Метафизическая ассиметрия, или Пари Паскаля в контексте полемики между материализмом и идеализмом как системами жизненной навигации человека (историко-философский и общетеоретический аспекты)

Суслов Алексей Викторович кандидат философских наук доцент кафедры философии Российского Государственного Социального Университета; доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин Московского Университета им. С.Ю. Витте 123995, Россия, г. Москва, ул. Вильгельма Пика, 4, стр. 1, каб. 420 Suslov Alexey Viktorovich PhD in Philosophy Associate professor, Department of Philosophy, Russian State Social University; Associate professor, Department of Social Disciplines and Humanities, Moscow Witte University 123995, Russia, g. Moscow, ul. Vil'gel'ma Pika, 4, str. 1, kab. 420 suslov.aleksei@mail.ru Другие публикации этого автора     Гусев Дмитрий Алексеевич доктор философских наук профессор, Московский педагогический государственный университет; Московский университет им. С.Ю. Витте; Институт права и национальной безопасности Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ 115432, Россия, г. Москва, ул. 2-Й кожуховский проезд, 12, стр.1, оф. 317 Gusev Dmitrii Alekseevich Doctor of Philosophy Professor, Department of Philosophy, Moscow State Pedagogical University, Moscow Witte University; Institute of Law and National Security of the Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration 115432, Russia, g. Moscow, ul. 2-I kozhukhovskii proezd, 12, str.1, of. 317 gusev.d@bk.ru Другие публикации этого автора

Потатуров Василий Александрович кандидат исторических наук доцент, Московский университет им. С.Ю. Витте 115432, Россия, г. Москва, ул. 2-Ой кожуховский проезд, 12, стр.1, оф. 314 Potaturov Vasilii Aleksandrovich PhD in History Docent, the department of Humanities and Social Disciplines, Moscow Witte University 115432, Russia, g. Moscow, ul. 2-Oi kozhukhovskii proezd, 12, str.1, of. 314 vpotaturov@mail.ru Другие публикации этого автора

Введение

Актуальность темы. Относительно утверждения, согласно которому мировоззренческая дискуссия между материализмом и идеализмом «давно устарела» и не может быть объектом действительного философского внимания, зададимся вопросом – устарела ли многовековая полемика между атеизмом и теизмом, эволюционизмом и креационизмом, синергетизмом (эмерджентизмом) и телеологизмом, сциентизмом и антисциентизмом, физикализмом и спиритуализмом как противоположными вариантами решения психофизической проблемы? Совершенно определенно можно утверждать, что не только не устарела, но и разворачивается с новой силой на нынешнем – постсекулярном этапе развития современного российского общества. А между тем все эти вопросы и проблемы, в конечном итоге, как ни удивительно это прозвучит, на первый взгляд, являются следствиями различных вариантов решения «основного вопроса философии», или – онтологической проблемы первичности, которая является не в меньшей степени – и гносеологической, и антропологической, и аксиологической. Получается, что «основной вопрос философии» не устаревает и является постоянно открытым и актуальным, равно как и – противостояние различных его решений – материалистического и идеалистического. Та проблематика, которая затрагивается в знаменитом пари Б. Паскаля, тесно связана с мировоззренческой дискуссией между этими философскими полюсами, в силу чего было бы интересно и полезно проследить эту взаимосвязь и сделать из нее некоторые антропологические выводы.

Объектом исследования является полемика между двумя интеллектуальными построениями и связанными с ними системами жизненной навигации человека, представленными двумя противоположными способами решения «основного вопроса философии» – материализмом и идеализмом и их мировоззренческими спутниками.

Предметом исследования является пари Паскаля в контексте полемики между двумя мировоззренческими полюсами и системами жизненной ориентации человека, строящимися на различных решениях «основного вопроса философии», или двух противоположных видениях природы первоначала мира и человека, соотношения материального и идеального, материи и духа.

Целью исследования является выяснение эвристического потенциала и методологической роли пари Паскаля при построении конструктивного диалога между представителями атеистического и теистического сознания, – диалога, целесообразного в нынешней отечественной культурной и политической ситуации постсекуляризма, и полезного для устойчивого развития современного российского общества.

Задачами исследования являются:

– обоснование положения о том, что «основной вопрос философии» не является ни надуманным, ни идеологическим, ни устаревшим, несмотря на современные позитивистские, по преимуществу, его трактовки, но представляет собой метафизический импульс, с которого начинаются два противостоящих мировоззрения, полемика между которыми создает смыслообразующий каркас всей человеческой жизни;

– установление основных мировоззренческих спутников материализма и идеализма как двух когерентных философских систем и стратегий жизненной ориентации человека и выявление возможных причин большей мировоззренческой привлекательности материалистического, атеистического и сциентистского видения мира и человеческой жизни – для современного среднестатистического человека;

– установление интеллектуальной «точки соприкосновения» всех противостоящих друг другу мировоззренческих позиций в их отношении к возможностям подтверждения или опровержения отстаиваемых тезисов с помощью эмпирического материала и обоснование невозможности принудительного знания перед возможностью свободного выбора и веры – в области противостояния двух мировоззренческих позиций, обусловленных различными способами ответа на «основной вопрос философии»;

– рассмотрение сциентистской и антисциентистской парадигмы через призму естественнонаучных достижений и философских идей Б. Паскаля и характеристика его знаменитого пари в контексте изначального мировоззренческого нейтралитета личности;

– демонстрация рациональной предпочтительности выбора идеалистической, теистической, антисциентистской ориентации человеческой жизни, – в контексте формально-логической изостении двух противостоящих мировоззренческих позиций – материалистической и идеалистической;

– рассмотрение возможной критики пари Паскаля со стороны материалистического и атеистического дискурса и представление контраргументов, показывающих основную причину критики, состоящую в принципиальном незнакомстве и, следовательно, непонимании теистического христианского сознания его оппонентами.

Методами исследования являются мысленный эксперимент, индуктивное обобщение, дедуктивное построение, умозаключения на основе аналоги свойств и отношений, компаративистский анализ, классификационные операции, выводы по отрицающему модусу условно-категогического умозаключения (modus tollens), модельные схемы объемных отношений между понятиями, логические операции определения содержания и деления объемов понятий.

1. «Основной вопрос философии» и мировоззренческие спутники материализма и идеализма в современном мире

В настоящее время нередко возможно столкнуться с утверждением о том, что знаменитый «основной вопрос философии», знакомый всем представителям философского знания и – не только им, по формулировке Ф. Энгельса ^{[1, с. 31–36]}, является устаревшим, или даже представляет собой идеологический штамп марксистско-ленинской философии и давно ушедшей в прошлое советской эпохи, не является, в принципе, философским вопросом и не достоин серьезного исследовательского внимания. Однако такая точка зрения не является господствующей, есть как противоположное ей утверждение, так и позиция – в целом нейтральная, которая, по завету древних скептиков, воздерживается от каких-либо решительных суждений по этому вопросу. В любом случае – философский статус «основного вопроса философии» является, – и в настоящее время, – объектом дискуссий [2–4], что уже указывает, как минимум на невозможность объявления его «безнадежно устаревшим».

«Основной вопрос философии» есть не что иное, как онтологическая проблема первоначала, первичности, «фундамента» бытия, который может быть или материальным, или идеальным, а остальные варианты его природы, по сути, и, в конечном, итоге будут сводиться к этим двум возможностям.

Каким образом чисто, кажется, теоретический, онтологический вопрос о природе первоначала может быть так же и антропологическим и иметь практическое значение для повседневной и слишком эмпирической человеческой жизни?

