Лесопромышленная деятельность исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГа ОГПУ-НКВД СССР в конце 1920-х гг. - 1937 г.

Зыкин Иван Валерьевич кандидат исторических наук Доцент кафедры социально-экономических дисциплин, Технологический институт (филиал) Национального исследовательского ядерного университета «МИФИ» 624200, Россия, Свердловская область, г. Лесной, пр. Коммунистический, 36 Zykin Ivan PhD in History Associate Professor, Department of Social and Economic Disciplines, Institute of Technology (Branch) of the National Research Nuclear University "MIFI" 624200, Russia, Sverdlovskaya oblast', g. Lesnoi, pr. Kommunisticheskii, 36 zivverh@mail.ru Другие публикации этого автора

В Советском Союзе в процессе планирования и реализации проекта «социалистической индустриализации» (конец 1920-х – начало 1940-х гг.) лесопромышленному комплексу отводилась значимая роль. Рост потребностей страны в продукции отрасли актуализировал необходимость освоения крупных лесных массивов, строительства предприятий в северных и восточных районах. Ввиду того, что лесопромышленный комплекс являлся отраслью с низким уровнем механизации производственных процессов (особенно в сфере заготовки древесины) и требовал большое количество трудовых ресурсов, Советское государство прибегло к разнообразным способам привлечения работников, включая мобилизационные и принудительные методы. В первую очередь это коснулось районов крупнейших городов страны (Москвы и Ленинграда), Европейского Севера, Урала и Сибири. Имея опыт мобилизации и принуждения к лесопромышленной деятельности определенных категорий населения (например, военнослужащих, занятых в трудовых армиях в начале 1920-х гг.), партийно-государственные органы, осуществляя в годы первых пятилеток репрессивные и мобилизационные кампании, направляли значительные трудовые ресурсы в лесную промышленность.

В период со второй половины 1920-х гг. по 1937 г., когда началась «социалистическая индустриализация», в том числе освоение лесных массивов, строительство предприятий в северных и восточных районах Советского Союза, появились исправительно-трудовые лагеря, специализировавшиеся в лесопромышленной деятельности. Массовые репрессии 1937–1938 гг. обусловили существенное увеличение количества лагерей, осуществлявших лесопромышленную деятельность, повышение их значимости в производственной деятельности Главного управления лагерей Объединенного государственного политического управления – Народного комиссариата внутренних дел (ГУЛАГа ОГПУ-НКВД).

Работа с источниками и изучение проблем функционирования ГУЛАГа активизировались в стране только с конца 1980-х гг. За более чем тридцатилетний период был опубликован огромный массив документов, изданы статьи и монографии по самым разнообразным аспектам деятельности исправительно-трудовых лагерей. В публикациях В. А. Бердинских и В. И. Веремьева ^[1], В. А. Бердинских и В. И. Меньковского ^[2]; Г. М. Ивановой ^[5]; ^[6], Л. П. Рассказова ^[20], О. В. Хлевнюка ^[27] проанализированы общие тенденции и масштабы принудительного труда в СССР, экономической деятельности ГУЛАГа, даны оценки репрессивной политике государства, приводятся данные о лесопромышленной деятельности исправительно-трудовых лагерей. В справочнике «Система исправительно-трудовых лагерей в СССР, 1923–1960» ^[21] собраны, в том числе сведения об Управлении лагерей лесной промышленности, лагерях, специализировавшихся в лесопромышленной деятельности, времени их функционирования и дислокации, численности заключенных, направлениях производственной деятельности.

