Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Genesis: исторические исследования
Правильная ссылка на статью:

Башкир-Беркутовские курганы в историко-культурном наследии Башкортостана: к вопросу об этнической принадлежности погребений в колодах

Антонов Игорь Владимирович

кандидат исторических наук

Старший научный сотрудник Института этнологических исследований им. Р.Г. Кузеева Уфимского федерального исследовательского центра Российской академии наук

450077, Россия, республика Башкортостан, г. Уфа, ул. Карла Маркса, 6

Antonov Igor' Vladimirovich

PhD in History

Senior Scientific Associate, R. G. Kuzeev Institute of Ethnological Studies of Ufa Federal Research Center of the Russian Academy of Sciences

450077, Russia, respublika Bashkortostan, g. Ufa, ul. Karla Marksa, 6

igan73@yandex.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.25136/2409-868X.2022.6.38211

Дата направления статьи в редакцию:

05-06-2022


Дата публикации:

16-06-2022


Аннотация: Объектом исследования являются погребения в колодах средневековых кочевников евразийских степей. В Башкортостане всего известно восемь таких погребений. Предметом исследования является Башкир-Беркутовский могильник в Кугарчинском районе. Автор подробно рассматривает такие аспекты темы, как погребальный обряд, инвентарь, датировка. Памятник исследован Н. А. Мажитовым: в 1968 г. вскрыты два земляных кургана, содержащие по одному погребению в деревянной колоде с ориентировкой человека головой на запад, в 1969 г. вскрыт еще один земляной курган, содержащий аналогичное погребение с ориентировкой человека головой на северо-восток. Все три погребения с вещами, не содержали костей коня. Памятник датируется второй половиной XIII – первой половиной XIV в. Особое внимание уделяется широкому распространению захоронений в колодах среди тюркских и монгольских племен Южной Сибири конца I – начала и середины II тыс. Особым вкладом автора в исследование темы является вывод о том, что по всем основным признакам погребального обряда и вещевого инвентаря Башкир-Беркутовские курганы близки курганам кыпчаков Среднего Прииртышья XI-XII вв. Новизна исследования заключается в установлении связи Башкир-Беркутовского могильника с половецким племенем тюрко-монгольского происхождения Токсаба. Могильник находится в районе расселения южной группы кыпчакских родов в составе башкир, основу этой группы составляет род кара-кыпчак, восходящий к Токсобичам, орда которых в XII в. кочевала в степях между Волгой и Днепром, а в XIII в. вступила в союз с монголами. О переселении кыпчаков с правого на левый берег Волги сообщают шежере, легенды и предания башкир. Миграция половцев на Южный Урал могла быть связана с возвращением монголов из похода на Европу и подавлением восстания местных народов.


Ключевые слова:

Башкир-Беркутовские курганы, погребения в колодах, Золотая Орда, Южный Урал, Башкортостан, монголы, тюрки, кыпчаки, половцы, Токсаба

Abstract: The object of the study is the burials in the decks of medieval nomads of the Eurasian steppes. Only eight such burials are known in Bashkortostan. The subject of the study is the Bashkir-Berkut burial ground in the Kugarchinsky district. The author examines in detail such aspects of the topic as the funeral rite, inventory, dating. The monument was investigated by N. A. Mazhitov: in 1968 two earthen mounds containing one burial in a wooden block with the orientation of a person with his head to the west were opened, in 1969 another earthen mound containing a similar burial with the orientation of a person with his head to the northeast was opened. All three burials with belongings did not contain horse bones. The monument dates from the second half of the XIII – first half of the XIV century. Special attention is paid to the wide distribution of burials in decks among the Turkic and Mongolian tribes of Southern Siberia of the late I – early and middle II millenniums. A special contribution of the author to the study of the topic is the conclusion that according to all the main features of the funeral rite and clothing inventory, the Bashkir-Berkut mounds are close to the mounds of the Kipchaks of the Middle Irtysh region of the XI-XII centuries. The novelty of the research lies in establishing the connection of the Bashkir-Berkut burial ground with the Polovtsian tribe of Turkic-Mongolian origin Toksaba. The burial ground is located in the area of settlement of the southern group of Kipchak clans as part of the Bashkirs, the basis of this group is the Kara-Kipchak clan, dating back to the Toksobichi, whose horde in the XII century roamed the steppes between the Volga and the Dnieper, and in the XIII century entered into an alliance with the Mongols. The resettlement of the Kipchaks from the right to the left bank of the Volga is reported by Shezhere, legends and legends of the Bashkirs. The migration of the Polovtsians to the Southern Urals could be connected with the return of the Mongols from the campaign to Europe and the suppression of the uprising of local peoples.


Keywords:

Bashkir-Berkut mounds, burials in the decks, The Golden Horde, Southern Urals, Bashkortostan, mongols, turks, kipchaks, polovtsy, Toksaba

Введение

Южный Урал – регион, расположенный в центре Евразии. Здесь отражались культурные веяния, характерные, как для азиатской, так и для европейской части Великой степи. Кочевники на своем пути с востока на запад и с запада на восток не могли миновать южноуральский регион. При недостатке сведений письменных источников приоритет в изучении передвижений кочевников принадлежит археологии.

