Симбиоз конформизма и социалистического реализма как основание творческой деятельности советского художника

Мысовских Лев Олегович ORCID: 0000-0003-0731-1998 магистр философии, аспирант департамента "Филологический факультет", кафедра русской и зарубежной литературы, Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б. Н. Ельцина 620083, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Ленина, 51, оф. 336 Mysovskikh Lev Olegovich Postgraduate Student, Philological Faculty, Department of Russian and Foreign Literature, Ural Federal University named after the First President of Russia B. N. Yeltsin 620083, Russia, Sverdlovsk region, Yekaterinburg, Lenin str., 51, office 336 levmisov@yandex.ru Другие публикации этого автора

В современных исследованиях можно обнаружить выводы о том, что конформизм способен выступать в качестве своеобразной тактики для достижения художником поставленных творческих целей, так как «феномен конформизма может применяться как действенный способ лавирования художника между теми или иными проблемами, не требующий моральной оценки со стороны исследователя» ^{[16, с. 62]}. При таком подходе к рассматриваемому феномену конформизм становится для художника эффективным способом оптимизации отношений с властью и обществом, способом социального самосохранения. При этом подобная тактика существования художника вовсе не обязательно означает, что он искренне разделяет нормы и правила, установленные в обществе, где он существует, и поддерживает власть с ее господствующей идеологией. Такого рода ситуацию в среде советской интеллигенции описывает, например, В. Ф. Кормер в своей статье «Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура». Автор утверждает, что «на всем бытии интеллигенции лежит отпечаток всепроникающей раздвоенности. Интеллигенция не принимает Советской Власти, отталкивается от нее, порою ненавидит, и, с другой стороны, меж ними симбиоз, она питает ее, холит и пестует; интеллигенция ждет крушения Советской Власти, надеется, что это крушение все-таки рано или поздно случится, и, с другой стороны, сотрудничает тем временем с ней; интеллигенция страдает, оттого что вынуждена жить при Советской Власти, и вместе с тем, с другой стороны, стремится к благополучию. Происходит совмещение несовместимого. Его мало назвать конформизмом, конформизм – это вполне законное примирение интересов путем обоюдных уступок, принятое в человеческом обществе повсеместно. Недостаточно также обличать поведение интеллигенции как приспособленчество. Это было бы односторонней трактовкой. Приспособленчество – это уже производная от более глубоких процессов. Если это и лакейство, то лакейство не заурядное, а лакейство с вывертом, со страданием, с «достоевщинкой». Здесь сразу и ужас падения, и наслаждение им; никакой конформизм, никакая адаптация не знают таких изощренных мучений. Бытие интеллигенции болезненно для нее самой, иррационально, шизоидно» ^{[8, с. 65–79]}.

Художник, желающий заниматься любимым делом и нести свои художественные произведения в массы, зачастую просто вынужден идти на компромисс с властью, так как это для него, порой, единственная возможность заниматься творчеством. Художник может ненавидеть власть, может ее даже критиковать, если, конечно, власть позволяет это делать. Но много ли художников, которые готовы совсем отказаться от творчества, дабы не иметь ничего общего с властью и существующим строем, которые им представляются неприемлемыми? Обычно наблюдается обратная картина: художественная интеллигенция бьется в жестокой конкурентной борьбе за государственные гранты, субсидии, премии и награды, участвует в тендерах, дабы получить государственный заказ на создание определенного художественного произведения. Таким образом, движущей силой развития конформизма в художественной сфере выступает возникающее благодаря конформизму право для художника существовать в рамках культуры, утвержденных властью.

Можно также говорить о том, что у художника всегда есть выбор: сотрудничать ли с властью или, напротив, демонстративно отмежеваться от нее, равно как и от общества вообще, и заниматься творчеством в условиях полной автономии. На самом деле такая возможность есть далеко не всегда. Порой власть лишает художника и такого права. Скажем, в СССР за самиздат автор запросто мог получить реальный срок. Подобное положение характерно, в принципе, для любого тоталитарного государства. Но даже если художнику посчастливилось жить в государстве с либерально-демократическим устройством, то это еще отнюдь не означает, что он может свободно заниматься творчеством. Творчество художника детерминировано его материальным положением.

Таким образом, можно говорить о том, что конформизм – это непременное условие существования художника в рамках официальной культуры, определенных властью. Лишь находясь внутри этих рамок, художник имеет возможность заниматься творчеством, которое способно данные рамки как бы исподволь, как бы ненароком расширять, путем создания произведений искусства. Хотя существование в строгих границах неизбежно приводит художника к уменьшению его творческого потенциала, вынуждает искать возможности творческой реализации, явно не выходящие за установленную черту, тем не менее, даже в таких условиях художники способны на создание прекрасных произведений искусства.