В научных и учебных заведениях регионов, где ГУЛАГ сыграл важную роль в общественно-политическом и социально-экономическом развитии, сложились научные центры и школы по изучению репрессивной политики Советского Союза. Сведения о лесопромышленной деятельности ГУЛАГа ОГПУ-НКВД в конце 1920-х – начале 1940-х гг. имеются в исследованиях: Н. М. Игнатовой ^[7], А. Н. Кустышева ^[12], Л. А. Максимовой ^[13]; ^[14], В. Г. Макурова ^[15], Н. А. Морозова ^[16], Л. А. Обухова ^[17]; ^[18], А. Б. Суслова ^[23], Н. В. Упадышева ^[24], С. Н. Филимончик ^[25], Р. А. Ханталина ^[26], С. А. Шевырина ^[28], В. К. Шмырова ^[29], С. И. Шубина ^[30], М. В. Шульгиной ^[31], Р. В. Юрченкова ^[32]. В большинстве работ проблемы трудового использования, условий жизни «спецконтингента» в лесопромышленном комплексе рассмотрены фрагментарно, в контексте изучаемых тем. Однако некоторые исправительно-трудовые лагеря, специализировавшиеся в лесопромышленной деятельности, стали объектами исследований. Так, Л. А. Обухов рассмотрел строительство Вишерского ЦБК и его дальнейшее функционирование в контексте взаимоотношений гражданского треста и лагеря особого назначения ^[17], С. Н. Филимончик посвятила статью Беломорско-Балтийскому комбинату ^[25], М. В. Шульгина – Соловецким лагерям особого назначения ^[31]. Лагеря, специализировавшиеся в лесопромышленной деятельности, пока не стали самостоятельным предметом изучения.

Несмотря на большое количество разнообразных трудов по истории ГУЛАГа ОГПУ-НКВД СССР, как обобщающих, так и касающихся отдельных регионов, исправительно-трудовых лагерей, не проведен анализ лесопромышленной деятельности этого ведомства, не сформировано концептуальное представление о его роли в экономике страны в период «социалистической индустриализации». За последние годы изданы солидные сборники документов ^[3]; ^[8]; ^[9]; ^[10]; ^[22], в которых достаточно широко представлена лесопромышленная деятельность исправительно-трудовых лагерей. Анализ опубликованных документов, исследований по этой проблеме предпринят впервые.

Становится актуальным выделение группы лагерей, для которых лесопромышленная деятельность являлась основной. К «лесным» исправительно-трудовым лагерям следует относить лагерные комплексы, ключевыми производственными задачами которых являлись заготовка и механическая обработка древесины, возведение лесопромышленных предприятий. Строительство включено также по причине дальнейшего использования части заключенных после пуска предприятий на основном производстве.

Обращение к проблемам функционирования лагерей, осуществлявших лесопромышленную деятельность, актуально и с позиции современного периода, поскольку позволяет при определении перспектив развития лесопромышленного комплекса России учитывать исторический опыт освоения центральных, северных и восточных районов страны, привлечения трудовых ресурсов, в том числе с помощью принуждения.

Начало экономики принудительного труда восходит к первым годам Советской власти. Однако формирование этого явления как системы относится к концу 1920-х гг. В условиях индустриализации использование принудительного труда спецпереселенцев и заключенных оказало важное влияние на развитие лесопромышленного комплекса. Оно было вызвано возросшими потребностями в древесине и невозможностью сформировать стабильные производственные коллективы. Как отмечал А. Б. Суслов, «мобилизационные возможности использования труда заключенных и спецпереселенцев позволяли региональным партийным и хозяйственным руководителям выполнять спускаемые «сверху» хозяйственные задания, что при иных обстоятельствах было бы затруднительно» ^{[23, с. 27]}.

1920-е гг. стали периодом обсуждения и определения стратегии формирования и функционирования экономики принудительного труда. Хотя первые предложения об участии заключенных в лесопромышленной деятельности и начало их трудового использования в отрасли разделялись несколькими годами ^{[3, с. 22, 23, 29–30, 297]}; ^{[20, с. 272, 273, 274]}; ^{[31, с. 130]}. Первые исправительно-трудовые лагеря, начавшие осуществлять лесопромышленную деятельность, строительство предприятий, образовались в течение 1920-х гг. К ним относятся Соловецкие лагеря особого назначения в Карелии (действовали с 1923 по 1933 гг.), Северные лагеря в Северном крае (с 1929 по 1931 гг.), Вишерский в Уральской области (с 1928 по 1934 гг.) и Сибирский ИТЛ в Западносибирском крае (организован в 1929 г. и действовал в течение нескольких десятилетий) ^[21]. Эти лагеря являлись полиотраслевыми комплексами, где лесопользование и возведение лесопромышленных производств являлись одними из направлений работы.

