Екатеринбургская контора судных и земских дел в 1735–1740 гг.: состав присутствия учреждения

Бородина Елена Васильевна ORCID: 0000-0002-8128-5698 кандидат исторических наук доцент кафедры истории России Уральского федерального университета имени первого Президента России Б.Н. Ельцина 620075, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 4, оф. 480 Borodina Elena Vasil'evna PhD in History Associate Professor of the Department of Russian History of the Ural Federal University named after the First President of Russia B.N. Yeltsin 620075, Russia, Sverdlovskaya oblast', g. Ekaterinburg, ul. Turgeneva, 4, of. 480 sosnovi-bor@yandex.ru Другие публикации этого автора

История судоустройства и судопроизводства в России является одной из востребованных и не может изучаться отдельно от истории людей, трудившихся в органах власти, облеченных судебными полномочиями. Эта тема обращала на себя внимание большого количества ученых, правда, до сих пор остается исследованной очень неравномерно. В частности, историки, занимающиеся вопросами развития государства и права, в первую очередь концентрируются на реконструкции состава корпорации юристов второй половины XIX – начала XX в., что обусловлено судебными преобразованиями 1860-х – 1880-х гг. и политикой правительства, направленной на формирование профессионального юридического сообщества в Российской империи пореформенного периода.

Несмотря на множество работ, посвященных изучению представителей юридической профессии (legal profession, law profession) пореформенного периода, каждый исследователь фокусировался на различных аспектах их жизни и деятельности. Такие ученые, как Р. Уортман, Б. Левин-Станкевич, М. Тисье, В. В. Захаров, Д. О. Серов, Т. Н. Ильина обращались к анализу причин возникновения и основных этапов складывания корпорации юристов в Российской империи, организации системы их подготовки ^{[27, с. 421–441],[29; 30; 32; 65; 69; 70]}. В трудах Д. Ю. Симбаевой отмечается значение судебной реформы 1864 г. в формировании юридического сообщества ^[60].

Большое число монографий и статей посвящено формированию отдельных профессиональных групп служащих органов юстиции в России XIX – начала XX в. Среди них следует назвать труды В. А. Воропанова, В. В. Захарова, Т. Л. Курас, В. М. Марасановой, О. В. Моряковой, Е. А. Крестьянникова, Д. О. Серова, Е. Н. Туманик, Ю. В. Щедриной и многих других, характеризующие кадровую политику и состав судейского корпуса коронных судов Российской империи этого периода. [9–12; 29; 37; 39–41; 44; 45; 58; 64; 68]. В работах В. В. Захарова и М. А. Савельевой, С. В. Лонской, Е. А. Крестьянникова, В. В. Прокофьева, Л. В. Родиной были рассмотрены особенности комплектования корпуса мировых судей ^{[31; 37; 43; 48; 49]}. Кроме того, В. В. Захаровым произведены первые реконструкции состава судебных приставов ^[29]. Д. О. Серов провел скрупулезное исследование института судебных следователей пореформенного периода [54–55].

В отличие от трудов, посвященных выявлению корпуса юристов России XIX – начала XX в., количество исследований по истории XVIII в., где бы поднимался вопрос о составе и уровне подготовки государственных служащих к работе в органах власти, облеченных судебными полномочиями, представляется более скромным. Основное внимание историков, обращающихся к изучению этой темы, сосредоточено на судьях и следователях первой и последней четвертей XVIII в. Например, М. О. Акишиным, Е. В. Бородиной и Д. О. Серовым произведена работа, позволившая понять состав и уровень квалификации работников правоохранительных органов, созданных в результате судебной реформы Петра Великого [2–3; 6; 56–57; 59]. А. Плате и Р.Г. Саражина изучили особенности формирования судейского корпуса на Урале и в Сибири в годы проведения административно-судебных реформ Екатерины II ^{[47; 50]}.

Попытки реконструкций судейского корпуса в органах власти, существовавших в период между судебно-административными реформами Петра I и Екатерины II, единичны. В основном они представлены в исследованиях об органах чрезвычайного сыска и специализированного суда. Среди них следует отметить труды В.И. Веретенникова, Е.В. Анисимова и И.В. Курукина и Е. Никулиной о Тайной канцелярии, Е.В. Акельева о Судном приказе ^{[1; 5; 7–8; 42]}. Таким образом, изучение вопроса комплектования кадрами органов власти, обладавших судебными полномочиями в Российской империи XVIII в., еще ждет своего исследователя.

