Генезис русской интеллигенции

Забнева Эльвира Ивановна ORCID: 0000-0002-7299-517X доктор философских наук, кандидат социологических наук директор, филиал Кузбасского государственного технического университета имени Т. Ф. Горбачева в г. Новокузнецке 654000, Россия, Кемеровская область, г. Новокузнецк, ул. Орджоникидзе, 7 Zabneva Elvira Ivanovna Director, Novokuznetsk branch of T. F. Gorbachev Kuzbass State Technical University 654000, Russia, Kemerovskaya oblast', g. Novokuznetsk, ul. Ordzhonikidze, 7 zabnevailvira@mail.ru Другие публикации этого автора

Русская интеллигенция представляет собой совершенно особенный феномен в мировом пространстве, чьё историческое значение и основная идея определяются отношением с государством.

Она ведет свою родословную от петровской реформы, постепенно переходя из состояния кружковой замкнутости на положение определенной общественной группы. «Индивидуальные сотрудники Петра, товарищи по школе при дворе Елизаветы, оппозиционеры-масоны и радикалы Екатерининского времени, потом военные заговорщики, читатели и поклонники Белинского, единомышленники Чернышевского, учащаяся молодежь, «третий элемент», профессиональные союзы, политические партии — её постепенно расширяющиеся, концентрические круги» ^{[9, с.296]}.

Идейно русская интеллигенция была подготовлена в 30-40-х гг. позапрошлого века в настроениях Чаадаева, психологическими предпосылками которых явилось отщепенство Чацких, Онегиных и Печориных, и в этом смысле она была характерным продуктом своего времени, времени «безвременья» и «лишних людей».

Затем получила свое развитие в двух противостоящих течениях русской идеологической и общественной мысли – славянофильстве и западничестве. Это были первые в России проявления умственного творчества, получившие общественное и политическое значение ^[11]. Несмотря на то, что оба направления черпали свои идеи из одного и того же источника, коим была немецкая идеалистическая философия (Гегель и Фейербах), оба одинаково жаждали освобождения крестьян, ограничения бюрократической опеки, широкой постановки народного образования, свободы совести и печати, между ними был разлад, обусловленный различным пониманием русской истории, национальных особенностей русского народа и его призвания в будущем. «Западники были патриотами не меньше славянофилов (достаточно вспомнить Белинского и Герцена), но они не идеализировали Московской Руси, как это делали славянофилы, прославляли Петра, которого славянофилы ненавидели, и, наконец, расходились с ними по религиозному и вероисповедному вопросу» ^{[11, с. 392]}.

Именно они подготовили почву для последующих идеологий, возникающих со второй половины 50-х годов: с одной стороны, выдвинулось народничество, как одна из самых узких идеологий, ставящая в центр системы идею народа, служения его благу; с другой стороны, проявился нигилизм, выросший из материалистической философии Молешотта и Бюхнера и культа естественных наук, отрицающий общепринятые ценности, идеалы и нормы, ставящий под сомнение фундаментальные основы бытия ^[3].

Но очень скоро, уже в первой половине 60-х годов, эти идеи оттесняются Огюстом Контом, наступает эра господства позитивной философии, идеологически в дальнейшем использованной Михайловским и Лавровым, указавшим на антиномичность личности и общества. Личность в теории представителей субъективной школы рассматривалась как главная движущая сила исторического процесса, характер происходящих в обществе изменений в первую очередь определялся её нравственными характеристиками и уровнем сознательности ^[8].

Затем утопический социализм 70-х годов сыграл крупную роль в истории отечественного идейного и морального развития, став самым оригинальным и самостоятельным продуктом русского идеологического творчества. Учение о возможности преобразования общества на социалистических принципах, о его справедливом устройстве на определенном промежутке времени заняло умы русской интеллигенции. Преодолевая привычные представления об уравниловке и всеобщем аскетизме, утописты выдвинули принцип распределения «по способностям», изображали будущее общество как общество изобилия, обеспечивающее удовлетворение человеческих потребностей, безграничный рост производительных сил и расцвет личности ^[18].

Следом распространился марксистский материализм, утверждающий, что прогресс общества определяется развитием материальных условий существования данного общества, изменениями взаимоотношений классов в процессе производства и распределения материальных благ, их борьбой за роль и место в этой области ^[12].

И, наконец, идеализм и мистицизм, подготовленные еще в 80-х и выступившие в качестве основных идеологий в первых годах последующего столетия. Однако это уже в большей степени идеологические искания на общефилософские и религиозные темы – богоискательство и богостроительство Струве, Гершензона, Бердяева и других.

Таким образом, можно утверждать, что главной движущей силой генезиса русской интеллигенции XIX века была идеология, возникающая на основе господства тех или иных европейских идей, постепенно сменяющих друг друга. Отличительными чертами русского интеллигента этого периода были антигосударственность, безрелигиозность и космополитизм.

