Моделирование хронотопа во вставном жанре романа К. С. Бадигина «Путь на Грумант»

Швецова Татьяна Васильевна ORCID: 0000-0001-9637-6958 кандидат филологических наук доцент кафедры литературы и русского языка Северного (Арктического) Федерального университета им. М. В. Ломоносова 163002, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, ул. Набережная Северной Двины, 17 Shvetsova Tat'yana Vasil'evna PhD in Philology Associate Professor of the Department of Literature and Russian Language of the Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov 163002, Russia, Arkhangel'skaya oblast', g. Arkhangel'sk, ul. Naberezhnaya Severnoi Dviny, 17 t.shvetsova@narfu.ru Шахова Вероника Евгеньевна ORCID: 0000-0002-4766-3165 магистрант кафедры литературы и русского языка Северного (Арктического) Федерального университа имени М.В. Ломоносова 163002, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, ул. Набережная Северной Двины, 17 Shakhova Veronika Evgen'evna Master's student of the Department of Literature and Russian Language of the Northern (Arctic) Federal University named after M.V. Lomonosov 163002, Russia, Arkhangel'skaya oblast', g. Arkhangel'sk, ul. Naberezhnaya Severnoi Dviny, 17 shahova2@gmail.com Дулова Светлана Алексеевна ORCID: 0000-0002-3810-3860 аспирант кафедры литературы и русского языка Северного (Арктического) Федерального университета им. М. В. Ломоносова 163002, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, ул. Набережная Северной Двины, 17 Dulova Svetlana Alekseevna Postgraduate student of the Department of Literature and Russian Language of the Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov 163002, Russia, Arkhangel'skaya oblast', g. Arkhangel'sk, ul. Naberezhnaya Severnoi Dviny, 17 s.dulova@narfu.ru

Кузнецова Татьяна Алексеевна ORCID: 0000-0002-7573-2025 студент кафедры литературы и русского языка Северного (Арктического) Федерального университета им. М. В. Ломоносова 163002, Россия, Архангельская область, г. Архангельск, ул. Набережная Северной Двины, 17 Kuznetsova Tat'yana Alekseevna student of the Department of Literature and Russian Language of the Northern (Arctic) Federal University named after M. V. Lomonosov 163002, Russia, Arkhangel'skaya oblast', g. Arkhangel'sk, ul. Naberezhnaya Severnoi Dviny, 17 kuznecova.t.a@edu.narfu.ru

Статья подготовлена при поддержке Российского научного фонда, конкурс 2021 года «Проведение фундаментальных научных исследований и поисковых научных исследований малыми отдельными научными группами» (региональный конкурс) (Грант № 22-28-20412 «Проектирование мультимедийного корпуса текстов о мезенских робинзонах»)

В последние несколько десятилетий в поле зрения исследователей гуманитарного знания попала проблема изучения вставных жанров ^{[5, 21]}, вставных текстов ^{[8, 9]}, вставных конструкций ^[6].

Феномен вставного жанра становится актуальным в связи с вопросом изучения романа как явления. В ХХ веке особенно значимой оказалась работа М. М. Бахтина ^[4]. М. М. Бахтин рассматривает вводный жанр как специфически романное явление, частным случаем которого выступает вставная новелла. Вводный жанр для него – это «другой» по отношению к самому роману «тип высказывания». Многое внес в разработку этого понятия Ю. М. Лотман ^[15].

В современных публикациях представлен опыт выделения основных характеристик вставного жанра ^[19], создания типологии вставных жанров ^[9], определения их роли в создании пространства художественного произведения ^{[10, 13]}, анализа поэтических приемов вставных новелл ^[11], исследования их жанра и авторских нарративных стратегий ^[7].

В нашем исследовании, учитывая подход А. М. Геращенко, мы понимаем вставной жанр как «целиком или частично включенный в основное повествование, автономный по сюжету и/ или жанру другой текст, который в своем полном виде способен к самостоятельному существованию вне пределов произведения, в которое он включен» ^{[9, с. 36]}.

Мы ставим задачу сконструировать модель пространства, заданного К. С. Бадигиным во вставном жанре одного из его романов. Кроме того, мы делаем попытку актуализировать творчество писателя-мариниста ХХ века. Перед нами ученый, военный, который большую часть своей жизни был связан с Севером, осваивал Северный морской путь. Его подвиг в Арктике отмечен наградой ^[17].