До 1929 г. участие заключенных в лесопромышленной деятельности не носило массового характера. В апреле 1930 г. был принят пятилетний план развития лесной промышленности Европейского Севера РСФСР, и правительство поставило перед Высшим советом народного хозяйства, народными комиссариатами внутренних дел, труда и оргкомитетом Северного края задачу – привлечь заключенных для обеспечения высоких темпов заготовки древесины ^{[20, с. 273, 274]}. В конце 1920-х гг. сложилась следующая ситуация в деле участия лагерей ОГПУ в лесопромышленной деятельности. Северные лагеря вели в Архангельском порту масштабные работы по разделке и погрузке лесоэкспортных материалов. Дальневосточные лагеря заготавливали древесину как для собственного экспорта, так и для экспортных операций треста «Дальлес». Вишерские лагеря занимались строительством химических и целлюлозно-бумажных предприятий в Предуралье, лесозаготовками на Северном Урале. Сибирские лагеря вели, в том числе лесозаготовки для «Комсеверопути», а Соловецкие лагеря выполняли, в том числе работы для лесного экспорта ^{[9, с. 67]}.

Регионы страны, в которых дислоцировались исправительно-трудовые лагеря, пытались активнее вовлекать их в хозяйственную деятельность. Работы, с которыми предприятия лесопромышленных ведомств и трестов Высшего совета народного хозяйства СССР, имевшие серьезные кадровые, организационные, жилищно-бытовые и другие проблемы, не справлялись, передавались в ведение лагерей. Если на каком-либо участке лесопромышленной деятельности возникала чрезвычайная ситуация, одним из мобилизационных мероприятий являлась отправка туда заключенных. Такая ситуация произошла, к примеру, в Архангельском порту во второй половине 1929 г., когда по просьбе бюро Северного края на работы по разделке сплавлявшегося по р. Северная Двина леса и погрузочные работы были срочно отправлены заключенные. В результате «был избегнут срыв в части лесоэкспортной программы и ликвидирован имевший место простой десятка иностранных пароходов» ^{[8, с. 76]}.

В 1930 г. полномочный представитель ОГПУ по Северному краю Р. И. Аустрин предлагал передать лагерям региона работы по механизации вывозки древесины, эксплуатации лесопильного завода № 48 треста «Северолес», одного из крупнейших построенных в эти годы, организации лесозаготовок по южному и восточному побережью Белого моря. Оказалось, что Управление Северными лагерями особого назначения обладало достаточным количеством рабочих и специалистов в отличие от предприятий треста и, по мнению Р. И. Аустрина, «могло бы не только с успехом выполнить производственную программу завода, но сверх этого вырабатывать и собственные пиломатериалы на экспорт» ^{[9, с. 64–65]}. Мобилизационный, кадровый потенциал Северных лагерей превосходил возможности лесопромышленных предприятий Северного края, и постепенно они повышали свой удельный вес в экономике края.

С 1930 г. началось постепенное переключение работ Соловецкого лагеря особого назначения, носивших преимущественно подрядный характер, на собственные хозяйственные работы. За лагерем были закреплены два лесничества. При этом от Соловецкого лагеря, который являлся «организацией, деловая репутация которой безупречна» ^{[9, с. 58]}, ждали выполнения и своей лесоэкспортной программы, и работ для других организаций. Активная эксплуатация на Соловецких островах привела к исчезновению лесных массивов, несмотря на введение экономии топлива и закрытие ряда предприятий. В 1930 г. на собрании лагерной партийной ячейки открыто признавалось о перерубах лесосек на десять лет вперед, что могло «погубить остров». В 1931 г. была демонтирована узкоколейная железная дорога, рубки стали носить эпизодический характер и полностью прекратились к 1937 г. ^{[31, с. 131]}.

Несмотря на данный оптимизм, отмечались многие проблемные обстоятельства, сопутствовавшие лесопромышленной деятельности: массовые местные заболевания (цинга, простуда, обмораживания); отдаленность мест работ от населенных пунктов; отсутствие возможности оказания нормальной и своевременной медицинской помощи; неудовлетворительные жилищно-бытовые условия ввиду кратковременности работ (лесозаготовки – четыре зимних месяца, сплав – два-три месяца); удлиненный рабочий день; постоянная переброска рабочей силы на новые места работ (два-три раза в течение года) ^{[9, с. 59–60]}. При таких условиях лесоэксплуатации рассчитывать на успешное выполнение производственной программы было неразумно. К тому же примеры неудовлетворительной лесопромышленной деятельности среди лагерей ГУЛАГа имелись. Так, программа лесозаготовок Северными лагерями особого назначения в начале 1930 г. не выполнялась, а лагеря Дальневосточного края лесоэкспортную программу выполнили, по данным на 10 марта 1930 г., только на 8 % ^{[9, с. 60–62]}.

