Образы телесной объективации в неклассической лирике

Рахматова Алиса Мухаматовна кандидат филологических наук доцент кафедры гуманитарных наук Московского международного университета 125040, Россия, г. Москва, ул. Ленинградский Проспект, 17 Rakhmatova Alisa Mukhamatovna PhD in Philology Associate Professor of the Department of Humanities of Moscow International University 17 Leningradsky prospekt, Moscow, 125040 MOSCOW INTERNATIONAL UNIVERSITY laubernorbek@mail.ru Другие публикации этого автора

В данной статье рассматривается явление телесной объективации в лирике неклассического этапа поэтики художественной модальности (С.Н. Бройтман ^{[1, с. 221-334.]}).

Актуальность данного исследования обусловлена, во-первых, неослабевающим интересом учёных к различным аспектам телесности в литературе, искусстве, культуре ^{[2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9]}, а во-вторых – активно ведущимися исследованиями поэтики новейшей лирики (отметим только некоторые работы последних лет: ^{[10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18]}).

Научная новизна исследования определяется, во-первых, недостаточной изученностью телесных образов в лирике как роде литературы вообще. Количество исследований телесности в лирике значительно уступает количеству исследований данного аспекта художественной образности в эпике (см. об этом подробнее: ^{[19, с. 3-34]}), во-вторых, непроясненностью художественной специфики телесных образов в лирике неклассического этапа поэтики художественной модальности (конец XIX – начало XXI в.), в-третьих, неизученностью явления телесной объективации как в классической, так и в современной лирике.

Цель исследования – выявление и описание общих параметров, а также типов изображения телесной объективации в неклассической лирике.

Специально явление, определяемое нами как телесная объективация, в литературоведении не рассматривалось. Некоторое приближение к рассмотрению данного типа телесных образов в неклассической лирике обнаруживается, в частности, в работах С. Н. Бройтмана. Описывая произведения И. Бродского, ученый отмечает свойственное поэтике произведений данного автора отстранение героя от собственного тела. Однако Бройтман рассматривает данную особенность как характеризующую субъектную структуру в произведениях Бродского и Пастернака: «текучесть субъектных «Я»-форм» ^{[20, с. 392]}. Отстранённое восприятие собственного тела не является основным предметом исследования в работе Бройтмана и носит, скорее, характер факультативного замечания, дополняющего рассуждения об особенностях субъектной организации в лирике Бродского.

Под телесной объективацией нами в данной работе понимается специфический способ изображения лирического субъекта и/или лирического персонажа, при котором его тело переживается (осмысливается, оценивается) им самим как нечто отдельное, самостоятельно существующее (или же тело лирического персонажа осмысливается лирическим субъектом как нечто самостоятельное по отношению к его «я», внутреннему миру).

Рассмотрим в качестве примера фрагмент стихотворения М. Цветаевой «После бессонной ночи слабеет тело…». Лирическая героиня описывает своё состояние через рассуждения о собственном теле:

После бессонной ночи слабеет тело, Милым становится и не своим, — ничьим (…) ^{[21, с. 65]}

Рассуждение лирической героини о собственном теле в таком ключе иллюстрирует восприятие ею своей телесной составляющей как того, что ценностно (не буквально – физически) обособлено от её внутреннего мира, от «я». Принадлежа лирической героине, тело одновременно приобретает черты тела «внешнего», оценивается ею как «не своё», «ничьё».