Как известно, после монгольского нашествия в этническом составе населения Южного Урала произошли значительные изменения. В степной полосе региона, включающей южные районы современной Республики Башкортостан, появляются многочисленные курганы и курганные могильники, среди которых выделяются новые разновидности погребальных памятников, совершенно нетипичные для домонгольского времени. К числу таких памятников относятся погребения в колодах. На территории Башкортостана всего известно восемь погребений в колодах золотоордынского времени: погребение 15 Урманаевского II грунтового могильника в Бакалинском районе, три погребения Башкир-Беркутовских курганов в Кугарчинском районе, погребение кургана 1 Ивановского IV могильника в Хайбуллинском районе, погребение Байгускаровского II одиночного кургана в том же районе, два погребения Юлдыбаевских II курганов в Зилаирском районе. Рассмотреть все эти памятники в рамках одной статьи не представляется возможным. Целесообразно остановиться на одном, наиболее крупном из них – Башкир-Беркутовском могильнике.

Башкир-Беркутовские курганы

На северо-восточной окраине д. Башкир-Беркутово Кугарчинского района, на левом берегу р. Ик, на горе, раскопаны три кургана диаметром 6-7 м, высотой 15-30 см, по вещам датируемые XIII-XIV вв. [1, с. 182, № 1644; 8, с. 73, № 7][1]. Вещевой материал включает 16 предметов [24, с. 52, № 230].

Все курганы имеют тип насыпей I – земляные насыпи полусферической формы, все могилы типа VII – прямоугольные узкие могилы простой конструкции с захоронениями в деревянных колодах [18, с. 112, табл. 3].

Каждый курган содержал по одной сравнительно глубокой (1,6 м) и узкой (60-70 см) могиле, в которой находилась деревянная колода. Дно всех трех колод обильно посыпано слоем золы, что, возможно, является отзвуком культа огня. Но не исключено применение золы, имеющей консервирующее свойство, с целью оберегания трупов покойников от быстрого разрушения. В мужском погребении одного из курганов обнаружены остатки кожаной обуви (сапоги), железное стремя, кресало и несколько бусин. В женском погребении другого кургана найдены серебряное зеркало, берестяная трубочка (накосник), серьги, куски ткани. Оба костяка захоронены в вытянутом положении головами на запад [15, с. 162; 17, с. 173].

Два кургана вскрыты в 1968 г., один – в 1969 г. Диаметр последнего кургана 6,5 м, высота 20 см. Под южной полой кургана, в насыпи обнаружены позвонки, кажется, коровы. Курган содержал одно погребение, расположенное в восточной половине. Размеры могильной ямы 3,25х0,5 м, глубина 1,3 м. На дне ямы лежала колода длиной 2,3 м, шириной (диаметром) 55 см. Колода состояла из крыши и основания и изготовлена из цельного дерева (дуба). По углам колоды сохранились отверстия для проведения веревки. Концы вертикально срезаны.

На дне колоды лежал костяк предположительно женщины. Костяк положен вытянуто, на спину, головой на северо-восток, руки вытянуты вдоль туловища. Дно колоды было усыпано золой. Слева от черепа лежала берестяная трубочка, вероятно, чехол для хранения кос. В области пояса – кусок кожи. У правой бедренной кости – железный нож. У левого коленного сустава – серебряное зеркало. В заполнении ямы встречен кусок бересты со следами шва [16, л. 3-4].

В. А. Иванов и В. А. Кригер считают Башкир-Беркутовский могильник одним из наиболее показательных среди захоронений кочевников второй половины XIII – первой половины XIV в. (золотоордынского языческого периода) в Урало-Волжском регионе [8, с. 29]. По классификации И. В. Матюшко, это погребения под земляными насыпями, без костей коня, датируются XIII-XIV вв. [20, с. 49].

Н. А. Мажитовым выделены курганы башкир-беркутовского типа, признаком которых «является захоронение в деревянных колодах или двойных ящиках: наружном и внутреннем (гроб или колода)». Форма колод «оказалась стандартной. Колоды изготавливались из дуба диаметром в основании около 80-90 см, длиной 2-2,20 м. Бревно раскалывалось на две неравные части, из которых верхняя, занимающая примерно одну треть целого, служила крышкой. Середина колоды как основания, так и крышки аккуратно выдалбливалась, что придавало ей форму корыта с толщиной стенок около 3-5 см. Концы колоды обрублены прямо и на расстоянии 15-20 см оставлены сплошными, видимо, для прочности. Посредине концов на крышке и основании выдалбливалось отверстие для продевания веревки, которой колода прочно завязывалась. Создается впечатление, что колода приспосабливалась не только к спуску в могилу, но и к транспортировке на значительное расстояние.

В этой связи небезынтересно вспомнить обычай монголов перевозить трупы знатных людей на кладбище предков». Берестяной чехол для волос в виде длинной трубки, который входит в состав характерного монгольского головного убора типа бокка, «а также другие материалы позволяют появление курганов с захоронениями в колодах на Южном Урале уверенно связать с одной из волн миграции населения из районов Южной Сибири или монгольских степей» [18, с. 113-114].

Однако выделение памятников описанного Н. А. Мажитовым типа не нашло поддержки В. А. Иванова и В. А. Кригера. По констатации В. А. Иванова, «ни один из курганов XIII-XIV вв., известных на сегодняшний день (к середине 1980-х гг. – И. А.) в степях Южного Приуралья, по своим типологическим признакам не выходит за рамки кыпчакского (половецкого) погребального обряда (в том числе – и курганы т. н. «башкир-беркутовского типа»), что, естественно, не оставляет сомнений относительно этнической принадлежности оставивших их кочевников» [7, с. 96]. В. А. Кригер отмечает, что основные признаки погребального обряда курганов «башкир-беркутовского типа», расположенных на северной окраине приуральской степи (захоронения под земляными курганами в гробах или колодах, поставленных в узкие могильные ямы), «полностью растворяются среди признаков западной группы памятников кыпчакского времени в Приуралье» [13, с. 114]. Основным недостатком предложенной интерпретации В. А. Иванов и В. А. Кригер считают «искусственный отрыв памятников «башкир-беркутовского типа» от остальных синхронных памятников региона (Южного Урала. – И. А.), в том числе и тех, которые были известны здесь уже в 60-е годы», т. е. до раскопок Н. А. Мажитова. Они же согласились с Н. А. Мажитовым в том, «что памятники «башкир-беркутовского типа» не имеют в Приуралье генетических корней», их носители вошли в состав башкир в качестве одного из этнических компонентов [8, с. 56-57].