К. С. Бадигин – человек, увлеченный географией и историей России. Его увлеченность воплотилась и в профессии, и в творчестве. Он создал ряд исторических романов. В 1950-е гг. К. С. Бадигин занимался непосредственно вопросами истории изучения акваторий и отдельных прибрежных районов Белого и Баренцева морей. Чувствуя, что не хватает образования, он заочно окончил педагогический институт в Москве и аспирантуру, в 1953 году защитил диссертацию о северных русских мореходах-поморах ^[1].

Одним из произведений, основанных на правдивой истории прошлого, стал его роман – «поморская быль» «Путь на Грумант». Первая публикация романа произошла в 1953 году. Впоследствии текст переиздавался еще семь раз до 1990-х гг.

В основу романа «Путь на Грумант» положен документальный источник. В 1743 году во время очередного морского промыслового похода в водах Северного Ледовитого океана мезенские китоловы потерпели кораблекрушение и оказались на одном из островов Шпицбергена. Изначально история о злоключениях мезенцев в Арктике была подробно описана в книге Петра Людовика Ле Руа в 1760 году. Он лично допросил выживших и опубликовал эти записи на немецком и французском языках одновременно. Позже история приключений мезенцев обрела некоторую популярность, и книгу Ле Руа перевели на русский и ряд европейских языков. Достоверность приключений мезенцев в Арктике подтверждена исследователем М. И. Беловым ^[14], составившим предисловие к изданию сочинения Ле Руа 1975 года.

Сюжет романа «Путь на Грумант» разворачивается в процессе путешествия (плавания) артели мезенских промышленников в Арктику. В название романа вынесена пространственная метафора пути-дороги, богатая смыслами: это жизненный путь, исторический путь, а основное значение, по наблюдению М.М. Бахтина, – течение времени.

Жанровая природа вставного жанра четко не описана. Сам Бадигин именует эту историю «поморской былиной» (таково название главы двадцатой), «легендой, записанной Б. Шергиным» (читаем в комментариях), «сказкой стародавней и печальной» называет этот текст И. Я. Бражнин ^[3].

В главе «Поморская Былина» один из героев, Степан Шарапов, рассказывает остальным островитянам историю о Кирике и Олеше. Автор вкладывает в уста промысловика легенду, некогда записанную Б. В. Шергиным, с названием «Любовь сильнее смерти». С большой долей вероятности можно предполагать, что Б. В. Шергин не сочинил, а именно записал данную легенду: впервые она была напечатана в Архангельске в сборнике «На Севере дальнем» в 1919 году. В ту пору собственных, авторских рассказов Шергин еще не создавал: только записывал баллады, былины и проч., писал лишь очерки о сказателях и языке.

Известно, что северного сказителя Бориса Шергина и Константина Бадигина связывала дружба. На страницах советских газет сохранился скандальный эпизод о созданной ими совместно литературной мистификации ^[16].

Герои Бадигина – не простые искатели приключений, плуты, неразборчивые в средствах в своем стремлении к богатству. Они – охотники, зарабатывающие себе на жизнь своим промыслом.

Автор романа показал жизнь китобоев не в самых приятных ее проявлениях. Добыча зверя – тяжелый труд: «…с постоянным риском для жизни зарабатывали поморы свои гроши. Годового заработка грумаланам едва хватало для уплаты долгов да чтобы кое-как прожить зиму до нового покрута…» ^[2].

Вставной жанр сигнализирует о смене места и времени действия. События переносятся к «началу вечных лет», во времена Новгородской Руси, на Двинскую землю, на Грумант-остров.

Вставной жанр ограничен рамками начала (обращение артельщиков к Степану: «Степан, а ты расскажи былину ту, про Олешу да Кирика. Слыхал я не раз, да не устанешь слушать-то» ^[2]) и конца («Долго царило молчание у костра грумаланов. Былина о седой старине напомнила мореходам славные дела предков» ^[2]), вводит новый круг персонажей и существует независимо от основного романного текста. Ее сюжетным ядром оказывается история двух названых братьев.

Начало «былины» отмечено мотивом грустных переживаний Федора по поводу скоротечности и напрасности человеческой жизни и неминуемости смерти. Его угнетает мысль о том, что с окончанием жизни не предполагается продолжение. Федор позиционирует свой скептицизм относительно идеи спасения в Вечности. Промышленники-охотники в экстремальных условиях Арктики каждый день сталкиваются со смертью. В то же время все содержание «былины» утверждает идею бессмертия, перехода в Вечную жизнь: «Подвигом ратным стерта твоя вина перед братом. Мы с тобой поплывем в светлый путь, в Гусиную Белую Землю, где вкушают покой души добрых и храбрых. Там играют вечные сполохи, туда прилетают легкокрылые гуси беседовать с мертвыми» ^[2]. Гусиная Белая Земля – название Северного Полюса. В этом словосочетании соединились два образа – орнитоним (гуси) и колороним (белый цвет), которые в мифологии славян сопрягаются с семантикой смерти-возрождения, связаны с иным миром ^[12].

