Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Политика и Общество
Правильная ссылка на статью:

Режимы исторической памяти: от гегемонизма к агонизму

Летняков Денис Эдуардович

кандидат политических наук

научный сотрудник, Центр теоретической и прикладной политологии РАНХиГС

119571, Россия, г. Москва, пр. Вернадского, 82

Letnyakov Denis Eduardovich

PhD in Politics

Researcher, RANEPA Center for Theoretical and Applied Political Science

119571, Russia, g. Moscow, pr. Vernadskogo, 82

letnyakov@mail.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.7256/2454-0684.2022.1.37499

Дата направления статьи в редакцию:

07-02-2022


Дата публикации:

03-04-2022


Аннотация: В статье обосновывается агонистический подход к исторической памяти общества, в рамках которого последняя представляет собой не один гегемонистский нарратив, а совокупность конкурирующих между собой версий прошлого. По мнению автора, актуальность агонистического режима памяти связана с тем, что в современном мире фактор массовых миграций, борьба за признание со стороны этнических, расовых и прочих меньшинств, активизация региональных идентичностей вводит в публичное пространство новых мнемотических акторов, оспаривающих сложившийся исторический «канон». При этом попытка подавления контрнарративов обычно вызывает феномен «мнемотического сопротивления», а потому не может рассматриваться в качестве продуктивной стратегии. Агонистический подход к политике памяти заставляет по-иному оценивать резонансные события вокруг движения Black Lives Matter, споры по поводу концепции исторического образования, требования по переименованию улиц и площадей, сносу памятников, изменения памятных дат и праздников. «Переписывание истории» оказывается не экзистенциальной угрозой национальному сообществу, а естественным процессом пересмотра нацией представлений о самой себе. При этом принципиально важно, чтобы мемориальные конфликты происходили внутри общего символического пространства, а дискуссии велись по поводу общенационального прошлого. Только так может возникнуть по-настоящему инклюзивная версия исторической памяти.


Ключевые слова:

историческая память, политика памяти, мемориальные конфликты, агонизм, режимы памяти, миграция, национальное государство, культурное разнообразие, мнемотические акторы, Шанталь Муфф

Статья подготовлена в рамках выполнения научно-исследовательской работы государственного задания РАНХиГС

Abstract: The article substantiates an agonistic approach to the historical memory of society, in which the latter is not a single hegemonic narrative, but a set of competing versions of the past. According to the author, the relevance of the agonistic regime of memory is connected with the fact that in the modern world the factor of mass migrations, the struggle for recognition by ethnic, racial and other minorities, the activation of regional identities introduces new mnemotic actors into the public space, challenging the established historical "canon". At the same time, an attempt to suppress counter-narratives usually causes the phenomenon of "mnemotic resistance", and therefore cannot be considered as a productive strategy. The agonistic approach to the politics of memory makes us evaluate resonant events around the Black Lives Matter movement in a different way, disputes over the concept of historical education, demands for renaming streets and squares, demolition of monuments, changes in memorable dates and holidays. The "rewriting of history" turns out not to be an existential threat to the national community, but a natural process of the nation's revision of ideas about itself. At the same time, it is fundamentally important that memorial conflicts take place within a common symbolic space, and discussions are held about the national past. This is the only way a truly inclusive version of historical memory can arise.


Keywords:

historical memory, memory policy, memorial conflicts, agonism, memory modes, migration, national state, cultural diversity, mnemonic actors, Chantal Mouff