Выполнение производственных программ исправительно-трудовыми лагерями осуществлялось, как правило, за счет сверхэксплуатации заключенных, состояние которых ухудшалось еще и по причинам неудовлетворительного продовольственного и вещевого обеспечения, жилищно-бытового обслуживания, суровых природно-климатических условий. Системные проблемы трудового использования и содержания «спецконтингента» проявились со всей остротой еще на этапе становления экономики принудительного труда, в конце 1920-х – начале 1930-х гг. При этом не всегда лагерная система была готова признавать и исправлять нарушения законности в отношении заключенных. Об этом свидетельствуют обращения к руководителям высших партийно-государственных органов и проверки исправительно-трудовых лагерей (см., напр.: ^{[8, с. 70, 71–75]}; ^{[10, с. 140–141]}). Руководство лагерей, ОГПУ знало о нарушениях, но могло «не обращать внимания» на них, пока на повестке дня были амбициозные задачи индустриализации и активная борьба с «врагами» Советской власти.

В истории принудительного труда в СССР есть уникальный случай, когда в 1930–1931 гг. торговые компании Великобритании, Франции и США выступили против импорта лесных ресурсов и материалов из Советского Союза на основании демпинга и появившейся информации о масштабном использовании труда заключенных, в том числе на лесозаготовках. Вообще внимание стран Западной Европы и Северной Америки к проблеме использования принудительного труда в СССР, в том числе в лесопромышленном комплексе, проявлялось периодически. Поэтому данные об использовании заключенных на разных работах тщательно скрывались: на экспортных товарах запрещалось ставить клейма лагерей, из документации хозяйственных организаций исчезли упоминания о заключенных. В этом отношении показательно письмо секретаря Северного краевого комитета ВКП(б) С. А. Бергавинова И. В. Сталину после публикации в газете «Правда» от 13 ноября 1930 г. в одном из материалов фразы «трудзаключенным премии не выдаются». Руководитель краевого комитета сообщал, что Советская власть официально отрицает факты принудительного труда заключенных в сфере заготовки древесины, для чего сосредотачивает «спецконтингент» в отдаленных лесных массивах ^{[22, с. 183]}.

Кампания стран Западной Европы и Северной Америки против импорта лесных ресурсов и материалов из Советского Союза активно развернулась в начале 1931 г. В феврале 1931 г. группа американских рабочих, занятых на лесозаготовках в Карелии, писала, что «работает третий месяц, но принудительного труда нигде не видела». Рабочие из Канады, трудившиеся на Матросском мехлесопункте, отмечали в письме, что «работают добровольно, в лесу находятся восемь часов, получают хорошую зарплату, имеют сытную пищу, живут в просторном, чистом и светлом помещении…» ^{[22, с. 196]}. В марте того же года американский инженер П. М. Валон, трудившийся в тресте «Северолес», в своем письме в адрес посольства Соединенных штатов Америки в радужных тонах описывал работу и жизнь на лесозаготовках в Северном крае ^{[30, с. 202, 203, 204]}. Такие заявления делались, скорее всего, под давлением местных и региональных органов власти и хозяйственных организаций. И естественно, что для иностранных рабочих, особенно квалифицированных, стремились создать более привлекательные условия труда и быта, по сравнению с местными жителями или спецпереселенцами и заключенными.