При этом Федор выражает восхищение Богом созданного мира: «…тяжела работа в Студеном море, да разве увидишь красоту такую, на печи лежа!» ^[2].

В контексте реалистического описания тягот земной жизни мезенцев на острове во вставном жанре появляется описание сакрального пространства времен жизни Кирика и Олеши, то есть Древней Руси. Это пространство фокусируется в точке Гусиной Белой страны.

Метаметафоры анализируемого эпизода – «рай» и «ад» – располагаются не в привычной вертикали, а на горизонтальной оси. Национальная принадлежность персонажей позволяет квалифицировать мезенцев как людей равнинных. Ни разу в тексте не возникает описание гор, холмов. Китобои (как Кирик, Олеша и их отряд) двигаются в горизонтальном направлении, по морю. Соответственно, в их пространственной картине мира не предусмотрено перемещение по вертикали – в рай (к Богу) или в ад (к Диаволу). Их жизненный путь замыкается на инобытии.

В поэтике вставного жанра у К. С. Бадигина отразились результаты новаторских поисков писателя. К. С. Бадигин рассматривает природу человека в данном эпизоде на примере пороков и слабостей. Кирик опозорил человеческую природу тем, что позавидовал счастью Олеши: разделенной любви его к Моряшке. Бесстыдство и жестокость, неблагодарность и вероломство поступка Кирика подвергают сомнению благость Создателя. Такое понимание человеческой природы вводится с тем, чтобы на контрасте подчеркнуть в общем оптимистический настрой и веру в лучшее в человеке в основном тексте романа «Путь на Грумант». В нравственно-философском подтексте повествования не обсуждается моральная подоплека поступка героя легенды, а прославляется ратный подвиг мужей-двинян.

Центральный элемент легенды – собственно история Кирика и Олеши – описывает страшное событие: брат не помог брату, нарушив клятву верности и преданности, в результате тот погиб. Думается, что в этом содержится аллюзия, задающая библейский контекст бадигинской истории, – история о Каине и Авеле. Брат, убивший брата из зависти, был проклят. Из контекста данной истории напрашивается вывод об испорченности природы человека. Однако исход ситуации в версии Бадигина другой: гибель на поле брани во имя защиты интересов Отечества снимает вину с человека, проявившего неучастие в судьбе другого и ставшего в итоге причиной его смерти. Кирик смыл вину перед названым братом Олешей своей героической гибелью. И после смерти они снова пребывают вместе.

Вставной жанр о названых братьях содержит дополнительную информацию, актуализирующую время и место действия основного сюжета, раскрывает пространственные образы, важные для информативного развертывания текста.

Обращая внимание на соотношение пространственных планов вставного жанра и основного действия, мы видим их сходство. В легенде о Кирике и Олеше раскрываются важные для романа локусы – моря и Арктики. Один и тот же пространственный план объединяет и вставку, и основной сюжет. В общий пространственный план автор вводит новых персонажей из далекого прошлого, и эти персонажи отличаются своей мифологической основой.

Кирик и Олеша такие же поморы-промысловики, как герои Бадигина. В их жизни все протекает соразмерно с их устоявшейся картиной мира – они «…одной водою умывались, одним полотенцем утирались, с одного блюда хлебы кушали, одну думу думали, один совет советовали — очи в очи, уста в уста…» ^[2]. Но однажды все меняется – появляется девушка. И на пути братской любви встает любовь совсем другого толка. Легенда о Кирике и Олеше актуализирует мифологическое пространство повествования.

Мифологическое пространство вставного жанра в романе Бадигина – это особое виртуальное пространство, образованное ассоциациями и аллюзиями, использованием вечных мотивов и мифологических образов: мотив пути, мотив странствия, мотив восхождения и др. Вымышленная фольклорная история, соединяется с сюжетом, основанным на историческом событии. Объединяя в своем романе различные нарративные стратегии, Бадигин расширяет хронотоп художественного единства.

