Традиция чеховских образов в пьесах Ся Яня

Ли Сян кандидат филологических наук аспирант, кафедра истории русской литературы, Московский Государственый Университет 119991, Россия, Московская Область область, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1 Li Xiang PhD in Philology Postgraduate student, Department of History of Russian Literature, Moscow State University 119991, Russia, Moskovskaya Oblast' oblast', g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1 lisaxiang2021@yandex.ru Другие публикации этого автора

Острые актуальные вопросы и связанные с ними дискуссии, которые более ста лет назад великий драматург Чехов и персонажи его пьес задают, до сих пор все еще влияют на нас. В своих драматургических произведениях Чехов в каком-то смысле выражает размышления о социальной реальности, национальном духе и человеческой судьбе в более значительных исторических рамках. Его неизменный пристальный интерес к драме заставляет нас всматриваться в характер его пьес, изучать их язык снова и снова.

Диалоги между чеховскими героями похожи на дебаты, в которых и некое мы (не просто какой-то зритель или читатель) невольно выступает в качестве одной из сторон диспута. Мы (текстовый образ, авторский образ, читательский образ) взаимодействуем друг с другом, и в этом, таким образом, выдвигается общий вопрос разных поколений: как нам примириться с жизнью?

Классика неисчерпаемо глубока, и эта глубина предопределена своеобразным возвращением авторских идей к жизненному опыту читателей и зрителей разных эпох, так или иначе связанных с классическим наследием. Этот разнородный жизненный опыт не высвечивает субъективность современного индивидуализма, но помогает нам искать новое «Я» без индивидуалистического субъективного оттенка, и любое такое «Я» может стать уникальной новой идентичностью определенной эпохи. Каждое поколение (читателей и зрителей или драматургов, актеров и режиссеров) имеет свое представление о чеховской драме, отвечающее потребностям своего времени. «Чайка», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Вишневый сад» и т. д. живут различными интерпретациями бесконечно передаются из поколения в поколение.

Традиция чеховских образов также проникает в произведения современных драматургов как русских, так и зарубежных. Это отражает влияние чеховской драмы на творчество современных драматургов, а также развитие и изменения чеховской традиции в произведениях зарубежных драматургов в разных исторических и культурных условиях. Чеховская драма сыграет важную роль в развитии современной китайской драматургии. Драматические шедевры Чехова занимает неотъемлемое место в творении современных китайских драматургов. Влияние чеховской драмы на их создание пьес в основном проявляется в разработке темы пьес, изображении персонажей и становлении драматического стиля. В данной статье мы подробно проанализируем и интерпретируем изображение традиции чеховских образов в произведениях известного китайского драматурга Ся Яня.

Ся Янь (1900–1995), настоящее имя которого – Шэнь Найси, является известным китайским драматургом и общественным деятелем, одним из пионеров «движения новой культуры» Китая. Чехов и Ся Янь имеют много тонких сходств в создании драмы. В драматических произведениях двух драматургов разных времен и стран реализм постоянно порождает художественную силу, из которой мы глубоко осознаем: «какая великая практическая сила кипит под элегантностью, простотой и обыкновенностью пьес Чехова и Ся Яня» ^{[2, с. 607]}. Далее мы найдем чеховскую традицию в пьесах Ся Яня путем сравнения персонажей в произведениях двух писателей.

Персонаж чеховской драмы обречен пережить известную сумму страданий. По отношению к сути его переживаний можно выделить такие типы актантов, как разочарованный человек (напр., Платонов в пьесе «Безотцовщина»; Иванов из одноименной драмы), безропотный человек (напр., Соня в пьесе «Дядя Ваня»), человек, бесконечно ожидающий (напр., Ольга, Маша, Ирина из драмы «Три сестры»), хрупкий, ранимый герой (напр., Треплев из комедии «Чайка»), человек, сожалеющий о напрасно потерянном времени (напр., Войницкий в «Дяде Ване», Сорин в «Чайке»), человек, ведущий пустые разговоры (напр., Вершинин или Тузенбах из драмы «Три сестры»), человек, сожалеющий о напрасно потерянном времени (напр., Войницкий в «Дяде Ване»), бездействующий мечтатель, еще не ставший борцом за грядущее счастье (напр., Трофимов в «Вишневом саду») и т.д. В этих по-своему типических образах мы видим нас самих – всех обычных людей перед лицом «времени».

