэна к роману Кретьена де Труа «Персеваль, или Повесть о Граале». Она обнаружила следующие строки, отсутствовавшие в других вариантах Второго продолжения:

В данном случае для нас важно, что рядом с валлийцем, который подвизался при английском дворе норманнов на правах дворянина-вассала (он был кровью связан со многими королевскими родами Уэльса) и переводчика, указан граф Пуатье. Так как исторического Бледри определяют как лицо, действовавшее в первой трети XII в., мы должны вспомнить, что в это время герцог Гильом IX Аквитанский имел и титул Восьмого графа Пуатье. К началу этого века три образца с применением формы трёхстиший высокородным трубадуром уже были сочинены, но если бы было установлено, что Бледри (или кто-то подобный ему) мог оказаться при дворе Гильома в допоходный период творчества последнего, то влияние валлийского материала нельзя было бы исключить.

В каком виде мог бы быть преподнесён материал валлийской словесности путешествующим бардом такому высокому лицу, как Гильом? В прозе это были бы мабиноги (большая, зачастую аморфная в сюжетном отношении форма) или триады (форма, оказывающаяся малой на фоне предыдущей и в силу мнемотехнической задачи предполагающая деление текста на трёхфразовые группы). В поэзии это были бы аудлы (безразмерные группы стихов, объединённые моноримом в большую повествовательную форму) или упомянутые выше энглины (строфы с чётко установленным размером и также прошитые моноримом, но объединяемые в тексты разных объемов и не исключительно эпического характера).

Наш литературный объект – как раз энглины, и потому обратимся к возможной литературной аргументации, которая могла бы подтверждать валлийское влияние на Гильома и его поэтических наследников. Безусловно, что влияние культуры на культуру никогда не замкнуто в рамки единственного жанра, одной формы. Поэтому если предполагать, что валлийские трёхстишия энглинион повлияли на романскую поэзию, следует ожидать, что и прочие формы оказали влияние или вошли с романскими в параллель. А форма аудл (awdl, pl. awdlau) как раз являет собой параллель по отношению к широко известной по романским образцам жесты и стихотворной агиографии форме лессы. Фактически это одна и та же форма, и удивительно то, что, возможно, валлийские аудлы возникли раньше романских лесс: некоторые тексты, приписываемые легендарным бардам Британии тёмных веков, состоят из данных квазистроф. Можно предполагать, что аудлы и лессы как формы, аналогичные по структуре и функциям, находятся не просто в типологическом родстве. Если так, то сведение в один ряд трёхстиший Гильома и валлийских энглинов на этом фоне не выглядит странным.

Энглины также, как и аудлы, часто были задействованы в целях оформления повествования, однако трехчастная структура энглина периодически оказывалась востребованной и в том случае, когда следовало оформить содержание, подходящее например, для прозаических триад. Встречались и лирические энглины. Иными словами, форма эта для поэзии древнего Уэльса оказалась универсальной. Следовательно, если кто-то на континенте слушал валлийские песни, то формой таких песен могли быть энглины.

Но представление об этой форме оказалось исторически изменчиво. В 1451 г. (или около) в Кармартене прошёл эйстетвод (фестиваль-соревнование местных бардов), на котором были узаконены 24 формы, регулярно применяемых Давидом ап Эдмундом, наиболее авторитетным участником. Формы эти впервые были упомянуты в валлийской рукописи XIII в., напечатанной в середине XIX в. под заглавием «Древняя валлийская грамматика». Здесь наряду с древними трёхстишиями были представлены несколько типов четверостиший, которые также были названы энглинами ^[8].