Реконструкция персонального состава судебных учреждений в России XVIII в. может быть продуктивной, способствуя пониманию уровня подготовленности к ведению суда и следствия служащими органов власти. Особенно это касается периодов, когда практически не существовало специализированных органов суда и, как можно предположить, отсутствовали квалифицированные кадры, необходимые для отправления правосудия. В этом случае смена подхода и переход от характеристики структуры и функционала отдельных государственных учреждений к написанию истории людей, наполнявших органы власти, являются оправданными и позволят понять особенности функционирования отдельно взятых государственных структур.

Все ведомства Российской империи этого периода могли быть представлены как отдельными должностными лицами, так и коллегиями. Несмотря на различия в численности и составе руководителей органов власти, в структуру любого учреждения входило не только присутствие, но и канцелярия. Канцелярия являлась немаловажным подразделением, а от умений и опыта ее делопроизводителей зависело качественное функционирование всех органов власти. Это хорошо видно по положениям Генерального регламента 1720 г., в котором были подробно описаны должностные обязанности делопроизводителей ^[13].

Предметом настоящего исследования является Екатеринбургская контора судных и земских дел в 1735–1740 гг. Это учреждение было создано по инициативе В.Н. Татищева, ставшего руководителем уральского горного ведомства в 1734 г. ^[34]. Он возглавил находившийся в подчинении у Берг-коллегии Сибирский обер-бергамт, переименованный в 1735 г. в Канцелярию главного заводов правления Сибирских и Казанских заводов. В конце 1734–1735 гг. В.Н. Татищевым были разработаны новая структура горнозаводских учреждений и проекты необходимых для управления ими уставов ^{[36; 53]}.

В отличие от более раннего и более поздних этапов становления и развития системы горнозаводского управления на Урале, 1730–1740-е гг. оказались изучены в наименьшей степени. Как правило, ученые рассматривают данный период обзорно, не акцентируя внимания на нюансах реформирования новой структуры управления. Это можно увидеть как на примере статей, так и более капитальных исследований ^{[35; 46; 63]}. Кое-какие сведения об административных структурах Урала содержатся в биографических произведениях, посвященных В.Н. Татищеву ^{[38; 66]}.

Упоминания о существовании Екатеринбургской конторы судных и земских дел и круге ее полномочий имеются в коллективной монографии «Территориально-экономическое управление в России XVIII – начала XX в.: Уральское горное управление», изданной в 2008 г. ^{[62, с. 132–135]}. А.М. Сафроновой и рядом других исследователей дается описание нормативных оснований деятельности учреждения ^[53]. Кроме того, историком был найден список книг – опубликованных законодательных актов, переданных в Контору в середине 1730-х гг. ^{[51, c. 227–228]}. Таким образом, на данный момент исследования содержат весьма неполные, разрозненные сведения о Конторе судных и земских дел. Никто из ученых не задавался целью дать детальную характеристику кадрового состава первых лет существования учреждения.

Целью статьи является проведение реконструкции состава членов присутствия Конторы судных и земских дел в 1735–1740 гг. Хронологическими рамками исследования стали первые шесть лет существования Конторы. Их выбор обусловлен необходимостью понять, каким образом происходило формирование штата нового учреждения в условиях реформирующейся системы горнозаводского управления. Источниковую базу работы составили документальные материалы, отложившиеся в результате деятельности органов суда и управления на Урале. В первую очередь – книги протоколов Конторы судных и земских дел, отличающиеся наилучшей степенью сохранности по сравнению с другими видами документов. В связи с этим методами, использованными в работе, стали методы источниковедческого анализа: формулярный анализ и контент-анализ протоколов заседаний Конторы.

В основу деятельности и Канцелярии заводов правления, и Конторы судных и земских дел был положен принцип коллегиального принятия решений. А.М. Сафроновой выявлено, что 9 ноября 1734 г. В.Н. Татищев «с товарищи» приняли решение о выделении всех земских и судных дел из структуры Канцелярии в отдельное учреждение ^{[52, с. 1357]}. По замыслу горного начальника, судьям и делопроизводителям, занимавшимся отправлением правосудия, следовало платить жалование, размер которого зависел от суммы иска и объема работ, выполненных по делу ^{[52, с. 1358–1360]}. Эта идея была заимствована В.Н. Татищевым из административно-судебной практики Саксонии и Швеции, но, по-видимому, так и осталась нереализованной.