8 марта 1931 г. руководитель Совета народных комиссаров СССР В. М. Молотов в своем выступлении на VI съезде советов СССР высказался «о лжи буржуазной прессы насчет условий труда в северных районах на лесозаготовках». В качестве доказательства он предложил представителям зарубежных государств и иностранным журналистам, проживавшим в Москве и пользовавшимся свободой передвижения, совершить поездку в районы заготовки древесины и убедиться, что «работа по экспортным товарам, хотя бы по тому же экспортному лесу, не имеет никакого отношения к труду заключенных…» ^{[5, с. 230]}. В лагерных комплексах и хозяйственных организациях, использовавших принудительный труд, активизировалась работа по отселению спецпереселенцев и заключенных из мест, где могли побывать иностранцы. В Карелии заключенные, занятые в лесопромышленном комплексе, были в течение суток сняты с работ. 9 марта второй секретарь Карельского областного комитета ВКП(б) А. М. Аполоник доложил члену политбюро ЦК ВКП(б) и президиума ВЦИК СССР С. М. Кирову, что в регионе «все следы прежней работы заключенных внешне скрыты» ^{[11, с. 40]}. Из-за переброски «спецконтингента» автономия лишилась одного из значимых источников трудовых ресурсов.

В апреле 1931 г. Северный краевой комитет постановил «очистить от административно-высланных» лесопильные заводы № 3, 4 на Бакарице, 8, 15 и 23, лесные биржи № 2 и Бакарица, Холмогорский, Приморский, Вожегодский, Котласский и Грязовецкий леспромхозы ^{[30, с. 205]}. Когда в Северные лагеря особого назначения пришло сообщение, что проверочная комиссия направляется в г. Котлас, ГУЛАГ отдал приказ о срочной ликвидации расположенного там пересыльного пункта. Это «переселение» нашло отражение в воспоминаниях заключенного Северных лагерей В. Я. Дворжецкого ^[4]. Так что проверочная комиссия по прибытию не смогла подтвердить информацию о заготовке леса для экспорта заключенными. А спешно организованная операция по переброске «спецконтингента» могла быть возможна только благодаря обширным мобилизационным возможностям ОГПУ.

Вторая волна появления исправительно-трудовых лагерей, осуществлявших лесопользование, пришлась на начало 1930-х гг. В 1931 г. были организованы Ухтинско-Печорский лагерь в Коми области (действовал до 1938 г.), Темниковский в Мордовии (до 1948 г.), Свирьский в Ленинградской области (до 1937 г.), Беломорско-Балтийский в Карелии (до 1941 г.) ^[21]. Из этих лагерей только Темниковский и Свирьский специализировались в лесопромышленной деятельности – в основном на заготовке дровяной древесины для г. Москва и Ленинград. Так, Свирьский лагерь обязывался к 1 октября 1931 г. заготовить, вывезти и погрузить в районе р. Свирь 1,09 млн. м3 дров, а Темниковский лагерь должен был к 1 января 1932 г. заготовить 1,45 млн. м3 дров, 350 тыс. м3 деловой древесины, вывезти и погрузить в Москву 1,2 млн. м3 дров ^{[9, с. 75]}. Для Ухтинско-Печорского и Беломорско-Балтийского (до 1933 г.) ИТЛ лесозаготовки носили подсобный характер. В частности, за 1931–1938 гг. Ухтинско-Печорский лагерь, помимо выполнения основных задач по разработке месторождений угля, нефти, радия, переработке полезных ископаемых, заготовил для собственных нужд 854 тыс. м3 строевого и крепежного леса ^{[13, с. 175]}.

В 1932 г. лесозаготовительные работы велись шестью лагерями. Объемы лесозаготовок составили 9376 тыс. м3 древесины (99,1 % к плану), вывозки – 7536 тыс. м3 (87,5 %) и были сопоставимы с результатами работы крупнейших трестов Наркомлеса СССР. Только один трест ведомства, «Севлес», заготовил и вывез в 1932 г. больше леса, чем лагеря. К этому времени лагеря стали вести комплексную лесозаготовительную деятельность, производить, приблизительно в объемах крупного комбината, продукцию механической обработки древесины ^{[9, с. 100]}. В 1933 г. лагеря должны были заготовить 8,5 млн. м3 и вывезти 7,8 млн. м3 леса (9,4 % и 7,7 % соответственно к объемам работы Наркомлеса СССР), произвести 300–340 тыс. м3 пиломатериалов. На лесозаготовительных работах планировалось задействовать около 140 тыс. человек, в три раза больше, чем двумя годами ранее. В 1933 г. лесозаготовки, строительство и эксплуатацию предприятий лесопромышленного комплекса осуществляли Ухтинско-Печорский, Темниковский, Свирьский, Сибирский, Соловецкий, Вишерский лагеря ^{[9, с. 100, 108]}.