Мы можем зафиксировать факт важного исторического изменения понятия об энглинах: по-видимому, с XIV в. энглинион начинают воспринимать как собрание любых строгих строф (кроме недавно появившихся двустиший cywydd), оппозиционное по отношению к не имеющим строго установленного объёма квазистрофам аудлаи. И такое изменившееся понятие сохранилось к нашему времени. При этом четырёхстрочных энглинов среди указанных форм оказалось больше, а потому не удивляет факт возникновения на рубеже XIX-XX вв. суждений, подобных, в частности, суждению оксфордского профессора поэзии Ф.Т. Пэлгрейва о том, что «энглин – это четверостишие с весьма сложной структурой, сжатое и отчасти эпиграмматическое по характеру» ^{[9, p. 196]}. Между тем ещё веком ранее об энглинах-трёхстишиях не забывали: Э. Джоунс, воспроизводя канонизированные 24 метра, указал на то, что ранний тип «Englyn Milwr, или Песнь воина, <…> представляет собой строфу из трех строк, каждая из семи слогов, первая и вторая заключают в себе общую тему стихотворения, а третья передает какую-либо божественную или моральную заповедь, или разумное суждение» ^{[10, p. 2]}.

Тот же упомянутый рубеж веков открыл период научной «разноголосицы» в описании энглинов. Французский кельтолог Ж. Лот впервые представил континентальным читателям энглины как строфы из шести- и семисложников, подчеркнув исключительно силлабическую сущность валлийской поэзии и оставив в стороне другие приметы данной формы ^{[11, pp. 13-18]}. Дж. Рис породил сомнительную идею возвести энглины к античному гекзаметру ^{[12, pp. 190-223]}. И даже по прошествии века странности и неточности при характеристике энглинов не исчезают. Так, современный исследователь Дж. Т. Кох описывает энглины следующим образом: «Энглинион, сага, - это термин, описывающий значительную часть ранней валлийской поэзии, сочинённой трехстишным метром, который известен как наиболее ранний вид энглина» ^{[13, p. 700]}. Справедливо указание на трехстишия как ранний вид энглинов, но энглинион (т.е. текст, написанный энглинами) предложено понимать как сагу. Однако энглины – это не всегда повествование, на что было указано выше. Впрочем, сближение энглинов с сагой, скорее всего, основано на том, что в «древних книгах Уэльса» некоторые повествовательные тексты имеют в заглавии «энглинион» как указание на форму/жанр. Можно заметить, что подобные заглавия имеют и тексты, представляющие собой диалоги: если бессюжетный диалог продолжать считать сагой, тогда никакой ошибки нет.

Представляет интерес стиховедческий аспект в описаниях ранних энглинов. Если в последней четверти XVIII в. Джоунс, отнеся к раннему типу только englyn milwr, упоминал о равносложности трех строк (в чем мы видим апостериорное приписывание релевантного признака энглинов поздних энглинам ранним), то в продолжение последнего столетия исследователи справедливо ставили в один ряд с упомянутой формой и другую раннюю – englyn penfyr (тип назван «краткоглавым», хотя короткими оказываются стихи 2-3), которую характеризует заведомая неравносложность. Вот так описывал обе формы К. Х. Джексон: «Milwr – это простая форма из трёх имеющих единую рифму стихов, обычно по семь слогов в каждом. <…> Penfyr – нечто более сложное. Данную форму обычно составляют первый десятисложный стих, второй шестисложный и третий – семи- или восьмисложный; второй и третий стих срифмованы друг с другом – и часто также с седьмым, восьмым или девятым слогом, стоящими перед цезурой в первом стихе» ^{[14, p. 304]}. Заметно, что Джексон противопоставлял два типа энглина по принципу равносложности/неравносложности и даже подобрал соответствующие примеры со слоговой структурой 7/7/7 и 10/6/8 (из разных стихотворений нижеуказанного цикла «Canu Llywarch Hen», в каждом из которых, между прочим, единая форма не выдерживается – и оба ранних типа энглина представлены). С одной стороны, такое разделение кажется технически удобным. С другой стороны, точности в приведенных Джексоном определениях и схемах мало. Мы увидим далее, что ранним энглинам первого типа не была предписана обязательная равносложность и что в энглинах второго типа колебания в слоговом объёме распространялись не только на последнюю строку, но и на остальные.

