"Социальная ткань" города в зеркале архитектуры

Мухамеджанова Нурия Мансуровна ORCID: 0000-0002-6847-2173 доктор культурологии профессор, кафедра философии, культурологии и социологии, Оренбургский государственный университет 460018, Россия, Оренбургская область, г. Оренбург, ул. Проспект Победы, 18, оф. 20806 Mukhamedzhanova Nuriya Mansurovna Doctor of Cultural Studies Professor, Department of Philosophy, Culturology and Sociology, Orenburg State University 460018, Russia, Orenburg region, Orenburg, Prospekt Pobedy str., 18, office 20806 nuriyam@yandex.ru Другие публикации этого автора

Введение

Тема города, городской культуры не теряет (и вряд ли потеряет в ближайшем будущем) своей актуальности. Во-первых, большая часть населения Земли сегодня проживает в городах, а в будущем число горожан будет только расти. Во-вторых, именно урбанизация рассматривается сегодня как один из главных показателей модернизации общества – процесса, который является мегатрендом современной эпохи. Кроме того, урбанизация – показатель цивилизованности общества, не случайно многие исследователи связывают переход от эпохи варварства к цивилизации с возникновением и развитием городов. «То, что мы называем цивилизацией, в отличие от культуры, было выпестовано в городе; город – это центр, из которого влияния современной цивилизованной жизни расходятся круговыми волнами во все концы земного шара, и точка, из которой они контролируются», – пишет о роли города в развитии мира известный представитель Чикагской школы урбанистики Л. Вирт ^{[3, с. 21]}.

В-третьих, именно город является эпицентром и наиболее ярким выражением тех проблем, которые сегодня вынуждены решать современные общества: «постоянные проблемы современного общества обретают свою наиболее острую форму в городе. Проблемы современной цивилизации – это типично городские проблемы» ^{[3, с. 21]}. Р. Парк, другой известный представитель Чикагской школы урбанистики, называет город социальной лабораторией, в которой социальный прогресс приобретает форму социального эксперимента по выведению новых форм жизни. Поэтому изучать такие формы жизни необходимо прежде всего в городе ^[8].

И наконец, огромно значение города для развития культуры, о чем писали многие классики философской мысли, в том числе О. Шпенглер в своей знаменитой книге: «Все великие культуры – культуры городские…. Всемирная история – это история городского человека. Народы, государства, политика и религия, все искусства, все науки покоятся на единственном прафеномене человеческого существования, на городе…. Новая душа города говорит на новом языке, который уже очень скоро становится равнозначным языку культуры» ^{[12, с. 92-95]}. О. Шпенглеру вторит известный историк французской школы Анналов Ф. Бродель, по мнению которого, город – это «новая судьба мира. Когда он возникает, неся за собой письменность, то открывает двери того, что мы называем историей» ^{[1, с. 447]}.

Актуальность темы города становится причиной того, что урбанистика, которая насчитывает чуть более ста лет со времени своего возникновения, является сегодня наиболее активно разрабатываемой областью современного социогуманитарного знания. Эта область знания носит многоаспектный характер: в ней предмет исследовательского интереса найдет представитель любой отрасли знания: экономист, социолог, культуролог, антрополог и т. д. Однако любой аспект города не может быть рассмотрен изолированно, вне связи с другими ракурсами и подходами к его изучению. Поэтому урбанистика – область знания, которая носит междисциплинарный характер. Город – это организм, все части которого тесно взаимосвязаны и взаимно обуславливают друг друга: экологические проблемы и экономика, управление и культура и т. д. Особенно наглядно эта полидетерминированность различных аспектов жизни города проявляется во взаимосвязи архитектурных особенностей городской среды с социальными проблемами города – взаимосвязи, фиксируемой на всех этапах истории.

Микрорайон как явление современной городской среды

Любой исторический город характеризуется такой особенностью, как мультитемпоральность, полихронность городской среды, совмещающей в себе различные временные пласты: прошлое, настоящее и даже будущее, выраженное в неких футуристических проектах ^{[17, р. 60]}. Эти пласты можно представить как некие концентрические круги в общем городском ландшафте. Исторический центр города характеризуется концентрацией истории и культуры, воплощенных в памятниках культурного наследия, в значимых и бережно сохраняемых объектах природной среды. Обычно этот локус городской среды является объектом самого пристального изучения историков, культурологов, архитекторов, поскольку прежде всего им определяется уникальность города, его привлекательность для жителей и гостей. Такое историческое ядро города окружено зонами массовой жилой застройки, также сформировавшейся в разные периоды истории. Эта часть города интересует исследователей существенно меньше, очевидно, в силу того, что она представляется предметом, слишком примитивным и неинтересным для научного анализа. Между тем современные «спальные» микрорайоны – это среда, в которой проходит повседневная жизнь миллионов горожан и которая с детства формирует их установки и ценности, их отношение к родному городу, а в конечном счете ко всей стране.