Если основа, или «фундамент» бытия материальна, первоначалом является материя, тогда человек и его сознание – результат эволюции, духовная жизнь, мышление, разум – то, что образует личность, – производно от материальных объектов и структур, тогда бессмертие души, или сохранение личности – порождение человеческого сознания, культурно-исторический вымысел, а всех нас ждет неминуемое исчезновение в небытии. Но в этом случае сразу же возникает вопрос о смысле происходящего – и с каждым человеком, и с человечеством в целом, и с природным миром, – в том числе; и неизбежно получается, что такого смысла нет – нигде, никак и никогда, а нам остается только постоянное и безответное вопрошание: «дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» (А.С. Пушкин).

Если же, наоборот, первоначалом всего существующего является не материальное, а идеальное, не материя, а дух, сознание, разум, тогда, поскольку дух, скорее всего, не может быть безличным, – помимо естественного, существует сверхъестественный, или трансцендентный мир, понимаемый в личностном его измерении. В этом случае душа, как проявление в человеке мира идеального, который не является результатом эволюции, самоорганизации материи, эмерджентного эффекта, но – субстанционален, реально существует, – скорее всего, бессмертна, а личность остается и сохраняется после земной жизни человека. Но тогда человеческое бытие, которое не может обернуться небытием, – фактически по знаменитой формуле Парменида – «бытие есть, небытия же нет», – имеет подлинный и высший смысл, и жизнь, вопреки грустному утверждению поэта, нам дана не напрасно и не случайно.

Как видим, попытки решения «основного вопроса философии», как ни удивительно это, на первый взгляд, напрямую связаны с основными человеческими ожиданиями, упованиями и чаяниями, которые, несмотря на калейдоскоп эпох и культур остаются, по сути, одними и теми же, – осмысление собственной конечности, поиски путей ее преодоления, попытки понимания своего предназначения в мире, жажда истины и полноты бытия. Различные варианты ответа на «основной вопрос философии» обуславливают две противостоящие мировоззренческие системы и две метафизические стратегии человеческой жизни. Причем, если даже человек ничего не слышал ни про какой «основной вопрос философии», не знает, что такое материализм и идеализм, он, тем не менее, все равно придерживается, – на уровне стихийном, или бессознательном, одной из этих систем и реализует в собственной жизни одну из этих стратегий; в силу чего возможно утверждать, что и в современном мире онтологический вопрос о первоначале всего существующего – самой логикой своей постановки и основных путей своего решения – предполагает также и антропологический вопрос о смысле человеческой жизни, который остается актуальным в течение всей истории существования человека разумного.

Следует отметить, что материализм и идеализм как главные варианты решения «основного вопроса философии» представляют собой начала двух противостоящих мировоззренческих цепочек, образующих те самые системы жизненной навигации, или стратегии человеческой жизни ^[5]. Традиционно в философской литературе, если и говорится об «основном вопросе философии», то, как правило, упоминаются материализм и идеализм, – в качестве противоположных вариантов его решения, но об их – не только возможных, но и обязательных – мировоззренческих спутниках обычно речи не идет. Авторы выражают надежду, что обоснование идейной связи материализма и идеализма с определенными философскими идеями – онтологического, гносеологического, антропологического, аксиологического, этического и социального характера – будет составлять один из пунктов научной новизны работы и ее теоретической и практической значимости.

Предвидя возможное возражение относительно того, что предлагаемый авторами взгляд характеризуется схематизмом и мало соответствует действительно пестрой палитре философских поисков, рассматриваемых в широком культурно-историческом контексте, не будем торопиться с выводами, а зададимся, для начала, следующим, например, вопросом. Является ли атеизм непременным идейным спутником материализма? Обязательно или необязательно атеизм предполагается материализмом? Возможно ли такое положение дел, когда человек является последователем материализма, но при этом стоит на религиозных, теистических позициях? Ответы на эти вопросы определенно будут сводиться к тому, что материализм является обоснованием атеизма, а последний – следствием материалистического понимания происхождения и устройства мира и человеческой жизни. И действительно, если материя – первоначало всего существующего, а человек – наиболее совершенная ее форма и результат ее длительной самоорганизации и эволюции, то идеальное производно от материального, и вне человека никакого реально существующего нематериального, разумного, духовного мира не существует; все же трансцендентное, или сверхъестественное – не субстанционально, но является продуктом деятельности человеческого сознания, которое само – один из результатов длительного развития материального мира. Что это, как не атеизм, который идейно следует из материализма? ^[6]

И здесь сразу же обнаруживаются еще два тесно связанных между собой идейных спутника материализма и атеизма – это эволюционизм и синергетизм Если человек и его высшая нервная деятельность, с которой и связано все нематериальное, или идеальное, является результатом длительного развития материальных объектов и структур, – путем их самоусложнения, самоорганизации, самоструктурирования и т.п., то такого рода утверждения – не что иное как явно и ясно выраженный эволюционизм и неизбежно сопутствующий ему синергетизм, а также – эмерджентизм, которые утверждают, что более сложное способно само собой происходить, или появляться из более простого на определенном этапе его постепенного самоусложнения. Наконец, продолжением и своего рода завершением эволюционизма, синергетизма и эмерджентизма, – на антропологическом уровне, – является физикализм, или натурализм, как вариант решения психофизической проблемы, где нематериальное (нефизическое) начало человека, психика (в высших ее проявлениях), или душа – это результат длительной эволюции и самоорганизации материального мира, эмерджентный эффект, или – специфическая бестелесная функция тела, в конечном итоге сводящаяся к его функционированию и выводящаяся из него, без него не существующая и исчезающая вместе с его исчезновением. Это отрицание субстанциональности души и ее бессмертия и утверждение ее виртуальности и привязанности к своему «материальному носителю» – телу, является не чем иным, как атеистическим утверждением, проистекающим из материалистического видения мира и человека.

Возвращаясь к возможному упреку авторов в схематизме, вновь зададимся вопросом – возможно ли, например, чтобы некто, стоя на материалистических и атеистических позициях, не разделял бы также эволюционистских и эмерджентно-синергетических взглядов, а, напротив, придерживался бы креационизма и телеологизма? Может ли сторонник эволюционизма и синергетизма стоять не на позициях физикализма, но придерживаться противоположного ему спиритуализма? Возможно ли, чтобы материалист и атеист утверждал бы бессмертие души? На все эти вопросы придется ответить отрицательно, т.к., в противном случае, нарушаются фундаментальные законы логики, ведь утверждающий, например, бессмертие души атеист или материалист, стоящий на точке зрения креационизма, – это то же самое, что и «молодой человек преклонного возраста», «сухая вода», «теплый холод», «круглый квадрат» и т.п.

Следующим мировоззренческим спутником материализма является сциентизм: если сверхъестественного мира в личном его понимании и бессмертия души нет, то на что тогда надеяться человеку, в чем полагать свои чаяния и упования? В данном случае ему ничего не остается, кроме как надеяться на возможности научного метода, обещания прогресса техники и технологий, которые в будущем решат если не все, то очень многие проблемы человека и человечества, что и является одни из основных утверждений сциентизма ^[7]; не случайно же советский атеизм назывался именно научным атеизмом. Здесь обратим внимание на один тезис трансгуманизма, который заключается в утверждении некой будущей технической возможности «переписывать» личность, сознание, человеческое «я» на иные, небиологические, но именно материальные носители, что является прямым следствием физикализма, утверждающего отсутствие бессмертной души, который, в свою очередь – результат эволюционизма и синергетизма, проистекающих из атеизма и материализма. Кроме того, со сциентизмом, как правило, соседствует интернализм, представляющий собой точку зрения на ведущие факторы происхождения и развития науки, согласно которой они заключены в самой науке, представляющей собой автономное и самодостаточное явление культурной жизни, а также – ведущую форму общественного сознания, определяющую облик современного мира и задающую основной вектор человеческой жизни.

