Перспективные направления развития и углубления международного взаимодействия по проблематике международной информационной безопасности

Яникеева Инна Олеговна ORCID: 0000-0001-9590-5301 аспирант, кафедра Мировых политических процессов, Московский Государственный Институт Международных Отношений 119454, Россия, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 76 Yanikeeva Inna Olegovna PhD student, Department of World Political Processes, Moscow State Institute of International Relations 142302, Moscow region, Chekhov-2 yanikeeva93@mail.ru Другие публикации этого автора

В условиях дефицита доверия между государствами и стремления ряда стран использовать свои технологические преимущества для доминирования в цифровой среде, представляется, что в ближайшее время будет затруднительно найти решение вопроса о принятии обязывающего киберсоглашения по широкому спектру вопросов международной информационной безопасности (МИБ). Однако примеры соглашений, принятых в XX веке, демонстрируют наличие возможности, потенциала заключать договоры, регулирующие использование того или иного вида оружия несмотря на множество высказываемых возражений.

В исследовании был применен метод анализа кейсов (case study) для выявления соглашений, подходящих для разработки киберсоглашения по таким параметрам, в частности, как заключение соглашения, несмотря на существование проблемы атрибуции и высокой скорости технологических изменений (Конвенция о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении и Конвенция о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении) и заключение соглашения вопреки утверждениям, что слишком рано подписывать международный договор, регулирующий действия в той или иной среде, пока новые технологии не использовались достаточное количество времени (Договор о принципах деятельности государств по исследованию и использованию космического пространства, включая Луну и другие небесные тела от 1967 года) ^[16]. С позиций данного метода перечисленные соглашения представляют собой «крайние случаи» (extreme), поскольку они регулируют применение секьюритизированных технологий, а секьюритизация всегда является «крайним случаем» (кибертехнологии начинают такими быть).

Эксперты отмечают, что в цифровой среде аналогии и механизмы из области контроля над вооружениями не совсем подходят, поскольку, например, неясно, как верифицировать уязвимости, поскольку после их раскрытия разработчики закроют брешь в безопасности, как осуществлять атрибуцию источника кибератаки, какими могут быть меры по укреплению доверия, что может быть средством сдерживания, как сдерживать негосударственных акторов, как интегрировать новые технологии, в частности, искусственный интеллект, в международные соглашения ^[7].

Меры по укреплению доверия

Одним из вариантов международного взаимодействия в сфере регулирования конфликтов является выработка мер доверия. Так, когда контроль над вооружениями труднодостижим между сторонами, у которых есть большое количество разногласий и наблюдается дефицит доверия, но при этом обе стороны признают возможность непреднамеренного конфликта, лица, принимающие решения, используют меры по укреплению доверия вместо создания системы контроля над вооружениями. Однако это не означает, что система контроля над вооружениями и меры по укреплению доверия исключают друг друга. Во многих случаях государства заключают формальные институциональные соглашения о контроле над вооружениями вместе с неформальными добровольными мерами по укреплению доверия ^[8].

Меры по укреплению доверия направлены на демонстрацию намерений среди соперников, поэтому, в идеале, демонстрируют желание сохранить статус-кво и укрепляют чувство безопасности между государствами. Поскольку меры по укреплению доверия предназначены для обозначения цели военных действий, они не меняют общего баланса сил между противниками. Они предназначены для сохранения стратегической стабильности в контексте потенциально интенсивной конкуренции между государствами в сфере безопасности.

Прежде всего, меры по укреплению доверия демонстрируют неагрессивную позицию за счет повышения прозрачности военных действий. Это может происходить, например, путем приглашения наблюдателей или общественности для мониторинга ситуации, которая в противном случае могла бы быть истолкована как представляющая угрозу для МИБ. Во-вторых, меры по укреплению доверия устанавливают ограничения на действия по обеспечению безопасности, такие как военные учения. В-третьих, они часто действуют во время кризиса, обеспечивая жизненно важную связь между противниками. Другими словами, меры по укреплению доверия способствуют стабильности и разрядке, помогая выражать намерения, стоящие за односторонней политикой и действиями государства в области безопасности. Наконец, меры по укреплению доверия придают предсказуемость действиям потенциального противника и обладают функцией раннего предупреждения. Так, меры по укреплению доверия облегчают другому государству обнаружение отклонения от установленной нормы поведения и, таким образом, позволяют ему заранее принять меры для смягчения ущерба от внезапной атаки. Хотя меры по укреплению доверия не заменяют роль национальных технических средств разведки при оценке возможностей и намерений другого государства, они дополняют их, давая более полную информацию о действиях противоположной стороны ^[19].