«Максимума» точности британские исследователи энглинов достигли лишь в начале XXI в. В монографическом обзоре Дж. Роуленд «Ранневаллийские поэтические саги» («saga» указывает на следование за Кохом) появилось уточнение, касающееся формы milwr (penfyr также описана): «Englyn milwr – это простейшая форма <…>. Она состоит из 3 стихов по 7 слогов в каждом, при этом отдельные стихи на слог длиннее или, что реже, на слог короче» ^{[15, p. xxiii]}. Согласимся с тем, что слоговой объём в «энглинах воина» варьируется, но укажем на то, что Роуленд высказалась осторожно: в действительности колебания слогового объема любой из трех строк данной формы (и это касается только ранних её образцов) настолько отчётливы, что отнесение таких энглинов в целом к силлабическому стихосложению оказывается под вопросом.

Между тем, в большинстве случаев мы и по сей день встречаем грубоватые попытки описать метрику энглинов, отправляющие нас из начала нынешнего века в век XVIII: «englyn milwr (‘энглин война’, трехстрочник равного количества слогов с единой рифмой» ^{[16, c. 540]}.

Теперь от обобщающих определений перейдём к рассмотрению метрических особенностей конкретных энглинов-трехстиший, представленных в упомянутых «древних книгах Уэльса». Эти «книги» - известные рукописи. Энглины широко представлены в двух из них – в «Чёрной книге Кармартена» (Llyfr Du Caerfyrddin, или Peniarth MS 1) середины XIII в. и в «Красной книге Хергеста» (Llyfr Coch Hergest, или Oxford, Jesus College, MS 111) конца XIV в.

В «Чёрной книге» к их числу относятся: «Dinas Maon» («Динас Маон»), «Englynion y Beddau» («Энглины могил»), «Kanu Gwallawg» («Воспевание Гвахлауга»), «Ymddiddan Gwyddno Garanhir a Gwyn ap Nudd» («Беседа Гвиддно Гаранхира с Гвином ап Нуддом»), «Ymddiddan Taliessin ac Ugnach» («Беседа Талиесина с Угнахом») и «Seithenhin sawde allan…» («Сейтеннин, встань впереди…»).

В «Красной книге»: «Ymddiddan Lywelyn a Gwrnerth» («Беседа Хливелина с Гурнертом»), «Eiry Mynyd» («Горный снег»), «Canu Llywarch Hen» («Песни Хливарха Старого», мини-цикл из 9 песен), «Gereint filius Erbin» («Герейнт, сын Эрбина»), «Katwallawn» («Кадваллон») и «Canu Heledd» («Песни Хеледд», мини-цикл из 8 песен).

Кроме перечисленных, некоторые известные образцы энглинов записаны в поздних рукописях, но порой воспринимаются исследователями как поздние записи ранее существовавших текстов. К таким относятся:

- одиночный энглин «Eiri Mynyd» (ранний вариант вышеупомянутого длинного стихотворения из «Красной книги Хергеста») со структурой, строго отвечающей формуле 7/7/7, в рукописи последней трети XIII в. Harley Charter 75 C 38. Предполагают, что писец скопировал энглин из рукописи X в.

- «Englynyon yr eryr» («Энглины орла»), или «Ymddiddan Arthur a'r Eryr» («Беседа Артура с орлом»), в рукописи XIV в. Oxford, Jesus College MS 20,

- «Kyssul Adaon» («Совет Адаона») – энглины с зачином-повтором о Богородице в подборке религиозных текстов «Красная книга Талгарта» («Llyfr Coch Talgarth», или NLW, Llanstephan MS 27), датируемой приблизительно 1400-м годом,

- «Englynion y Clyweid» («Энглины мудрых речений»; длинный ряд из 73 энглинов) в той же «Красной книге Талгарта»,