В августе 1933 г. СНК СССР принял постановления «О Беломорско-Балтийском комбинате» и «О мероприятиях в связи с организацией Беломорско-Балтийского комбината». Одной из главных задач нового предприятия являлось развитие лесопромышленного комплекса. С 1 октября 1933 г. в ведение Беломорско-Балтийского комбината началась передача лесных массивов трестов «Кареллес» и «Севзаптранлес». Комбинат был должен снабжать Мурманскую железную дорогу дровами, шпалами и бревнами, г. Ленинград – дровами, поставлять балансы для Сясьского целлюлозно-бумажного комбината, вести лесозаготовки. В июле 1935 г. лесная территория Беломорско-Балтийского комбината была определена в составе Повенецкого, Выгозерского, Медвежьегорского, Паданского леспромхозов и частей Ругозерского, Сорокского, Тунгудского леспромхозов общей площадью 2,8 млн. га ^{[22, с. 237, 245, 266]}. Территория, занятая лесом, составляла 1,68 млн. га с запасом перестойной древесины в объеме около 200 млн. м3 (без Чирка-Кемского района) ^{[19, с. 63]}.

Объемы лесопромышленной деятельности Беломорско-Балтийского комбината были сопоставимы с работой крупных трестов Наркомлеса СССР и играли важную роль в развитии экономики Карелии. Комбинат имел полиотраслевую направленность, развивал механическую обработку древесины и лесохимию. Из итогов его работы за 8 месяцев, с августа 1933 г. по март 1934 г., виден развернувшийся масштаб лесопромышленной деятельности: заготовлено 700 тыс. фестметров древесины, произведено 67 тыс. м3 досок и брусьев, 12,8 т смолы, 31,6 т скипидара, 233,5 т угля и 56 т дегтя. В составе комбината функционировали пять лесопильных заводов, две мебельных фабрики, 10 однорамных лесопильных заводов передвижного типа и 19 шпалорезок ^{[15, с. 87–88, 90]}.

В 1932–1936 гг. в Коми области существовал Локчимский (Пезмогский) комбинат, использовавший труд заключенных, в 1933 г. заготовивший 40 тыс. м3 древесины и выработавший 85 т лесохимического сырья (терпентин и другие продукты лесохимии) ^{[14, с. 276]}. Изначально с этим предприятием у руководства Коми области были связаны большие планы по развитию лесохимической отрасли. Строительство Локчимского (Пезмогского) комбината было включено в программу второй пятилетки. До 1940 г. в бассейне р. Локчим планировалось заготовить около 3 млн. м3 соснового леса и 2 млн. м3 еловой древесины. Несмотря на то, что региональное руководство поддерживало Локчимский комбинат в вопросе обеспечения лесопромышленных предприятий г. Сыктывкар древесиной, уже весной 1934 г. началось постепенное свертывание работ в районе р. Локчим. С весны 1936 г. по лето 1937 г. на базе комбината функционировали механизированный леспромхоз треста «Комилес» и Пезмогское лесозаготовительное хозяйство Нижнечовской исправительно-трудовой колонии ^{[16, с. 148, 149, 150, 151]}.

В 1934 г. четырьмя исправительно-трудовыми лагерями, специализировавшимися в лесопромышленной деятельности (Беломорско-Балтийским, Темниковским, Свирьским, Саровским), было заготовлено около 6,9 млн. м3, вывезено около 6,5 млн. м3 древесины, произведено почти 250 тыс. м3 пиломатериалов. Наибольший объем лесных ресурсов (деловой и дровяной древесины) был заготовлен Свирьским (более 3,6 млн. м3, или почти половина объема по «лесным» лагерям) и Темниковским (более 2 млн. м3) лагерями. Беломорско-Балтийский комбинат заготовил чуть более 1 млн. м3 леса, поскольку только начал освоение лесных массивов ^{[9, с. 119, 122, 123]}. Наибольший показатель выпуска пиломатериалов был у Темниковского лагеря (70 % от общего объема по «лесным» лагерям), а в Беломорско-Балтийском комбинате лесопиление и деревообработка еще не были организованы в промышленных масштабах.