Введение

По общему признанию сегодня мы имеем дело с настоящим бумом исследований памяти (memory studies) – и в России, и за рубежом ежегодно выходит множество книг, статей, посвященных исторической политике и публичной истории, проводятся научные конференции, издаются специализированные журналы. Вместе с тем, несмотря на обилие новых работ изучение исторической памяти до сих пор находится под сильным влиянием исследовательских подходов столетней давности. Как известно, М. Хальбвакс, который ввел в 1920-е гг. само понятие «коллективная память», испытал большое влияние Э. Дюркгейма с его идеей общества как органической целостности. Дюркгейм рассуждал, в частности, о «коллективном или общинном сознании», которое образует «совокупность верований и чувств, общих в среднем членам одного и того же общества» [3, с. 80]. В таком контексте историческая память рассматривалась как одна из разновидностей «коллективных представлений», обеспечивающих социальное сплочение. На представление о нации как о целостном сообществе памяти работает и «методологический национализм», который полагает мир «естественно» разделенным на национальные государства и национальные культуры [2]. Одной из опор последней традиционно видится историческая память, т.е. общие для членов одной нации представления о прошлом. Такого рода установки лежат в основе режима исторической памяти, который можно назвать гегемонистским. Он предполагает существование в рамках нации-государства доминирующего исторического нарратива, который поддерживается через систему образования, медиа, музейную сферу, набор официальных праздников и т.д. При этом те версии прошлого, которые противоречат гегемонистскому нарративу, маргинализируются и подавляются, поскольку они рассматриваются как подрывающие национальное единство и патриотические чувства. Для такого режима памяти характерна секьюритизация дискурса о прошлом – историю нужно непременно защитить от «переписывания» (читай – фальсификации), от атаки внутренних и внешних врагов.

Можно, однако, видеть, как в последние десятилетия в разных странах сложившийся исторический «канон» начинает испытывать все больше вызовов со стороны контргегемонистских нарративов, носителями которых оказываются люди с миграционным бэкграундом, представители этнических и расовых меньшинств, региональных сообществ и т.д. Многие из них зачастую не готовы солидаризироваться с той версией прошлого, в которой их культурному и историческому наследию отводится несправедливо мало места, или в которой не уделяется должного внимания пережитому их сообществом опыту страдания и угнетения (геноциду, дискриминации, рабству и пр.). Все это заставляет исследователей проблематизировать гегемонистский подход к исторической памяти, отождествляющий память господствующих групп и классов с памятью национальной общности как таковой.

Данная статья посвящена обоснованию возможной альтернативы гегемонистскому режиму памяти. Автор видит ее в т.н. «агонистическом» (от греч. агон, «борьба») подходе. Согласно ему, историческую память общества нужно представлять не в виде единого, непротиворечивого нарратива, но как совокупность нарративов, постоянно оспаривающих друг друга. С этой точки зрения мемориальные конфликты, споры вокруг трактовок тех или иных исторических событий, концепции преподавания истории, сноса/установки монументов представляются естественной частью дискуссий, которые идут в публичной сфере любого демократического общества. Поэтому в «переписывании» истории нужно видеть не покушение на национальные основы, а нормальный процесс пересмотра обществом представлений о самом себе, который может происходить в силу поколенческих сдвигов, идеологических трансформаций, роста культурного разнообразия и т.д.

Агонистическая память: обоснование концепции

Само понятие «агонального» вошло в политико-философский дискурс последних десятилетий благодаря бельгийскому философу Ш. Муфф, которая обосновала в своих работах агонистическую теорию демократии. Исходная точка размышлений Муфф – критика делиберативных моделей демократии (Ю. Хабермас, С. Бенхабиб и пр.), которые основываются на идее рационально достижимого консенсуса по поводу общего блага [13]. Муфф доказывает, что окончательный консенсус в политике невозможен по определению. Политика – это коллективное действие, а любые коллективные идентичности базируются на разделении между «мы» и «они», всегда чреватым конфронтацией. Поэтому в политике нужно ориентироваться не на преодоление конфликтов (случись это, такое состояние стало бы концом политики как таковой), но на выработку определенных правил игры, которые не позволят конфликту скатиться на уровень экзистенциального противостояния [5]; [12, p. 632]. Таким образом, важнейшая задача демократической политики – создавать и поддерживать «институты, практики и языковые игры, благодаря которым антагонизм может, так сказать, быть сумблимирован и трансформирован в "агонизм"», т.е. в «отношения "соперников" (adversaries)», а не врагов [12].