- «Sandde gyr y vran…» («Сандде, сгони ворона…»; текст с не прояснённой формой: самодостаточное трёхстишие или однострофный фрагмент из большого текста; поскольку речь идёт о смерти сына короля Артура, за энглином следует поясняющая фраза: «Артур спел это») в рукописи XVII в. Llyfr Englynion Gellilyfdy, или NLW, MS 3039B (изначально Mostyn MS 131),

- «Englynion Cad Goddeu» («Энглины Битвы Деревьев»; связаны с известной одноименной поэмой) в рукописи XVII в. Peniarth MS 98b (изначально Hengwrt MS 479) – два энглина, из которых только первый трёхстишие,

- фрагмент «Ymddiddan Melwas a Gwenhwyfar» («Беседа Мелваса с Гвенхуйвар») в рукописи XVII в. NLW, MS Wynnstay I,

- не совпадающий с последним другой фрагмент, который, как предполагают, восходит вместе с ним к одному и тому же источнику [Jones 2019, 184-185], - «Ymddiddan rhwng Arthur a Gwenhwyfar» («Беседа между Артуром и Гвенхуйвар») в рукописи середины XVII в. NLW, Llanstephan MS 122.

Из перечня предполагаемых ранних энглинов, дошедших в поздних источниках, мы удалим «Englynion y Misoedd» («Энглины месяцев»): сам по себе этот пример интересен, однако к трёхстишиям не относится. Попутно заметим, что на текст, написанный строгими восьмистишиями (каждому месяцу посвящено отдельное восьмистишие со сквозной рифмой, и только февралю – девятистишие), валлиец Шон Тудур, старший современник Шекспира, написал пародию «Digrifwawd neu ymgynhebygiad i owdl y misoedd» («Пародия или подражание лессе месяцев»). Вовсе не случайно в последнем заголовке «аудл» замещает «энглины»: аудлы-лессы были большими группами стихов с неустановленным объемом, и автор оригинального стихотворения назвал строфы «энглинами», поскольку их выравнивал по количеству строк, а пародист обратил внимание на длину строф, которая у него сассоциировалась с лессами. Данный пример с псевдоэнглинами, на наш взгляд, только подчеркивает древность и аутентичность формы энглинов-трёхстиший.

Теперь обратимся к трём наиболее важным источникам – текстам не на средне-, а на древневаллийском языке, к тому же восходящим к периоду до XI века. В рукописи «Кембриджский Ювенк» («Cambridge Juvencus», или Cambridge MS Ff. 4.42), представляющей собою копию выполненного вергилиевыми гекзаметрами переложения Евангелия испанского священника IV в. Гая Веттия Аквилина Ювенка «Evangeliorum Libri IV» и относящейся к X веку, сохранились в качестве маргиналий два текста, которые называют по числу трехстиший «Ювенк 9» (fol. 1r; в действительности древневаллийских энглинов восемь, так как первое трёхстишие на латыни) и «Ювенк 3» (fols. 25v–26v). Первый текст интересен тем, что отчетливо демонстрирует стремление писца (подозревают, что им был монах-ирландец по имени Нуаду) выровнять строки каждого энглина (что удалось не во всех строфах), но не по формуле 7/7/7, а по формуле 8/8/8. Второй отличается более заметной неравносложностью (его общую для трех строф формулу можно обозначить как 7-9/7-9/7-9, т.е. величина соседних стихов может расходиться на 1-2 слога), зато в нем мы встречаем такие частые в энглинах следующих веков анафорические связки строф.