Государства уже предприняли шаги по развитию мер по укреплению доверия в киберпространстве посредством многосторонних (НАТО, ШОС) и двусторонних соглашений (соглашение между США и КНР) в целях создания механизмов обмена информацией о предполагаемом использовании киберпространства злоумышленниками, а также для обмена информацией в условиях кризиса. Хотя невозможно полностью устранить стимулы к искажению или маскировке агрессивных действий в киберпространстве, меры по укреплению доверия, способствуя диалогу между государствами, являются первым шагом к смягчению дестабилизирующих эффектов в цифровой среде.

Вместо запрета определенных возможностей или заключения обязывающего соглашения в настоящее время государства используют преимущественно неформальные, добровольные меры для борьбы с фундаментальными факторами нестабильности между соперниками в цифровой среде. Таким образом, согласование мер по укреплению доверия в киберпространстве возможно, поскольку цель заключается в обмене информацией, которая помогает государствам избегать конфликтов, а не в фактическом изменении военного баланса сил.

По мнению ряда экспертов, взаимно признаваемый риск эскалации и непреднамеренного конфликта в цифровой среде и меры по укреплению доверия могут быть полезны даже в случае неудачи многосторонних усилий с участием одних и тех же стран, например России и США ^[10].

Система контроля над кибервооружениями

На начальном этапе меры по укреплению доверия в киберпространстве являются более пригодными для применения в цифровой среде, чем система контроля над кибервооружениями. Однако в связи с тем, что меры по укреплению доверия не уменьшают недоверие к противнику и не ограничивают его возможности, со временем они уступают место более формализованным соглашениям о контроле над кибервооружениями. Так, взаимный страх перед просчетом и эскалацией вынудил СССР и США сформировать систему контроля над ядерными вооружениями. Представляется, что контроль над кибервооружениями способен изменить стимулы для использования наступательных военных кибертехнологий, ограничить ущерб в случае использования этих технологий и внести вклад в обеспечение стабильности межгосударственных отношений даже между противниками, в частности Россией и США.

В связи с большим количеством игроков, которым доступны современные средства кибервоздействия, аналогия из середины XX века, когда несколько десятков стран заинтересовались приобретением ядерного оружия, целесообразна и в сфере МИБ. Однако, если ядерное оружие требует специализированной инфраструктуры и большого количества людей, занятых на производстве, то доступность знаний и средств в сфере безопасности в цифровой среде, как отмечают некоторые эксперты, скорее похожа на арбалет, с подобными перспективами их ограничения и запрета ^[7].

При этом, важно отметить, что несмотря на значительные препятствия на пути создания эффективного контроля над кибероружием, опыт создания систем контроля над другими видами вооружений свидетельствует о том, что любое препятствие преодолимо.

История демонстрирует, что официальные обязывающие договоры лучше контролируют гонку вооружений, снижая уровень напряженности и повышая прозрачность действий. Изобретения новых видов вооружений, военных технологий привело международное сообщество к предприятию усилий по контролю и ограничению их использования. Например, были приняты конвенции о запрещении применения противопехотных наземных мин от 1997 года и кассетных боеприпасов от 2010 года.

В случае с кибероружием сложность состоит прежде всего в том, чтобы установить ответственного за нападение (атрибуция кибератак) ^[4]. Согласно теории рационалистического сотрудничества, стандартным ответом на неопределенность в отношении поведения является создание подробных и обязывающих соглашений, которые устанавливают четкие нормы запрета и санкционируют введение ограничительных мер против нарушителей норм. Механизм совместной атрибуции кибератак, контролируемый международным органом, значительно улучшил бы способности государств решать проблемы мониторинга и правоприменения в цифровой среде. Хотя проблема атрибуции была охарактеризована рядом экспертов как серьезный камень преткновения не только для эффективного сдерживания, но и для любой формы международного соглашения, регулирующего киберконфликт, тем не менее, при наличии достаточного времени и ресурсов точная атрибуция кибератак во многих случаях технически возможна, особенно когда речь идет о крупных кибератаках на критически важную инфраструктуру, где список возможных преступников ограничен и где есть стимулы вкладывать необходимое время и средства в атрибуцию кибератак ^{[2, 28]}. Кроме того, проблемы атрибуции не являются уникальными. Например, большинство прекурсоров химического и бактериологического оружия имеют ряд бытовых и промышленных применений, и проблемы двойного использования, а также неспособность отличить наступательные программы НИОКР от оборонительных, долгое время сопровождали как Конвенцию о запрещении разработки, производства, накопления и применения химического оружия и о его уничтожении, так и Конвенцию о запрещении разработки, производства и накопления запасов бактериологического (биологического) и токсинного оружия и об их уничтожении. Тем не менее, эти проблемы по большей части успешно решаются за счет подробных и строго обязательных запретов, строгого внутреннего соблюдения и требований к отчетности, международных систем мониторинга и высоких штрафов за обман. До настоящего времени эти меры предотвращали серьезные нарушения. Отсутствуют причины предполагать, что подобный результат не может быть достигнут в цифровой среде.