1 января 1735 г. в Канцелярию главного правления Сибирских и Казанских заводов были вызваны майор Михаил Миклашевский и полицмейстер Алексей Зубов. Им было объявлено о назначении в присутствие Конторы земских и юстицких дел: «учреждено быть здесь для судных и розыскных дел особливой канторе, там же быть земским и крепостным и полицмейстерским делам, а в той канторе главным судьею быть ему маэору Миклашевскому, да при нем присудствовать оным портчику и полицмейстеру Зубову, да для безгласных казенных и партикулярных дел адвакатом прапорщику Назарьеву, да при нем же маэоре быть секретарю и крепостных дел надсмотрщиком Феоктисту Кузнецову, а оной канторе быть при главной канцелярии в тех каморах, где была щетная кантора, и чтоб они маэор с товарыщи, забрав определенных к тому по штату приказных служителей и з делами земскими и юстицкими, вступили во отправление дел со втораго числа генваря» ^{[14, л. 1]}. Уже в апреле–мае 1735 г. вместо Конторы земских и юстицких дел стало использоваться название Контора судных и земских дел ^[14].

В начале января был сформирован штат делопроизводителей учреждения из 14 человек. Канцелярия была поделена на три повытья: приказное, земское и судное и розыскное. Секретарем Конторы стал Феоктист Кузнецов. Каждое повытье возглавлял канцелярист (Дмитрий Шанаурин, Иван Гуляев и Карп Плотинщиков). Наибольшее число делопроизводителей – 1 канцелярист, 2 подканцеляриста и 4 копииста – состояло при земском повытьи. Судное повытье было вторым по численности канцелярских служителей: 1 канцелярист, 1 подканцелярист и 2 копииста. В приказное повытье были определены 1 канцелярист и 1 копиист ^{[14, л. 1, 2, 4–4об.]}.

Как можно заметить, все члены присутствия имели военные звания и чины. Эта практика являлась своеобразным продолжением традиции XVII – первой четверти XVIII в., согласно которой гражданские должности в государственных учреждениях занимали отставные военные ^{[2; 6; 56–57]}. В условиях урало-сибирского региона назначение в качестве судей Конторы не было окончательным. Как правило, «горных офицеров» могли направить в срочную командировку, дать дополнительное задание или существенно расширить полномочия. Так, например, среди членов присутствия значился поручик А. Зубов, который также возглавлял полицмейстерскую канцелярию.

По таблице 1 можно увидеть, что в последующие годы комплектование членов присутствия Конторы судных и земских дел также происходило за счет военных офицеров. «Главными судьями» назначались лица в ранге майора (8 ранг по Табели о рангах) или подполковника (7 ранг). На должность полицмейстера, или второго судьи, попадали лица в ранге от поручика (12 ранг) до капитана (9 ранг). В адвокаты определялись офицеры в ранге от прапорщика (14 ранг) до поручика (12 ранг) ^{[61; 67]}. Все офицеры, назначенные в присутствие Конторы, имели потомственное дворянство. Это отделяло их от делопроизводителей, которые могли получить дворянство лишь поступив на должность секретаря. Впрочем, секретарское звание не давало гарантий получения нового статуса.

Таблица 1

Состав присутствия Екатеринбургской конторы судных и земских дел в 1735-1740 гг.

Составлено по: ГАСО. Ф. 34. Оп. 1. Д. 16, 17, 18, 26, 27, 30, 31, 34, 36, 37, 40, 44.

Обратимся к характеристике динамики посещения места службы членами присутствия. Анализ книг протоколов Екатеринбургской конторы судных и земских дел, куда в обязательном порядке вшивались листы регистрации посещения заседаний членами присутствия, показывает, что из трех членов коллегиального органа власти, назначенных в Контору судных и земских дел 1 января 1735 г., лишь двое (М. Миклашевский и А. Зубов) приступили к исполнению своих должностных обязанностей сразу же после получения указа ^{[14, л. 1]}. Е. Назарьев ознакомился с указом о его определении адвокатом «для безгласных казенных и партикулярных дел» лишь 16 января 1735 г. ^{[14, л. 31]}. Несмотря на это, адвокат впервые упоминается в качестве участника заседания Екатеринбургской конторы судных и земских дел только 26 февраля 1735 г. ^{[14, л. 106]}.

