Скандинавская психологическая теория права

Савенков Дмитрий Александрович кандидат юридических наук доцент, кафедра теории государства и права, Московский университет Министерства внутренних дел Российской Федерации имени В.Я. Кикотя 117997, Россия, г. Москва, ул. Ул. Академика Волгина, д. 12, УЛК 1 Savenkov Dmitry Aleksandrovich PhD in Law Docent, the department of Theory of State and Law, Vladimir Kikot Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of Russia 117997, Moscow, Akademika Volgina str., 12. dmitryasavenkov@yandex.ru Другие публикации этого автора

Среди многочисленных направлений разработки психологической проблематики в понятии права и трактовок его с психологической точки зрения, сопровождавшихся нередко построением дисциплинарной формы юриспруденции как эмпирического или реалистического учения о праве, совершенно определенное место занимают взгляды скандинавских авторов – философов и правоведов, которые предложили в качестве наименования своих правовых представлений их характеристику в качестве разновидности национального правового реализма – скандинавская школа правового реализма ^{[4, 5, 11, 15]}. Нет никаких сомнений в том, что это вполне самостоятельное явление в истории правовой мысли ХХ и начала XXI в. и оно совершенно справедливо заслуживает внимания исследователей, так как связано с попытками концептуальной разработки правовой проблематики. Определение «концептуальный», однако, используется в данном случае лишь для характеристики взглядов реалистов как направленных на решение фундаментальных вопросов юридической гносеологии, онтологии и аксиологии. Вместе с тем необходимо учитывать, что одним из главных лозунгов этой группы ученых было провозглашение борьбы с метафизикой и ее проявлениям, что часто приводило к отрицанию концептуальности как таковой в области, в частности, правоведения. По мнению А. Хэгерштрёма, юриспруденция не дотягивает до уровня надлежащей науки, так как в основе ее лежат не безупречные теоретические понятия и соответственно возможность «объективного познания» ^{[8, S. 3]}, на достижении которого настаивал скандинавский ученый, а лишь совокупность, а точнее просто упорядоченное освещение комплекса чувств и ассоциаций. Они и есть, согласно убеждению, А. Хэгерштрёма, собственно право ^{[7, S. 26, 34]}.

Вопросы о том, составляют ли теоретически оформленные взгляды нескольких скандинавских авторов именно определенную научную школу или может быть демонстрируют лишь региональную версию трактовки общеевропейской актуальной проблематики своего времени, остается по-прежнему открытым. В любом случае существует несколько наиболее заметных и авторитетных представителей этой региональной группы, взгляды которых, в том числе не в последнюю очередь благодаря переводам на более доступные европейские языки – немецкий и английский, стали предметом интересов исследователей из других стран.

Английский философ права Г. Харт, отмечая сходства английской и скандинавской теории права, писал, что общность обоих проявляется в восприятии права как нечто созданного человеком и созданного для людей, ярко выраженной враждебности или безразличии к доктринам естественного права, по крайней мере, в схоластической форме, в общем неверии в способность философских систем пролить свет на то, что такое право или каким оно должно быть. Однако при этом, по мнению данного ученого, хотя скандинавская версия теории права также, как и английская, скептична по цели и эмпирическая по методу, она тем не менее все же значительно отличается от английской тем, что представляет собой почти философскую систему. Прежде всего Харт обращал внимание на то, что скандинавская теория права в том виде, в котором она сложилась в работах А. Хэгерштрема и его последователей в Швеции и Дании, стремилась прежде всего показать, что понятия, общепринятые в качестве основных частей структуры права, такие как права, обязанности, передача прав и действительность, частично состоят из суеверных верований, «мифов», «вымыслов», «магии» или путаницы в их соотношении ^[11].