Третий древневаллийский текст – образец не менее известный. Это «Bacl Patern» («Посох Падарна») из рукописи Cambridge, Corpus Christi College MS 199. Катрен с четкой структурой 7/7/7/7. Неужели среди древнейших образчиков энглина были и строго силлабические четверостишия? В действительности, это очень сомнительный образец – не как древневаллийский поэтический текст вообще, а как текст в форме энглина-катрена. И сегодня, и во времена человека, открывшего этот образец для науки (им был кембриджский библиотекарь Генри Брэдшоу, наткнувшийся на валлийский текст в латиноязычной рукописи 10 февраля 1874 года) вид соответствующего листа рукописи (fo.11r) один и тот же: верхнее поле было кем-то нещадно обрезано, и только очень короткие нижние края букв сохранились, притом писец вёл строку, заключающую в себе несколько стихов, последовательно приподымая буквы к верхнему краю листа, поэтому начало строки можно было попытаться расшифровать, а вот конец такой возможность не давал и не даёт. Однако смелый «открыватель» текста немедленно предположил, что нашел именно четверостишие. В день находки он сообщал Дж. Рису, что обнаружил «…следующий катрен, последний стих которого полностью отрезан переплётчиком», и спрашивал: «Скажите мне, что Вы можете из этого сотворить:

Amdinnit trynit trylenn.

Amtrybann teirbann treisguenn.

Amcen creiriou gurth cyrguenn.

Amdifuys …………» ^[17]

Как видим, в первый день обнаружения текст ещё не был полным катреном. Рис, которого попросили «сотворить», под благовидным предлогом отказался заниматься «сотворчеством»: «С извинением сообщаю, что могу вывести только три слова в третьей строке: текст очень тёмен для меня. Там что, вовсе нет контекста, который помог бы мне продвинуться дальше?» ^[19]. Брэдшоу отвечал, что контекста нет, что маргиналии на других листах представляют собой маленькие молитвы и что в двух случаях они обращены к святым; один из святых, по его словам, был упомянут так: «que tuum fer sancta Paterne» ^[18].

И вот уже в журнале «Archaeologia Cambrensis» появляется сообщение от редакции «Старый валлийский катрен»: «Мы в долгу перед м-ром Брэдшоу из Кембриджа за следующий валлийский катрен второй половины XI столетия…» - и редакция, приведя вышеуказанный оборванный текст, сам по себе сомнительный, завершает заметку просьбой к читателям о переводе этих «тёмных стихов» ^{[20, p. 340]}. Сам Брэдшоу, к его чести, финальный стих «катрена» не дофантазировал, но своеобразный ключ для следующих поколений ревнителей «сотворчества» оставил. И в 1912 г. ректор кембриджского Королевского колледжа М.Р. Джеймс в монографическом обзоре «Описательный каталог рукописей в библиотеке кембриджского колледжа Тела Христова» не избежал искушения «сотворчества» и в ходе постраничного описания представил текст в таком виде (со вставкой-комментарием):

«Amdinnit trynit trylenn • Amtrybann teirbann treisguenn • Amcen

creiriou (не отличается для меня от creirum) gurth cyrrguenn • Amdi-

fuys a… ... patern ...» ^{[21, p. 482]}

После этого новым поколениям осталось всего лишь так «дособрать» строку, чтобы она и стала финальным стихом (а строки данной миниатюры, что чувствовал ещё сам Брэдшоу, перекликались со строками древней поэмы «Гододдин», так что нельзя было исключить, что текст этот мог бы быть и больше катрена – и являться фрагментом варианта поэмы), и оказалась семисложной. И действительно, вскоре в валлийской науке был достигнут консенсус, серьёзные исследователи стали цитировать последний стих так: «Amdifuys dual bacl patern». Да и «cyrguenn», в котором Дж. Рис видел топоним, превратилось волшебным образом в «Cyrwen» - имя для «посоха Падарна», а сам «Посох Падарна» стал заглавием. Так сумма гипотез стала аксиомой, минуя стадию доказательств. А между тем этот древний фрагмент мог быть и трехстишием, и тем же четверостишием, но с финальной строкой любого иного слогового объёма.

Почему вся эта история случилась? Потому что на фрагмент смотрели люди конца XIX – начала ХХ вв., для которых было привычно, что уже несколько веков в Уэльсе существуют энглины в виде четверостиший и что энглины суть силлабические сочинения. Между тем изначальную несиллабическую природу можно было бы заметить (уже существование такого типа, как penfyr, входит в противоречие со стремлением приписать ранним энглинам силлабический характер. Сказанное не отменяет того, что метрические формы энглинов со временем превратились в обыденную силлабику.

