Межличностные конфликты, мотивированные ревностью или местью, как условие совершения насильственных преступлений

Сергеева Анжелика Анатольевна кандидат юридических наук доцент, кафедра уголовного права и процесса, Санкт-Петербургский институт (филиал) Всероссийского государственного университета юстиции 199178, Россия, Cанкт-Петербург, г. Санкт-Петербург, ул. 10-Я линия в.о., 19 Sergeeva Anzhelika Anatol'evna PhD in Law Associate Professor, Department of Criminal Law and Procedure, St. Petersburg Institute (Branch) All-Russian State University of Justice 199178, Russia, Cankt-Peterburg, g. Saint Petersburg, ul. 10-Ya liniya v.o., 19 lokhi@yandex.ru Другие публикации этого автора

Конфликтные ситуации, возникающие между людьми по различным основаниям, могут становиться условием совершения насильственных преступлений, не являясь при этом их причиной, поскольку детерминация преступного поведения носит объективный характер. Согласно экспертным криминологическим оценкам, доля таких преступлений в структуре зарегистрированной преступности составляет около 11% и остается достаточно стабильной ^{[1, с. 14]}. Деяния, не повлекшие последствий в виде смерти или тяжкого вреда здоровью потерпевшего, обладают высокой латентностью, поскольку в силу личных отношений (супружество, сожительство, знакомство) жертвы не стремятся добиться осуждения виновных ^{[2, с. 86-121]}. Межличностный конфликт при этом сохраняется и может в будущем обусловить совершение более тяжкого преступления. Специалисты в области конфликтологии справедливо полагают такие ситуации контрпродуктивными ^{[3, с. 201-203]}, что представляется правильным и требующим преодоления. Исследования социально-психологической природы межличностных конфликтов успешно реализованы в трудах А. Я. Анцупова, Н. В. Гришиной, В. В. Дружининым, М. П. Крапивиным, и введенные ими в научный оборот дефиниции не требуют корректив. В правовой доктрине и в криминологической науке достаточно востребовано исследование мотивации насильственных преступлений и ее связи с моральными нормами и эмоциональными состояниями, основанными на чувствах ревности и мести, либо их сочетания ^{[4, с. 118-132; 5, с. 71-76]}. Такие изыскания проводили многие авторитетные ученые (Ю. М. Антонян, В. Н. Кудрявцев, В. Е. Эминов и др.). Признавая ценность полученных результатов, необходимо отметить, что в проведенных исследованиях существуют некоторые пробелы, основанные на недостаточно четкой формулировке моральных норм и недостаточно внимательном отношении к неприемлемости указанных эмоциональных состояний этими нормами (иными словами, - к аморальному характеру низменных побуждений). Поэтому исследование соотношения моральных норм и толерантности к чувствам ревности и мести обладает потенциальной научной новизной, расширяя доктринальные представления о неприемлемости насилия, мотивированного этими чувствами. С учетом разработанности на междисциплинарном научном уровне понятий конфликта, ревности, мести и морали, представляет интерес некоторое сужение проблемного поля исследования до измерения такого соотношения.

В рамках предлагаемой статьи проводится исследование соотношения элементов ревности и мести в структуре мотивации насильственных преступлений, совершенных на почве межличностного конфликта. Методология проведенного исследования основана на критериях диалектического познания, а также совокупности общепризнанных научных методов, посредством которых задается соотношение уголовно-правовых и моральных норм, базирующееся на неприемлемости проявлений криминальной агрессии, мотивированной ревностью или местью. Среди этих методов необходимо выделить анализ и синтез, дедукцию и индукцию, абстрагирование и обобщение, а также формально-логический и аксиоматический. Для решения основной задачи исследования наиболее важными были анализ и синтез, поскольку с их помощью установление соотношения понятий различной социальной природы становится оптимальным. Для иллюстрации авторских рассуждений произведено выборочное обобщение судебной практики по уголовным делам об убийствах как о наиболее тяжких насильственных преступлениях, при совершении которых субъект действует под влиянием мотивации, связанной с ревностью, местью или личной неприязнью.

Необходимо отметить и то обстоятельство, что при совершении конкретного преступления мотивация субъекта не является очевидной, и в данном случае представляется уместной постановка вопроса об оценке его действий не только уголовно-правовыми нормами, но и нормами морали.