Обратимся к истории массовой жилой застройки. Как свидетельствуют историки, многоэтажные дома существовали уже во многих древних городах мира, в частности высотность жилого дома в Древнем Риме могла достигать семи этажей. Это были дома преимущественно доходного типа, в которых, конечно же, жила беднота. Однако массовое строительство таких домов было начато только в начале XX века, что было связано прежде всего с развитием капиталистических отношений в европейских странах, которое еще более обнажило огромный имущественный разрыв между богатыми и бедными в данных странах. Этот разительный контраст осознавался мыслящими людьми «как грязное, несмываемое пятно, лежащее на и без того не слишком чистой «совести» буржуазного общества» ^{[5, с. 145]}. Кроме того, творческий поиск архитекторов-новаторов по решению данной проблемы стимулировался новейшими тенденциями в развитии самой архитектуры: борьбой против излишнего украшательства и демонстративной роскоши, стремлением к созданию простого, естественного жилища. Первые проекты такого жилища создавались известными архитекторами Европы: представителями Чикагской школы урбанистики, В. Гропиусом, Л. Корбюзье и др., в СССР – М. Гинзбургом, который уже в 1928 году заявил о необходимости замены архаичного понятия «постройка» современными терминами «монтаж» и «сборка», т.е. о необходимости перевода массового жилищного строительства на рельсы индустриализации. Строительство такого жилья призвано было решать две основные экономические задачи: оно должно быть, во-первых, максимально дешевым для потребителя; во-вторых, выгодным для производителей массового жилья. Средством решения данных задач стали такие базовые принципы современного жилищного строительства, как индустриализация, унификация и типизация ^{[5, с. 157-158; 11, с. 15]}.

Уже в послевоенные годы такие застройки превратились в основной массив любого крупного города. Современный российский философ-урбанист Г. Ревзин называет подобные микрорайоны трущобами современной индустриальной и постиндустриальной эпохи ^{[9, с. 139-140]}. Насколько справедлива данная метафора по отношению к современным городским микрорайонам? Чтобы убедиться в этом, обратимся опять же к историческим фактам. Общеизвестно состояние кварталов городской бедноты в эпоху средневековья и даже в XIX веке. Так, один из путешественников, описывая ночь, проведенную в Эдинбурге в 1720 году, писал, что он «был вынужден прятать свою голову между простынями из-за запаха отбросов, выкинутых соседями на задний двор дома. На узких улочках старого города сточные воды текли по канавам, свиньи и другие животные рыли землю в поисках еды, помои бесцеремонно выливались из окон домов» ^{[2, с. 270]}. В эпоху королевы Виктории река Темза была открытым сточным местом, куда выливались экскременты 2-хмиллионного города, превращавшие ее в «адский водоем, источающий смрад и невыразимый и непереносимый ужас» ^{[2, с. 294]}. Грязь, скученность, плотность населения, отсутствие элементарных удобств становились источником болезней и эпидемий в европейских городах. Так, в 1849 году эпидемия холеры унесла жизни 18 тыс. лондонцев, а в 1865 году – 20 тыс. ^{[2, с. 294]}. Даже в шекспировском театре «Глобус», который вмещал в себя почти 3 тыс. зрителей, отсутствовали туалеты какого-либо рода ^{[2, с. 245]}. Что уж говорить о состоянии жилищ бедноты, которые выразительно описаны Ф. Энгельсом в его известной работе 1845 года «Положение рабочего класса в Англии»: «Дома, от подвала до самой крыши битком набитые жильцами, настолько грязны снаружи и внутри, что ни один человек, казалось бы, не согласится в них жить. Но всё это ничто в сравнении с жилищами, расположенными в тесных дворах и переулках между улицами, куда можно попасть через крытые проходы между домами и где грязь и ветхость не поддаются описанию; здесь почти не увидишь окна с целыми стёклами, стены обваливаются, дверные косяки и оконные рамы сломаны и еле держатся, двери сколочены из старых досок или совершенно отсутствуют, ибо в этом воровском квартале они собственно не нужны, так как нечего красть. Повсюду кучи мусора и золы, а выливаемые у дверей помои застаиваются в зловонных лужах» ^[14].