При этом созданные художниками-конформистами произведения искусства могут оказывать на их потребителей кардинально противоположное воздействие. Обратившись еще к глубокой древности, можно вспомнить Давида, ублажавшего своей музыкой злого царя Саула. Музыкальное искусство Давида было столь совершенным, что даже бесы на некоторое время оставляли Саула в покое и он переставал творить зло. В противоположность этому примеру можно упомянуть хореографическое искусство Саломеи, коим она тешила царя Ирода, и в награду за которое попросила принести ей голову, отрубленную у Иоанна Крестителя. И в том, и в другом случае искусство можно рассматривать как оружие, созданное художником, надо полагать, конформистом, и находящееся в его руках. Но, как видно из приведенных примеров, руки рукам – рознь…

Говоря о специфике конформизма в советской художественной сфере, важно отметить, что тоталитарный режим, установившийся в первые годы советской власти, явился благоприятной почвой для развития конформизма в среде советских художников. В двадцатые и тридцатые годы прошлого века в Советском Союзе происходит коренная перестройка всей сферы культуры. Официальным художественным методом, в строгих рамках которого власть позволяла существовать художникам, становится социалистический реализм. Перед художниками, прошедшими процесс своего становления в царской России, встала непростая задача: как привести свое творчество в соответствие с требованиями нового времени? Другого выбора у деятелей искусства фактически не было, кроме полного отказа от творчества в родной стране. В итоге лишь приверженность социалистическому реализму давала художникам право на творчество. Хотя тут нужно отметить, что, безусловно, не каждому художнику пришлось совершать над собой насилие, дабы приобщиться к соцреалистическому творчеству. Конечно, многие художники совершенно искренне приняли идеи социалистического реализма и чувствовали себя вполне гармонично, занимаясь творчеством в его строгих рамках, что приводило, порой, к созданию выдающихся произведений соцреалистического искусства, ярким примером чего может служить советский балет, становление которого на фундаменте соцреалистических идей началось во второй половине двадцатых годов ХХ века. В современных исследованиях показано, что «стараниями тех художников, которые остались и нашли способы примириться, согласиться, принять и оправдать то, что изначально их опыт, разум и вкус не принимали, довольно скоро именно балет в Советском союзе становится одним из главных направлений во всем советском соцреалистическом искусстве, став впоследствии, несмотря на свою яркую идеологическую направленность, эталоном для классического хореографического искусства во всем мире» ^{[15, с. 56]}.

Таким образом, в сложившейся в первые годы советской власти обстановке, характеризующейся полным сломом существовавшей ранее модели культуры и установлением совершенно иных культурных идеалов, конформизм становится для художников инструментом для определения собственной идентичности, способом существования, сообразным новым культурным требованиям, дававшим художникам возможность жить и заниматься творчеством. В такой ситуации конформизм является для художников своеобразной стратегией, благодаря которой им удается достигать поставленных перед собой творческих целей и успешно существовать в установленных культурных рамках.

Можно также предположить, что конформизм помогал художникам, поставившим свое творчество на службу социалистическому реализму, обрести некое основание для своей деятельности, ибо социалистический реализм таким основанием изначально не обладал. Социалистический реализм нельзя было считать классическим искусством, так как никаких устоявшихся традиций он не имел. Но нельзя также считать социалистический реализм и искусством модерна, потому что он находился в полной зависимости от государственной власти и состоял на службе у официальной идеологии, а следовательно, нельзя говорить об автономности соцреалистического искусства, так как наличие автономного поля искусства, описанного в теориях представителя французской социологии культуры Пьера Бурдье, является характерной чертой искусства модерна. Единственным основанием, благодаря которому стало возможным появление и дальнейшее существование социалистического реализма, являлся государственный заказ на производство произведений искусства. Художникам было необходимо каким-то образом связать воедино этот заказ на их творческую работу с идеей свободы творчества, без которой истинность искусства может быть поставлена под сомнение. И тут на помощь художнику приходил конформизм, помогавший найти приемлемые для него формы согласия и приступить к заказному творчеству. Ярким примером такого художника-конформиста является выдающаяся советская балерина – Галина Уланова, исследование жизни и творчества которой дает возможность сделать вывод, что «Уланова в течение всей своей жизни постоянно проявляла признаки конформистского поведения, находя способы примириться, согласиться, принять, оправдать то, что изначально ее опыт, разум и вкус не принимали, что, однако, не сделало ее искусство фальшивым или негодным. Гениальное искусство Галины Сергеевны Улановой получило всемирное признание, несмотря ни на какие идеологические разногласия и неоднозначность оценки личности самой великой балерины. Имя художника-конформиста – Галины Сергеевны Улановой – оказалось вписанным золотыми буквами в мировую историю классического хореографического искусства, несмотря на попранный ею канон автономного поля искусства, гласящий, что творчество должно быть свободным» ^{[14, с. 385]}.