Как считает китайский драматург Цзяо Цзюинь, «обычные люди подобны шахматным фигурам, расставленным огромной и невидимой рукой. Это не означает, что большинство людей – фаталисты. Но позволяет, скорее, предположить, что у них даже нет сознания фатализма. Жизнь лишает их сознания, и мучение делает их бессознательными. В жизни не все благоразумны, не у всех революционное сознание, и злой человек нерационально творит зло, а доброе поведение – это всего лишь результат угнетения окружающей среды. В обществе все переплетается: трезвое и невежественное, абсурдное и справедливое, благородное и смиренное, рациональное и глупое, все переплетается и становится консонансом, симфонией... чеховские герои живут в этом ритме» ^[8].

Чеховская драматургическая эстетика воплощается в повседневную жизни «обычных людей», изображенной в его пьесах: Чехов выступает за описание жизни в соответствии с истинным лицом жизни: «надо создать такую пьесу, где бы люди приходили, уходили, обедали, разговаривали о погоде, играли в винт, но не потому, что так нужно автору, а потому, что так происходит в действительной жизни» ^[1], чтобы раскрыть коннотацию реальности в спокойном, объективном и простом описании жизни. Реалистическая драматургическая концепция Чехова просвещает и воздействует на творчество китайского драматурга Ся Яня. В произведениях Ся Яня действительно показываются духовные трудности и надежды на будущее простых людей в китайском обществе в разные периоды в повседневной жизни.

Что касается образов обычных персонажей в пьесах Чехова и Ся Яня, само собой разумеется, следует обратить внимание на меланхоличных интеллектуалов. Эти герои относятся не к ряду персонажей, которые полны уверенности в себе, или служат борцами в жизни, а к группе маленьких людей, безжалостно атакованных волнами времени.

Несмотря на то, что «хочется жить чертовски...», интеллигент, ведущий пустые разговоры из драмы Чехова «Три сестры», Вершинин вообще не рассматривает свою жизнь в качестве реальной. Он возлагает надежды на невообразимо прекрасную изумительную жизнь на свете через двести, триста лет. Персонаж из пьесы Ся Яня «Один год», молодой изгнанник из Северо-Восточного Китая, участвовавший в студенческом движении, Юй Минян – образ «чехоского Вершинина», живший в Китае в 1930-х гг. Драматург Ся Янь создает Юй Миняну финал смертью от упадка духа. Эмоционально он отмечает, что ему «грустно заставлять такого молодого человека так умирать» ^[2], однако интеллектуально он чувствует, что следует решительно устранить этого «лишнего человека», ведь Юй Минян – мечтатель с сильными словами, без практических действий, что на самом деле отрицательно сказывается на эмоциональной жизни окружающих его людей в пьесе.

Шан Чжихой – главный герой пьесы Ся Яня «Концы земли в траве». Его слова и поступки, естественно, напоминают нам Иванова, главного героя чеховского одноименной пьесы «Иванов». В пьесах «Иванов» и «Концы земли в траве» Чехов и Ся Янь выводят разочарованных и подавленных героев – интеллигентов в образах «лишних людей». Иванов и Шан Чжихой сближают схожий жизненный путь: движимые совестью, они взяли на себя слишком много социальных обязанностей и в столкновении с окружающей средой быстро потерпели неудачу. И потом они, усталые, измученные, одинокие, будучи неспособны справиться с возрастающими проблемами жизни, винят в своем безразличии и страданиях других. Любовь не может спасти их, превращая их в сомнительных Дон Жуанов; даже когда они подведут итоги своего прошлого, они почувствуют прилив взаимного стыда и сожаления. Независимо от того, насколько различны их мысли и политические позиции, поскольку они преувеличивают свою личную боль и забывают о боли и страданиях времени, им приходится бороться в одиночку и заканчивать неудачей.