Погребения в колодах на территории Евразии

Поиск аналогий башкир-беркутовским захоронениям уводит нас к средневековым кочевникам Предбайкалья, среди погребений которых самым распространенным вариантом внутримогильной конструкции является колода. Она присутствует в 67 (72 %) погребениях усть-талькинской культуры юга Средней Сибири XII-XIV вв. Колоды изготавливались только из лиственницы сибирской. Вот один из способов изготовления из цельного ствола прикомлевой части дерева, очень напоминающий описанный Н. А. Мажитовым: «Ствол расщеплялся вдоль, на две неравномерные части, одна из которых (меньшая) шла на крышку, а вторая (большая) обтесывалась и выдалбливалась под основу. Крышка выдалбливалась с внутренней стороны, в разрезе становилась плавно изогнутая. В плане она повторяла основу колоды и крепилась к ней с помощью прямоугольных скоб». Распространение погребений в колоде в конце I тыс. н. э. связывается с активизацией монгольских племен Забайкалья и Центральной Азии. В начале II тыс. н. э. центром распространения обряда захоронений в колодах по всей территории Предбайкалья и Забайкалья становится среднее течение р. Селенги – район кочевий одного из крупнейших монгольских племен – меркитов. Такие элементы, как внутримогильные конструкции в виде колод и ящиков-гробов, трупоположение покойных горизонтально вытянуто на спине с руками вдоль туловища, ориентировка головой на север, северо-запад, северо-восток и восток, объединяют погребальную практику усть-талькинцев с погребальным обрядом носителей раннемонгольской археологической культуры Западного Забайкалья на саянтуйском этапе (XI-XIV вв.) ее существования и кимако-кыпчакских племен X-XII вв. В XII-XIV вв. погребения в колодах распространяются и на территории Восточного Забайкалья, среди татарских и монгольских кочевых племен. Сама же усть-талькинская культура связывается с тюркоязычными туматами [23, с. 116-159].

Монгольским племенам, предкам бурят, в Прибайкалье принадлежал Ангинский погребальный комплекс X-XIV вв. На дне могилы сооружался каменный ящик, в котором помещалась лиственничная колода или деревянная домовина из досок без крышки. Костяк лежал вытянуто на спине, головой на восток [2, с. 68-78].

Архимандрит Палладий (Кафаров) по китайским источникам составил описание тайного погребения монгольских ханов, правивших в Китае: «Когда хан умирал, то для гроба его употребляли два куска душистого дерева (сянъ нанъ му) и выдолбив их, по росту тела покойника, полагали его в этот гроб; покойника одевали в меховое платье и меховую шапку; сапоги, чулки, пояс и поясная чашка, при том, были делаемы из выбеленной кожи; с ним клали также в гроб золотые сосуды: чайник, вазу, глубокую тарелку, чарку, мелкую тарелку, ложку и пару столовых палочек. Когда все было кончено, гроб сколачивался четырьмя золотыми обручами. Катафалк состоял из белых войлоков и темных и зеленых нашиш (парча или ковер); гроб накрывался также нашишем. На третий день по смерти, гроб отправлялся на север, к месту погребения; впереди его ехала Монгольская шаманка верхом на коне, одетая в новое платье, и вела за собой лошадь с золотоубранным седлом, с уздой и поводьями из нашиша; каждый день три раза покойнику приносили в жертву по барану. По прибытии на место погребения, гроб глубоко зарывали в землю; потом прогоняли по могильной насыпи несколько тысяч лошадей, или уносили лишнюю землю в другое место. Когда всходила трава, все было кончено; могила представляла ровное место, где нельзя было ничего распознать. При кладбище оставались трое чиновников, в пяти ли от могилы; каждый день совершали они однажды тао фань, т. е. сожигали жертвы в яме; это продолжалось три года» [27, с. 251-252, примеч. 619].

Башкир-Беркутовские курганы, конечно, не являются погребениями монгольской знати. В единственном мужском погребении даже не обнаружено никаких предметов вооружения, это погребение нельзя считать воинским. Железный нож в одном из женских погребений, очевидно, является предметом быта (как и кресало в мужском погребении). Железное стремя (почему-то только одно) в мужском погребении позволяет назвать человека всадником (может быть, пастухом?). В мужском и в одном из женских погребений обнаружены остатки кожи, в другом женском погребении – остатки ткани. Относительно дорогими предметами можно считать только серебряные зеркала в обоих женских погребениях. В этих погребениях также найдены берестяные трубочки-накосники, а в одном из них – еще и серьги. Украшения (бусы) обнаружены и в мужском погребении. Непонятно назначение куска бересты в одном из женских погребений. В целом инвентарь Башкир-Беркутовских курганов довольно беден. В погребениях нет ни меховой одежды, ни золотых сосудов, ни войлоков, ни жертвенной пищи, о чем писал Кафаров. Нет и находок монет, являющихся показателем высокого статуса золотоордынских кочевников. Одним словом, перед нами рядовые кочевнические захоронения. Разумеется, эти захоронения нельзя считать тайными. Носители Башкир-Беркутовских курганов, очевидно, там и жили, вряд ли покойников пришлось перевозить на длительное расстояние. Но погребения совершены в колодах, сам процесс изготовления которых представляется довольно трудоемким.