Теоретический или эвристический потенциал взглядов скандинавской группы правовых реалистов, как и в целом эмпирического направления в правоведении, был значительно менее заметным, чем их методологическое влияние. Среди наиболее признаваемых авторов этого направления или группы можно назвать родоначальника А. Хэгерштрема, К. Оливекрону, В. Лундштедта и А. Росса ^[1]. Существуют и другие представители типологически скандинавского подхода к трактовкам правовой проблематики, однако они значительно менее отчетливо представлены своими работами в общем контексте юридико-реалистического понимания права. Правовые и теоретико-методологические взгляды указанных авторов вовсе неоднородны и лишь с определенной долей условности могут быть объединены общими и едиными позициями. В целом их объединяло два принципиальных момента: во-первых, они позиционировали свои взгляды как тип интеллектуальной борьбы с распространением и влиянием метафизики в правоведении и в этом смысле, ведя решительную борьбу с метафизикой и ее влиянием в различных аспектах философии, культуры, права, языка и др. сферах, они как некий антипод рационализма (изначально на контрасте с идеями шведского философа Бострёма, который прочно держался принципов немецкой классической идеалистически-трансцедентальной философии ^[6]) требовали поворота к реальности, к реализму в области социальных наук и практики, отчего и появилось соответствующее наименование; во-вторых, для реализма скандинавских юристов была характерна психологическая и даже часто мистико-психологическая направленность. В некоторых исследованиях можно встретить соответствующую характеристику правовых взглядов А. Росса, как своего рода мистический психологизм. Однако в действительности такая характеристика применима и к идеям родоначальника скандинавского реализма А. Хэгерштрёма. Именно психологизм был существенной чертой скандинавского правового реализма. Но природа психологизма в правовых взглядах скандинавских авторов нуждается в пояснении. То же самое можно сказать и о значении и характере использования самого термина «правовой реализм» ^[2].

В целом скандинавский правовой реализм не был по своим основным установкам и названию чем-то необычным для своего времени. Скандинавская литература вообще мало выделялась заметно в истории общественно-политической мысли Европы. В какой-то степени можно сказать, что он был несколько запоздалой версией попыток построения самостоятельного учения о праве на основе поворота к реализму в правоведении. XIX в. – это эпоха реализма в правоведении, характеризовавшаяся большим влиянием естественных наук, распространением идей философского позитивизма, ставшего основой для формирования юриспруденции как теории права, позиционирующей себя как точная наука или по крайней мере подражающая точным наукам. Позитивизм в правоведении, который исходил из трактовки права как факта – социального или психологического, наряду с развитием социологии и психологии, формировали почти всю повестку развития юридической мысли. Поэтому, конечно же, призыв к изучению права как реального явления, реального факта был визитной карточкой юриспруденции в начале ХХ в. Реалистическими были «тюбингенская школа» («юриспруденция интересов» во главе с Ф. Хеком), движение «свободного права», которое оказало большое влияние на формирование американской юридической мысли и было там очень популярно. В этой среде увлечения эмпирическими и реалистическими тенденциями возник со своей стороны протест против доминирования методов естественных наук или формирующихся по аналогии с естественными науками. Протест выражался в различных формах, но прежде всего в основном сводился к тому, что логико-понятийную основу юридической науки формировать не по образу естественных наук, а по образу математики. По существу, речь шла о качании маятника в тех пределах, которые в свое время были обозначены Кантом, принципиально различавшим логико-гносеологическую и реально-психологическую стороны познания. В философии протест в пользу логического направления возглавил Э. Гуссерль ^[3]. Надо сказать, что в работах А. Хэгерштрема высказывались очень схожие с феноменологическим учением Гуссерля размышления, хотя ссылок на работы последнего почти нет в теоретико-методологических работах А. Хэгерштрема ^[8-10].

Указанные тенденции важны для понимания природы правового реализма скандинавских авторов. Он пытался сочетать в себе обе тенденции. Поэтому, например, в работах основателя этого направления А. Хэгерштрема о вопросах гносеологии предлагается концепция идеалистического объективизма, а слово реальность, используемое повсеместно, не является эмпирической реальностью и это не должно вводить в заблуждении. Однако в работах, которые посвящены практической философии, особенно философии права, моральной философии, его гносеологическая концепция оказывается почти ненужной, так как тут автор охотнее следовал эмпирически работать прежде всего с историческим материалом. Или, например, у А. Росса повсюду речь идет о роли практики, но при первом же приближении создается впечатление, что авторские идеи не имеют никакого отношения к реальной, действительной практике. К. Оливекрона и В. Лундштедт занимают в определенной мере более одностороннюю позицию, схожую с идеями своих заокеанских коллег – американских реалистов. Для указанных двух авторов была характерна более последовательная позиция в отстаивании своих представлений о праве как социальном или социально-психологическом факте. Поэтому о реализме в представлениях о праве скандинавских авторов можно говорить лишь условно. Этот момент всегда требует пояснений значения термина «реальность». Для А. Хэгерштрёма реальность представляет собой определенность, для А. Росса – важна лишь реальность психических мистических импульсов как особого рода психофизиологических организмов.