Иначе говоря, агонистический конфликт стоит принципиально отличать от антагонистического. В рамках агонизма не ведется война на уничтожение противоположной стороны (не только в физическом, но и в психологическом, моральном смысле), не используются крайние формы борьбы, а соперники признают легитимность требований своих оппонентов и разделяют с ними общее «символическое пространство» (symbolic terrain). Противоборствующие стороны объединяет т.н. «конфликтный консенсус»: они соглашаются с базовыми этическими и политическими принципами либеральной демократии (хотя расходятся в их интерпретации). К примеру, все стоят на том, что борьба не может вестись с помощью насилия, а ключевые ценности, которым мы привержены – это ценности свободного, справедливого общества и правового порядка, хотя при этом либерал, социал-демократ и коммунист могут по-разному трактовать понятие социальной справедливости, что и оставляет место для широких общественных дискуссий. Поэтому агонистический плюрализм видит признаки социальной патологии не в публичных противостояниях (порой достаточно острых), дискуссиях и конфликтах, а в их отсутствии. Скажем, гибридизация идеологий, смещение к политическому центру всех мейнстримных партий Запада стало, с точки зрения Муфф, одной из причин роста популярности правых популистов в последние годы.

На область исторической памяти принципы агонизма одни из первых перенесли А. Булл и Х. Хансен. Названные авторы ввели понятие «агонистического режима памяти», в основе которого лежит представление о социально-сконструированной природе последней. Это означает, что коллективная память хранит не какую-то настоящую, «аутентичную» версию прошлого, а ту, которая в силу определенных обстоятельств была принята обществом в качестве доминирующей. По мнению Булл и Хансена, такой режим памяти, в отличие от «антагонистического», признает множество перспектив, из которых национальное прошлое может оцениваться и интерпретироваться, что, в свою очередь, легитимирует борьбу разных акторов вокруг той или иной трактовки истории. Эти акторы (индивидуальные и коллективные) могут отстаивать собственную версию прошлого, видя в этом источник для формирования или усиления идентичности своего сообщества, средство морального удовлетворения (например, от признания преступлений, которые в прошлом совершались в отношении представителей какой-то этнической, расовой, религиозной группы), ресурс для отстаивания собственных интересов (возможность заявить исторические права на земли, на которых когда-то жили предки, обосновать получение автономии внутри государства, поставить вопрос о компенсациях за причиненный в прошлом вред). Все это позволяет смотреть на историческую память как на поле борьбы; как на нарратив, который регулярно подвергается реконструкции и переопределению [7].

В последние годы понятие агонизма постепенно закрепляется в дискурсе исследований памяти. Так, в настоящее время работает общеевропейский исследовательский проект, в основу которого положена эта концептуальная рамка, – “Unsettling Remembering and Social Cohesion in Transnational Europe” («Озабоченность по поводу воспоминаний и социальной сплоченности в транснациональной Европе» – http://www.unrest.eu/); также вышел целый ряд работ, прорабатывающих агонистическую модели памяти [1, 8, 14].

Для полноты картины стоит указать на некоторые работы, которые, не используя само понятие агонизма, тем не менее тоже исходят из плюралистической природы исторической памяти. Это, в частности, исследования М. Ротберга, автора концепции «многовекторной» (multidirectional) памяти. Ротберг определил историческую память в современных обществах, где культурные границы гораздо более подвижные и пористые, чем прежде, как процесс «непрерывных переговоров», в ходе которых «множественные версии прошлого сталкиваются друг с другом в разнородном настоящем» [15, p. 86]. Кроме того, можно вспомнить важную статью Р. Вагнер-Пацифити и Б. Шварца, посвященную американским дискуссиям вокруг Мемориала ветеранам войны во Вьетнаме, открытого в 1982 г. Размышляя об особенностях коммеморации политически и морально спорных событий, которые не объединяют, а скорее раскалывают общество, авторы вводят понятие «моральных антрепренеров» (moral entrepreneurs). Под ними понимаются акторы, которые, конкурируя друг с другом, «ищут внимания общественности (“seek public arenas”) и поддержки в отношении своих интерпретаций прошлого» [18, p. 382]. Идея «моральных антрепренеров» очевидным образом перекликается с концепцией «мнемотических антрепренеров»/«агентов памяти» (memory entrepreneurs/ memory agents) Р. Уркада [9]. Под таковыми французский социолог понимает акторов, которые борются за утверждение определенной трактовки исторических событий в коллективной памяти общества. Сам Уркад рассматривает деятельность этих агентов памяти на примере памяти о рабстве в современной Франции. Как показывает Уркад, для французского общества долгое время была характерна коллективная амнезия в отношении этой болезненной темы. Об истории рабства во французских колониях, об участии Франции в работорговле старались не вспоминать и белые французы, и потомки рабов. Однако во второй половине XX в., под влиянием концепции негритюда (одна из идей которого состояла в том, что рабство было одним из ключевых событий, сформировавших идентичность чернокожих) тема рабства постепенно начинает входить во французский публичный дискурс. Так, с 1990-х гг. под влиянием «антрепренеров памяти о рабстве» (slavery memory entrepreneurs), в качестве которых выступали представители чернокожего сообщества, а также профессиональные историки и интеллектуалы, в Нанте и Бордо, некогда важных центрах французской работорговли, начинают проводиться культурные мероприятия, выставки, научные конференции, посвященные истории рабства. Таким образом, несмотря на сопротивление других антрепренеров памяти со своей повесткой (например, из числа правых) французский «режим памяти» (memory regime) начал трансформироваться сначала на городском, а потом и на общенациональном уровне.