Если возможности науки, как утверждает сциентизм, велики, а знание – это сила, причем знание не какое-нибудь, а именно научное, тогда наука действительно познает мир и открывает тайны природы, а не просто строит различные альтернативные и конкурирующие интерпретации мира. Но для этого мир должен быть познаваемым и «прозрачным», ясным, определенным и предсказуемым в нем должны постоянно действовать жесткие причинно-следственные связи, а все более сложное, в принципе, может быть сведено – для своего объяснения – к более простому и – выведено из него, иначе никакого гносеологического и эпистемологического оптимизма не получится. Поэтому сциентизм, как один из мировоззренческих спутников материализма, вместе с другими, предшествующими ему спутниками, обуславливает собой еще два важных и взаимосвязанных элемента материалистически-атеистической парадигмы – это детерминизм и редукционизм, где первый представляет собой онтологическую, по преимуществу, идею, а второй – логико-эпистемологическую, без которых основные сциентистские ожидания «не работают».

Если наука действительно познает мир и увеличивает человеческую силу, то как возможно, в таком случае, отрицать, что «все в наших руках», что «человек – это звучит гордо», что «каждый – кузнец своего счастья», и что «философы различным образом объясняли мир, а дело заключается в том, чтобы изменить его»? Таким образом, из детерминизма, сциентизма, эволюционизма, атеизма и материализма рождается грандиозный проект, который можно было бы назвать антроповолюнтаризмом, или антропоцентрическим волюнтаризмом, в котором человек может, – вполне в соответствии с основным атеистическим утверждением, – сказать себе «да будет воля моя», – как отвечает Иван Бездомный на вопрос о том, «кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле», – «сам человек и управляет» в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

На возможный вопрос, – каким образом в материалистической мировоззренческой системе рядом оказываются антроповолюнтаризм и детерминизм, являющийся также естественным фатализмом и исключающим свободу человеческой воли, можно ответить, что такое «соседство» оказывается возможным через знаменитое положение о свободе как познанной необходимости, вполне логично сочетающее детерминизм, сциентизм и антроповолюнтаризм: мир пронизан жесткими причинно-следственными связями и подчиняется неизменным законам, которые, однако, могут быть открыты мощью научного познания, в результате чего человек превращается из их слепого орудия в активного участника, преобразователя и даже творца – как на естественном, так и на социальном уровнях бытия, что составляет, например, главный пафос марксистского учения.

Неудивительно, что следующий спутник материалистической картины мира, следующий из антроповолюнтаризма, – это революционный героизм как один из теоретических и практических путей преобразования общества и человека, противостоящий пути религиозного подвижничества ^[8] и базирующийся на утверждении о том, что именно построение новой социально-экономической, политической и культурной реальности позволит постепенно вырастить в новом обществе нового человека, или человека нового типа.

Наконец завершает мировоззренческую цепочку, начинающуюся с материализма, позитивизм – понятый в широком смысле слова, – в качестве отказа от поиска ответов на метафизические вопросы, – как «пустые», «праздные», «демагогические» и т.д., в отличие от вопросов «позитивных», связанных не только с повседневной человеческой жизнью, но и – с глобальными социальными и антропологическими проектами, – только – «посюсторонними», имманентными, реализуемыми наукой, а не – метафизическими, которыми пытается «безуспешно заниматься» философия.

Все рассмотренные элементы материалистической мировоззренческой системы не просто связаны друг с другом, но и являются взаимообуславливающими и предполагающими друг друга.

Далее так же остановимся на основных мировоззренческих спутниках идеализма как противоположного материализму варианта решения «основного вопроса философии». Если материализму обязательно и неизбежно сопутствует атеизм, то спутником философского идеализма является теизм. Такое утверждение может вызвать возражение. Почему – теизм, а не, например, пантеизм? Кроме того идеализм может быть не только объективным, но и субъективным. Здесь надо сделать небольшое пояснение.

Во-первых, говоря об идеализме, будем иметь ввиду именно объективный идеализм, который, будучи онтологической конструкцией, противостоит материализму – как противоположному онтологическому варианту. Субъективный же идеализм представляет собой, по преимуществу, гносеологическую или эпистемологическую идейную установку, а не онтологическую, – в том смысле, который предполагается самой постановкой «основного вопроса философии» – о природе субстанции, или первоначала всего существующего.

Во-вторых, если в идеализме сознание (внечеловеческое) первично, а материя вторична, или первично идеальное, а материальное производно от него, то материальный мир следует признать не проявлением, или воплощением идеального, а – именно его созданием, или творением, в силу чего субстанциональное сознание, или разум, дух, о котором говорит идеализм, не может не иметь личную природу; поэтому спутник идеализма – креационизм, который представляет собой «…наиболее последовательный в анализируемом отношении вариант объективного идеализма» ^{[9, с. 96]}. Кроме того, безлично понимаемое сознание, или разум, дух, который разворачивается, проявляется, воплощается в материальных объектах, представляет собой начало пантеистическое, а пантеизм – не что иное, как философия тождества, которая, вместе с дуализмом, представляет собой еще два решения «основного вопроса философии», помимо материализма и идеализма. С точки зрения объективного идеализма, материальный мир может рассматриваться не как проявление сознания, а как проявление замысла сознания, что, конечно же, представляет собой различные понятия и объекты, ими обозначаемые. Замысел сознания – прямое указание на личностную характеристику сознания. Возможно все вышесказанное выразить более коротким образом, резюмируя проблему в таком простом вопросе, как – может ли сознание, разум, дух быть безличным? На такого рода вопрос, по всей видимости, придется отвечать отрицательно, т.к. сами понятия разума, духа, сознания предполагают, – не «по умолчанию», а по определению, – личностное понимание и измерение той реальности, которую они отражают. Личное же понимание духа, который является первоначалом всего существующего, представляет собой теизм, или теистическую религию, которая, таким образом, является мировоззренческим спутником идеализма, – так же как и спутником материализма является атеизм.

В данном случае следует сделать еще одно замечание. Традиционно говорится о множестве религий, причем – даже теистических. Задумаемся над переводом латинского слова «религия» (лат. re – возвратная частица, ligare – связь), которое переводится не просто как «связь», а именно – как «восстановление утраченной связи», или, если перевести термин «религия» художественно, но, тем не менее, – точно, – «возвращение блудного сына». В какой из теистических религий имеет место не просто связь человека с личностно трансцендентным миром, но именно – попытка восстановить благодатную связь, некогда прерванную, утерянную, утраченную? Такая попытка характерна только для христианства, которое, таким образом, и можно представить как ре-лигию – в полном смысле этого слова. Поэтому говоря в дальнейшем о теизме, или теистической религии, будем подразумевать под ней христианство.

Если идейным спутником материализма и атеизма является эволюционизм, то обязательный мировоззренческий спутник идеализма и теизма – это креационизм. С эволюционизмом сопряжен синергетизм и эмерджентизм, а с креационизмом – телеологизм, который, таким образом, противостоит синергетизму, в дискуссии между которыми основной вопрос будет заключаться в том – возможен ли для более простых объектов и структур самопроизвольный переход на более высокие уровни развития, – то самое естественное рождение порядка из хаоса. Если же на этот вопрос, в духе синергетики, ответить утвердительно, то немедленно возникает следующий вопрос – откуда у материальных объектов и структур такая возможность, способность, особенность? На этот вопрос есть только два ответа, характеризующиеся ситуацией дихотомии, или противоречия: эта способность внутренне им присуща, ведь материя – это субстанция; или – эта способность заложена в них извне разумной и творческой силой, ведь материя – не субстанция. Как видим, мы возвращаемся вновь к противостоянию синергетизма и телеологизма, эволюционизма и креационизма, которое, в итоге, восходит к противостоянию материализма и идеализма, атеизма и теизма.