На чеховской сцене из деревенской жизни в четырех действиях «Дядя Ваня» после окончания университета доктор Астров он работал в отдаленном районе, пытаясь улучшить окружающий мир своей собственной практической работой. Но результат не был удовлетворительным. А в пьесе Ся Яня «Фашистские бактерии» специалист по бактериологии Юй Шифу также имеет желание спасти мир с помощью медицины: раньше добрый бактериолог погрузился в исследования, не спрашивая об окружающем мире; однако потом японские фашистские грабители выгнали его из лаборатории, что заставило его увидеть опустошенный мир. С войной не только распространение естественных болезней и искусственных бактериальных бомб, но и сама война унесла жизни бесчисленного множества людей, что было более вредным, чем любые природные бактерии. Это открывает истину о том, что для спасения человечества недостаточно опираться на медицину. Надо сначала уничтожить «фашистские бактерии». Доктор Астров и доктор Юй Шифу – интеллигенты, которые понимают свою миссию. Они презирали вульгарную, обывательскую и эгоистичную жизнь, пытаясь открыть путь к светлому будущему человечества с их прекрасными идеалами и практической работой, но все они сомневаются в своих убеждениях в пьесах.

Китайский литературный критик Ли Цзин называет этих персонажей «образами-апостолами» ^[4]. Они обычно одинокие труженики, но отнюдь не святые: скорее всего, то со злым умыслом, то без всяких ограничений. У этих чеховских образов имеется сила выживание слабых. Чехов и Ся Янь больше фокусируются на том, чтобы показать упрямство и настойчивость этих типичных героев в их существовании. По мнению Набокова, беспомощный интеллигент Чехова рассматривается как неудачливый защитник общечеловеческой правды, возложивший на себя бремя ^{[5, с. 254]}. «They were silly, weak, futile, hysterical; but Chekhov suggests, blessed be the country that could produce that particular type of man. They missed opportunities, they shunned action, they spent sleepless nights in planning worlds they could not build; but the mere fact of such men, full of such fervor, fire of abnegation, pureness of spirit, moral elevation, this mere fact of such men having lived and probably still living somewhere... is a promise of better things to come for the world at large–for perhaps the most admirable among the admirable laws of Nature is the survival of the weakest (Они разбивали свои и чужие сердца, были глупы, слабы, суетливы, истеричны; но за всем этим у Чехова слышится: благословенна страна, сумевшая породить такой человеческий тип. Они упускали возможности, избегали действий, не спали ночами, выдумывая миры, которых не могли построить; но само существование таких людей, полных пылкого, пламенного самоотречения, духовной чистоты, нравственной высоты, одно то, что такие люди жили и, возможно, живут и сейчас где-то... – это обещание лучшего будущего для всего мира, ибо из всех законов Природы, возможно, самый замечательный — выживание слабейших.)» [там же]. Характер этих героев в пьесах Чехова подчеркивает безвыходное положение личности, что нередко оказывается нормой в нашей жизни. Мы можем понять наше собственное бедственное положение посредством прочитывания чеховской дилеммы: жизнь – это понимание, преодоление и принятие тяжелого положения.

С профессиональной холодностью врача Чехов рисует лень («...душа скована какою-то ленью...» в пьесе «Иванов», д. 1, Иванов), которая привносит в образ героя тонкий душевный симптом ^[4]. В результате зрители с сочувственным пониманием относятся к зараженному «душевной ленью» человеку, одновременно опасаясь тяжести этого недуга и безнадежности жизни, и, таким образом, хотят изменить себя. Или, вернее, именно этого Чехов ждет от своей аудитории: «Тогда человек станет лучше, когда вы покажете ему, каков он есть...» ^{[10, с. 90]}. Эта вера отделяет его от его потомков-модернистов, которые возводят отчаянное положение человечества в метафизический статус и рассматривают это отчаяние в качестве неизменной единственной реальности.