Необходимость агонистического подхода к исторической памяти становится понятной, если мы обратимся к еще одной важной для нашего разговора концепции «мнемотического сопротивления». Согласно ей попытка монополизации истории доминирующими социальными группами обычно оказывается контрпродуктивной, поскольку преобладание определенного исторического нарратива в публичной сфере еще не равнозначно принятию этого нарратива всем обществом, ведь рядовые «потребители» публичной памяти могут не соотносить себя с теми установками и ценностями, которые заложены в историческом «каноне». В таком случае наряду с доминирующей памятью возникает память «подавленная», «репрессированная» (“repressed”) [16, p. 502-503]. И контргегемонистские версии истории могут быть довольно устойчивыми, несмотря на все попытки их заглушить. Показательным примером тут может служить память фламандцев, во многих отношениях не совпадающая с общебельгийской памятью. Одним из символов фламандского национализма после Первой мировой войны стала Изерская башня, возведенная в честь павших на полях сражений солдат-фламандцев. Довольно быстро этот объект превратился в важное «местом памяти», к которому стали совершать регулярные «паломничества на Изер». Чтобы их прекратить в 1946 г. неизвестными (подозреваются валлонские националисты) Изерская башня была взорвана. Однако этот акт насилия, осуществленный, по-видимому, ради сохранения общебельгийской идентичности и исторической памяти, вызвал обратную реакцию. «Паломничества» не только не прекратились, но до начала 1980-х гг. оставались самыми массовыми политическими манифестациями в Бельгии [6, 17], а сама Изерская башня стала одним из символов фламандского сопротивления. Поэтому представляется, что открытая дискуссия, публичная борьба памятей гораздо лучше ситуации, когда «подавленные» версии прошлого вынуждены «уйти в подполье», не имея возможности быть высказанными гласно.

Агонистический плюрализм: некоторые прикладные выводы

Как было показано в тексте, агонистический режим исторической памяти препятствует монополизации истории доминирующими группами и рассматривает мемориальные конфликты как неотъемлемую часть дискуссий, которые ведутся в любом здоровом обществе, конституируя его публичную сферу. Какие могут быть практические выводы из этого подхода?