Совершенно по-иному обозначился век двадцатый, его начало ознаменовало себя идеей пролетарской революции, уходом самодержавия с политичес­кой арены, что привело, с одной стороны, к невостребованности в политических кругах, и в целом в обществе, и даже физическому уничтожению старой интеллигенции, с другой стороны, к нарождавшемуся типу новой советской интеллигенции. На смену идеологии пришла политическая партия, созрел новый тип интеллигента – без определенной идеологии, но с весьма определенными принципами и выработанным общественным и политическим направлением. Просветительская миссия идеологий сменилась более широкой культурной деятельностью интеллигентных сил, определяемых и движимых уже не той или иной идеологической доктриной, а признанием высокой ценности духовных благ и убеждением в необходимости их наивозможного широкого распространения в массе народа.

К середине века она трансформировалась в устойчивый слой интеллигенции различной профессиональной направленности: военной, художественной, технической, медицинской, научной… Это был особый социально-психологический тип человека, обладающий определенными национально-культурными характеристиками. Смысл человеческой жизни он видел в построении счастливой жизни, служении народу, принесенной пользе обществу. Главная задача заключалась в скорейшем выходе из послевоенной разрухи, стремлении построить новую сильную и свободную страну. Интеллигент рассматривался сквозь призму его взаимосвязей с обществом и определенности им, включенности в исторический процесс в рамках борьбы широких масс трудящихся за свое освобождение от эксплуатации и иных форм гнета. Акцент делался на проблеме формирования коммунистического типа личности интеллигента, всестороннего и гармоничного его развития ^[1].

Уже к шестидесятым антропологический поворот, обусловленный в основе своей атмосферой так называемой «оттепели», т.е. некоторой либерализации советского политико-идеологического режима, стал знаком появления в интеллигенции новых умонастроений, подходов и идей. При активном отстаивании тезиса о человеке, как «не человеке вообще, а человеке социальном, конкретном, историческом, производящем», «человеке жизни, человеке труда, преобразования, властелине природы», «человеке свободном как в отношении природных, так и социальных закономерностей в меру осознания их необходимости» ^[17]; появилось осознание некоторой самостоятельности человека от общества, т.е. его относительной автономии и, соответственно, его индивидуальном своеобразии ^[16]. Впервые в интеллигенции проявилось понимание смысла жизни не только в служении обществу, но и в служении самому себе, в достижении личностного развития ^[6].

Но уже в семидесятые годы изменяющаяся политическая идеология, направленная на борьбу с возрождающимся «реакционным» буржуазным мировоззрением с его «абстрактным» восприятием человека, увидела в интеллигенции «оторванного от класса» индивида, «личность, обособленную от социальных отношений и классовой борьбы», чем вызвала очередной протест с её стороны ^[19].

Основным вопросом интеллигенции восьмидесятых стал путь формирования правовой и политической культуры, обретение свободы слова. Однако, поднимая сознание масс до понимания необ­ходимости изменения, будоража насе­ление России выражением недовольства существовавшими порядками и политическим строем, интелли­генция не смогла удержать начатые ею реформы в рамках цивилизационного преобразования страны; она не смогла сформулировать механизм вопло­щения своих идей в практическую жизнь, а предоставила их испол­нение более решительным деятелям, далеким от истинной интеллигентно­сти, но обладающим волей к власти, тем самым подготовив переворот и изменение социально-политического строя. В результате трансформации политической системы социальные структуры российского общества претерпели такие изменения, которые потребовали серьезной адаптации. Идеалы и убеждения были беспощадно разрушены социальной реальностью, а новые не были предложены.

Выступая в качестве главной силы в процессе «опрокидывания» «красного колеса», интеллигенция не была готова ни сама, не уж тем более не подготовила призываемый ею народ, к распаду страны и разрушению всех прежних социальных ценностных ориентаций. В результате, на рубеже веков, одни публично признали свою вину и заблуждения, понимая при этом, что вернуть ничего нельзя; другие предпочли стать «элитой мышления», сосредоточившись на академической деятельности; третьи обратили свои взоры на Запад, считая, что выход возможен только лишь с помощью мирового сообщества; четвертые вовсе покинули страну в поисках лучшей доли и Эльдорадо.

Вследствие распада «интеллигенция постепенно теряла свое особое и особенное лицо» ^{[15, с. 15]}. В пореформенной России ХХI века не стало концептуального единства в осознании «российской интеллигенции» как феномена. Одни считают, что в современной действительности интеллигенции больше нет, остался только некий образ, воссозданный по археологическим находкам: «За столетия время и среда изменились, и вместе с этими изменениями ушел в небытие образ интеллигента» ^{[7, с. 27]}. Да и не востребован он сегодняшней жизнью, властью и народом: «Рынок и потребительское общество, основанные на индивидуализме и эгоизме, не терпят жертвенности и истинного проявления лучших человеческих качеств, осмеивают и осуждают их» ^{[7, с. 28]}. На смену «интеллигенции» пришел «средний класс» и «креативный слой».