Однако по мере развития городов, улучшения их благоустройства, улучшается и жилища бедноты. Но это вовсе не означает, что трущобы как пристанища бедноты навсегда исчезают из современных городов – сегодня в таких поселениях живет около миллиарда человек ^{[4, с. 46; 11, с. 162-164]}. Описание современных трущоб, находящихся в непосредственной близости от фешенебельных районов Бомбея, мы находим в известном романе Г.Д. Робертса «Шантарам», основанном на фактах реальной биографии автора: «На близком расстоянии хижины представляли собой жалкое зрелище. Они были сооружены из кусков пластмассы и картона или тростниковых циновок, натянутых на тонкие бамбуковые шесты, воткнутые в землю. Полом в них служила земля. Кое-где, правда, виднелись бетонные проплешины и островки каменной кладки – остатки домов, некогда стоявших на этом месте, но давно снесенных» ^{[10, с. 186]}. Пожары, уносящие десятки жизней обитателей трущоб, наводнения в сезоны тропических ливней, инфекционные болезни – обычное явление в таких поселениях бедноты.

Где бы и когда бы такие трущобы ни существовали, все их, по мнению Г. Ревзина, объединяют следующие особенности. Во-первых, это полное отсутствие иерархии домов. Здесь есть некоторая социальная иерархия, но лачуга короля трущоб ничем не отличается от лачуг других обитателей. Трущобы – это «образ равенства и коллективности» ^{[9, с. 140]}. Во-вторых, в трущобах отсутствует прошлое: здесь нет старинных трущобных зданий, памятников, кладбищ. Но здесь нет и будущего: трущобы существуют до тех пор, пока лачуги не будут снесены бульдозером нового хозяина земли, задумавшим построить на этой территории очередной торговый центр, ресторан или гостиницу. Именно эти особенности объединяют трущобы Бомбея с микрорайонами современных городов. Микрорайон – это территория, где отсутствует прошлое, историческая память; отсутствует будущее, так как построенные здесь промышленным способом дома имеют фиксированный срок годности. Например, для «хрущёвок» он составлял 25 лет. Здесь также нет социальной иерархии, он представляет собой «воплощенный пространственный образ равенства» ^{[9, с. 156]}. Микрорайон – это место «с нулевой семантикой», «место скуки», которая, как доказывают современные исследователи, оказывает угнетающее воздействие на психику человека ^{[13, с. 126-146; 15; 16]}.

Если исключить из сравнения значительно более высокий уровень благоустройства современного микрорайона, то к данному описанию следует добавить то, что единственным его отличием от трущоб Бомбея является отсутствие в нем какого-либо сообщества, объединенного общностью целей, установок и ценностей (даже если это элементарные цели выживания, как в трущобах). Микрорайон – это пространство, «разомкнутое» территориально, духовно, социально. Здесь нет ничего, что объединяло бы людей в сообщество, в собрание граждан – civitas. Школа, которая в скандинавских странах является главным социальным институтом микрорайона и центром общины, в России в силу объективных причин утратила такую функцию и превратилась в закрытое учреждение, обнесенное забором и охраняемое в течение всего дня соответствующими службами. В многоэтажной «строчной» застройке микрорайонов исчезли и улица, и двор – интимное, соразмерное человеку пространство, которое выполняло важные социальные функции: функцию общения, школы трансляции социального опыта, социального контроля. Вместо дворов – междомовое пространство, не освоенное человеком, не ставшее для него «своим» и создающее эффект «разомкнутого» пространства. Здесь зачастую отсутствует даже природа – «природа, отступившая далеко за пределы города, изгнанная с его улиц, заключенная в резервации городских парков» ^{[5, с. 343]}.

Добавим к сказанному психологические проблемы человека, который «чувствует себя неуютно в бетонном ящике квартиры, подвешенном на высоте десятого этажа» ^{[5, с. 176]}, духовные проблемы, связанные с однотипностью, монотонностью, геометрической простотой городской среды ^{[4, с. 93; 16; 17]}, а также экологические, транспортные и иные проблемы, обусловленные высокой плотностью застройки ^[11].