Прежде всего, плюралистичный, оспариваемый характер коллективной памяти необходимо учитывать при анализе мемориальных конфликтов, при решении вопроса о выборе официальных праздников и памятных дат, написании учебников истории и продумывании концепции музеев, установке монументов, переименовании улиц и пр. Очевидно, например, что усложнение культурного ландшафта стран глобального Севера под влиянием массовых миграций, увеличение доли этно-расовых меньшинств, выходцев из бывших европейских колоний ставит вопрос о реформе школьного исторического образования, которая бы помогла детям мигрантов соотносить себя с транслируемым школой историческим нарративом. Не случайно в Британии Национальный учебный план уже неоднократно подвергался корректировке в сторону большей инклюзивности [10, 11]. Это же касается и темы памятников спорным историческим фигурам (шире – облика публичных пространств), что так ярко проявилось в ходе движения Black Live Matter – если в каком-то городе весомую часть населения составляют небелые жители, обосновать необходимость сохранения статуи работорговцу на центральной площади оказывается гораздо сложнее. Таким образом изменение культурного состава городского и национального сообщества трансформирует и «социальные рамки» памяти, заставляет заново искать приемлемые для общества конвенции в сфере исторической памяти. Сказанное, разумеется, не в меньшей степени справедливо и в отношении «исторических» меньшинств (вроде чернокожих в США или аборигенов в Австралии), которые тоже должны иметь возможность участвовать в публичных дискуссиях по поводу национального прошлого, противопоставляя социокультурному мейнстриму свои контрнарративы. Замечу, что обсуждаемая проблема актуальна и для России, которая включает в себя множество региональных и этнических сообществ со своей контрпамятью (память горцев о Кавказской войне, память народов Поволжья и Сибири о колонизации этой территории в XVI-XVII вв.). При этом в российском публичном дискурсе эти региональные и этнические версии истории обычно игнорируются – в высшей степени характерно высказывание президента В. Путина во время обсуждения проекта единого учебника истории: «я полностью согласен с тем, что должна быть какая‑то каноническая версия нашей истории. Если, действительно, мы будем на Востоке изучать одну историю, на Урале – вторую, в Европейской части – третью, это в целом может разрушать, и наверняка будет разрушать, единое гуманитарное пространство нашей многонациональной нации» [4]. В ходе всей этой многолетней дискуссии о едином учебнике сама мысль о том, что на местах пантеон героев и оценки определенных исторических событий могут не совпадать с москво-центричным нарративом, кажется, мало кому из официальных спикеров приходила в голову.

В завершении статьи нужно еще раз сделать принципиальную оговорку о том, что мемориальные конфликты и дискуссии, о которых шла речь, оказывают на общество не разрушительное, но созидательное воздействие только тогда, когда они не превращаются в игру с нулевой суммой. Важно, чтобы противостояние происходило внутри общего символического пространства, а дискуссии велись по поводу общенационального прошлого. Выше приводился пример с движением Black Lives Matter, которое в 2020 г. заявило о себе во многих странах Запада, но особенно активно в США и Великобритании. Так вот о подлинно агонистическом режиме памяти в этой ситуации можно говорить тогда, когда оказываются отброшенными две крайние установки – консервативно-алармистская (низвержение памятников означает как минимум покушение на национальную историю, как максимум – «гибель» Запада) и радикально-активистская (белая культура исторически враждебна черной, примирить их невозможно) – и стороны пытаются вместе переопределить, что такое американская/британская культура и история. Только так – в пространстве широкой общественной дискуссии – может возникнуть по-настоящему инклюзивная версия исторической памяти.