Даже после этого члены присутствия чаще всего не собирались в полном составе. В дни заседаний первой, январской, трети 1735 г. в Конторе всегда находилось 2-3 человека. Чаще всего при решении дел отсутствовал Е. Назарьев. В некоторых случаях он не имел возможности подписывать чистовики протоколов с определениями, в формулировании которых он принимал участие ранее ^{[14, л. 277, 279]}. Схожую картину мы можем увидеть при изучении протоколов за майскую треть 1735 г.

В 11 из 22 регистрационных листов за май 1735 г. отмечены только имена М. Миклашевского и А. Змеева. Тем не менее, под протоколами за те же дни стоят подписи всех членов присутствия. В 11 случаях в регистрационных листах и протоколах заседаний среди присутствовавших значатся только М. Миклашевский и А. Змеев.

Из 27 заседаний Екатеринбургской конторы судных и земских дел, состоявшихся в июне, только 2 были проведены в полном составе членов присутствия. На 22 заседаниях дела слушались М. Миклашевским и А. Зубовым. В одном случае в регистрационном листе был обозначен один член присутствия – А. Зубов. Несмотря на это, под протоколами, составленными по материалам дел, разбиравшихся в этот день, стояли подписи М. Микшалевского и А. Зубова.

Подписи под протоколами заседания от 2 июня разнятся. В одном случае решение было подписано и М. Миклашевским, и А. Змеевым. В другом случае – лишь М. Миклашевским. Схожие различия в подписантах можно найти при анализе подписей под протоколами от 3 июня: они были подписаны либо М. Миклашевским, либо М. Миклашевским и А. Зубовым, либо М. Миклашевским, А. Зубовым и Е. Назарьевым.

В июле 1735 г. Екатеринбургская контора судных и земских дел провела 26 встреч и заседаний. Среди них 9 заседаний и встреч для крепления протоколов прошло с участием М. Миклашевского и А. Зубова, 2 – в присутствии М. Миклашевского и Е. Назарьева, 2 заседания были проведены А. Зубовым. 18 июля в регистрационном листе были указаны фамилии М. Миклашевского, А. Зубова и Е. Назарьева, но под протоколами были приложены руки М. Миклашевского и А. Зубова. 26 июля в регистрационном листе была указана фамилия А. Зубова, тогда как под протоколами подписались А. Зубов и Е. Назарьев.

В августе 1735 г. члены присутствия являлись в контору 23 раза для того, чтобы провести слушания разнообразных дел и закрепить чистовики протоколов. В 13 случаях на заседаниях присутствовали А. Зубов и Е. Назарьев. 6 раз дела рассматривались только А. Зубовым. В 5 регистрационных листах отмечен был также лишь А. Зубов, хотя под протоколами заседаний в этот день расписались и А. Зубов, и Е. Назарьев ^[15].

После 25 июля 1735 г. майор М. Миклашевский не принимал участия в заседаниях Конторы. Это хорошо видно как по протоколам майской трети, так и по протокольным записям за сентябрьскую треть 1735 г. ^{[15; 16]}. Характерно, что в регистрационных листах книги протоколов за сентябрьскую треть 1735 г. чаще всего упоминается имя А. Зубова. Несмотря на это, следовавшие за ними протоколы часто подписывались и А. Зубовым, и Е. Назарьевым ^{[16, л. 6, 7об., 10, 11об., 35, 39, 46, 47, 69, 70, 75, 76об., 95, 96, 101, 102об., 107, 108, 130, 131, 132, 134, 138, 139, 189, 192]}. Подобные расхождения наблюдаются и в книге протоколов за январскую треть 1736 г. ^{[17, л. 35, 38, 52, 53, 57, 58, 63, 64, 67, 68, 70, 71]}.

С 24 февраля по 22 марта 1736 г. Е. Назарьев был единственным членом присутствия, принимавшим участие в решении дел Конторы судных и земских дел ^{[17, л. 109–139]}. В течение апреля–сентября 1736 г. присутствие не собиралось. Следующая книга протоколов начинается 1 ноября и заканчивается 22 декабря 1736 г. ^{[18, л. 1, 107об.]}. Обращает на себя внимание, что первое время в заседаниях участвовали А. Зубов и Е. Назарьев, но с 19 ноября Е. Назарьев снова принимал решения по делам суда и управления в одиночестве ^{[18, л. 40]}.

Длительный перерыв в заседаниях и отсутствие полного состава членов присутствия могут быть объяснены как низким уровнем профессионализма ряда судей (например, М. Миклашевского, очень скоро покинувшего пост «главного судьи»), так и большой занятостью участников заседаний. В частности, военные требовались для подавления восстания башкир, имевшего место на Урале в 1735–1740 гг. ^{[4, с. 75–87; 28, с. 26–27; 33, с. 21–23; 38, с. 143–157; 66, с. 203–208]}.