Во-вторых, представляется, что наступательное сдерживание, основанное на ответных мерах, нецелесообразно в киберпространстве. Угрозы возмездия должны в значительной степени основываться на способности и воле государств принимать ответные меры не киберсредствами. Однако если предположить, что ответ на кибератаку с применением военной силы будет неуместным и контрпродуктивным во всех случаях, кроме самых крайних, сдерживающий эффект таких угроз, вероятно, будет ограниченным. Это оставляет такой путь для достижения стабильного киберсдерживания как сдерживание, основанное на обещании наказания ненасильственными средствами, такими как политические и экономические санкции (киберсанкции) ^{[27, 25]}. Такие механизмы сдерживания могут быть включены, в частности, в российско-американское соглашение, а также в международный договор, регулирующий поведение государств в цифровой среде.

В-третьих, распространены опасения, связанные со скоростью технологических изменений, в связи с чем, любой кибердоговор быстро устареет. Это возражение тоже преувеличено, поскольку практически все системы контроля над вооружениями сталкиваются с проблемами непредсказуемого технического прогресса. Большинство международных соглашений по контролю над вооружениями предусматривают периодические обзорные конференции, которые позволяют обновлять условия соглашений. Например, государства-участники Конвенции о биологическом оружии провели более семи обзорных конференций с момента вступления Конвенции в силу в 1975 году, большинство из которых сосредоточены на усилении проверки и обзоре действия Конвенции, учитывая новые научные и технологические разработки. Ни одно международное соглашение не будет идеальным, и любое соглашение, достигнутое в цифровой среде, вероятно, потребует последующего пересмотра для адаптации к технологическим изменениям. Однако, учитывая, что соглашение будет сосредоточено на запрещении определенных действий, таких как, например, применение первыми кибероружия или использование кибероружия против гражданских целей, а не на полном запрете на разработку или владение, проблема адаптации к технологическим изменениям может быть менее серьезной, чем утверждают критики. Гаагские конвенции 1899 и 1907 годов, которые запрещают использовать яды и удушающие газы, защищают права гражданских лиц и раненых во время войны, и Женевские конвенции от 1949 года, которые регулируют ведение вооруженного конфликта, в значительной степени выдержали испытание временем, несмотря на разработки в области оружейных технологий.

Другое возражение состоит в том, что еще слишком рано заключать международный договор, регулирующий кибервойну. Как утверждает ряд экспертов, исторически, договоры, регулирующие новые оружейные технологии, часто заключались только после того, как технологии использовались в течение некоторого времени ^[31]. Примерами являются Конвенции, запрещающие использование противопехотных наземных мин и кассетных боеприпасов. Причина, по мнению экспертов, заключается в том, что государства обычно не решаются ограничивать использование оружия, которое может дать им преимущество на поле боя, до тех пор, пока они не приобретут достаточный опыт, чтобы оценить все риски и преимущества ^[31]. Таким образом, по их мнению, обязывающее киберсоглашение может быть заключено только после того, как государства лучше ознакомятся с новыми кибертехнологиями ^[31]. Тем не менее, суть соглашений о контроле над вооружениями состоит не только в том, чтобы закрепить нынешнюю государственную практику. Исторически сложилось так, что государства часто были гораздо более амбициозны, о чем свидетельствует принятие Договора по космосу в 1967 году, который запрещает государствам размещать оружие массового уничтожения в космическом пространстве и представляет собой дальновидную сделку между государствами, направленную на предотвращение угроз человечеству, ставших возможными благодаря новым технологиям. Аналогичное дальновидное соглашение требуется и для цифровой среды.