Итак, было две старых формы энглинов-трёхстиший, milwr и penfyr, и они встречались как отдельно одна от другой (случаи, когда начальная форма трехстишия выдерживалась сочинителем до конца), так и в произвольном сочетании в одной и той же стиховой композиции. Каждая из этих главенствующих в древнее время форм могла, тем не менее, в рамках отдельного текста дополнена какой-либо случайной трех- или четверостишной строфой. Именно из этих факультативных строф появились впоследствии прочие типы энглинов. Мы их оставим в стороне и, взяв за основу позднюю, силлабическую формулу строфы 7/7/7, оценим, как ей соответствуют все перечисленные выше древние или претендующие на статус древних энглины.

Тексты в форме englyn milwr, при которой композиция строк соответствует формуле 7/7/7: «Eiri Mynyd» (раннее трёхстишие), «Ymddiddan Lywelyn a Gwrnerth» (поздний расширенный вариант предыдущего энглина в «Красной книге Хергеста»), «Eiry Mynyd» (следующий за указанным ст. «Ymddiddan…» текст с тем же анафорическим зачином строф), в цикле «Canu Heledd» строфы №№ 63-65, 67-68, 78, 83, 85, 88-91, 104, 108-111, «Ymddiddan Arthur a'r Eryr».

Тексты в форме englyn milwr с нестрогим соответствием вышеприведенной формуле: «Juvencus Englynion» (оба текста), «Kanu Gwallawg», «Ymddiddan Gwyddno Garanhir a Gwyn ap Nudd», «Ymddiddan Taliessin ac Ugnach» (этот и два предыдущих текста начинаются как метрически строгие, потом метр расшатывается), три текста из цикла «Canu Llwyarch Hen» («Kalangaeaf kalet grawn…», «Baglawc bydin bagwy onn…» и «Kynn bum kein vaglawc bum kyffes…»), «Gereint filius Erbin», «Katwallawn», в цикле «Canu Heledd» строфы №№ 52-56, 66, 79, 82, 92-99, 102-103, 105, 107, 112, « Sandde gyr y vran…», «Ymddiddan rhwng Arthur a Gwenhwyfar», «Englynion Cad Goddeu» и «Englynion y Clyweid».

Тексты в форме englyn penfyr, при которой композиция соответствует формуле 10/6/8: в цикле «Canu Heledd» строфы №№ 76 и 100.

Тексты в форме englyn penfyr, с нестрогим соответствием данной формуле: три текста из цикла «Canu Llwyarch Hen» («Bit goch crib keilyawc…», «Goreiste ar vrynn a eruyn uym bryt…», более известный под поздним заглавием «Claf Abercuawg», а также «Gorwyn blaen onn…»), в цикле «Canu Heledd» строфы №№ 1-51, 57-62, 69-74, 77, 80-81, 84, 101, 106, 113.

Наконец, посмотрим на тексты, в которых энглины милур и пенвир соединены. Комбинаций двух типов, при которых образцы энглинов каждого из них строго следуют своим формулам, - их не существует. Комбинация строгого milwr и нестрогого penfyr только одна: выделяемое исследователями из цикла «Canu Heledd» стихотворение «Gwynn y byt freuer mor yw diheint heno…». Также одинока и комбинация нестрогого milwr и строгого penfyr: «Dinas Maon». Больше комбинаций обеих нестрогих форм энглинов: «Englynion y Beddau», «Gerein fil. Erbin» (версия стихотворения из «Красной книги…», ранее представленная в «Черной книге Кармартена»), «Seithenhin sawde allan…», два текста из цикла «Canu Llwyarch Hen» («Dymkywarwydyat unhwchdywal…» и «Maenwynn tra vum yth oet…»), «Ymddiddan Melwas a Gwenhwyfar», «Kyssul Adaon».