Если в материализме и атеизме знаменитая психофизическая проблема решается с помощью физикализма, то в идеализме и теизме ее решением является спиритуализм, противоположный физикализму, где душа – это не функция тела, а, напротив, тело – инструмент души, которая представляет собой не виртуальную реальность, производную от физической и «привязанную» к ней, но автономное и субстанциальное начало, не исчезающее вместе с исчезновением тела. На вопрос же – зачем душе тело, если она автономна и не является его функцией, – вполне когерентный ответ в теистической системе смысловых координат заключается в том, что тело нужно душе для творчества, под которым понимается вся земная жизнь человека: с помощью тела душа творит, или делает, по свободной воле, свою телесную временную жизнь, которая, во многом, является преддверием и подготовкой ее будущей вечной жизни – бесконечно благой или бесконечно мучительной.

Если в данном случае у читателя возникнет вопрос о том, «каким образом религиозный миф о бессмертии души попал на страницы научной статьи», то обратим внимание, что если это «миф», тогда противоположную идею об исчезновении души, личности, человеческого «я» – вместе исчезновением тела, – так же следует признать «мифом»; если же последнее утверждение – не миф, тогда и первое – тоже не миф, т.к. ни подтвердить, ни опровергнуть ни то, ни другое представление нет никакой возможности, с чем согласятся сторонники всех полемизирующих друг с другом воззрений. Физикализм и спиритуализм, так же, как и их идейные спутники, представляют собой (причем – с исключительно «нейтральной» мировоззренческой позиции) именно альтернативные, равно возможные, одинаково правдоподобные, когерентные и «соответствующие реальности» (в смысле интерпретации одних и тех же фактов) объяснения, о чем еще будет идти речь далее.

Если спутником материализма и атеизма является сциентизм, то идеализму и теизму сопутствует антисциентизм, понимаемый не как отрицание роли и значения науки в жизни человека и общества, а как отрицание безграничных возможностей научного метода и полемику с утверждением о науке как ведущей форме духовной культуры человечества. Так же сциентизму сопутствует интернализм, а антисциентизму – экстернализм, не разделяющий объяснение происхождения и развития науки – сугубо внутренними, в самой науке заключенными и из нее исходящими факторами и обстоятельствами.

Далее – детерминизму и редукционизму, как важным элементам материалистической системы противостоят – в идеалистическом лагере – индетерминизм и антиредукционизм ^[10]; а антроповолюнтаризму – провиденциализм, который невозможно рассматривать как разновидность фатализма, т.к. в последнем от человека ничего не зависит, в то время как провиденциализм утверждает, что все происходит по воле Бога, но – при сохранении свободной воли человека. Революционному героизму как материалистической и атеистической точке зрения на основной путь изменения и преобразования человека противостоит религиозное подвижничество, в котором от человека требуется не внешний подвиг в виде борьбы с системой, а внутренний – борьба с самим собой, – со своими пороками, страстями и грехами ^{[11, 12]}. Наконец, позитивистскому отказу от ответов на метафизические вопросы противостоит в идеалистическом мировоззренческом лагере антипозитивизм, утверждающий, что без попытки ответить на вопросы метафизического характера, теряют свой смысл и значение в человеческой жизни ответы на вопросы «физические».

Итак, две противостоящие друг другу мировоззренческие системы, представляющие собой идейное и логическое продолжение и завершение материализма и идеализма как двух противоположных и полемизирующих ответов на «основной вопрос философии»:

Еще раз возвращаясь к возможному утверждению об «искусственности» и схематизме предлагаемых авторами рассуждений и выстраиваемой ими конструкции противостояния двух мировоззрений, зададимся такими вопросами как, например, может ли представитель материализма разделять теистические убеждения, а атеист – быть креационистом; может ли сторонник теизма стоять одновременно на позициях эволюционизма, а сциентист – разделять провиденциальное миропонимание; может ли сторонник антроповолюнтаризма не быть материалистом и атеистом, а последователь детерминизма – быть антисциентистом; возможно ли как-то сочетать синергетизм и телеологизм, примирить физикализм и спиритуализм? Так же зададимся и другими, подобными этим, вопросами, которые, как видим, являются, по преимуществу, риторическими.

2. Дихотомия мировоззренческого выбора

Как то ни удивительно, на первый взгляд, но каждый элемент многообразия различных представлений о мире и человеке, так или иначе, в конечном итоге, может быть вписан в одну из двух мировоззренческих систем, задаваемых материализмом и идеализмом; и фактически любой человек, который даже не знает обо всех рассмотренных выше «измах», вполне может «найти» себя в том или ином мировоззренческом лагере. В данном случае напрашивается вопрос о большей или меньшей правдоподобности и «корреспондируемости» с действительностью двух указанных философских полюсов. И вот здесь появляется утверждение, с которым вынужден будет согласиться каждый из нас, несмотря на все мировоззренческие разногласия между нами. Это утверждение одинаково разделяют материалисты и идеалисты, верующие и неверующие, ученые, философы, богословы и даже те, кому «вообще все равно». Что же это за утверждение? Это положение, согласно которому не существует решительно никаких окончательных средств – ни подтвердить, ни опровергнуть – ни ту, ни другую мировоззренческую систему идей. Это утверждение об их равной правдоподобности и одинаковой когерентности, т.е. внутренней согласованности, обоснованности, непротиворечивости и логической стройности каждой из них. Когерентность означает, помимо прочего, определенную эвристическую силу и объяснительный потенциал выдвигаемой интерпретации для опыта, или эмпирического материала, лежащего в основе любого познания; иначе говоря – для фактов, ради которых и на которых оно строится.

Общим местом современной эпистемологии, во многом – усилиями представителей постпозитивизма, – в котором классический позитивизм и сциентизм пришел к самопроблематизации и упадку, является утверждение, согласно которому при всей взаимосвязи первого «этажа» научного познания – эмпирического и второго – теоретического, они являются достаточно автономными, причем – до такой степени, что разрыв между ними невозможно преодолеть никакими способами, кроме совершенно произвольного, совершаемого исследователем на свой страх и риск, выдвижения объяснительной схемы для фактического материала (даже – естественного и, тем более, – социально-гуманитарного), которая к нему самому может иметь достаточно отдаленное отношение или же вообще – не иметь никакого отношения; что, по всей видимости, и позволило П. Фейерабенду сформулировать свой знаменитый тезис о том, что «все проходит», т.е. – при условии когерентности любую интерпретацию действительности можно считать «подходящей» для ее объяснения ^[13]. С этим тезисом будет солидарна и концепция научных революций Т. Куна, и фальсификационизм К. Поппера ^{[14, 15]}. Иначе говоря, с первого «этажа» научного познания на второй нет ни удобной лестницы, ни, тем более, лифта, а попасть с одного на другой можно только с помощью «прыжка», который и есть создание ученым некой интерпретационной модели для фактов, которая «накладывается» на них. Однако на одну и ту же группу фактов «с успехом» могут «накладываться» противоположные и полемизирующие друг с другом объяснения, в силу чего существует конкуренция научных теорий и, – шире, – общих представлений о мире и человеке, создаваемых не только наукой, но также – философией и религией.

Таким образом, получается, что, когда речь идет о большей или меньшей правдоподобности какой-либо мировоззренческой позиции, невозможно сослаться на факты, или – апеллировать к ним, несмотря, кажется, на такие расхожие высказывания, как «факты указывают на то, что…», «факты говорят о том, что…», «факты свидетельствуют в пользу…», «факты – вещь упрямая», «с фактами не поспоришь», «против фактов не пойдешь» и, наконец, – «наука опирается на твердо установленные факты». Однако, не меньшую известность имеет и выражение «голые факты», которое, по всей видимости, противостоит предыдущим. О чем оно? Скорее всего, – о том, что факты сами по себе ни о чем не говорят, ни на что не указывают и ни о чем не свидетельствуют, но являются «голыми», или «безмолвными», – это мы говорим за них и вместо них посредством создания различных их интерпретаций ^[16].