Мифологическая картина мира вставного жанра строится как космический круговорот – сезонный, астрономический (со сменой дня и ночи), обрядовый. Время изображается здесь пунктирно, по сезонам – в конце зимы выходят поморы на промысел, лето – пора свадьбы, снова конец зимы – идут враги на поморскую землю. Предчувствуя собственную скорую гибель, Кирик просит свою дружину оставить его «в благодарную жертву Студеному морю» ^[2]. Дружинники выполняют древний похоронный ритуал: зажигают свечи на вражеской ладье с умирающим на ней Кириком и поют прощальную песню.

С появлением образа снега актуализируется мотив смерти. Оба брата погибают зимой, снег сопутствует их смерти, как бы предвещая приближающуюся кончину. По фольклорным славянским представлениями, снег связан с иным миром, «тем светом» ^[18]. Отправляясь на охоту в Арктику и на бой с варягами в море, поморы переходят в иномирие, граница между жизнью и смертью стирается в этом пространстве. Этот переход возвещается не только снегом, но и холодом, который сопровождает героев во время морского плавания и пребывания на острове, окружающей темнотой ночи, образом тумана, визуальными и звуковыми видениями (тень вражеской ладьи, голос брата).

Мифопоэтической основой путешествия во вставном жанре у Бадигина служит условный путь от символической смерти к новому рождению (или, в терминологии В. Н. Топорова, «движение к сакральному центру» ^{[20, с. 262]}), так называемый ритуал перехода.

Мифологическая картина мира циклична, предполагает повторяемость определенных событий (Олеша погибает в море и Кирик в море), основана на обрядовости (клятва на крови: «секли стрелою руку, кровь точили в землю и в море» ^[2]), символична (водой очищается Кирик от греха совершенного преступления), связана с культами (в данном случае с культом Матери-сырой земли).

Вставная главка, в которой Степан выступает в роли сказителя, воплощает стремление автора произведения к созданию картины мира поморов и человечества в целом; произведение изображает героев не в узких пределах семьи и дома, а выводит их на морскую дорогу в Студеном море, заставляя пережить многие приключения и трудности, и испытать свои силы в столкновении именно с жизнью.

Рассказанная история, вовлеченные в нее рассказывающие и слушающие, и ситуация, в которой она рассказывается, оказываются связанными с базовой культурно-исторической структурой – образцом человеческих отношений: любви, дружбы, доверия и предательства, жизни и смерти, смерти и бессмертия, войны и мира.

Картина мира в пределах повествования Степана дуальна, обнаруживает атрибутику двух миров – мира языческого и мира христианского, мира обычного и мира чудесного, мира жизни и мира смерти.

Рассмотрим и прокомментируем модель образа пространства в «поморской былине».

Рисунок 1. Модель пространства вставной легенды о Кирике и Олеше в повести К. С. Бадигина «Путь на Грумант»

Модель пространства во вставном жанре романа Константина Бадигина «Путь на Грумант» состоит из нескольких страт (уровней).

Первый уровень занимает реальное пространство героев романа, которые в анализируемой главе становятся ретрансляторами ценностей давно ушедшей эпохи времен язычества на Руси. Это пространство реального острова на архипелаге Шпицберген.

Реальное пространство здесь выстраивается с помощью топосов моря, берега, избы (дома).

На втором ярусе происходит переход из реального пространства героев в мифологическое пространство рассказываемой Степаном легенды о Кирике и Олеше. Структура мифологического пространства определяется через события морской охоты и боя с врагом в море. Здесь явно на первый план выступает морской локус, где происходят основные события, в том числе и смерть обоих братьев. Море – это часть арктического пространства, мифологическое пространство органично вписывается в конкретную географию. Арктика воспринимается поморами как другой мир, а путешествие (с разными целевыми установками) в этой мир соотносится с духовным актом, требующим отречения от всего мирского. Вхождение в этот иной мир означает условную смерть. А настоящая гибель братьев в морском пространстве возвышает их, погибшие мужи-двиняне не просто умирают, а удаляются в вечность, таким образом завершается их жизненный путь, совершается переход к новому рождению.

Таким образом, пространство Арктики приобретает сакральный смысл в тексте. Здесь поморы переживают условный обряд инициации, возрождаются в другом качестве, возвращаются в итоге домой в новом статусе – народных героев. Герои вставного текста в Арктике обретают свое пристанище, освобождаются от вины, обретают вечный покой в инобытии. Вставной жанр выполняет в романе Константина Бадигина миромоделирующую функцию.