Рассматривая схожие с объективацией понятия в работах по эстетике, следует отметить рассуждения М. М. Бахтина о лирической самообъективации ^{[22, с. 230-231.]}. По Бахтину, лирическая самообъективация – понятие, связанное с соотнесением ценностных позиций автора и героя, «персональное совпадение героя и автора за границами произведения» ^{[22, с. 230]}. Нами же под объективацией подразумевается образ, отражающий специфические особенности ценностной позиции героя лирического произведения, связанные с восприятием им собственной телесности. В произведениях неклассической лирики конца XIX – начала XXI вв. рефлексия лирического субъекта, направленная на собственное тело (либо на тело лирического персонажа), часто связана с переживанием некоего ценностного обособления телесной сферы от других сторон героя. Образы телесной объективации в лирике данной стадии поэтики передают восприятие лирическим субъектом своего тела/тела лирического персонажа как другого при сохранении с ним фактической связи (то есть фактически тело сохраняет связь с героем, отделяется от него не буквально, а только в переживании). Тело, данное в кругозоре лирического субъекта, в определенных случаях им самим объективируется: либо оценивается им в противопоставлении другим/другой сфере/сферам своего существа, либо возводится в статус ценности концептуальной, осмысливается лирическим субъектом как нечто универсальное. Следовательно, образы телесной объективации связаны с изображением перехода в кругозоре (рефлексии) лирического субъекта от субъективного восприятия (того, что связано с «внутренним» телом) к объективирующему (лирический субъект воспринимает свое тело как «внешнее», чужое). Будучи «субъектом-для-себя», герой лирического произведения воспринимает тело, осознаваемое им как своё, в существенной мере отстраненно, как другое тело, себя же – как субъекта, распадающегося на телесное и духовное начала.

Необходимо отметить, что в лирике предшествующих стадий поэтики встречаются образы, внешне похожие на образы телесной объективации (к примеру, при изображении переживания смерти, отделения души от тела и т. п.), но отличающиеся в смысловом отношении (см. предпринятый нами анализ таких образов в стихотворениях М.Ю. Лермонтова, Е.А. Баратынского и др.: ^{[19, с. 37-40]}). Данное семантическое отличие связано прежде всего с тем, что в классической лирике изображение тела как того, что отделено от героя (фактически или в сознании/речи лирического субъекта), сопряжено с восприятием тела как части целостного человеческого образа. В произведениях классической лирики тело, фактически отделяясь от героя, рассматриваясь как самостоятельная субстанция (например, в текстах, изображающих переживание смерти – реальной или гипотетической, отделение души от тела, размышления лирического субъекта о теле и/или душе своей и/или лирического персонажа), сохраняет в его переживании семантическую связь с ним как с телесно-духовным единством. В произведениях же неклассической лирики конца XIX – начала XXI вв. тело, фактически сохраняя единство с героем, воспринимается последним как нечто в смысловом отношении отдельное, противопоставленное другим сторонам его бытия («я», «сознанию», «душе»). Такая становящаяся предметом рефлексии героя неклассической лирики неотчётливость своих внешних и внутренних границ, как нам представляется, указывает на нецелостность человеческого образа, на аналитическое отношение лирического субъекта к самому себе.

Мы предполагаем, что, сохраняя общие черты, охарактеризованные выше, образы телесной объективации представлены в неклассической лирике несколькими устойчивыми вариантами, демонстрирующими различные формы отношения в рефлексии лирического субъекта объективированного тела к другим сферам его существа. Далее мы рассмотрим на ряде примеров варианты телесной объективации в лирике неклассического этапа поэтики художественной модальности.

В отдельных случаях неоднородность образа лирического субъекта/персонажа, порожденная телесной объективацией, основана на противопоставлении «Я» (ментальной активности) – телесной составляющей. На наш взгляд, в произведениях с подобным противопоставлением образ лирического субъекта предстаёт дуальным, либо двухчастным.

Так, лирический субъект в стихотворении О. Мандельштама «Дано мне тело – что мне делать с ним…» уже в первых строках подчеркивает свою неслиянность с собственным телом, не отрицая в то же время прочной связи с ним:

Дано мне тело — что мне делать с ним,

Таким единым и таким моим? ^{[23, с. 37]}

Лирический субъект этого стихотворения воспринимает себяразделённымна внешнюю, материально выраженную часть (тело) и внутреннюю часть, обладающую способностью мыслить, представленную в тексте личным местоимением «Я». При этом точка зрения героя на телесную часть своего бытия сопряжена с приятием и радостью. Несколько иная ценностная позиция лирической героини наблюдается в стихотворении С. Плат «Тюльпаны» («Tulips»). лирическая героиня воспринимает связь с телесной стороной своего существования как несвободу, противную ее существу:

И я нелепа, распластана, как силуэт из бумаги,

Меж зраком солнца и глазами тюльпанов,

Я безлика, я всегда стремилась обезличить себя ^[24]

Рассмотренные стихотворения иллюстрируют общую для всех выявляемых нами типов телесной объективации неоднородность образа лирического субъекта, которая представлена изображением двух сфер его существа – тела и «Я» (ментальной активности). Эти две сферы изображены в состоянии некоторой обособленности, отделённости друг от друга (прежде всего смысловой – данной в рефлексии лирического субъекта).