Захоронения в колодах или двойных ящиках на Южном Урале приписываются «группе племен, этнически однородной, которая пришла сюда в составе татаро-монголов. Сейчас трудно сказать, было ли это монголо- или тюркоязычное население, но имеющиеся некоторые аналогии не исключают и второго предположения» [18, с. 184-185].

Речь идет о признаках монгольской культуры, которые могли быть восприняты тюрками. Погребения XIII-XIV вв. в Саяно-Алтае выделены в часовенногорский тип (названы по наиболее характерным памятникам на Часовенной горе близ Красноярска). «Изменение обряда погребения – без коня, часто в колоде при сохранении ориентировок (на З и С), и антропологического типа – туранского (Дебец) указывает на политические причины перемены культуры в степи, а не этнические. С большой долей вероятности можно предполагать, что стремление тюркских племен называть себя монголами, нашедшее отражение в письменных источниках (Рашид ад-Дин. – И. А.), сопровождалось и стремлением быть похожими на монголов, объясняющим столь быстрое распространение новой культуры и в Саяно-Алтае, и на территориях, заселенных другими племенами» [5, с. 106][2].

Возможно, аналогичный процесс происходил и на Южном Урале. В таком случае факт отсутствия полных или частичных конских захоронений в Башкир-Беркутовских курганах объясняется не бедностью погребенных там людей, а просто отсутствием такого признака в погребальном обряде монголов. Но факт наличия в Башкир-Беркутовских курганах одновременно западной и северо-восточной ориентировки покойников вызывает удивление, ведь именно ориентировка считается едва ли не самым главным этническим индикатором. Никаких признаков исламского погребального обряда в Башкир-Беркутовских курганах нет, поэтому западную ориентировку в данном случае никак нельзя приписать исламским канонам. Под туранским, очевидно, имеется в виду южносибирский антропологический тип. Однако Башкир-Беркутовский могильник в антропологическом отношении не исследован. Данные антропологии могли бы оказать большую помощь в определении этнической принадлежности могильника.

Такие категории вещей, как серьги-подвески в виде знака «?», бронзовые зеркала с орнаментированной тыльной поверхностью, железные плоские наконечники стрел – срезни, костяные орнаментированные накладки на колчан, головной убор – бокка, составляющие «имперскую культуру» кочевой золотоордынской степи, по мнению В. А. Иванова, принесены с востока, предположительно монголами, но в XIII-XIV вв. получили настолько широкое распространение среди кочевников Восточной Европы, что полностью утратили свою этничность [9, с. 204]. Такое явление можно считать реализацией стремления покоренных народов быть похожими на своих завоевателей.

С монголами связываются северная ориентировка погребенных, головной убор бокка, серьги типа «знака вопроса», захоронения в колодах и гробах, характерные для памятников так называемого башкир-беркутовского типа [29, с. 34-38].

По мнению Г. Н. Гарустовича, шапочки-бокки, серьги в виде знака вопроса и «монгольские» зеркала не оставляют сомнений в том, что носители Башкир-Беркутовских курганов «явно основательно «поварились» в степном этническом «котле» Золотой Орды». Но западные (ЗЮЗ) и восточные (СВ) ориентировки головы, долбленые колоды и кочевнические аксессуары над костяками (стремена) исследователь считает кыпчакскими чертами домонгольского времени. «К тому же, место расположения Башкир-Беркутовских курганов полностью согласуется с местом современного расселения башкир-кипсяков» [6, с. 154].

Кыпчаки Среднего Прииртышья в XI-XII вв. хоронили умерших под земляными курганами, в прямоугольных грунтовых ямах без захоронений коня. Внутримогильные сооружения представлены деревянными ящиками из плах без дна и долблеными колодами. Костяки расположены вытянуто на спине, преобладает ориентировка головой на запад с отклонениями, имеет место северная и южная ориентировка. Встречаются остатки высоких головных уборов, напоминающих знаменитые бокки, которые появились у кыпчаков еще в XII в. и получили особенное распространение уже в монгольское время [21, с. 192-193]. Курганы кыпчаков X-XI вв. на Алтае представляют собой земляные насыпи, сооруженные над погребениями, совершенными в простых прямоугольных ямах или на уровне древнего горизонта, в вытянутом на спине положении, головой на северо-восток, в сопровождении чучела коня или без костей коня [22, с. 222-223]. Башкир-Беркутовские курганы соответствуют всем этим признакам кыпчакского погребального обряда. Очевидно, такие признаки, как захоронения в колодах и ориентировка головой на северо-восток, тоже появились у кыпчаков еще в домонгольское время, но широко распространились уже в эпоху Золотой Орды. Теперь эти признаки можно рассматривать в качестве подражания погребальному обряду монголов.

В погребениях кочевников Степного Приуралья IX-XI вв., имеющих внутримогильные конструкции, использовались, как деревянные гробы (10 %), так и колоды (40 %), хотя более чем в 50 % случаев установить точно тип деревянной конструкции не удалось [20, с. 23-24]. В погребениях кочевников Степного Зауралья XII-XIV вв., имеющих внутримогильные конструкции, дощатые гробы зафиксированы в 30 % случаев, колоды – в 30 % случаев, рамы – в 10 % случаев [20, с. 26-27]. В выборке В. П. Костюкова по Южному Зауралью в 15 могилах (5,14 %) умершие люди лежали в колодах [11, с. 25]. Положение погребенных вытянуто на спине, головой на запад с сезонными отклонениями, как правило в деревянных колодах с крышкой, характерно для целого ряда захоронений под земляными курганами Бахтияровского I могильника (на левом берегу р. Ахтубы в Ленинском районе Волгоградской области, в 16 км северо-западнее Царевского городища), датированных по находкам золотоордынских серебряных монет концом XIII – серединой XIV в. [12, с. 154-155].