Библиография
1. Бергер Ш. «Агонистическая память открыта для бесконечного диалога в бахтинском смысле». Интервью с Ш. Бергером // Историческая экспертиза. 2020. №1(22). С. 9-23.
2. Виммер А., Шиллер Н.Г. Методологический национализм и за его пределами: нациостроительство, миграция и общественные науки // Социология власти. 2021. Т. 33. №2. С. 184-231.
3. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М.: Наука, 1991. 572 с.
4. Конференция Общероссийского народного фронта. 29.03.2013. [Электронный ресурс] http://www.kremlin.ru/events/president/transcripts/statements/17767 (дата обращения: 05.02.2022).
5. Муфф Ш. Политика и политическое // Политико-философский ежегодник. 2008. № 1. С. 88-102.
6. Осколков П. Символика фламандского национализма // Вопросы национализма. 2015. №1(21). С. 188-192.
7. Bull A., Hansen H. On agonistic memory // Memory Studies. 2016. Vol. 9. No. 4. P. 1-15.
8. Bull A., Hansen H., Kansteiner W., Parish N. War museums as agonistic spaces: possibilities, opportunities and constraints // International Journal of Heritage Studies. 2019. Vol. 25. No. 6. P. 611-625.
9. Hourcade R. Commemorating a Guilty Past. The Politics of Memory in the French Former Slave Trade Cities // The Politics of Memory. Making Slavery Visible in the Public Space / Ed. by A.L. Araujo. N.Y.; L.: Routledge, 2012. P. 124-140.
10. Kennedy L., Thompson B., Williams E., Triumph M. (eds.). The Black Curriculum. Black British History in the National Curriculum. Report 2021. URL: https://theblackcurriculum.com/research-review (accessed at 05.02.2022).
11. Lidher S., McIntosh M., Alexander C. Our Migration Story: History, the National Curriculum, and Re-narrating the British Nation // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2021. Vol. 47. No. 18. P. 4221-4237.
12. Mouffe Ch. An Agonistic Approach to the Future of Europe // New Literary History. 2012. Vol. 43, No. 4. P. 629-640.
13. Mouffe Ch. The Democratic Paradox. L.; N.Y.: Verso, 2000. 144 p.
14. Pozzi C. Museums as Agonistic Spaces // European Museums in the 21st Century: Setting the Framework. Vol. 1 / Ed. by L.B. Peressut, F. Lanz, G. Postiglione. MeLa Books, 2013. P. 7-15.
15. Rothberg M. Between Paris and Warsaw: Multidirectional Memory, Ethics, and Historical Responsibility // Memory and Theory in Eastern Europe / Ed. by U. Blacker, A. Etkind, J. Fedor. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2013. P. 81-102.
16. Ryan L. Cosmopolitan Memory and National Memory Conflicts: On the Dynamics of Their Interaction // Journal of Sociology. 2014. Vol. 50. No. 4. P. 501-514.
17. Van Alstein M. Facing a Difficult Past? The Yser Tower in Dixmude, Belgium // Cultures of History Forum. 16.11.2016. URL: https://www.cultures-of-history.uni-jena.de/exhibitions/belgium/facing-a-difficult-past-the-yser-tower-in-dixmude-belgium/ (accessed at 05.02.2022)
18. Wagner-Pacifici R., Schwartz B. The Vietnam Veterans Memorial: Commemorating a Difficult Past // American Journal of Sociology. 1991. Vol. 97. No. 2. P. 376-420
References
1. Bull, A., Hansen, H. (2016). On agonistic memory. Memory Studies, 4(9), 1-15, doi: 10.1177/1750698015615935.
2. Bull, A., Hansen, H., Kansteiner, W., Parish, N. (2019).War museums as agonistic spaces: possibilities, opportunities and constraints. International Journal of Heritage Studies, 6(25), 611-625, doi: 10.1080/13527258.2018.1530288.
3. Hourcade, R. (2021). Commemorating a Guilty Past. The Politics of Memory in the French Former Slave Trade Cities. The Politics of Memory. Making Slavery Visible in the Public Space / Ed. by A.L. Araujo. N.Y.; L.: Routledge. Pp. 124-140.
4. Kennedy, L., Thompson, B., Williams, E., Triumph, M. (eds.). (2021). The Black Curriculum. Black British History in the National Curriculum. Report 2021. Retrieved from: https://theblackcurriculum.com/research-review.
5. Lidher, S., McIntosh, M., Alexander, C. (2021). Our Migration Story: History, the National Curriculum, and Re-narrating the British Nation. Journal of Ethnic and Migration Studies, 18(47), 4221-4237, doi: 10.1080/1369183X.2020.1812279.
6. Mouffe, Ch. (2012). An Agonistic Approach to the Future of Europe. New Literary History, 4(43), 629-640.
7. Mouffe, Ch. (2000). The Democratic Paradox. L.; N.Y.: Verso. 144 p.
8. Pozzi, C. (2013). Museums as Agonistic Spaces. European Museums in the 21st Century: Setting the Framework. Vol. 1 / Ed. by L.B. Peressut, F. Lanz, G. Postiglione. MeLa Books. Pp. 7-15.
9. Rothberg, M. (2013). Between Paris and Warsaw: Multidirectional Memory, Ethics, and Historical Responsibility. Memory and Theory in Eastern Europe / Ed. by U. Blacker, A. Etkind, J. Fedor. N.Y.: Palgrave Macmillan. Pp. 81-102.
10. Ryan, L. (2014). Cosmopolitan Memory and National Memory Conflicts: On the Dynamics of Their Interaction. Journal of Sociology, 4(50), 501-514, doi:10.1177/1440783312467097.
11. Van Alstein, M. (2016). Facing a Difficult Past? The Yser Tower in Dixmude, Belgium. Cultures of History Forum. 16.11.2016. Retrieved from: https://www.cultures-of-history.uni-jena.de/exhibitions/belgium/facing-a-difficult-past-the-yser-tower-in-dixmude-belgium/.
12. Wagner-Pacifici, R., Schwartz, B. (1991). The Vietnam Veterans Memorial: Commemorating a Difficult Past. American Journal of Sociology, 2(97), 376-420