Сторонники сциентизма, атеизма и материализма, утверждая эвристический статус науки против религиозного понимания мира и человека, опираются на известное положение о том, что «наука опирается на твердо установленные факты». Зададимся вопросом – а разве религия не опирается точно так же на твердо установленные факты? Например, факт существования некой внешней по отношению к человеку эмпирической реальности, условно говоря, – окружающего мира, – разве не является тем самым фактом, который признает и на который «опирается» как наука, так и религия? Или, может быть, религия не признает факта существования мира, или же – наука не признает его? Конечно же, – нет: и наука, и религия признают этот факт и исходят из него. Но что из этого следует? Ничего, – так же, как и из самого факта наличия эмпирической реальности (окружающего мира) ровным счетом ничего не следует. Из того, что мир существует, следует ли то, что он есть результат длительной самоорганизации и эволюции материи, или, наоборот, что он есть результат творения? Ни первое, ни второе не следует из самого данного факта. Эволюционизм-синергетизм и креационизм-телеологизм представляют собой именно противоположные способы объяснения этого факта. Однако ни то, ни другое объяснение невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть; причем и первая, и вторая интерпретация, при беспристрастном взгляде на них, равноценны и равносильны по своей правдоподобности. Поэтому неудивительным будет такое положение вещей, когда, объясняя какие-то события и факты, сторонник религиозных представлений, скажет, например, что имело место чудо, а его оппонент возразит, что это была случайность или совпадение, или показалось, или здесь сыграли роль какие-то пока еще неизвестные нам и не открытые еще наукой свойства, проявления и закономерности естественного мира. Так что же все-таки это было – чудо или пока неизвестные законы физического мира? Это были некие события, эмпирические данные, – те самые «голые» факты и – не более того. Все же остальное – одинаково успешные и безуспешные попытки их объяснения, в каждом из которых (объяснений) факты, вполне складываются во вполне убедительный, «обоснованный» и внутренне непротиворечивый интеллектуальный «пазл».

Обратим внимание на то, что только с точки зрения сциентизма научные теории и религиозные идеи несовместимы, с точки зрения же антисциентизма наука и религия не просто могут мирно сосуществовать, но также – и дополнять друг друга. Кроме того, в секулярную эпоху – время такого внутренне противоречивого явления как научный атеизм, наука «решительно противостояла» религии (вернее, – не наука, а сциентистские представления о ней, ее возможностях и роли в жизни человека и общества), в нынешнюю же постсекулярную эпоху теология, например, является научной дисциплиной.

Кроме того, в разговоре о фактах и их интерпретациях, вполне можно задаться вопросом, который предлагает нам исследователь метаонтологических оснований объективации времени Зима В.Н. – все ли факты о реальности нам актуально доступны: «…при рассмотрении онтологии человека можно обнаружить совершенно особый в эпистемическом отношении ракурс, в котором человеку могут быть потенциально доступны дополнительные факты о реальности и который выявляется только во временной перспективе, хотя этот ракурс обычно не принимается исследователями…в расчет». Такого рода перспективу он называет «отложенной во времени перспективой от первого лица», а факты этой перспективы – «отложенными во времени фактами». Речь идет о факте человеческой смертности, который является, несомненно, «фактом среди других физических фактов». «Факт смерти, – отмечает исследователь, – может потенциально оказаться фактом со скрытым содержанием, а состояние после смерти – источником дополнительных фактов о реальности. Вместе с тем смерть в качестве онтологической характеристики человека, сам момент смерти и то, что после, очень важны, так сказать, в исследовательском отношении (без всякой иронии), то есть с точки зрения того, что умерев, мы, вполне возможно, достоверно узнаем (хотя, очевидно, и не можем никому об этом сообщить) о себе и устройстве мироздания некоторые новые факты (которые, таким образом, окажутся дополнительными фактами, по сравнению с теми, которые были человеку доступны в предшествующем состоянии), узнаем нечто очень важное и в любом случае новое, то, что очень хотели узнать по факту, когда еще находились в теле, но как не старались, достоверно не могли. Например, о том, что душа, оказывается, точно существует, что она может существовать отдельно от тела, что смерть – это отделение души от тела, что сознание не обязательно должно быть связано с работой мозга, и оно не заканчивается со смертью тела, наконец, то, что существует загробное воздаяние и нам, как обладающим свободой воли, по справедливости придется отвечать за свои поступки». Таким образом, «…в числе возможных фактов о реальности следует выделить особую группу фактов, представление о которых совместимо как с представлением о нефизической природе сознания, так и с представлением о самостоятельном существовании души» ^[17].

Тот непосредственно наблюдаемый и достоверно констатируемый факт, что, например, человеческое тело перестало быть живым, указывает ли на то, что теперь нет, – нигде и никак, – человеческого «я», сознания, разума, экзистенции, личности, души? Несомненно, не указывает. Может быть, напротив, этот факт свидетельствует о том, что личность, или душа никуда не исчезли, но существуют теперь иным образом и способом? Так же, как и в первом случае, не свидетельствует. О чем же «говорит» данный факт? Только о себе самом – о том, что тело перестало быть живым, и – ни о чем более того. Смертность души или ее бессмертие – это наши предположения, или попытки истолкования факта человеческой смертности и того, что за ним следует, причем – предположения физикалистского или спиритуалистского характера, которые неизбежно восходят к материалистически-атеистическому или идеалистически-теистическому мировоззрению.

Все вышеприведенные рассуждения призваны показать, что рассматриваемые нами и противостоящие друг другу мировоззренческие позиции соотносятся по своей истинности как один к одному, или пятьдесят на пятьдесят процентов. Иначе говоря, утверждения о материальности мирового первоначала или о его нематериальности, о существовании трансцендентного мира в личностном его измерении и понимании или его несуществовании, смертности или бессмертия человеческой души характеризуются, как сказали бы античные скептики, состоянием изостении, или равносилия.

Когда читатель, придерживающийся материалистических и атеистических позиций, сталкивается с утверждением о равносильности (1х1) утверждений, выдвигаемых теизмом и атеизмом, он, как правило, объявляет его софистическим и с иронией вспоминает анекдот о том, как некто на вопрос, – какова вероятность того, что пойдя по улице крупного современного города, вы встретите динозавра, отвечает, что вероятность эта равна ½, т.к. он его либо встретит, либо не встретит.

В этой комической ситуации, конечно же, нарушается, логический закон тождества, в силу чего она является софистической, но она, в контексте настоящего разговора, не имеет к нему никакого отношения, а использование ее оппонентами авторов в качестве контраргумента как раз и является софистическим приемом, который употребляется ими, возможно, по причине поспешности или даже по некому бессознательному «умолчанию». Почему?

Потому что наше убеждение, например, об отсутствии бессмертия души, несуществования сверхъестественного мира и вечной жизни опирается на предыдущий опыт, или на имманентное прошлое, в то время как речь идет именно о трансцендентном будущем, которое до определенного времени находится вне нашего восприятия и разумения.

Так, например, утверждение о вероятности того, что яблоко, оторвавшись от ветки яблони, полетит вниз, а не вверх, равна не ½, а 0,9999…, исходит исключительно из того, что в огромном количестве всех предыдущих и прошлых случаев оно летело вниз, а не вверх. Однако если бы мы столкнулись впервые с событием отрыва яблока от ветви яблони, то тогда, несомненно, сказали бы, что вероятность следующего за этим его полета вниз или вверх равно именно ½.

То, о чем говорит теистическая религия – жизнь человеческой души после ее земной жизни и конец имманентного мира, в котором ожидается всеобщее воскресение мертвых и Страшный суд, – это как раз то, что не имеет аналогов в нашем прошлом опыте, ожидает нас исключительно в будущем и случится именно впервые, – как с каждым человеком, так и со всем человечеством, – то самое дихотомическое ожидание того, что все это будет или ничего этого не будет, в силу чего вероятность наступления первого или второго события – чисто логически, или математически, – равна ½, или тем самым пятидесяти процентам.