Таким образом, использование колод характерно, как для погребального обряда кыпчаков, так и для погребального обряда монголов. На Южном Урале колоды появились еще до прихода кыпчаков, тем более монголов. Но здесь имеется в виду степная зона Приуралья и Зауралья. На территории Башкортостана погребений в колодах домонгольского времени нет. Такие погребения появляются в золотоордынское время, что, очевидно, связано с миграцией кыпчаков на север, вызванной монгольским нашествием.

Заключение

Башкир-Беркутовский могильник находится в районе расселения («бассейн р. Б. Ик и прилегающие земли») южной группы кыпчакских родов, основу которой составляет род кара-кыпчак [14, с. 116]. В цитируемой работе Р. Г. Кузеева показана «древность кара-кыпчакского рода, его далекие этногенетические связи с тюрко-монгольским этническим миром Алтая-Саянского нагорья и прилегающих областей» [14, с. 177]. Обобщенные Р. Г. Кузеевым материалы «указывают на этническое происхождение башкирских кара-кыпчаков от средневекового половецкого племени Токсаба – одного из древних племен Дешт-и-Кипчака, имевших тюрко-монгольское происхождение» [14, с. 178].

По данным арабских источников, кыпчакское (тюркское) племя Токсоба вступило в союз с монголами. Это произошло не случайно, ибо само «племя Токсоба из Татар» [28, с. 539-542], т. е. имеет монгольское происхождение. Орда Токсобичей в XII в. кочевала в степях между Волгой и Днепром [25, с. 277], точнее – между Доном и Северским Донцом [25, с. 278, рис. 4].

О переселении предков башкирских кыпчаков с правого на левый берег Волги сообщает «Шежере башкир племени Кыпсак». Это произошло «во время господства татарских ханов», когда кыпчаки, «перейдя через [реку] Итиль», обосновались на Яике и Сакмаре [3, с. 95]. В Южной Башкирии еще в недавнее время были распространены легенды и предания «о приходе кипчаков из-за Волги в период установления монгольского владычества», в общем совпадающие со сведением шежере башкир-кыпсаков [3, с. 203].

Таким образом, элементы монгольской культуры (например, захоронения в колодах) в Восточной Европе могли появиться задолго до нашествия монголов в XIII в. Появление курганов с захоронениями в колодах на Южном Урале можно связать с миграцией населения не из Южной Сибири или монгольских степей, как считал Н. А. Мажитов, а с правого берега Волги на левый. Но в конечном итоге, если иметь в виду монгольское происхождение Токсобичей, носители захоронений в колодах в Восточную Европу пришли из Южной Сибири. Возможно, на Южный Урал они, действительно, пришли «в составе татаро-монголов». Но это была уже не первая, а, скорее, последняя волна монгольского нашествия.

Плано Карпини пишет, что монголы, возвратившись из Венгрии, «пришли в землю Мордванов, которые суть язычники, и победили их войною. Подвинувшись отсюда против Билеров, то есть великой Булгарии, они и ее совершенно разорили. Подвинувшись отсюда еще на север, против Баскарт, то есть великой Венгрии, они победили и их» [26, с. 48]. В легенде «Усергены» сказано, что только после того, как монголы «побили булгар и русских», они «вернулись обратно и подчинили себе и башкир» [4, с. 120].

Очевидно, во время походов монголов на Русь и Центральную Европу в Волго-Уральском регионе произошли восстания среди мордвы, булгар и башкир, для подавления которых монголам пришлось совершить еще один поход, что, возможно, и послужило причиной возвращения в Дешт-и Кыпчак. К участию в карательном походе могли быть привлечены половцы Северного Причерноморья, признавшие власть завоевателей, нуждавшихся в пополнении своей армии. Таким образом, вместе с монголами половцы пришли на Южный Урал, часть из них поселилась на территории современной Башкирии. Там они, возможно, несли полицейскую службу. Кыпчаки племени Токсоба пользовались доверием завоевателей, ведь они не только имели монгольское происхождение, но и вступили в союз с монголами, оказав им помощь в завоевании Дешт-и Кыпчака. На своей новой родине Токсобичи оставили Башкир-Беркутовские курганы.

Изложенный материал позволяет сделать некоторые выводы. Во-первых, не подлежит сомнению, что носители погребений в колодах пришли на Южный Урал из Южной Сибири или Центральной Азии. Во-вторых, даже если носители погребений в колодах и не были монголами, на территорию современного Башкортостана они пришли в составе монгольского нашествия. В-третьих, рассматриваемые погребения по всем остальным признакам ничем не выделяются из общей массы захоронений в курганах кочевников Южного Урала золотоордынского периода. Выделять Башкир-Беркутовские курганы в особый тип памятников также не представляется целесообразным.

Работа осуществлена в рамках выполнения государственного задания по теме «Культурные интеграции населения Южного Урала в древности, средневековье и Новое время: факторы, динамика, модели» № АААА-А21-121012290083-9

[1] Датировка Башкир-Беркутовских курганов XIII-XIV вв. закрепилась в справочной литературе [19, с. 343].