Другие восторженно декларируют, что российская интеллигенция с ее «яркой индивидуальностью, неповторимым темпераментом и позитивно направленной деятельностью» продолжает создавать свой славный образ в отечественной истории ^{[14, с. 117]}.

Сама интеллигенция в большей степени сегодня не видит себя признанной и четко определенной социальной группой, ее самосознание разрозненно и противоречиво, как никогда. При общем желании общественных изменений наблюдается парадоксальный контраст мнений и поведения - от радикального отрицания, аномии, безразличия, отказа от активного проявления своего общественного лица, до возможности получения различных политических и экономических дивидендов.

Анализируя черты, характеризующие современную интеллигенцию, можно выделить те, которые за два века некоторым образом трансформировались, но остались по своей сущности традиционными, и совершенно новые черты - продукты реальной действительности.

Умственная активность, как основная черта, характеризующая интеллигенцию и отличающая её от остального населения, осталась её главной особенностью. Интеллигенция и сегодня есть мыслящая среда, где вырабатываются умственные блага, так называемые «духовные ценности» ^[10]. При этом, интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции продолжают доминировать над интересами производства и творчества.

Оторванность интеллигенции от народа остается её роковой характеристикой. Наша интеллигенция, поголовно стремящаяся к общественному благу, и сегодня надменно противопоставляет себя «обывателям». Высокомерие и самомнение, сознание своей непогрешимости и пренебрежение к простому народу, на их взгляд, тупо ведомому государством в пропасть варварства, все более отдаляющемуся от европейской цивилизации, отличает российского интеллигента. Воспитанный на отвлеченных схемах просветительства, дополненных космополизмом и глобализацией, современный интеллигент страдает отсутствием здорового национального самосознания.

До сих пор (сегодня еще в большей степени) русская интеллигенция продолжает воспринимать, как единственно верное, слово западной цивилизации. Начиная с вольтерьянства и материализма французских энциклопедистов, затем атеистического социализма, позднее материализма, позитивизма, гуманизма, критицизма…., интеллигенция живет с полной уверенностью, что Россия должна привить себе самую подлинную европейскую цивилизацию. Но при этом наша интеллигенция в своем западничестве не идет дальше внешнего усвоения новейших политических и социальных идей, не считает нужным преломлять их на русскую почву, не берет во внимание ни русскую культуру, ни русское сознание. Случилось то, что предрекал Д.А. Гранин «русская интеллигенция, к сожалению, скоро будет заменена западными интеллектуалами» ^[5].

И сегодня, вдохновляясь особой своей ролью в жизни общества, наша интеллигенция чувствует себя призванной сыграть роль Провидения относительно своей родины ^[2], где все, как кажется ей, охвачено непроглядной тьмой, все остается столь варварским и чуждым. Наш интеллигент, особенно трудными временами, впадает в состояние героического экстаза, с явно истерическим оттенком, искренне веря, что Россия должна быть спасена. Однако, современный интеллигент, страдающий «якобинизмом», стремящийся к переделу власти во имя спасения народа, в отличие от интеллигента прошлого, не готов при этом терпеть внешние преследования, гонения, борьбу с перипетиями, опасность и даже погибель. Радея за свободу и неприкосновенность личности, эта самая личность в наименьшей степени сегодня волнует нашего интеллигента, иначе он остался бы с ней переживать горести и беды, а не бежал за границы Родины.

Основным догматом русской интеллигенции продолжает оставаться вера в общественный прогресс, осуществляемый силами общества, потому нет ни личной вины, ни личной ответственности, и вся задача общественного устроения заключается в преодолении внешних неустройств, конечно, внешними же реформами.

И сегодня русская интеллигенция призывает врача и инженера, учителя и шахтера при исполнении своих обязанностей руководствоваться не совестью и велениями долга, а стремлением получить от власти социальное чудо, не воспитывает чувство связи с прошлым и признательность этому прошлому, а предлагает его забыть ради светлого будущего. Революционное сознание русской интеллигенции и сегодня доминирует над творческим. Со своими мировоззрением, навыками, вкусами, даже социальными замашками, они продолжают вовлекать народ в состояние брожения, вызывая в нем негатив и отторжение к правящей власти.