Что же получается? Только то, что в состоянии вышеописанной логической изостении истинности двух противостоящих друг другу решений «основного вопроса философии» и их мировоззренческих спутников, человеку ничего не остается, кроме произвольного выбора, на свой страх и риск, одного из двух вариантов понимания и мира, и своей собственной жизни. Этот произвольный выбор есть не что иное, как акт веры, а не знания, причем – и в случае с материализмом и атеизмом, которые, получается, представляют собой своего рода религию, а вернее – антирелигию: если религия (лат. re-ligare), как уже говорилось, – это попытка восстановления утраченной связи, то антирелигия представляет собой преднамеренное сохранение разрыва и утраты связи и сознательный отказ от попыток ее восстановления.

Достаточно часто, особенно, – в современном мире, этот выбор осуществляется, во многом, непроизвольно, стихийно, или бессознательно. Современный среднестатистический человек по своим убеждениям – более или менее осознаваемым, а возможно, что и – вообще неосознаваемым, стоит на позициях, скорее всего, первого мировоззренческого лагеря из рассмотренных выше, т.е. – материалистического и атеистического. Причем, он может находиться на этих позициях, определенно зная, что такое атеизм, т.к. это понятие достаточно широко распространено, но при этом, вполне возможно, – имея смутное представление о том, что такое материализм, и – ничего не зная о синергетизме, эмерджентизме, физикализме, сциентизме, интерналтизме, детерминизме, редукционизме, антроповолюнтаризме, революционном героизме и позитивизме. В чем может заключаться причина такого положения дел?

Попробуем ответить на этот вопрос с тех же двух мировоззренческих позиций – материалистически-атеистической и идеалистически-теистической или – секулярной и религиозной.

С точки зрения светской, или безрелигиозной, материальный, физический, естественный мир входит в нашу жизнь, как сказал поэт, правда, по другому поводу, но очень, в нашем случае, точно – «весомо, грубо, зримо, как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима» (В.В. Маяковский). Мы фактически не можем усомниться в его существовании, а если даже концепт мира, или мироздания ставим под вопрос, то не можем усомниться в своем физическом опыте, эмпирической реальности, чувственном материале, фактической данности, которую, пусть и с оговорками, называем окружающим миром, в наличном бытии которого мало кто серьезно сомневается, в силу его чрезмерной реальности или неотвратимости для нас – попробуем выйти под проливной дождь и не намокнуть; раздевшись, не замерзнуть на сильном морозе; внести руку в пламя костра и не обжечься; пробить руками и головой кирпичную стену и не повредиться и т.д. и т.п.

Что же касается противоположной реальности – нематериальной, сверхчувственной, умозрительной, трансцендентной, то она, в отличие от материальной реальности, входит в нашу жизнь не так, как первая, а – намного более тонким и незаметным образом, в силу чего и возникает желание и возможность поставить ее реальное существование под вопрос, усомниться в ее бытии, а далее – трактовать ее как порождение человеческого разума, который сам представляет собой итог длительной эволюции и самоорганизации материального мира, кроме которого со всеми его законами, свойствами, параметрами и константами, открываемыми научным познанием, ничего больше нет, – «…что же это у вас, чего не хватишься, ничего нет» (М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»).

С точки зрения религиозной, человек сомневается в существовании трансцендентного мира в личностном его понимании, в существовании Бога, бессмертной души, вечной жизни, в силу грандиозной катастрофы, которая разделила человеческое бытие на изначально подлинное, блаженное, бессмертное и последующее неподлинное, мучительное, смертное. Эта катастрофа – грехопадение человека, в результате которой человек такой, каков он сейчас, является безблагодатным, несчастным, страдающим, болезненным, страстным, смертным, не понимающим, кто он такой, зачем живет на белом свете, и не владеющим самим собой, – «не плоть, а дух растлился в наши дни, и человек отчаянно тоскует…» (Ф.И. Тютчев). Если читателю вышесказанное покажется преувеличением, то зададимся вопросом – не каждый ли из нас найдет и узнает себя в следующих словах: ««Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю....Бедный я человек!» То правильное, что хочу делать и что мне следовало бы делать, что полезно и хорошо для меня, я почему-то не делаю, а то плохое, что делать не хочу, что мне вредит и губит меня, как ни странно, я постоянно делаю. Живу не так, как хотел бы жить, а так, как не хотел бы, или – хочу, но не могу, у меня так получается, я ничего не могу с собой поделать и т.п. В этих словах и мыслях узнают себя, несомненно, все, – независимо от пола, возраста, эпохи, национальности и образования. Чьи это слова? Апостола Павла (Рим. 7:19–24).

Обратим внимание на то, что идея грехопадения, объявляемая сторонниками атеизма мифом и вымыслом, не менее и не более правдоподобна, чем, например, современная космологическая идея Большого взрыва, – ни подтвердить, ни опровергнуть невозможно ни то, ни другое утверждение, одно из которых «вписано» в определенную мировоззренческую систему, а другое – в противоположную и изостеничную ей. Если же сознание читателя непроизвольно возмущается такого рода рассуждениям и не соглашается с ними, то, возможно, это говорит в нас многовековое наследие секулярной эпохи Нового времени, или модерна, которая, хотя и считается завершенной в XX в., все же идейно продолжается и в нынешней постсекулярной ситуации и прочно держит нас в плену рационализма, секуляризма, прогрессизма, технократизма, позитивизма и сциентизма. В силу этого утверждения, то, о чем говорит религиозная традиция, не менее обосновано, логично, когерентно и возможно, чем то, о чем говорит традиция безрелигиозная.

Итак, с позиций религиозного сознания то посткатастрофическое состояние человека и человечества, которое мы считаем естественным, единственно возможным, «правильным», является именно противоестественным, или неестественным, неправильным, т.к. естественное, истинное, подлинное состояние человека – докатастрофическое. Наше нынешнее положение – это состояние глубокой поврежденности нашей изначальной природы, помраченности ума, ослабления воли, дезориентации чувств, состояние глобальной болезни, которое и есть объяснение того, почему мы не сомневаемся в существовании имманентного мира, но сомневаемся в существовании личностного трансцендентного мира, – в реальности Бога, как первой, безусловной, вечной реальности, бытия как такового, – жизни самой по себе, бесконечными проявлениями которой являются все неживые и живые объекты видимого мира, который по глубокому нашему заблуждению, считается нами единственно существующим. Если бы не грехопадение и отпадение от Бога, повреждение человека и всего изначально вверенного ему в попечение мира, он нисколько бы не сомневался в очевидной реальности своего Творца и Отца, как не сомневался в ней непадший человек, и как не сомневается, например, маленький ребенок в реальности отчего дома и своих родителей, благодатная связь с которыми наполняет каждое мгновение его жизни и делает ее вообще возможной.

Религия, как уже говорилось, – это возвращение или восстановление утраченной связи, попытка возвращения человека в прежнее докатастрофическое расположение собственной природы, восстановление прежнего своего состояния; и, в данном случае, важно то, что такое, в принципе возможно, путь в отчий дом не закрыт, чему лучшее свидетельство и доказательство – святые Божии угодники, преподобные – земные люди, сумевшие пройти по пути уподобления Богу, уподобиться Ему, которые колоссальным внутренним подвигом и с помощью Божией благодати достигли состояния чистого сердца, в результате чего увидели реальность Бога, бесконечно превосходящую реальность материального мира, столь несомненную для нас, бесконечно далеких от духовной чистоты. «Блаженные чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Матф. 5:8).