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Предметом исследования выступает коллективная историческая память, а именно специфика функционирования двух альтернативных её режимов – гегемонистского и агонистического. Нельзя не согласиться с автором в том, что в последнее время актуальность подобного рода исследований резко возросла в связи с увеличившейся активностью различного рода этнических, расовых и др. меньшинств, региональных сообществ и т. д., которые бросают вызов официальным историческим канонам в разных странах.
Статья достаточно логично структурирована. В тексте выделены следующие разделы: «Введение», «Агонистическая память: обоснование концепции», «Агонистический плюрализм: некоторые прикладные выводы». Первый раздел посвящён обоснованию актуальности темы и прояснению общетеоретического контекста, в котором проводится исследование. К сожалению, автор специально не оговаривается, какой именно метод исследования применялся, но из контекста его рассуждений можно понять, что методологический выбор был сделан в пользу концептуально-аналитического метода, позволяющего на материале ключевых научных публикаций, посвящённых рассматриваемой проблеме, раскрыть специфику применяемых авторами подходов и методов.
В соответствии с этой методологической установкой, автор обращается к трудам таких корифеев современной социально-политической мысли, как Шанталь Муфф, Юрген Хабермас, Сейла Бенхабиб, Анна Булл, Ханс Хансен, Майкл Ротберг и др. На основе проведённого анализ в работе выделяются два типа, или режима коллективной памяти, – гегемонистский (предполагающий существование доминирующего исторического нарратива, навязываемого государством через институты социализации и репрессирующего все остальные нарративы о прошлом), и агонистический (режим, при котором вместо одного нарратива существует на равных правах и постоянно оспаривает друг друга целая их совокупность). Автор отдаёт предпочтение второму типу в силу его большей демократичности и инклюзивности. При таком подходе мемориальные конфликты, а также практики постоянного «переписывания истории» представляются не как попытка сострясти основы, но как нормальный процесс постоянного обновления обществом представлений о самом себе, о своём прошлом, настоящем и будущем. Нельзя не согласиться с мыслью автора о том, что «заморозить» единственно верное вИдение прошлого невозможно, равно как невозможно навязать всему обществу «единственно верную идеологию» по причине смены поколений, политических трансформаций, культурного, социального, экономического разнообразия и т. д. При этом автор справедливо указывает на то, что во многих странах сегодня наблюдаются процессы активизации контргегемонистских нарративов, бросающих вызов существующим историческим канонам.
Таким образом, автору удалось сделать выводы, которые обладают признаками научной новизны, в частности, о том, что агонистический режим памяти препятствует монополизации истории доминирующими группами, что имеет скорее созидательные последствия, чем негативные. Кроме того, заслуживает внимания вывод автора о том, что деструктивных последствий мемориальных конфликтов удаётся избежать только в том случае, если они разворачиваются в рамках единого символического пространства, и ведутся по поводу общенационального прошлого. Только при соблюдении этих условий возможна широкая общественная дискуссия как платформа для созидания коллективной памяти.
В целом статья представляет собой достаточно содержательное научное исследование, логически структурированное и написанное хорошим научным языком. Библиография достаточно репрезентативна для рассматриваемых в статье вопросов. Апелляция к оппонентам имеет место в контексте отстаиваемой автором концепции агонистической коллективной памяти, противопоставляемой концепциям классиков Мориса Хальбвакса, Эмиля Дюркгейма и др., концептуализировавших историческую память в качестве разновидности коллективных представлений, в результате чего сформировался гегемонистский режим памяти.
В числе недостатков работы, не влияющих на общее положительное впечатление от неё, можно указать следующее. Не мешало бы в самом начале прояснить (хотя бы одним предложением или ссылкой на источник), что означает термин «режим исторической памяти». У человека, глубоко не вникавшего в проблематику исследований коллективной памяти, может остаться чувство неясности, почему автор сразу переходит к выделению двух типов памяти, не пояснив, что же означает сам термин «режим памяти».
Общий вывод: представленная на рецензирование статья представляет интерес для читательской аудитории, соответствует тематике журнала «Политика и Общество», оформлена надлежащим образом и рекомендуется к опубликованию.