Еще один аргумент против киберсоглашения направлен на его формальный характер. Международные соглашения о контроле над вооружениями могут принимать разные формы. Некоторые существующие соглашения максимально конкретизированы и обязательны, в то время как другие представляют собой «джентльменские соглашения» без централизованного мониторинга, проверки или обеспечения соответствия пунктам соглашения. Ряд экспертов настаивает на мягком подходе, основанном на консенсусе и передовой практике, что, по их мнению, имеет больше шансов на успех, нежели попытки заключить формальное соглашение ^{[23, 24, 33]}.Для некоторых экспертов привлекательность подхода, основанного на «мягком» праве, связана с тем фактом, что киберконфликт является новым, кибертехнологии слишком быстро развиваются для возможного заключения обязывающего международного киберсоглашения ^{[14, 26]}. Другие ученые утверждают, что киберсфера характеризуется конфликтом интересов и фрагментированной властью, что делает формальное соглашение недостижимым ^{[14, 24, 32, 34]}. По их мнению, эти условия благоприятствуют децентрализованному сотрудничеству, основанному на гибких, необязательных нормах, а не формальному централизованному подходу ^{[14, 24, 32, 34]}. Представляется, что, если начать с неформальных, добровольных правил, будет легче убедить сопротивляющиеся государства, в частности США, заключить впоследствии юридически обязывающее соглашение, поскольку со временем, когда интересы станут более четкими, правила могут быть ужесточены ^{[13, 14, 20]}.

Кибероружие широко доступно и его легко скрыть. Опыт систем контроля над вооружениями, регулирующих использование оружия с аналогичными качествами, например, химическое и биологическое оружие, предполагает высокую ценность установления строгих и недвусмысленных норм против их использования. В связи с тем, что они широко и дешево доступны, крайне важно, чтобы использование химического и биологического оружия считалось полностью запрещенным, то же самое и в случае с кибероружием. В среде, характеризующейся большой неопределенностью в отношении силовых позиций потенциальных противников, государства должны иметь возможность быть уверенными в том, что кибератаки встретят решительное международное осуждение и приведут к серьезным санкциям. Для этого требуется официальный обязывающий кибердоговор, в котором будут прописаны правила и установлена ответственность за нарушение норм.

Представляется, что обмен разведданными и совместный механизм атрибуции способны стать важным пунктом соглашения для многих государств, равно как и доступ к технической помощи и финансированию для улучшения национальной киберзащиты. Можно включить в соглашение также и пункт о создании дополнительных стимулов к участию, таких как совместное реагирование на киберугрозы. Например, киберсоглашение может обязывать государства оказывать помощь другим сторонам, если они подверглись серьезной кибератаке. В соглашение также может быть включен пункт об ответственности СМИ.

Хотя невозможно полностью устранить стимулы к искажению или маскировке агрессивных действий в киберпространстве, меры по укреплению доверия, которые способствуют диалогу между государствами, являются первым шагом к смягчению дестабилизирующих эффектов в киберсфере. За последние несколько лет ряд государств, в частности, Россия и США, заключили двусторонние соглашения об учреждении горячей линии для защиты от недопонимания, возникающего в результате киберопераций, в условиях кризиса. В октябре 2016 года она была впервые использована, когда Президент США Б. Обама связался с российской стороной в связи с хакерскими атаками, осуществленными в отношении политических институтов США в преддверии американских президентских выборов, в которых были обвинены российские хакеры ^[29]. Благодаря этому открытого конфликта удалось избежать, что продемонстрировало высокое значение возможности предотвращать инциденты в цифровой среде и иметь каналы связи между государствами.

Вместо запрета определенных возможностей или заключения соглашения в настоящее время государства используют преимущественно неформальные, добровольные меры для борьбы с фундаментальными факторами нестабильности между киберсоперниками, обеспечивая управление кризисами в цифровой среде.

Согласование мер по укреплению доверия между Россией и США в киберпространстве в целом возможно, поскольку их цель заключается в обмене информацией, которая помогает государствам избегать конфликтов, а не в фактическом изменении военного баланса сил. На начальном этапе меры по укреплению доверия в киберпространстве являются более пригодными для применения в цифровой среде, чем система контроля над кибервооружениями. Усилия России и США по разработке мер в киберпространстве важны, поскольку они представляют собой первый шаг на пути к обеспечению стабильности и прозрачности в сфере, характеризующейся секретностью и неопределенностью.