В практике встречаются случаи, когда особо тяжкое насильственное преступление (например, убийство) совершается внешне беспричинно. Это свидетельствует об особой безнравственности и цинизме виновного, ощущающего мнимую вседозволенность и – зачастую – реализующего желание самоутверждения. Например, Калужским областным судом признан виновным в совершении преступления, предусмотренного п. «а» и п. «и» ч. 2 ст. 105 УК РФ гражданин, убивший двух человек при следующих обстоятельствах. Приобретя охотничий арбалет, он выехал в отдаленный район Московской области, где выстрелом из этого арбалета лишил жизни незнакомого ему мужчину, ловившего рыбу в реке. Примерно через месяц на территории Калужской области он совершил аналогичное убийство потерпевшего, занятого рыбалкой. Умысел на лишение жизни незнакомых людей возник, как установил суд, после приобретения арбалета, одним из заранее обдуманных параметров реализации умысла было внезапное производство выстрела при нахождении в условиях, исключающих обнаружение этих действий потерпевшим или иными лицами. Отказывая в изменении приговора, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ указала, что наличие хулиганских побуждений вменено осужденному правильно (определение от 20.09.2011 № 85-011-15СП). Хотя убийства совершались в условиях неочевидности, сам факт последовательного лишения жизни двух человек без ярко выраженной мотивации свидетельствует о выражении явного неуважения к обществу, отрицании ценности человеческой жизни и признаках, характеризующих побуждения, указанные в п. «и» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Не вызывает сомнения и квалификация содеянного осужденным как убийства двух лиц по п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ. Как справедливо отмечает А. Л. Иванов, данный вид убийства подразумевает субъективное осознание последовательного лишения жизни нескольких человек ^{[6, с. 46-50]}, поэтому разрыв во времени здесь не имеет значения.

Достаточно интересно, что в постановлении Пленума Верховного Суда РСФСР «О судебной практике об умышленных убийствах» от 22.12.1992 № 15, ныне утратившем силу, содержалось разъяснение об отграничении убийства, совершенного из хулиганских побуждений, от убийств с иной мотивацией. В п. 6 данного постановления Пленум Верховного Суда РСФСР прямо указал, что убийство, совершенное из ревности, мести и иных побуждений, возникших на почве личных отношений, ни при каких обстоятельствах не должно квалифицироваться как совершенное из хулиганских побуждений. Иными словами, Пленум Верховного Суда РСФСР не усматривал в структуре мотивов ревности или мести признака явного неуважения к обществу или к общепринятым моральным нормам. Применительно же к хулиганским побуждениям он таковые выделял, а равно характеризовал поведение виновного как открытый вызов общественному порядку и желание противопоставить себя окружающим, продемонстрировав пренебрежительное отношение к ним. Действительно, при наличии мотива ревности или мести виновный не бросает вызов общественному порядку, однако в части отсутствия пренебрежения к общепринятым моральным нормам однозначная констатация невозможна. Фактически и при мотиве ревности, и при мотиве мести субъект определенным образом реализует свою мнимую исключительность, на основании которой у него возникает толерантное отношение к расправе, самосуду как способу разрешения личного конфликта. Относительно общепринятых норм морали, пренебрежение которыми и в современных правовых позициях Пленума Верховного Суда РФ характеризуются хулиганские побуждения (п. 12 действующего постановления от 27.01.1999 «О судебной практике по делам об убийстве (статья 105 УК РФ)»), можно заключить следующее. Юридическое определение этой конструкции отсутствует. Криминообразующим признаком некоторых преступлений фактически выступает аморальность, в уголовно-правовой терминологии – наличие низменных побуждений (например, в ст. 153, ст. 155 УК РФ), – обоснованно отмечает С. В. Анощенкова ^{[7, с. 33-47]}. Более радикальные суждения, которые можно объединить под общим рубрикатором «любое преступление аморально», высказывали, хотя и в разном объеме, многие известные ученые в классических трудах по уголовному праву: А. А. Герцензон полагал аморальность одним из признаков преступления ^{[8, с. 41]}; А. А. Пионтковский считал, что ранжировать ее в этом качестве не следует, поскольку она содержательно поглощается признаком противоправности ^{[9, с. 29]}; Ю. М. Антонян, В. Н. Кудрявцев и В. Е. Эминов, не затрагивая понятия преступления, наделяют личность преступника антиобщественными взглядами и отрицательным отношением к нравственным ценностям ^{[10, с. 34]}. Уважая позиции и авторитет названных ученых, отметим, что характер и степень аморальности могут варьироваться в зависимости от структуры и видов преступного поведения. Кроме того, если допустить, что каждое преступление аморально, то следовало бы считать, что аморальное поведение потерпевшего, явившееся поводом для совершения преступления, выступает обстоятельством, исключающим преступность деяния, а в соответствии с ч. 1 ст. 61 УК РФ это одно из обстоятельств, смягчающих наказание. Соответственно, нормотворческий подход в данном случае более узкий, нежели доктринальный. Уголовно-правовая противоправность, в свою очередь, выступает одним из нормативных признаков преступления и, как известно, истолковывается как противоречие преступного поведения конкретным уголовно-правовым запретам. Применительно к аморальности можно отметить, что авторами, указанными выше, она рассматривается как явное противоречие поведения субъекта существующим в обществе моральным нормам, и данный подход реализован как в общетеоретических, так и в отраслевых исследованиях.