В пьесах Ся Яня чеховские образы стали лучше: хотя когда-то они были чеховскими интеллигентами, которые колебались в вере с тяжелым идеологическим бременем, интеллигенты, изображенных Ся Янем в 1930–1940-х гг., наконец нашли путь к новой жизни после того, как они испытали болезненные трудности. Чеховский Иванов выстрелил и покончил с собой; однако Юй Шифу и Шан Чжихой начали «новую жизнь» под злобным огнем агрессоров. В каком-то смысле Ся Янь развивает чеховских образов и заставляет их искать возможность «как продолжать жить» в новую эпоху и в другой стране.

Большинство пьес Ся Яня созданы во время Войны сопротивления против японским захватчикам (1931–1945). В его драматургии отражаются черты эпохи и реально и лирически изображаются социальная жизнь и внутренний мир того времени. Его основными работами этого периода являются пьесы, такие как «Под крышами Шанхая» (1937), «Один год» (1938), «Фашистские бактерии» (1942), «Трава, символизирующая расставание» (1944), «Концы земли в траве» (1945) и т.д. Среди них самым представительным творчеством с чеховской традицией является драма в трех действиях «Под крышами Шанхая», находящаяся под влиянием чеховской комедии в четырех действиях «Вишневый сад». Влияние чеховского «Вишневого сада» на творчество Ся Яня «Под крышами Шанхая» заключается главным образом в ослаблении выражения драматического конфликта и духа нетрадиционной комедии. В построении драмы Чехов и Ся Янь имеют общую реалистическую эстетическую тенденцию, но в произведениях Ся Яня отсутствует чеховское абсурдное сознания. Далее мы систематически проанализируем сходства и различия между этими двумя пьесами.

Во-первых, чеховская поэтическая красота в простой жизни отражается в пьесах Ся Яня.

В драме «Вишневый сад» раскрывается поэтическая красота, заключенная в простой жизни. Чехов намерен разбавить драматический сюжет. Традиционные ожесточенные и напряженные внешние конфликты превратились в конфликты между людьми, между людьми и их собственными тайными сердцами, а также между человеком и окружающей средой. Чехов отмечает, что драматический эффект существует не только в жестоких и редких конфликтах, но и в повседневной жизни: «пусть на сцене все будет так же сложно и так же вместе с тем просто, как в жизни, люди только обедают, а в это время слагаются их счастья и разбивается их жизнь» ^{[9, с. 420]}.

В чеховской новой драме продажа вишневого сада, связанная с выживанием старинной дворянской семьи, используется только как подсказка на сцене повседневной жизни. Таким образом, вишневый сад тихо переходит из рук Любви Андреевны и Гаева в руки Лопахина. Во всем процессе нет сильного конфликта, и все относительно спокойно.