Два противоположных и взаимоисключающих объяснения большей «понятности» и «правдоподобности» для современного среднестатистического человека материалистической интерпретации мира и собственной жизни, вместе с многовековым секулярным проектом, могут рассматриваться в качестве причин грандиозного перекоса в области светского и религиозного просвещения и народного образования. Наше среднее школьное, среднее специальное и высшее образование «по умолчанию» исходило из материалистически, атеистически, эволюционно и антропоцентрически ориентированного понимания мира и человека. Несмотря на отсутствие в современном образовательном пространстве научного атеизма, равно, как и разговора про «основной вопрос философии» и его противостоящие друг другу решения, наша школьная физика и химия, биология и география, история и обществознание, вместе с другими предметами и дисциплинами для изучения, так или иначе, исходили из материалистически-эволюционной парадигмы, что, в свою очередь, также является причиной распространенной в современном мире, во многом неосознаваемой, или стихийной убежденности среднестатистического человека в несуществовании сверхъестетственного мира (несубстанциональности духовной реальности) или в сомнении в его существовании.

Еще одной причиной преобладания материалистического миропонимания, отчасти связанной с вышеуказанными, но достаточно самостоятельной, является апатеизм и связанный с ним своего рода стихийный позитивизм, понимаемый как безразличие, или равнодушие человека по отношению к метафизическим вопросам, обусловленный, во многом, его погруженностью в дела и суету имманентного мира, с одной стороны, а, с другой стороны, – его метафизической шизофренией, которая выражается и проявляется в том, что будучи смертным и зная об этом на поверхностно-рациональном уровне, человек живет так, будто бы бессмертен, – поразительным образом, на уровне глубинно-иррациональном будучи непостижимо уверенным, что с ним этого никогда не случится ^[18]. Это парадоксальное состояние человека необыкновенно ярко и ясно передает Л.Н. Толстой в своем знаменитом рассказе «Смерть Ивана Ильича». Коллега покойного Петр Иванович, пришедший проститься с умершим Иваном Ильичем испытывает следущее: «Трое суток ужасных страданий и смерть. Ведь это сейчас, всякую минуту может наступить и для меня», – подумал он, и ему стало на мгновение страшно. Но тотчас же, он сам не знал как, ему на помощь пришла обычная мысль, что это случилось с Иваном Ильичем, а не с ним и что с ним этого случиться не должно и не может; что, думая так, он поддается мрачному настроению, чего не следует делать…И, сделав это рассуждение, Петр Иванович успокоился и с интересом стал расспрашивать подробности о кончине Ивана Ильича, как будто сметь была такое приключение, которое свойственно только Ивану Ильичу, но совсем не свойственно ему» ^{[19, с. 133]}.

Возможно, что такого рода внутренняя, иррациональная раздвоенность, или метафизическая шизофрения является основным парадоксом человеческого бытия, которая в материалистической системе взглядов будет иметь эволюционное объяснение, или – не иметь вообще никакого вразумительного объяснения, – т.к. из законов естественного мира и механизмом эволюции она никак не выводится. В религиозной же системе представлений она имеет вполне когерентное объяснение, заключающееся в невымышленности, не символичности, не метафоричности, а именно – реальности духовной брани, сопровождающей всю историю человечества и жизнь каждого человека и являющейся центральным смыслообразующим нервом того и другого: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей» (Ф.М. Достоевский).

Итак, не существует решительно никаких средств ни подтвердить, ни опровергнуть ни материалистическое, ни идеалистическое понимание мира и человека, ни атеистическое, ни теистическое, – обосновать большую степень корреспондентности того или иного мировоззрения, – при равной степени, как говорилось выше, их когерентности. Здесь человеку ничего не остается, кроме произвольного и добровольного выбора определенной мировоззренческой позиции, причем воздержаться от этого выбора, сославшись на агностицизм, скептицизм или релятивизм, невозможно, потому что ситуация такого выбора является, в данном случае, дихотомической, или – ситуацией логического противоречия, предполагающего, в отличие от противоположности только два варианта решения (А и не А), например, материализм и идеализм (не-материализм, т.к. идеальное – это не-материальное), теизм и а-теизм, креационизм (мир и человек созданы Богом) и эволюционизм (мир и человек не созданы Богом), телеологизм (в мире существует разумная целесообразность) и синергетизм (в мире не существует разумной целесообразности), физикализм (душа смертна) и спиритуализм (душа бес-смертна), сциентизм (наука всесильна) и антисциентизм (наука не всесильна) и т.д.

Поскольку в данном случае ситуация знания, базирующегося на доказательстве, невозможна, человеку остается и предлагается ситуация веры, которая, в отличие от знания, строится не на доказательстве, а на желании, чтобы все было устроено так, а не иначе. На первый взгляд, две обсуждаемые возможности мировоззренческого выбора, или веры являются равноценными, в силу чего каждый может выбирать и выбирает то, что ему ближе, понятнее и более соответствует внутреннему настрою, возможно, – воспитанию, жизненному опыту, ценностям и т.д., или – более отвечает его желаниям, понятым в предельно широком смысле слова; что отчетливо зафиксировано, например, в понятии свободы совести. Однако желания желаниям рознь, и мы знаем, что одни желания, без сомнения, полезны нам, другие же, наоборот, вредны; что в такой же степени относится и к желаниям мировоззренческого или метафизического характера. О ситуации неравнозначности данного выбора, его колоссальной ассиметричности, о грандиозном превосходстве одной возможности перед другой, почти с математической точностью, говорится в знаменитом пари Паскаля.

3. Пари Паскаля как обоснование метафизической ассиметрии мировоззренческого выбора

Примечательно, что среднестатистический человек знает Б. Паскаля как выдающегося ученого XVII в., но, скорее всего, не знает, что выдающийся математик и физик начала Нового времени, «прапрадедушка» современных информационных технологий является также выдающимся философом, глубоким…религиозным мыслителем.

Последнее обстоятельство, несомненно, должно озадачить представителей сциентизма, – неужели не просто ученый, а представитель естественных наук, естествоиспытатель может быть религиозным философом, т.е. – стоять на мировоззренческой позиции, противоположной материализму, атеизму и эволюционизму? Оказывается, – может, а личность, жизнь и творчество Б. Паскаля – наилучшее эмпирическое, или фактическое подтверждение этому – подтверждение, или доказательство, за которые так ратуют сторонники сциентизма. Последний, кстати, во многом начинается с Ф. Бэкона, который встречает нас на заре Нового времени со знаменитым утверждением о том, что знание – это сила (англ. knowledgeispower, т.е. знание, или научное знание – не только сила, но и могущество, власть, господство – человека над миром, – что это, как не антроповолюнтаризм?).

Фактически в ту же эпоху встречает нас и Б. Паскаль, но со странным и фактически противоположным бэконовскому тезисом: «Боюсь я математиков, чего доброго они и меня примут за какую-нибудь теорему», который, несомненно, лежит в русле антисциентизма. При этом обратим внимание на то, что родоначальник сциентизма Ф. Бэкон является философом, а не как ученым, т.к. в области науки он мало что сделал и оставил; а Б. Паскаль, оставивший огромное научное наследие, – антисциентистски ориентированный мыслитель. В каком-то смысле, мы имеем здесь дело, на первый взгляд, с парадоксом, разрешение которого возможно искать все в той же мировоззренческой дихотомии материалистической и идеалистической систем, ни одна из которых не является более обоснованной, чем другая, в результате чего «ученый по профессии» может стоять на позициях антисциентизма, а «не ученый по профессии» – сциентизма, т.к первый, например, может быть представителем теизма, а второй – атеизма.

Одно из основных философских произведений Б. Пасаля известно ныне по названием «Мысли», однако оно было задумано философом как «Апология христианства». Вот что говорит выдающийся ученый, естествоиспытатель, яркий представитель науки: «Тщетны и совершенно бесполезны попытки познать Бога вне Иисуса Христа ^{[20, с. 284]} …Людей можно разделить лишь на три категории: к первой относятся те, что обрели Бога и служат Ему; ко второй – те, что, не обретя, ищут Его; к третьей – те, что существуют, не обретя и не утруждая себя поисками. Первые разумны и счастливы, третьи безумны и несчастны, те, что посередине, – несчастны и разумны» ^{[20, с. 124]}. В этом же произведении изложено и знаменитое пари Паскаля – рассуждение, в котором обосновывается разумность и несомненный приоритет религиозной веры по отношению к секулярному безверию. Сверхъестественный мир в личностном его измерении и понимании, сам по себе, вне и независимо от наших желаний и предпочтений, или существует, или не существует, но мы не можем об этом ничего знать, однако, можем верить либо в его существование, либо в его несуществование (верить в несуществование – значит не верить в существование). Существует–не существует и верю–не верю – это, несомненно, ситуация дихотомии, или противоречия, в которой отчетливо обозначены четыре варианта.