Возможно, некоторые художники, как бы оправдываясь, пытаются завуалировать свою политику соглашения с властью, рассуждая о размытости терминов. Например, известный драматург, прозаик и поэт Владимир Николаевич Войнович в книге «Автопортрет: Роман моей жизни» рассуждает о том, что конформизм и компромисс существенно отличаются друг от друга. Войнович утверждает, что «компромисс – это необходимое условие существования человека в человеческом обществе. Полностью бескомпромиссных людей не бывает. Крайняя бескомпромиссность граничит с идиотизмом. С другой стороны, компромисс может переходить грань, за которой начинаются конформизм и беспринципность» ^{[7, с. 65–79]}. То есть тут В. Н. Войнович ставит конформизм на одну доску с беспринципностью, а компромисс противопоставляет им, видимо, подразумевая под ним соглашение, достигаемое благодаря взаимным уступкам. Но на самом деле довольно сложно представить себе тоталитарную власть, хоть в чем-то уступающую художнику… Да и зачем? Ведь власть и так может потребовать от художника всего, чего ей угодно без всяких там уступок. Тем более, что художников, готовых незамедлительно и с полным рвением исполнить любое требование власти без каких бы то ни было уступок с ее стороны всегда предостаточно. Но важно отметить и то, что власти нужен не любой художник, проявляющий лояльность и готовность исполнить любой заказ, а, прежде всего, талантливый, а еще лучше – известный в мире и имеющий большой символический капитал в международном автономном поле искусства, о чем также рассуждает в своих теориях Пьер Бурдье, сравнивая накопление художниками символического капитала со своеобразной игрой: «Отдельные виды капитала, как козыри в игре, являются властью, которая определяет шансы на выигрыш в данном поле (действительно, каждому полю или субполю соответствует особый вид капитала, имеющий хождение в данном поле как власть или как ставка в игре)» ^{[6, с. 16]}. Об установке на привлечение в свой лагерь художников, располагающих солидным символическим капиталом, свидетельствует постоянное внимание власти к таким выдающимся творцам, как С. Прокофьев, М. Горький, Б. Пастернак, Д. Шостакович, С. Эйзенштейн и множество других гениев, имеющих мировую славу. Именно таких представителей сферы искусства, с их огромным авторитетом, власть жаждала заполучить в качестве певцов своего величия. Торг и сделки с такими известными творцами входили в число важнейших приоритетов власти. Так что эти художники, даже если бы и хотели замолчать, или выбрать путь «писания в стол», им бы не позволили это сделать. Но чтобы добиться своей цели, власть вынуждена была принимать и то, как сами художники видели контуры задания, каким образом предполагали его выполнять, какими средствами достигать выражения советских идеалов. Шостаковичу, скажем, никто не мог навязать принципы композиции и методы работы с музыкальным материалом. А это означало, что внутри социального заказа у него были возможности определенной свободы выбора художественной стратегии, решения собственных творческих задач, например, в области языка и формы.

Советскому художнику в период семидесятилетнего существования советской власти неоднократно приходилось менять свои маски. Сначала это произошло при смене культуры царской России на новую советскую культуру, потом в годы разоблачения культа личности и хрущевской оттепели, далее в годы так называемого «застоя» и, наконец, на рубеже краха Советского Союза. В подобных условиях постоянной трансформации требований к культуре и необходимости им в полной мере соответствовать конформизм становится для художника не просто тактикой в достижении творческих целей, но и своеобразным механизмом самозащиты, позволяющим сохранить душевное, да и физическое здоровье.

Творчество советских художников, достигших успеха в рамках социалистического реализма, зачастую приводит современных исследователей к затруднению в его оценке. С одной стороны, очевидна полная зависимость творчества от государственного заказа на него, что, казалось бы, принижает его истинную ценность, но с другой, – наличие произведений соцреалистического искусства, признанных шедеврами во всем мире, ясно свидетельствует о том, что служение творчеством господствующей идеологии, оказывается, не делает это творчество автоматически фальшивым и негодным. В свете этого можно выдвинуть предположение, что наибольшего успеха в деле постановки творчества на службу власти и утвержденной ею официальной идеологии могли добиться те художники, которые наиболее органично смогли вписаться в советскую систему и принять ее идеологические установки как близкие собственным художественным предпочтениям. То есть сами художники из числа наиболее успешных из них могли быть также заинтересованы в том, чтобы идти навстречу требованиям власти, а не только творить из-под палки, опасаясь жестоких репрессий и находясь под неусыпным контролем и постоянным давлением со стороны компетентных органов. Иными словами, наше предположение может быть выражено еще и следующим образом: наиболее успешные советские художники смогли реализовать свой талант, создав множество ярких произведений искусства по причине того, что творили они именно в русле социалистического реализма, и не будь его, возможно, мир никогда бы и не узнал о некоторых выдающихся советских художниках, равно как и не увидел бы их произведения искусства, так как реализация советских художников в иной культурной среде вполне могла бы и не состояться.

Исследование творчества художников, создававших свои произведения в условиях несвободы, постоянно заставляет задавать себе вопрос о том, можно ли считать это творчество подлинным? Неразрывны ли такие понятия как искусство и свобода? И действительно ли истинный художник – это непременно нонконформист? Положительный ответ на эти вопросы, надо полагать, должен поставить крест на советских деятелях искусства, трудившихся на ниве выполнения государственного заказа, как на художниках. Однако наличие ярких примеров творческой деятельности многих советских художников, создавших гениальные произведения искусства, это предположение опровергает.