Художественное стремление Чехова к недраматизации и размыванию сюжета также привносит новое понимание в творчество современного китайского драматурга Ся Яня. Драма в трех действиях «Под крышами Шанхая» создана в 1937 г. В предисловии пьесы Ся Янь так написал: «я глубоко недоволен и испытываю отвращение к популярной драме, в которой основное внимание уделяется сюжету и дизайна одежды в конце этого года. Таким образом, я мучительно размышляю о своем драматическом творчестве. Хочется изменить стремление к "гиперболической драме" и сосредоточенно изучать более реалистичные методы драматургии» ^{[7, с. 139]}. Жизнь Ся Яня тесно связана с политическим движением, что делает его в какой-то степени слишком настойчивым в сочетании политики и литературного творчества, поэтому в его раннем драматическом творчестве отсутствует близость к реальной жизни. Большинство его ранних пьес были политическими пропагандистскими произведениями. А размышление об этих ранних неудачных работах в конце 1930-х гг. побудило Ся Яня обратиться к чеховской драме. Драма «Под крышами Шанхая» – самый прямой результат его размышления ^{[11, с. 17]}. Мрачный и переполненный дом в переулке, пасмурная погода Хуанмэй – китайского дождливого периода, совпадающего с созреванием слив (конца весны – начала лета), подавленное настроение и обычная и тривиальная повседневная жизнь, события повседневной жизни и беспорядки между персонажами составляют драматическую картину. Спор между Чжаошиму и продавцом овощей за то, что Чжаошиму сэкономила деньги, семейный раздор Хуан Цзямэя и его жены по причине того, что Хуан Цзямэй подозревал, что его жена раскрыла старому отцу информацию об их дилемме жизни на кредиты, а также сложные болезненные эмоциональные проблемы у Куан Фу, Линь Чжичэна и т.д. создают жизненную и разнообразную драматическую атмосферу. В пасмурной погоде Хуанмэй, окутываюшей всю пьесу, уникальном местном пейзаже в старом шанхайском переулке и криках торговцев конфликты между людьми, между людьми и их сердцами, а также между человеком и обществом под огромным давлением естественным образом раскрыты, благодаря чему читатели легко сопереживают и задумываются о своей собственной реальной жизни.

Благодаря своей тонкой артистической индивидуальности и способность детально и глубоко ощущать красоту Ся Янь извлекает драматический конфликт, скрытый за жизнью, путем описания повседневной жизни в драме «Под крышами Шанхая». Это довольно близко к чеховскому художественному принципу «внесения глубины в обычной жизни». В пьесах «Вишневый сад» и «Под крышами Шанхая» Чехов и Ся Янь показывают различные жизни в разных странах, в разное время и с разными персонажами. В обычном и простом описании двух писателей мы видим их мышление о жизни и глубокое художественное стремление к изображению болезненной реальной жизни. В «Вишневом саду» слышится «отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный»; а «Под крышами Шанхая» повторяется пекинская опера: «несбывшиеся желания, бесконечные слезы» ^{[6, с. 65]}. Музыкальное повествование в двух драмах отражает внутренний драматический эффект, обнаруженный в повседневной жизни. Для создания лирической атмосферы в пьесах используется не только голосовое повествование, но и каждая сцена, каждое действие, каждый порыв дождя, каждая улыбка, походка и даже пауза создают поэтическую, мрачную и светлую атмосферу, соединяющую, казалось бы, разрозненные диалоги между персонажами.

Во-вторых, мы видим чеховский дух трагикомедии в драматургии Ся Яня.

В чеховском «Вишневом саду» воплощается нетрадиционный дух трагикомедии. Как отмечает и известный писатель В.В. Набоков, «Chekhov's humor... was purely Chekhovian. Things for him were funny and sad at the same time, but you would not see their sadness if you did not see their fun, because both were linked up. (русский перевод: Юмор Чехова... был чисто чеховским. Мир для него смешон и печален одновременно, но, не заметив его забавности, вы не поймете его печали, потому что они нераздельны)» ^{[5, с. 252]}.

Хозяева имения сентиментальны и грустят о наступающей продаже вишневого сада, но когда Лопахин предлагает Раневской единственный выход – разбить землю на участки и отдать их в аренду дачникам, Любовь Андреевна жалуется на отвратительный запах сигар, в то время Гаев рассказывает о железной дороге и играет на биллиарде. Все это кажется смешным. По мнению профессора Нанкинского университета Китая, внутренняя комическая сущность персонажей в чеховской пьесе заключается именно в том, что поскольку спокойное отношение к будущему существует у героев, их уверенность в продолжении жизни достигает определенного примирения с их судьбой, таким образом, персонажи в чеховской драме легко сживаются с любыми условиями в жизни и в конце концов обретут духовную свободу ^[3].