Н. С. Таганцев выступал категорически против отождествления преступного и безнравственного ^{[11, с. 24]}. Феномену моральной нормативности имманентно присущи плюральность и контекстуальность, в силу которых поглощение и ассимиляция взаимодействий допускают интеграцию в общий моральный континуум ^{[12, с. 10-19]}. Моральные нормы обладают и признаком совместимости, что позволяет в различных социальных группах поддерживать определенное содержательное единство морали ^{[13, с. 5-24]}, однако чрезмерно усложняет и категорию аморальности, и ее приложение к характеристике преступного поведения. Нравственный закон, составивший одну из основ учения И. Канта, обладал свойством всеобщности, универсальности, но до настоящего времени проблема дискурсивно-нормативной коммуникации, при которой субъект действует, апеллируя к своему пониманию правильного и разумного, не получила решения ^{[14, с. 79-88]}.

В то же время, и ревность, и месть, хотя и в различных пропорциях, наделены несоответствием общепринятым нормам морали. Так, к последним, несомненно, относятся понятия чести, достоинства, правдивости, верности справедливости, признание ценности человеческой жизни, независимости, личного пространства. Баланс этих категорий в сознании человека может быть чрезвычайно хрупким и – во взаимосвязи с чувственной сферой, обусловливающей развитие мотивов ревности и мести, – подверженным деформации. В свою очередь, ревность и месть - это особые эмоциональные состояния негативной направленности, возникшие в сознании субъекта на почве личных взаимоотношений с потерпевшим (потерпевшей) и формирующие у него желание причинения вреда его (ее) жизни или здровоью. Ревность при этом в своей основе имеет демонстрацию личных чувств и нежелание утратить коммуникативное взаимодействие с объектом симпатии, тогда как месть, напротив, - желание "наказать" потерпевшего (потерпевшую) за действительно или мнимо совершенный в отношении виновного поступок бесчестного или аморального характера.

Ревность как способ сохранить личные отношения может быть обращена как на потерпевшего – объекта симпатии, так и на потерпевшего – мнимого или действительного источника разрушения этой симпатии. При этом виновный полагает себя защищающим как собственную честь, так и личное благополучие, личные отношения с конкретной жертвой. При данных обстоятельствах жертва и преступник могут находиться в брачных или партнерских отношениях, либо жертвой преступных действий становится потенциальный «разрушитель» брака ли партнерства, а поводом для их совершения выступает действительная или мнимая измена.

Из этого же исходит и судебная практика. Например, приговором суда по ч. 1 ст. 105 УК РФ за убийство сожительницы осужден подсудимый, выдвинувший версию о том, что потерпевшая его спровоцировала своим поведением, и он действовал на почве ревности. В кассационном определении от 18.01.2022 № 77-91/2022 Седьмой кассационный суд общей юрисдикции указал, что доводы об аморальном поведении потерпевшей не нашли подтверждения в судебном заседании, а ссора с подсудимым имела место на почве его односторонних претензий относительно ее неверности. В кассационном определении от 09.02.2022 по делу № 77-467/2022 Шестой кассационный суд общей юрисдикции указал, что само по себе чувство ревности, обусловившее возникновение личной неприязни не может свидетельствовать о противоправном или аморальном поведении потерпевшей.

В кассационном определении от 31.03.2022 по делу № 77-1380/2022 Шестой кассационный суд общей юрисдикции указал, что доводы о наличии состояния необходимой обороны, во время которого осужденный совершил убийство потерпевшего, безосновательны. Руководствуясь мотивом ревности, осужденный принесенным с собой ножом нанес смертельное ранение потерпевшему, которого обвинил в наличии интимных отношений с гражданкой, с которой он сожительствовал и – предположительно – уличил в измене.