[2] В земляном кургане 8 (монгольского времени) могильника Телеутский Взвоз I в 40 км от г. Барнаула «умерший был погребен в деревянной колоде вытянуто на спине, головой на запад. Хотя захоронение потревожено грабителями, все же найдены несколько предметов погребального инвентаря и остатки одежды» [10, с. 328-329].

Библиография
1. Археологическая карта Башкирии / Отв. ред. О. Н. Бадер. – М.: Наука, 1976. – 268 с.
2. Асеев И. В. Прибайкалье в средние века (по археологическим данным). – Новосибирск: Наука, 1980. – 152 с.
3. Башкирские шежере / Составление, перевод текстов, введение и комментарии Р. Г. Кузеева. – Уфа: Башкирское кн. изд-во, 1960. – 304 с.
4. Башкирское народное творчество / Гл. ред. Н. Т. Зарипов. – Уфа: Башкирское кн. изд-во, 1987. – Т. 2. – 573 с.
5. Гаврилова А. А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племен. – М.; Л.: Наука, 1965. – 112 с.
6. Гарустович Г. Н. Степные кочевники в пределах Башкортостана: к вопросу о причинах и времени расселения кыпчаков в лесостепной зоне Южного Урала // Кипчаки Евразии: история, язык и письменные памятники / Под ред. Б. Е. Кумекова. – Астана: ЕНУ, 2013. – С. 148-161.
7. Иванов В. А. Погребения кыпчаков в бассейне р. Урал // Памятники кочевников Южного Урала: сборник научных трудов / Отв. ред. В. А. Иванов. – Уфа: БФ АН СССР, 1984. – С. 75-97.
8. Иванов В. А., Кригер В. А. Курганы кыпчакского времени на Южном Урале (XII-XIV вв.). – М.: Наука, 1988. – 96 с.
9. Иванов В. А. Химеры и миражи Золотой Орды // Золотоордынское обозрение. – 2014. – № 1. – С. 190-211.
10. Казаков А. А., Тишкин А. А. Результаты раскопок в барнаульском Приобье // Археологические открытия 1996 года / Отв. ред. В. В. Седов, Н. В. Лопатин. – М.: Институт археологии РАН, 1997. – С. 327-329.
11. Костюков В. П. Улус Шибана Золотой Орды в XIII-XIV вв. – Казань: Изд-во «Фэн» АН РТ, 2010. – 200 с.
12. Кригер В. А. Раскопки Бахтияровского I могильника // Археологические открытия 1982 года / Отв. ред. Б. А. Рыбаков. – М.: Наука, 1984. – С. 154-155.
13. Кригер В. А. Погребения кыпчакского времени в могильниках у пос. Лебедевка Уральской области // Памятники кочевников Южного Урала: сборник научных трудов / Отв. ред. В. А. Иванов. – Уфа: БФ АН СССР, 1984. – С. 102-116.
14. Кузеев Р. Г. Происхождение башкирского народа: этнический состав, история расселения. – М.: Наука, 1974. – 571 с.
15. Мажитов Н. А. Исследования в Южной Башкирии // Археологические открытия 1968 года / Отв. ред. Б. А. Рыбаков. – М.: Наука, 1969. – С. 162-163.
16. Мажитов Н. А. Научный отчет об археологических исследованиях на территории Башкирской АССР в 1969 г. // Научный архив Института этнологических исследований им. Р. Г. Кузеева Уфимского федерального исследовательского центра Российской академии наук. – Ф. 1. – Оп. 6. – Ед. хр. 52.
17. Мажитов Н. А. Тайны древнего Урала. Археология. Ученые. Открытия. Гипотезы. – Уфа: Башкирское кн. изд-во, 1973. – 184 с.
18. Мажитов Н. А. Южный Урал в VII-XIV вв. – М.: Наука, 1977. – 240 с.
19. Мажитов Н. А., Яминов А. Ф. Башкир-Беркутовские курганы // Башкирская энциклопедия / Гл. ред. М. А. Ильгамов. – Уфа: Башкирская энциклопедия, 2005. – Т. 1. – С. 343.
20. Матюшко И. В. Погребальный обряд кочевников степного Приуралья IX-XIV вв. – Оренбург: Университет, 2015. – 211 с.
21. Могильников В. А. Памятники кочевников Сибири и Средней Азии X-XII вв. // Археология СССР. Степи Евразии в эпоху средневековья / Отв. ред. С. А. Плетнева. – М.: Наука, 1981. – С. 190-193.
22. Могильников В. А. Алтайская экспедиция // Археологические открытия 1982 года / Отв. ред. Б. А. Рыбаков. – М.: Наука, 1984. – С. 222-223.
23. Николаев В. С. Погребальные комплексы кочевников юга Средней Сибири в XII-XIV веках: усть-талькинская культура. – Владивосток; Иркутск: Издательство Института географии СО РАН, 2004. – 306 с.
24. Памятники эпохи средневековья: каталог археологических коллекций Музея археологии и этнографии / Сост. Н. Г. Рутто. – Уфа: Гилем, 1997. – Вып. II. – 79 с.
25. Плетнева С. А. Половецкая земля // Древнерусские княжества X-XIII вв. / Отв. ред. Л. Г. Бескровный. – М.: Наука, 1975. – С. 260-300.
26. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука / Редакция, вступительная статья и примечания Н. П. Шастиной. – М.: ГИГЛ, 1957. – 270 с.
27. Старинное Монгольское сказание о Чингисхане / Перевел с Китайского, с примечаниями, Архимандрит Палладий // Труды членов российской духовной миссии в Пекине. – СПб.: Типография В. Безобразова и комп., 1866. – Т. IV. – С. 2-258.
28. Тизенгаузен В. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. – СПб.: Типография Императорской академии наук, 1884. – Т. I. – 563 с.
29. Яминов А. Ф., Яминова С. А. Башкир-беркутовский тип: курганы Волго-Уралья и монголы // Проблемы востоковедения. – 2011. – № 1. – С. 34–38.