Чеховский комический дух продолжен в пьесе «Под крышами Шанхая», в которой Ся Янь описывает мрачную повседневную жизнь пяти обычных семей в переулке. В этой атмосфере трагической драмы проявляется комическое. Например, семья Чжао Чжэньюя живет бедной жизнью на мизерную зарплату и кредиты. Юмор Чжао Чжэньюя резко контрастируют с жалобами его жены, что создает комический эффект. Чжао Чжэньюй говорит о жизни: «люди все равно никогда не будут удовлетворены. Если они не будут удовлетворены, они будут жаловаться. Если они будут жаловаться, то будут настроены пессимистично. Если они будут пессимистичны, они навредят своему телу. Почему бороться против своего собственного тела? Поэтому я думаю: когда я недоволен, я сравниваю свою жизнь с теми, кто хуже меня, и тогда все будет тихо и мирно...» ^{[6, с. 94]}. Однако жизненная философия Чжао Чжэньюя вызывает безжалостный сарказм его жены: «Только ты, никчемный, всегда спускаешься вниз, почему бы не сравниться с богатыми и могущественными». [там же, с. 95] Из этого диалога персонажей мы можем узнать об оптимистическом самоутешении и взаимном насмешливом отношении обычных людей к их трагическому жизненному опыту. Другой пример: Чжаошиму любит жаловаться. Иногда чтобы сэкономить две медные монеты, она долго торгуется с продавцом овощей. Однажды когда ее сын задал арифметический вопрос о сбережениях и заработной плате, она ответила: «Сбережения? Кто их имеют? Если не влезаешь в долги, живешь очень хорошо! Копить деньги? Это звучит как какая-то нелепица». Сын сказал: «это написано в книге. Вот так». Она возмутилась: «Какое отношение твоя книга имеет ко мне?» [там же, с. 99]. Этот диалог очень смешен: сын страдает от домашних заданий, в то время мать больше сосредоточена на деньгах. Через такие жизненные детали мы можем комически смотрит на трагедию бедности и нищеты семьи Чжаошиму. Деликатное отношение Чжаошиму к деньгам отражает ее неудовлетворенность реальностью, но она не потеряла мужества продолжать жить. Она весь день была занята тяжелой домашней работой, постоянно заботилась о своих двоих детях и муже, а также помогала соседке Хуан Цзямэю присматривать за ее детьми. Все это демонстрирует, что в условиях жестокой реальности бедности обычные люди – маленькие люди в пьесе Ся Яня не побеждаются трудностями и не убегают от них, а справляются с жизненными трудностями с более открытым, самоироничным и оптимистичным отношением.

В драматических произведениях Чехова и Ся Яня персонажи с большей вероятностью встретят страдания с улыбкой, разрешат страдания с сердцем, полным боли, преодолеют страдания и наделят читателей комическим духом, чтобы они оптимистически обходились с жизнью. В «Вишневом саду» холод рассеялся, и «на дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом», что несет в себе счастливый и снисходительный взгляд на будущее. Аня и Трофимов – представители будущего в пьесе. Будет ли будущее за ними в действительности, покажет время. «Под крышами Шанхая» после дождливого периода также будет солнечно. Куан Фу был глубоко удовлетворен и просветлен, когда услышал наивное и уверенное пение своей дочери и других детей: «Я буду карабкаться самостоятельно, когда упаду, и чем больше я попадаю в цель, тем смелее я становлюсь. Мы храбрые дети и работаем вместе, чтобы спасти страну» ^{[6, с. 120]}. В финале пьесы он с улыбкой вышел из этого тяжелого и несчастного места, чтобы начать новую жизнь. Потеря «вишневого сада» печальна, но также полна надежды на будущую жизнь; бедная и беспомощная жизнь маленьких людей под крышами Шанхая однажды изменится.