Используя конструкцию «месть на почве ревности», В. Н. Винокуров, в свою очередь, заключает, что она отражает направленность действий виновного и позволяет определить те отношения, которым вред причиняется в первую очередь, а именно, отношения в сфере неприкосновенности жизни ^{[15, с. 131-141]}. Соглашаясь с тезисом, сформулированным В. К. Глистиным в конце 70-х гг. прошлого века ^{[16, с. 83]}, ученый подчеркивает, что преступление нарушает широкий спектр общественных отношений, как охраняемых, так и не охраняемых уголовным правом. В рамках предложенной им конструкции, безусловно, мотив мести придает повышенную интенсивность противоправным действиям, направленным на причинение вреда жизни и здоровью, а выступающая его основой ревность служит поводом, наличие которого субъект считает оправдывающим разрушение защищенного существования иных нематериальных благ (например, неприкосновенности частной жизни, права на создание семьи).

Однако месть на почве ревности – это, скорее, способ самоутверждения в условиях, когда личные отношения между виновным и потерпевшим прекращены, и насильственное посягательство совершается на основе желания компенсировать когнитивный диссонанс, возникший в сознании виновного. В подтверждение этого тезиса также можно привести специфические правовые позиции судов.

Например, по делу № 43-УД21-19 Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ вынесла определение от 01.02.2022, в соответствии с которым констатировала аморальность поведения потерпевшей, которая, находясь в браке, поддерживала отношения с любовником. Осужденный по п. «а» ч. 2 ст. 105 УК РФ супруг потерпевшей, по мнению суда, совершил преступление на почве ревности, обиды и личной неприязни, но не в состоянии аффекта, поскольку фактически брачные отношения с ней уже не поддерживал, проживал отдельно. По данному делу судом установлено, что он возражал против развода, однако потерпевшая сохранять семью не желала. Иными словами, в интеллектуальный компонент умысла осужденного входило осознание прекращения брачных отношений, но также он предполагал себя «правомочным» осуществить расправу с супругой и ее знакомым.

Применительно к ситуациям, когда между преступником и жертвой отсутствуют брачные отношения, суды в целом не акцентируют внимания на аморальности измены, но отражают и ревность, и месть как базу для возникновения умысла на совершение насильственного преступления. Например, Президиум Верховного Суда РФ в постановлении от 23.05.2001 № 335п2001пр подчеркнул, что осужденный руководствовался обоими этими чувствами, когда, вернувшись домой, застал свою сожительницу спящей на кровати с другим мужчиной и нанес множественные смертельные ранения обоим. При этом конфликты между осужденным и потерпевшей были постоянными, дома он отсутствовал, поскольку был задержан после того, как затеял ссору с сожительницей, и она была вынуждена вызвать сотрудников милиции. В постановлении от 25.10.2006 № 466-П06 Президиум Верховного Суда РФ указал, что осужденный, руководствуясь чувством ревности и мести, нанес множественные удары топором мужчине, которого застал спящим на кровати со своей бывшей женой; при этом осужденный достоверно знал, что с этим мужчиной она собирается вступить в брак и уже проживает совместно. В приведенных ситуациях мотив ревности и мести реализовывался как в отношении двух лиц, так и в отношении одного. Из этого можно заключить, что, совершая насильственное преступление, субъект полагает себя в полноструктурном или в усеченном формате компенсировать негативные переживания, возникшие в связи с прекращением личных отношений с объектом симпатии. Ревность и месть, действительно, в подобных случаях отождествляются до степени смешения.

Межличностный конфликт предполагает конфликтное взаимодействие двух и более сторон ^{[17, с. 70]}. Как «состояние структуры личности» ^{[18, с. 45]}, он отражает различные ценностные ориентации и, как представляется, различное восприятие одних и тех же ценностей, обусловленное положением индивида в социальной группе и его внутренним мироощущением. Эмоциональные состояния, сгенерированные ревностью и местью, нивелируют представление о недопустимости агрессии и насилия. Межличностный конфликт как средство разрешения противоречий ^{[19, с. 11]} едва ли имеет приложение к социально опасному поведению.

Подводя итог, можно заключить, что ревность, месть или их сочетание играют важную роль в формировании мотивации насильственных преступлений, условием совершения которых выступает межличностный конфликт. При этом сознание субъекта обладает искаженным восприятием сущности моральных норм, в силу которого формируется толерантное отношение к насилию, адресованному второму участнику конфликта. Интеллектуальный элемент умысла виновного «подпитывается» ложными представлениями о чувстве собственного достоинства, верности, справедливости, благодаря чему он полагает себя «правомочным» на применение насилия.

Выявленные особенности преступного поведения представляют интерес для дальнейших разработок в области предупреждения межличностных конфликтов. Учет процесса формирования мотивации насильственных преступлений, в центре которого находится произвольное восприятие моральных и игнорирование юридических норм, необходим для правильной квалификации содеянного и определения справедливой меры наказания.