References
1. Bader, O. N. (Ed.). (1976). Archaeological map of Bashkiria. M.: Science. 268 p.
2. Aseev, I. V. (1980). Pribaikalye in the Middle Ages (according to archaeological data). Novosibirsk: Science. 152 p.
3. Kuzeev, R. G. (Compilation, translation of texts, introduction and comments). (1960). Bashkir shezhere. Ufa: Bashkir book publishing house. 304 p.
4. Zaripov, N. T. (Ed.). (1987). Bashkir folk art. Ufa: Bashkir book publishing house. V. 2. 573 p.
5. Gavrilova, A. A. (1965). Burial ground Kudyrge as a source on the history of Altay tribes. M.; L.: Science. 112 p.
6. Garustovich, G. N. (2013). Steppe nomads within Bashkortostan: to the question of the causes and time of resettlement of Kipchaks in the forest-steppe zone of the Southern Urals. In B. E. Kumekov (Ed.). Kipchaks of Eurasia: history, language and written monuments (pp. 148-161). Astana: ENU.
7. Ivanov, V. A. (1984). Burials of Kipchaks in the basin of the Ural River. In V. A. Ivanov (Ed.). Monuments of the nomads of the Southern Urals: collection of scientific works (pp. 75-97). Ufa: BF AN USSR.
8. Ivanov, V. A. & Krieger, V. A. (1988). Mounds of Kipchak time in the Southern Urals (XII-XIV centuries). M.: Science. 96 p.
9. Ivanov, V. A. (2014). Chimeras and Mirages of the Golden Horde. Golden Horde Review, 1, 190-211.
10. Kazakov, A. A. & Tishkin, A. A. (1997). Results of excavations in Barnaul Priobye. In V. V. Sedov, N. V. Lopatin (Eds.). Archaeological discoveries of 1996 (pp. 327-329). M.: Institute of Archaeology RAN.
11. Kostyukov, V. P. (2010). Ulus of Shiban of the Golden Horde in the XIII-XIV centuries. Kazan: Publishing house «Fen» AN RT. 200 p.
12. Krieger, V. A. (1984). Excavations of Bakhtiyarovsky I burial ground. In B. A. Rybakov (Ed.). Archaeological discoveries of 1982 (pp. 154-155). M.: Science.
13. Krieger, V. A. (1984). Burials of Kipchak time in burial grounds near the village of Lebedevka of Ural region. In V. A. Ivanov (Ed.). Monuments of the nomads of the Southern Urals: collection of scientific works (pp. 102-116). Ufa: BF AN USSR.
14. Kuzeev, R. G. (1974). The origin of the Bashkir people: ethnic composition, history of settlement. M.: Science. 571 p.
15. Mazhitov, N. A. (1969). Research in Southern Bashkiria. In B. A. Rybakov (Ed.). Archaeological discoveries of 1968 (pp. 162-163). M.: Science.
16. Mazhitov, N. A. (1969). Scientific report on archaeological research on the territory of the Bashkir ASSR. Scientific archive of the Institute of Ethnological Research named after Kuzeev, R. G. of the Federal Research Center of the Russian Academy of Sciences. F. 1. Inv. 6. St. un. 52.
17. Mazhitov, N. A. (1973). Secrets of the ancient Urals. Archaeology. Scientists. Opening. Hypothesis. Ufa: Bashkir book publishing house. 184 p.
18. Mazhitov, N. A. (1977). The Southern Urals in the VII-XIV centuries. M.: Science. 240 p.
19. Mazhitov, N. A. & Yaminov, A. F. (2005). Bashkir-Berkut mounds. In M. A. Ilgamov (Ed.). Bashkir Encyclopedia (p. 343). Ufa: Bashkir Encyclopedia. V. 1.
20. Matyushko, I. V. (2015). The funeral rite of the nomads of the steppe Priuralye of the IX-XIV centuries. Orenburg: University. 211 p.
21. Mogilnikov, V. A. (1981). Monuments of nomads of Siberia and Central Asia of the X-XII centuries. In S. A. Pletneva (Ed.). Arkheologiya USSR. Steppes of Eurasia in the Middle Ages (pp. 190-193). M.: Science.
22. Mogilnikov, V. A. (1984). Altay Expedition. In B.A. Rybakov (Ed.). Archaeological discoveries of 1982 (pp. 222-223). M.: Science.
23. Nikolaev, V. S. (2004). Funerary complexes of nomads of the south of Central Siberia in the XII-XIV centuries: Ust-Talkin culture. Vladivostok; Irkutsk: Institute of Geography publishing house SO RAN. 306 p.
24. Rutto, N. G. (Comp.). Monuments of the Middle Ages: catalogue of archaeological collections of the Museum of Archaeology and Ethnography. Ufa: Gilem, 1997. Iss. II. 79 p.
25. Pletneva, S. A. (1975). Polovtsian land. In L. G. Beskrovny (Ed.). Old Russian principalities of the X-XIII centuries (pp. 260-300). M.: Science.
26. Shastina, N. P. (Editorial, introductory article and notes). (1957). Travels to the Eastern Countries by Plano Carpini and Rubruk. M.: GIGL. 270 p.
27. Archimandrit Palladius (Translated from the Chinese, with notes). (1866). The Ancient Mongolian Legend of Genghis Khan. In Works of members of the Russian spiritual mission in Beijing (pp. 2-258). SPb.: Printing house of Bezobrazov, V. and comp. V. IV.
28. Tyzenhausen, V. (1884). Collection of materials, related to the history of the Golden Horde. SPb.: Printing house of the Imperial academy of sciences. V. I. 563 p.
29. Yaminov, A. F. & Yaminova, S. A. (2011). Bashkir-Berkut type: mounds of the Volga-Urals and Mongols. Problems of Oriental Studies, 1, 34–38.