Представляется, что гонку кибервооружений лучше сдерживать тщательно разработанными обязывающими международными соглашениями, устанавливая правила поведения. Так, во времена холодной войны стратегическое ядерное сдерживание на основе принципа гарантированного взаимного уничтожение и система контроля над вооружениями нивелировали риск ядерного конфликта. Однако в настоящее время в цифровой среде осуществляется сдерживание преимущественно посредством угрозы возмездия.

При надлежащей разработке российско-американское соглашение для регулирования киберконфликтов могло бы замедлить гонку кибервооружений и, в то же время, усилить оборонительный и сдерживающий потенциал государств.

Переговоры по российско-американскому киберсоглашению будут сопряжены с трудностями, учитывая различие в интересах России и США. Тем не менее, большинство возражений против международного обязывающего киберсоглашения, включая проблемы быстрых технологических изменений, терпят неудачу при более внимательном рассмотрении.

В 1950-х и 1960-х годах российские и американские лидеры были достаточно дальновидными, чтобы увидеть, что они могут использовать свое превосходство в области ядерных технологий для формирования международных правил, касающихся контроля над ядерными вооружениями. Пообещав сдержанность и предложив поделиться гражданскими ядерными технологиями, им удалось убедить другие государства принять нормы международной ядерной иерархии и тем самым предотвратить неконтролируемую глобальную гонку вооружений.

В настоящее время основным препятствием на пути к международному киберсоглашению может стать только противодействие США, чье желание использовать текущие стратегические преимущества в киберсфере заставляют отказываться от заключения киберсоглашения с Россией. Многие эксперты считают, что враждебность США к обязательным международным правилам в цифровой среде в значительной степени обусловлена их технологическим превосходством, которое обеспечивает сильный стимул для сохранения максимальной свободы действий в этой области ^{[9, 12, 17, 21, 30]}. США не захотели бы отказываться от своей возможности использовать текущие тактические преимущества. Будучи одной из самых сильных кибердержав, американские руководители могут опасаться, что, приняв обязывающие международные ограничения на ведение кибервойны, они позволят другим странам быстрее догнать их ^[35]. Представляется необходимым убеждать американских политиков в необходимости изменить свой курс, быть дальновидными и продолжать активные переговоры по заключению российско-американского киберсоглашения, создавая тем самым систему контроля над кибервооружениями, а также по заключению международного обязывающего киберсоглашения.

Когда будет подписано российско-американское соглашение, то международный договор, созданный в соответствии с аналогичными принципами и целями, изложенными в соглашении, фактически предложил бы другим государствам широкий спектр стимулов для его подписания. Так, обмен разведданными и совместный механизм атрибуции способны стать важным пунктом соглашения для многих государств, равно как и доступ к технической помощи и финансированию для улучшения национальной киберзащиты. Целесообразно также включить в соглашение и пункт о создании дополнительных стимулов к участию, таких как совместное реагирование на киберугрозы. Например, киберсоглашение может обязывать государства оказывать помощь другим сторонам, если они подверглись серьезной кибератаке.

Подводя итог, важно отметить, что поскольку мир становится все более зависимым от ИКТ, заключение международного киберсоглашения стало одним из наиболее важных политических вопросов нашего времени. В связи с тем, что цифровая среда становится ареной конфронтации и потенциальных конфликтов между государствами, нормы, как формальные, так и неформальные, являются предпочтительным регуляторным курсом для достижения стабильности и безопасности в киберпространстве. Для России и США продвижение кибернорм является способом создать предсказуемость и предотвратить враждебные кибератаки ^[22]. С самого начала США последовательно стремились противостоять созданию ограничений для американских кибервозможностей. Однако 2021 год продемонстрировал изменение тенденции ^{[5, 6]}. По словам А. Крутских, человечество окажется на пороге глобальной кибервойны, если страны не смогут вовремя найти способ совместной борьбы с киберугрозами. Осознавая это, в 2021 году Россия и США начали консультации по вопросам безопасности в цифровой среде, а также предложили проект совместной резолюции об ответственном поведении государств в киберпространстве в ООН, что демонстрирует намерение России и США совместно противостоять киберугрозам.

Таким образом, научная новизна исследования заключается в проведении комплексного анализа возможностей заключения киберсоглашения и создания системы контроля над кибервооружениями, учитывая, что это является важным элементом глобальной стратегической стабильности.