С 3 января по 2 марта 1737 г. все текущие вопросы Екатеринбургской конторы судных и земских дел решались только Е. Назарьевым ^{[19, л. 1–75]}. Протокольные записи за этот период практически отсутствуют. В основном в регистрационных листах можно найти лишь пометы о составлении протоколов: «в том присудствии слушал дела, а что на какое дело определил, значит ниже сего, и подписаны протоколы и пометы следующие, да крепил изготовленные по протоколам указы и протчее» ^{[19, л. 68]}. 3 марта 1737 г. в составе присутствия учреждения появляется капитан Карл Брант ^{[19, л. 76]}. Изменение в руководящем составе учреждения стало толчком для более активной работы канцелярии.

28 марта 1737 г. в присутствие органа власти вошел майор Леонтий Угримов, который встал во главе Конторы: «1737 году марта в 28 де господин майор Угримов прибыл в судную и земскую кантору и приказных служителей по списку пересматривал и о бытии ему здесь в канторе приказ его превосходителства действительного статского советника Василия Никитича Татисчева подлинной к себе взял, а с него оставил для сообсчения в книгу за рукою копию» ^{[19, л. 153]}. До 19 апреля 1737 г. все члены присутствия исправно являлись в Контору ^{[19, л. 153–217об.]}. С 20 по 30 апреля 1737 г. в присутствии находились Л. Угримов и К. Брант ^{[19, л. 219–267об.]}.

В протоколах майской трети 1737 г. состав членов присутствия вновь характеризуется подвижностью. Как и в 1735 г., наблюдается расхождение между записями о явившихся на заседание членах присутствия и подписями под определениями ^{[20, л. 15, 17, 19, 45, 46, 56, 57об., 65, 66, 67, 68об., 69об.]}. Как правило, в листе присутствия проставлялись отметки об одном или двух судьях, тогда как под протокольными определениями имелись все подписи.

Такая ситуация продолжалась до 1 июня 1737 г., когда все дела учреждения проходили через Л. Угримова и К. Бранта ^{[20, л. 111]}. Между регистрационными записями заседавших и подписавшими протокольное определение продолжают наблюдаться разночтения. Достаточно часто у решения дел оставался один человек. С 17 по 27 июня 1737 г., например, им был К. Брант ^{[20, л. 181–208об.]}.

15 июля 1737 г. протокольные записи вновь обрываются. Их ведение было возобновлено лишь в декабре 1737 г. ^{[20, л. 280, 285]}. Все декабрьские определения и пометы были закреплены рукой Е. Назарьева. Протокол за декабрь 1737 г. был объединен с записями определений за май, июнь и июль, так как «в августе, сентябре, октябре и ноябре месяцах за отлучками присудствующих канторы судных и земских дел господ членов дела сообщены были в канцелярию, и по канторе судных и земских дел протоколных записок не было» ^{[20, л. 314]}.

24 февраля 1738 г. вместо давно отошедшего от дел Конторы судных и земских дел майора Л. Угримова руководителем учреждения стал подполковник Глеб Немцов ^{[21, л. 3]}. До назначения подполковника всеми судными и земскими делами продолжали заниматься капитан К. Брант и поручик Е. Назарьев ^{[21, л. 1–3]}. К. Брант являлся в Контору для решения текущих вопросов практически каждый рабочий день на протяжении всего января 1738 г. (21 из 22 заседаний), тогда как Е. Назарьев был в учреждении всего 9 раз. Обратная ситуация наблюдалась в феврале. К. Брант присутствовал в Конторе судных и земских дел 7 раз из 16, в то время как Е. Назарьев бывал в ведомстве каждый день.

После назначения подполковника Г. Немцова К. Брант и Е. Назарьев продолжили исполнять свои обязанности. В феврале 1738 г. Г. Немцов появился в Конторе всего раз и отсутствовал в учреждении всю первую половину марта. Его ежедневное участие в заседаниях присутствия регистрируется в период с 14 по 30 марта 1738 г. К. Брант участвовал во всех заседаниях (26), проведенных в марте, Е. Назарьев появлялся в Конторе 18 раз ^{[21, л. 3–3об.]}.