Что же нового в нашей интеллигенции? Прежде всего, ушли черты «подпольной» психологии. Наоборот, сегодня хочется как можно громче и в более ярких красках прокричать о тех проблемах, которые стоят перед обществом. Современные ораторы ничем не пренебрегают, чтобы быть услышанными. Их «красноречие» основывает свою силу убеждения не на истине, а на искусственно подобранных фактах, бесцеремонном смещении акцентов в негативную сторону, запугивании народа ужасными последствиями действий правящей политической власти, приписывании ей всех «грехов», вызывающих безусловное общественное осуждение.

Если русской интеллигенции в прежних поколениях было свойственно чувство виновности перед народом, своего рода «социальное покаяние», то сегодня вы не найдете «кающегося дворянина», а увидите лишь заставляющего покаяться власть «внепартийного интеллигента». Она перекладывает всю ответственность перед родиной и историей на правящую элиту, конечно же ненавистную, фискальную и лицемерную. Крайне непопулярны сегодня среди интеллигенции понятия личной ответственности, личного самоусовершенствования. Именно поэтому, перефразируя С.Н. Булгакова, «у нас при таком обилии интеллигентов-обличителей так мало просто порядочных, дисциплинированных, трудоспособных людей» ^{[2, с. 31]}. Мнимый патриотизм, строящийся на декларации недостатков и проблем общественной жизни, далеко уводит ее от осознания личного долга и его исполнения, и уж, тем более, мало способствует духовному самоотречению и смирению.

К сожалению, под подобное магическое влияние в большей степени попадают наиболее чуткие души - молодежь. Благоприятная почва юношеского максимализма благостно впитывает идеи борьбы с произволом и социальной несправедливостью. Они завораживают их ум, не имея жизненного опыта, молодые люди искренне начинают верить, что причины, препятствующие устроению земного рая, лежат не внутри, а вне человека - в его социальной обстановке, в несовершенствах общественного механизма. Отсюда абсолютизация распределения, стремление получить от имеющихся благ здесь и сейчас, а не созидать и производить в длительном периоде.

Бессеребреность перестала быть отличительной чертой русской интеллигенции. Конечно, люди и раньше «добивались личного успеха, старались устроиться выгоднее, но это делалось как бы зажмурив глаза, с тайным сознанием своей бессовестности, так что не велик был у нашей интеллигенции разгул делячества и карьеризма» ^{[4, с. 107]}, сегодня мораль альтруизма исчезла, «балом правит» цинизм, прочно сложившийся потребительский уклад жизни погрузил интеллигента в материальное довольство.

Итак, можно сказать, что идейной формой русской интеллигенции было и остается её отчуждение от государства и враждебность к нему, мы продолжаем наблюдать примеры русского революционного сознания, направленные на отрицание стоящих у власти личностей. Прививка политического радикализма интеллигентских идей к социальному радикализму народных инстинктов уже дважды совершилась с ошеломляющей быстротой. И вновь легко и стремительно интеллигенция выводит народ на стезю политической и социальной революционизации, наступая на те же грабли, она вновь верит в то, что «прогресс» общества может быть не плодом совершенствования человека, а ставкой, которую следует сорвать в исторической игре, апеллируя к народному возбуждению. Прав был П.А. Сорокин, когда писал: «Общество, которое не знает, как ему жить, которое не способно развиваться, постепенно реформируясь, а потому вверяющее себя горнилу революции, вынуждено платить за свои грехи смертью доброй части своих членов. И это есть контрибуция, извечно требуемая всемогущим Сувереном» ^{[13, с. 294]}. И при этом сама интеллигенция всегда забывает, что платить за «грехи» и выступать в роли «доброй части своих членов» чаще приходится ей.

Сегодня время диктует необходимость перехода к принципиально новому типу цивилизационного развития, где вновь возникает ключевой вопрос о ценностях, задающих ориентиры этого перехода. На смену вооруженному экспорту революции и грубому давлению должна прийти «мягкая сила» — влияние через культуру, ценности, образ жизни.

Идет активный поиск концепций, которые могли бы объяснить современные мировые процессы. При этом те европейские идеи, которые десятилетиями продолжают свое хождение в российской гуманитаристике, продемонстрировали свою полную оторванность от российского контекста, а неверие в собственные возможности, созидательный потенциал отечественной интеллигенцией еще далеко не преодолено.

Чтобы общество перешло в новое состояние, нужны ориентиры, цели, которые большинство желало бы достигнуть, и кто-то должен к новым высотам вести, сознательно нести свой нелегкий крест, быть нравственным, моральным примером, жертвуя собой... И в этом процессе именно интеллигенция, как генератор мысленного поля, как и два века назад, может сыграть главную роль. Только ей, пережившей уже столько событий, столько опытов, столько теорий и столько разочарований, нужно понять, что единственный путь возрождения духа России лежит через осознание личной ответственности каждого, и начать с себя.