Мертвый город – так называется один из новых микрорайонов города Оренбурга, стремительно разросшийся в постперестроечную эпоху. Мертвым он был назван в 90-е годы, когда микрорайон много лет оставался зоной «замороженного» строительства. Железобетонные каркасы недостроенных панельных домов напоминали руины разбомбленного города. Сейчас он возродился, разросся, но старое название микрорайона прочно закрепилось в сознании горожан, несмотря на официальное название «Звездный городок». Народное наименование оказалось очень живучим, возможно, потому, что оно наиболее соответствует сути этого района: высотные 12-17-этажные дома, поставленные впритык друг к другу, минимум свободных площадей, парковок, озеленения. Некоторое разнообразие в этот унылый индустриальный пейзаж вносят торговый центр, аквапарк, типовая школа. Это место с нулевой семантикой, город, в котором нет социальной иерархии, нет исторической памяти, прошлого, и, вероятно, нет и будущего, поскольку такие типовые постройки так же, как и «хрущёвки», имеют определенный срок эксплуатации. Это потомки трущоб эпохи раннего индустриализма, трущобы постиндустриальной эпохи. Поэтому название «Мертвый город» оказывается вполне соответствующим его семантике. Не случайно в ходе эмпирического исследования «Образ города Оренбурга: культурологический анализ», выполненного при поддержке РФФИ(ОГОН) в 2017 году, ни один из 160 респондентов не назвал этот микрорайон в качестве любимого или привлекательного района города ^[7].

С позиций Г. Ревзина, современный многоквартирный дом имеет достаточно ощутимый привкус репрезентации власти, поэтому государства с устойчивой авторитарной традицией (Россия, Китай) отдают предпочтение именно такому типу жилья и форме расселения, в отличие от западных стран, где национальным типом жилья является коттедж, как в США, или таунхаус, как в Англии. Национальным типом жилья в России становится современный многоквартирный дом ^{[9, с. 153]}.

Еще в начале I века до н. э. древнеримский теоретик архитектуры Витрувий вывел формулу триединства архитектурного сооружения, ставшую основой архитектуры на многие века: «прочность – польза – красота», или, говоря научным языком, триединства функциональной, конструктивной и эстетической составляющих в любом архитектурном комплексе. Если конструктивная составляющая современного микрорайона, его прочность – это предмет анализа профессионалов-архитекторов, то его «польза» и «красота», функциональные и эстетические характеристики выходят за пределы узкоспециального знания. Эстетика современного микрорайона, его жесткие геометрические формы – это «эстетика машинного производства и его продукции» ^{[5, с. 224]}, функция современного микрорайона – «завод по производству жизни» ^{[9, с. 152]}, «машина для жилья» (Л. Корбюзье). Очевидно, что проживание в такой среде только усугубляет социальные, духовные, психологические проблемы горожан, о которых писали как классики урбанистики ^{[6; 8; 18]}; так и современные авторы ^{[4; 11; 13; 15; 16]}.

Противоположным полюсом в жилой среде современного города является субурбия – «место комфорта и достатка, правильной жизни, основанной на семейных ценностях и гармонии с природой» ^{[9, с. 110]}, коттеджные посёлки на окраине города, проживание в которых становится показателем достатка, социального статуса и успеха их хозяев. Субурбии – это бунт против бездушной стандартизации современного города, дающий горожанам возможность конструировать повседневную среду обитания в соответствии с собственными вкусами и предпочтениями. Однако этот «антиурбанистический бунт» не решает проблем современного города, поскольку субурбанизация оказывается средством расширения самого города, окончательно отрезающим городскую среду от открытых пространств, от природной среды. Над этими пригородами «витает неистребимый дух старой городской окраины, вечно завидующей городу и связанной с ним тысячью нитей» ^{[5, с. 340]}. Кроме того, как свидетельствует мировой опыт, процессы субурбанизации имеют своим последствием, во-первых, пауперизацию населения центральных районов города; во-вторых, сегрегацию и геттоизацию городской среды, чреватую усилением социальных конфликтов.

Заключение

Таким образом, подводя итог исследованию взаимосвязи социальных проблем современного общества с архитектурной средой города, мы можем сделать некоторые выводы. Городская архитектурная среда является одним из наиболее явных и зримых показателей социальных проблем города, его социальной дифференциации. Архитектурная среда – это зеркало, отражающее социальную ситуацию в городе, что может быть отнесено не только к городам, существовавшим в глубокой древности, но и к современным городам. Сегодня профессионалы-архитекторы во всех странах мира ищут пути решения проблем города, вызванных технической революцией в архитектуре. Возможно, эти пути будут найдены, и ученым удастся преодолеть конфликт между экономической целесообразностью, эффективностью жилищного строительства и эстетическими требованиями к организации городской жилой среды. Однако эта проблема выходит за рамки собственно архитектуры, поскольку принципы индустриализации, унификации, типизации, стандартизации, характерные для современного градостроительства, становятся едиными для всех сфер общественной жизни, в том числе для сферы культуры. Это базовые принципы капиталистического общества, измеряющего экономической эффективностью все формы и проявления человеческой продуктивности.