Схожая картина наблюдается в апреле 1738 г. Г. Немцов присутствовал на 5 заседаниях из 18. К. Брант был в канцелярии 17 раз из 18, Е. Назарьев – 9 из 18 ^{[21, л. 3об.–4]}. Из 22 заседаний, проведенных в мае, Г. Немцов и К. Брант не посетили ни одного из них. Е. Назарьев являлся в учреждение практически каждый присутственный день. Таким же образом проводились заседания с июня по ноябрь 1738 г. ^{[22, л. 1–3; 23, л. 1–2]}. Лишь 22 и 23 ноября к Е. Назарьеву присоединялся К. Брант. С 4 по 14 декабря адвокат снова трудился один. 23, 29 и 30 декабря в Конторе находился Г. Немцов, к которому 30 декабря присоединился К. Брант ^{[23, л. 2–2об.]}.

По-видимому, подполковник Г. Немцов в период своего отсутствия в канцелярии трудился на выезде. Об этом свидетельствует протокольная запись от сентября 1738 г., свидетельствующая о попытках получить вместо бежавшего от подполковника подканцеляриста В. Пушкарева подканцеляриста Е. Трусова ^{[23, л. 36]}. 7 октября 1738 г. к Немцову был направлен канцелярист судного повытья Г. Токарев ^{[23, л. 64]}.

В 1739 г. делами Конторы занимались Г. Немцов и К. Брант ^[24]. В 1740 г. Г. Немцов был исключен из состава членов канцелярии. В коллегию был введен поручик Василий Ближевский, который стал постоянным участником заседаний учреждения 16 января 1740 г. ^{[25, л. 21]}. Решение о его назначении было принято 15 января 1740 г. ^{[25, л. 20]}.

Изучение изменений в составе членов присутствия Екатеринбургской конторы судных и земских дел позволило прийти к следующим выводам. В Российской империи середины XVIII в. сохранялась традиция назначения на должности «судей» бывших военных. По данным Ю.В. Готье, в уездах Центральной России после 1727 г. на воеводские должности назначались полковники или подполковники, в редких случаях – бригадиры и майоры. Воеводскими товарищами были в основном майоры, иногда – капитаны, редко – подполковники ^{[26, с. 29]}. Так как Контора не являлась главным учреждением в регионе, а находилась под контролем Канцелярии главного правления Сибирских и Казанских заводов, лишь в 1738–1739 гг. ее возглавлял подполковник. В 1735 и 1737 гг. руководителями ведомства были майоры. В 1736 и 1740 гг. учреждение фактически работало без «главного судьи». Другие члены присутствия имели более низкие ранги – от прапорщика до капитана. Несмотря на более низкий статус членов присутствия Конторы по сравнению, например, с руководителями уездов – воеводами и их товарищами, – все они были дворянами. Это отличало «судей» от делопроизводителей, трудившихся в канцелярии Конторы.

Следует еще раз отметить, что в некоторые периоды Контора судных и земских дел функционировала без «главного судьи». То же можно сказать и о других членах присутствия. Анализ отметок о посещении заседаний учреждения показал, что канцелярские служители далеко не всегда серьезно относились к заполнению документов. Сопоставление сведений, содержавшихся в листах присутствия, и подписей под протоколами позволило увидеть расхождения между ними. Очень часто под протоколами заседаний можно найти подписи большего количества заседавших, чем их было указано в регистрационной записи. Возможно, это обстоятельство было связано с тем, что чистовики протоколов определений, как правило, составлялись на несколько дней позже их черновиков. В момент подписания протоколов делопроизводители далеко не всегда обращали внимание на предшествовавшие заседанию записи.

Несмотря на это, делопроизводители были более подготовлены к осуществлению судопроизводства. Именно они готовили документы для слушания членами присутствия, занимались подбором соответствующих случаю статей Соборного уложения 1649 г. и иных законодательных актов. Таким образом, при отправлении правосудия сохраняется отмеченная Д.О. Серовым власть канцелярии (власть судебной канцелярии) ^{[27, с. 430–431]}.

Члены присутствия не являлись профессиональными судьями. Имея военные звания, они были активно вовлечены в другие виды управленческой деятельности, необходимой на Урале. По-видимому, учреждение формировалось кадрами по остаточному принципу. Частое обновление состава присутствия не позволяло Конторе судных и земских дел исправно и быстро решать текущие вопросы, связанные с учетом крестьян и их направлением на заводские работы, приводило к задержкам в судебных разбирательствах. И после смерти Петра Великого волокита оставалась проблемой органов власти, облеченных судебными полномочиями.