Выполнение плана имело место только у Темниковского лагеря. Свирьский и Саровский лагеря испытывали дефицит трудоспособной рабочей силы, из-за чего не смогли достичь плановых показателей. Значительная часть заготовлявшихся лесных ресурсов использовалась в качестве топлива. Так, Свирьский лагерь завез в г. Ленинград за год 75 тыс. вагонов дров (43 % ко всему завозу), Темниковский лагерь в г. Москва доставил 44 тыс. вагонов дров (30 % ко всему завозу) ^{[9, с. 122, 123]}. За успехами лагерей в лесопромышленной деятельности следовал рост плановых показателей. Например, на 1935 г. Темниковскому лагерю было дано еще большее задание: по заготовке деловой древесины – 950 тыс. фестметров, по вывозке деловой древесины – 900 тыс. фестметров, по заготовке дров – 2200 тыс. раумметров. При этом для освоения нового Унже-Ветлужского лесного массива еще только строилась железнодорожная ветка ^{[9, с. 123]}.

Нужно отметить, что по мере увеличения объемов лесопромышленной деятельности «лесными» исправительно-трудовыми лагерями возрастала численность заключенных в них. Так, в начале 1930 г. в четырех лагерных комплексах насчитывалось 85 тыс. человек, спустя год – около 183 тыс., а в начале 1934 г. в шести лагерях отбывали наказание около 197 тыс. заключенных. На 1 января 1937 г. в четырех «лесных» ИТЛ (Беломорско-Балтийском, Свирьском, Сибирском и Темниковском) отбывали наказание около 159 тыс. заключенных. В 1934–1937 гг. в Беломорско-Балтийском лагере насчитывалось в разные годы от 59 тыс. до 90 тыс. человек, в Свирьском – от 23 тыс. до 44 тыс., Сибирском – от 45 тыс. до 65 тыс., Темниковском – от 21 тыс. до 31 тыс. заключенных (подсчитано по: ^[21]).

В конце 1920-х – начале 1930-х гг. труд нескольких тысяч заключенных был применен на строительстве предприятия по глубокой переработке древесины – Вишерского целлюлозно-бумажного комбината. Несмотря на весьма быстрые сроки возведения (по официальным данным – с апреля 1930 г. по октябрь 1931 г., хотя подготовительные работы велись еще с 1925 г., а использование заключенных началось годом позднее), уже тогда на уровне администрации строительства отмечались серьезные проблемы трудового использования «спецконтингента»: «Гораздо дешевле будет строить вольнонаемной рабочей силой, чем заключенными, производительность труда которых слишком низкая, а зарплата, которую завод выплачивает лагерю за заключенную рабсилу, одна и та же» ^{[18, с. 38]}. Однако привлекательность использования спецпереселенцев и заключенных за счет их мобилизационных возможностей и сверхэксплуатации обусловила расширение строительной деятельности ГУЛАГа в сфере глубокой переработки древесины. 29 июля 1935 г. СНК СССР своим постановлением обязал НКВД возводить целлюлозный завод Сегежского лесобумажно-химического комбината ^{[27, с. 70]}. Однако расширение масштабов строительства лесопромышленных предприятий ГУЛАГом пришлось на конец 1930-х – начало 1940-х гг.

Таким образом, в период с конца 1920-х гг. по 1937 г., который можно выделить в качестве первого этапа в развитии лесопромышленной деятельности лагерей ГУЛАГа ОГПУ НКВД СССР, лагерные комплексы возникали для решения ограниченных задач в сфере лесопользования: заготовки древесины в промышленных и экспортных целях, дров для г. Москва и Ленинград. Только в 1933 г. появился первый полиотраслевой «лесной» исправительно-трудовой лагерь – Беломорско-Балтийский комбинат, осуществлявший заготовку, механическую обработку, глубокую переработку лесных ресурсов, а также строительство предприятий лесопромышленного комплекса. К середине 1930-х гг. в лагерях активизировалось развитие сферы механической обработки древесины, что было связано с необходимостью обеспечения их строительными материалами и продукцией деревообработки. Напротив, целлюлозно-бумажное производство не играло особой роли в деятельности ГУЛАГа, поскольку ведомство выступало в большинстве случаев в качестве подрядчика по строительству объектов этой отрасли.