Можно сделать вывод об особенностях метрики двух ранних форм энглинов: по отдельности они реже встречаются в том «правильном» виде, который энглинам приписало готовящееся к своему закату британское Позднее средневековье, и чаще в «неправильном», да ещё с отдельными вкраплениями в ту пору несамостоятельных четверостиший, а когда milwr и penfyr сочетаются, они в подавляющем большинстве случаев предстают перед нами в несиллабическом, «неправильном» метрическом обличье. Осталось представить скорректированные практическими наблюдениями формулы для ранних энглинов. Общая формула для перечисленных образцов englyn milwr - 6-9/6-9/7-9. Часто соединялись в энглин семи- и восьмисложные стихи, реже появлялись девятисложные, а шестисложные были самыми редкими (зафиксированы в «Ymddiddan Melwas a Gwenhwyfar»). Формула для englyn penfyr – 9-11/5-9/7-9. Тут минимальные колебания в слоговом объёме были в первом и третьем стихах, сильные колебания во втором (пятисложник встречаем во фрагменте «Stauell gyndylan ys tywyll heno…» из «Canu Heledd») при этом если он дорастал до восьми-девяти слогов, то первый стих обязательно был длиннее.

Теперь вернёмся к Гильому Трубадуру. Похожи ли стиховыми формами три его допоходных песни на эти ранние энглины? Похожи самой формой трехстиший, а также имеющимся у каждого трехстишия моноримом (при этом в энглинион у разных трехстиший разные моноримы, а у Гильома начальный монорим выходит за рамки строфы и стремится подчинить себе весь текст. Однако Гильом создает силлабические тексты, и, как мы видели, ранние энглины не силлабические. Финальный стих трехстишия Гильома длиннее предыдущих, в englyn penfyr всё иначе: длиннее именно начальный стих. Впрочем, если искать «прообраз» трехстишия аквитанского поэта, его можно найти в финальном энглине, записанном на полях рядом с основным текстом «Kanu Gwallawg» из «Черной книги Кармартена». Но это единственный энглин изо всех, составляющих упомянутые нами тексты.

Но что могло вообще побудить Гильома в этой гипотетической ситуации обратить внимание на энглины, неужели только наличие точных рифм? Нам кажется, он мог заинтересоваться содержанием многих вышеупомянутых образцов, прежде всего – темой Артура, ведь она уже к концу XI века проникла в Аквитанию, например, в Лиможе в это время впервые зафиксировано имя Artus ^{[22, p. 7]}, а затем формы имён Artus, Artusius появляются в иных областях герцогства Аквитанского. Поэтому не удивляет тот факт, что уже у гасконца Маркабрю в одной из песен упомянут Артур, между прочим, в связи с Гильомом X, сына Трубадура: «Puois lo Peitavis m'es faillitz, / Serai mai cum Artus perdutz» ^{[23, p. 16]}. Действительно, в валлийских сочинениях в форме энглинов нередки имена тех, кто позднее войдет в число персонажей континентальных рыцарских романов об Артуре-короле. Среди текстов, перечисленных выше, это «Englynion y Beddau», «Gereint filius Erbin», «Englynyon yr eryr», «Sandde gyr y vran…», «Ymddiddan Melwas a Gwenhwyfar» и «Ymddiddan rhwng Arthur a Gwenhwyfar». Если начавшая набирать популярность тема Артура и сопутствующие образы Гвенвивар, Кая, Овейна и пр. тронули трубадура, могла обратить на себя внимание и необычная форма – энглины.

Проверка нашей «валлийской» гипотезы, напрямую связующей традиционное бардическое наследие бриттов с началом рифмованной поэзии континентальных трубадуров, необходима не только для установления источника происхождения рифм в поэзиях на романских языках и конкретно в песнях Гильома IX, но и для того, чтобы дать оценку островному влиянию на континентальные литературы, прежде всего – влиянию валлийской словесности, несправедливо отодвинутой на периферию читательских и исследовательских интересов.