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

на статью
Башкир-Беркутовские курганы в историко-культурном наследии Башкортостана: к вопросу об этнической принадлежности погребений в колодах

Название соответствует содержанию материалов статьи.
В названии статьи просматривается научная проблема, на решение которой направлено исследование автора.
Рецензируемая статья представляет научный интерес. Автор разъяснил выбор темы исследования, но не сумел ясно обосновать её актуальность.
В статье сформулирована цель исследования, указаны объект и предмет исследования, методы, использованные автором.
На взгляд рецензента, основные элементы «программы» исследования просматриваются в названии и тексте статьи.
Автор не представил результатов анализа историографии проблемы и не сформулировал новизну предпринятого исследования, что является существенным недостатком статьи.
При изложении материала автор продемонстрировал результаты анализа историографии проблемы в виде ссылок на актуальные труды по теме исследования и апелляции к оппонентам.
Автор разъяснил выбор хронологических и географических рамок исследования.
На взгляд рецензента, автор грамотно использовал источники, выдержал научный стиль изложения, грамотно использовал методы научного познания, соблюдал принципы логичности, систематичности и последовательности изложения материала.
Во введении статьи автор указал на причину выбора темы исследования, сообщил, что «при недостатке сведений письменных источников приоритет в изучении передвижений кочевников принадлежит археологии» т.д., что «после монгольского нашествия в этническом составе населения Южного Урала произошли значительные изменения», и что с XIII века в степной полосе региона появились «многочисленные курганы и курганные могильники, среди которых выделяются новые разновидности погребальных памятников, совершенно нетипичные для домонгольского времени» т.д. Автор пояснил, что намерен остановиться в рамках статьи «на одном, наиболее крупном из них – Башкир-Беркутовском могильнике».
В первом разделе основной части статьи («Башкир-Беркутовские курганы») автор сообщил о местоположении Башкир-Беркутовских курганов, найденных в них артефактах, а также представил оценки данного типа памятников, существующие в современной научной литературе, описал содержание дискуссии, связанной с особым выделением данных памятников.
Во втором разделе основной части статьи («Погребения в колодах на территории Евразии») автор включился в данную дискуссию, описал особенности «внутримогильной конструкции», пояснил, что «распространение погребений в колоде в конце I тыс. н. э. связывается с активизацией монгольских племен Забайкалья и Центральной Азии» т.д. Автор констатировал, что «Башкир-Беркутовские курганы, конечно, не являются погребениями монгольской знати» т.д., и заметил, что, тем не менее, «погребения совершены в колодах, сам процесс изготовления которых представляется довольно трудоемким» т.д. Автор пришёл к выводу о стремлении «тюркских племен называть себя монголами», что «сопровождалось и стремлением быть похожими на монголов, объясняющим столь быстрое распространение новой культуры и в Саяно-Алтае, и на территориях, заселенных другими племенами», и обратился за помощью к антропологии «в определении этнической принадлежности могильника». Обстоятельно изложив ряд аргументов, автор резюмировал, что «использование колод характерно, как для погребального обряда кыпчаков, так и для погребального обряда монголов», что «на Южном Урале колоды появились еще до прихода кыпчаков, тем более монголов» т.д., и что «такие погребения появляются в золотоордынское время, что, очевидно, связано с миграцией кыпчаков на север, вызванной монгольским нашествием».
Заключение статьи фактически является продолжением её основной части. Завершая статью, автор сообщил, что «Башкир-Беркутовский могильник находится в районе расселения южной группы кыпчакских родов, основу которой составляет род кара-кыпчак» т.д., что переселение предков башкирских кыпчаков произошло «во время господства татарских ханов», когда кыпчаки, «перейдя через [реку] Итиль», обосновались на Яике и Сакмаре». Таким образом, пишет автор, «элементы монгольской культуры (например, захоронения в колодах) в Восточной Европе могли появиться задолго до нашествия монголов в XIII в.» т.д., «носители захоронений в колодах в Восточную Европу пришли из Южной Сибири», «возможно, на Южный Урал они, действительно, пришли «в составе татаро-монголов». Для подтверждения своей гипотезы автор сослался на труд Плано Карпини и пояснил читателю, что вероятно «вместе с монголами половцы пришли на Южный Урал, часть из них поселилась на территории современной Башкирии» и т.д.
Выводы автора носят обобщающий характер, обоснованы, сформулированы ясно.
Выводы позволяют оценить научные достижения автора в рамках проведенного им исследования.
В заключительном абзаце статьи автор сообщил, что «носители погребений в колодах пришли на Южный Урал из Южной Сибири или Центральной Азии», что «на территорию современного Башкортостана они пришли в составе монгольского нашествия» и что «рассматриваемые погребения по всем остальным признакам ничем не выделяются из общей массы захоронений в курганах кочевников Южного Урала золотоордынского периода».
Автор резюмировал, что «выделять Башкир-Беркутовские курганы в особый тип памятников также не представляется целесообразным».
На взгляд рецензента, потенциальная цель исследования автором достигнута.
Публикация может вызвать интерес у аудитории журнала.