У всех авторов скандинавской группы юристов так называемого реалистического направления сильно влияние психологизма. Он присутствует либо в форме обоснования права как психологического факта, либо используется как необходимая предпосылка для объективно-логического анализа права. Во всяком случае, если убрать психологическую проблематику из правовых представлений данных авторов их теоретические представления лишались бы ключевого момента. Но природа психологизма скандинавских юристов весьма специфична: он не только у Росса, как обычно это отмечается, но и уже у Хэгерштрема носит мистический характер. Возможно, это связано в том числе с тем, что он занимался вопросами теологии. Можно сказать без сомнений, что это направление правовой мысли представляло своего рода мистический психологизм в праве. Для А. Хэгерштрема право на примере римской формулы jus, в его «чистом», «изначальном» виде, т.е. до мифологических наслоений, представляет собой некую сверхъестественную силу, которая характеризуется еще чистотой от всякого рода «загрязнений смертельно опасными зародышами», мистическая жизненная сила ^{[7, S. 34-35]}. Самой опасной формой метафизики Хэгерштрём считал бессознательную форму, которая, которая присутствует повсюду и не получает должного отпора, так как является частью повседневной и повсеместной обыденной человеческой культуры. Она как бы не имеет философской формы, теоретической формы, что, по мнению данного автора, не позволяет прямо выдвинуть критические замечания. Главной методологической предпосылкой адекватной гносеологии является логически необходимое предположение реального субъекта, прежде всего его психики. Именно такое уточнение, как полагал Хэгерштрем, дает возможность для адекватной постановки вопроса об объективном познании. Правовые понятия в рамках представлений Хэгерштрёма не дотягивают до уровня всеобщности, которая отличает теоретические понятия. Правовые понятия соответственно выводятся социологическим и психологическим путем. Он, в частности, полагал, что в правовых понятиях под видимостью теоретических понятий скрываются лишь определенные чувства и связанные с ними ассоциации.

А. Росс писал о том, что правоведение унаследовало систему понятий, собственное содержание понятий которой, не позволяющее его больше непосредственно охватить, берет начало в метафизическом, неадекватном действительности мире мыслей. И поэтому задачей «практического познания» права должно стать объяснение того, что применение такого рода понятийной системы в науке, которая намерена формироваться в согласии с современными точками зрения на почве действительности, необходимо породит неясности и дисгармонию ^{[13, S. 6]}. «Произошли ли юридические основные понятия однажды на самом деле от чуждого действительности, мистического, практически-метафизического мира идей или нет … сегодня все это в любом случае не имеет значения …; ведь в настоящее время ни один человек больше не верит в такую метафизику, и мы с нашими юридическими основными понятиями ведь хотим лишь совершенно просто постичь и выразить воспринимаемые факты права» ^{[13, S. 6]}.

При этом А. Росс пояснял, что он не утверждал, что «мистически-нереальные представления о праве на самом деле возделываются современным человеком, а лишь то, что такие представления имплицитно находятся в темных, т.е. обычно не доводимых до ясного осознания, предпосылках понятия права» ^{[13, S. 6-7]}. Соответственно, как полагал Росс, актуальным для современной юридической науки является вопрос о том, как такие предпосылки возможны и как они могут быть распознаны ^[14]. Решение этой задачи усматривалось им с помощью анализ функций понятий, что означает анализ того, как олицетворяются понимания, в которых встречается соответствующее понятие. Так же как у человека, отмечал Росс, мы должны изучать то, чем они действительно являются и то, для чего они действительно имеют силу, и это можно сделать не из их собственных объяснений о своих способностях и возможностях, а из анализа того, каким образом они на самом деле действуют и функционируют. Эта мысль, несмотря на все заверения А. Росса о прорыве к некой практической философии, анализу реальных фактов права, является довольно простой и тривиальной для начала времени, когда писал об этом Росс (анализируемая работа издана в 1933 г.), поскольку она на протяжении уже более чем века, особенно во второй половине XIX в., глубоко и основательно разрабатывалась юристами, социологами права.

Функциональный анализ является атрибутом социологического представления о праве, применения естественно-научных методов, по аналогии с идей живого организма. Поэтому попытка Росса выдать идею о функциональном анализе права за некую оригинальную постановку вопроса в общеевропейском контексте истории правовой мысли вряд ли могла быть замечена. Однако для внутренней повестки скандинавской, если такое обобщение может адекватно передать ареал распространения соответствующих идей, в контексте развития реализма Хэгерстрема и в контексте критики логического позитивизма венской школы, из который вышел сам Росс ^[12], такое уточнение об анализе функций основных понятий права выглядит вполне логично и обновляет существующие внутри этой традиции подходы.