Обособленность от собственного тела, объективация тела в оценке лирического героя/героини могут быть также связаны с переживанием разобщенности с земным бытием (например, в стихотворении А. Ахматовой «Все отнято: и сила, и любовь…»), утратой смысла существования (к примеру, «Прощание» Б. Ахмадулиной, где потеря смысла жизни связана с утратой любви). В обоих случаях тело увязывается с ценностно-смысловым полюсом жизни, с которой герои переживают разрыв. Переживание отделённости от собственного тела как полюса жизни может и не переживаться как нечто негативное («Уточнение» И. Бродского, «Над синеморскою лоханью…» М. Цветаевой и т. п.). В последнем случае лирический субъект сосредоточен на нематериальных ценностях, не связанных с земным бытием, что и предполагает ценностную отстранённость от тела.

В некоторых случаях телесная объективация, представленная также в оценке лирического субъекта, связана с его восприятием лирического персонажа. В подобных текстах мы видим, что лирический субъект описывает тело персонажа как явление предметной реальности, его окружающей (например, «Apparuit» Э. Паунда). Двухчастный образ лирического персонажа в оценке лирического субъекта обнаруживается и в стихотворениях «Завороженные», «Сёстры милосердия» А. Рембо, «Долина Хардкасл» С. Плат, «Песнь героическая и траурная о младшем лейтенанте, погибшем в Албании» О. Элитиса и ряде других.

В ряде случаев объективация тела сопряжена с имплицитным изображением лирического субъекта. В терминологии С. Н. Бройтмана – это стихотворения с внеличной формой выражения авторского сознания ^{[10, с. 113]}. В этих случаях тело изображается как внешнее лирическому субъекту явление, иллюстрируя собой единство с миром предметным. В подобных стихотворениях («Это ряд наблюдений…», «Около океана, при свете свечи…», «Темза в Челси», «Потому что каблук оставляет следы – зима…» И. Бродского и ряд других) с внеличной формой выражения авторского сознания тело приобретает черты универсальные. Здесь, как правило, не наблюдается сопряженного с ним непосредственного физически ощущаемого субъектом сознания переживания. Наличие контекстуально-смысловой связи лирического субъекта с телом усложняется всеохватностью данного телесного образа. Тело, изображенное в рассмотренных случаях, принадлежит уже не только лирическому субъекту, но, в определенном смысле, человеку вообще.

При рассмотрении произведении неклассической лирики мы, наравне с рассмотренными ранее случаями, сталкиваемся с текстами, в которых образ лирического субъекта/персонажа характеризуется большей степенью неоднородности. В ряде текстов ценностно противопоставляются не только объективированное сознанием лирического субъекта тело и его «Я» (либо «он»), но и душа.

Трёхчастный образ лирического субъекта/персонажа, основанный на изображении объективированного тела, «Я» и «души», представлен, в частности, в стихотворении М. Цветаевой «Неподражаемо лжет жизнь…». В данном произведении появляется уже образ трехчастной структуры лирической героини, основанный на изображении объективированного тела, «Я» и души в его составе: «Заворожимы у нас, тел, // Души (…)» ^{[21, с. 197]}. Обособление лирического субъекта от тела и души представлено и в стихотворении А. Тарковского «Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был…». В произведениях Н. Гумилёва «Душа и тело», «Память» телесная объективация становится элементом противопоставления ценностей тела и души (также объективированной в оценке лирического субъекта).

Рассмотрим, как представлен данный вариант телесной объективации в стихотворении Н. Заболоцкого «Прохожий» ^[25]. Лирическая ситуация в данном стихотворении связана с положением лирического героя (при наличии лирического субъекта, который является и субъектом речи, и субъектом сознания) вне социального контекста:

По шпалам железной дороги

Шагает он ночью пешком.

Уж поздно. На станцию Нара

Ушел предпоследний состав ^{[25, с. 284]}.

Упущенный состав – условие для постижения не бытовых, но бытийных проблем. Однако это состояние близости к нематериальным смыслам и истинам представлено не всепоглощающим, не как финальная точка в пути лирического персонажа. Упоминание о том, что ушедший состав был предпоследним, задает установку на возможное и даже вероятное возвращение в скором времени в социальный контекст, мир материальных вещей. Название стихотворения также воплощает собой эту тему постоянного движения, лишь попутного нежданно открывшимся смыслам. Последние строки стихотворения подкрепляют данную интерпретацию:

А тело бредет по дороге,

Шагая сквозь тысячи бед,

И горе его, и тревоги

Бегут, как собаки, вослед ^{[25, с. 285]}.

В финале стихотворения образ телесной объективации, по сути, становится следствием лирического события. Лирическое событие здесь связано с ситуацией прозрения, неожиданного для лирического персонажа и самого лирического субъекта приобщения к бытию:

И в темном чертоге вселенной,

Над сонною этой листвой

Встает тот нежданно мгновенный,

Пронзающий душу покой (…) ^{[25, с. 285]}.

Противопоставление души и тела здесь продолжается образом погибшего летчика. В начале стихотворения в кругозоре лирического субъекта он появляется как часть предметного мира:

Тут летчик у края аллеи

Покоится в ворохе лент,

И мертвый пропеллер, белея,

Венчает его монумент ^{[25, с. 285]}.

Но в финале стихотворения его образ описывается уже в связи с нематериальным началом, обнажая связь между двумя сферами мира, живой и загробной:

(…) Смолкает с опущенным взором

Живая людская душа.

И в легком шуршании почек,

И в медленном шуме ветвей

Невидимый юноша-летчик

О чем-то беседует с ней ^{[25, с. 285]}.

Это единство и переплетение в вечности душ живого и погибшего человека создает образ короткого мига просветления, настигшего лирического субъекта. Лирический субъект здесь сливается с прохожим, и в финале произведения описываемое тело приобретает статус универсального, одновременно принадлежащего и самому лирическому субъекту, и прохожему, и, в широком смысле, воплощающего противопоставление материально-жизненной, зримой сферы бытия душевной, скрытой, сфере, что не исключает их тесной связи.

Таким образом, на основе проведённого анализа можно сделать ряд выводов. 1. Общим признаком телесной объективации в лирике (при всём многообразии её изображения в конкретных текстах) является следующее: восприятие лирическим субъектом своего тела/тела лирического персонажа как другого (относящегося к внешнему миру) при сохранении с ним фактической связи. 2. В произведениях неклассической лирики выделяются два основных варианта изображения телесной объективации: а) в образе лирического субъекта/персонажа тело противопоставляется «я»; б) в образе лирического субъекта/персонажа тело противопоставляется «я», а также в определённой степени объективированному внутреннему началу – «душе».

Обобщая контекстуальные смыслы телесно-объективированных образов в неклассической лирике, можно отметить, что объективация тела в рефлексии лирического субъекта, как правило, связана с пограничным состоянием, в котором он либо лирический персонаж пребывает: болезнь, экзистенциальный кризис, попытка осмысления собственной жизни. Связь образа телесной объективации с подобного рода темами и ситуациями, на наш взгляд, выражает характерную особенность мировоззрения субъекта неклассической лирики, а именно восприятие им границ собственного «я» как смещённых. Само изображение противопоставления тела и другой/других сфер бытия лирического субъекта/персонажа связано с выражением в текстах нецелостности образа человека. Герой произведений конца XIX – XX вв. «начинает не совпадать с собой именно как с субъектом», его «самосознание становится основным предметом авторского изображения» ^{[26, с. 45]}. Внешняя для героя реальность изображается целиком подчиненной его рефлексии, включая и его собственное тело (либо тело лирического персонажа), которое становится предметом аналитического отношения и таким образом объективируется.