1. Если трансцендентный мир – Бог, бессмертная душа, вечная жизнь существует, и человек верит в это, но не декларативно, а действительно, т.е. – старается жить на белом свете, – поступать, мыслить, желать и надеяться, – исходя именно из такой своей веры, то у него есть возможность бесконечного выигрыша, или приобретения, – это вечная жизнь, Царствие Божие.

2. Если трансцендентного мира нет, но человек верит в него, то он ничего не теряет, ничего не проигрывает, как и не выигрывает, потому что в ситуации «нет» невозможна ни потеря, ни приобретение, ведь на нет и суда нет.

3. Если трансцендентный мир существует, но человек не верит в него и живет в соответствии с этим своим неверием, то у него есть возможность бесконечного проигрыша, или вечной потери, – когда вместо благого бессмертия он приобретает вечные муки.

4. Если трансцендентный мир не существует, и человек не верит в него, то он, как и во втором случае, ничего не выигрывает и ничего не проигрывает, не приобретает и не теряет; т.к. что можно приобрети или потерять в небытии?

Таким образом, – перед человеком всегда две «игры», – в смысле – два варианта выбора, или две жизни, в одной из которых можно бесконечно выиграть, но нельзя проиграть, а в другой можно бесконечно проиграть, но невозможно выиграть, что представляет собой колоссальную метафизическую ассиметрию. Не очевидным ли является в этой ситуации разумность мировоззренческого выбора именно одной из этих двух возможностей против другой – веры против безверия? ^[19]

Однако, несмотря на всю обоснованность и именно логическую беспристрастность пари, предложенного Б.Паскалем, против него выдвигаются различного рода возражения ^{[20, 21]}, которые, возможно, продиктованы не столько логикой, сколько – опять же произвольным мировоззренческим предпочтением сторонников противоположной идеализму и теизму позиции.

Одно из возражений человека светского заключается в том, что, если в случае бесконечного выигрыша и бесконечного проигрыша (верхняя строчка таблицы) действительно имеет место абсолютная ассиметрия, то в противоположной ситуации (нижняя строчка таблицы) мы имеем два нуля, говорящие, кажется именно о полной симметрии. Как ни странно это прозвучит, на первый взгляд, но здесь именно два нетождественных нуля. Как понимать это утверждение? Первый ноль – мой жизненный выбор, или метафизическая «ставка» (сверхъестественного мира нет, а я в него верю) проигрывает, но я в этом случае ничего не проигрываю. Второй ноль – мой жизненный выбор, или метафизическая «ставка» (сверхъестественного мира нет, и я в него не верю) выигрывает, но я в этом случае ничего не выигрываю.

Здесь сразу возникает еще один вопрос – как же я не проигрываю в первом случае, если всю жизнь ограничивал себя, воздерживался, а мог бы ведь жить, как попало, в свое удовольствие, ни в чем себе не отказывая? А также – почему я не выигрываю во втором случае, если всю жизнь жил так, как хотел, – по «своей глупой воле» (Ф.М. Достоевский), – что хотел, то и делал и ни в чем себе не отказывал?

Во-первых, в пари Паскаля речь идет о метафизическом выигрыше, или приобретении в вечности, по отношению к которому любой «физический» выигрыш, или приобретение во временной жизни, является ничтожно малой величиной. Во-вторых, если все же принимать в расчет этот выигрыш и говорить о нем, то он, как ни странно, не является выигрышем. Почему?

Следующий ход мысли является вполне нейтральным в религиозном отношении и даже – безрелигиозным и поэтому вполне понятным светскому человеку, который вряд ли сможет не согласиться с ним. Умеющий ограничивать себя, отказывать себе и воздерживаться, как раз выигрывает, потому что одерживает самую большую на свете победу – над самим собой. Не умеющий сделать это, неспособный к такому ограничению, отказу и воздержанию, вне сомнения, проигрывает, потому что не может вырваться из плена своих желаний и страстей.

В Нагорной проповеди (Матф. 5:2–12; Лук. 6:20–23) Господом Иисусом Христом людям были даны Заповеди блаженства, которые, без преувеличения, есть заповеди счастья, счастливой жизни, причем – не только будущей, трансцендентной, но и – уже здешней, земной, имманентной. Первая заповедь: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное». Духовная нищета – это смирение, а смиренный – это человек, безамбициозный, чуждый гордости, тщеславия, самолюбия, не превозносящийся над другими, не осуждающий, не завидующий, не злословящий, а значит – свободный от многих страстей, которые как раз терзают того, кто не лишен так называемых «здоровых амбиций», имеет пресловутое «самоуважение», не чужд гордости и тщеславия, любит похвалы, не любит критику, стремится к «самореализации» и «признанию». Нищие духом, или смиренные, по слову Господа, наследуют Царствие Небесное, но, как видим, уже в здешней, земной, телесной жизни они не теряют, но приобретают, не проигрывают, как может показаться, а выигрывают, потому что смирение есть духовная броня, надежно защищающая человека (любого) от зависти и ревности, волнений и тревог, невзгод и печалей, страстей и напастей, искушений и соблазнов.

Получается удивительный вывод, заключающийся в утверждении о том, что образ жизни, направление мыслей, душевное расположение и общее восприятие мира и самовосприятие человека религиозного не только вполне подходит для человека светского, но даже более благоприятно для него, чем то состояние, в котором он находится в соответствии со своим безрелигиозным мировоззрением. Причем такого рода утверждение не теряет своей силы даже, если «вынести за скобки» вопрос о действительном существовании или несуществовании трансцендентного мира, или – полностью работает в мире имманентном. Возможно, в этом заключается одна из причин того, что две вертикали (в отличие от современной либерально-демократической горизонтали) – христианская и советско-коммунистическая, несовместимые и решительно противостоящие друг другу, с одной стороны, являются, с другой стороны, в определенных аспектах, – парадоксально сопоставимыми. Грандиозный социальный эксперимент в виде коммунистического строительства, помимо прочего, был направлен на то, чтобы в новом обществе постепенно вырастить нового и настоящего человека – щедрого, открытого, великодушного, светлого, совестливого, целомудренного; в то время как нынешний либерально-демократический мир актуализирует человека «успешного», «эффективного», «рейтингового», играя на страстях и пороках, которые как раз уводят человека от самого себя и делают его несчастным.

Если же в контексте нынешних рассуждений не «выносить за скобки вопрос» о действительном существовании или несуществовании трансцендентного мира, но принять в расчет возможность его существования, и умножить сказанное выше на эту возможность, то получается величина бесконечно большая, что и является превосходящим все ожидания благим приобретением человека – как во временной земной жизни, так и в жизни вечной. Если же умножение произвести на возможность несуществования трансцендентного мира, – это значит умножить наше нынешнее бытие на ноль, в результате чего получается ноль небытия, которым оборачивается, наше бытие; что и является выражением и проявлением той самой метафизической ассиметрии, следующей из пристального рассмотрения пари Паскаля. Однако же мы глубинно уверены, что наше нынешнее бытие не является небытием, из чего следует, по отрицающему модусу условно-категорического умозаключения, прямо по Пармениду, что бытие есть, небытия же нет, и что мы не можем исчезнуть – полностью, окончательно и безвозвратно. Так базовая религиозная интуиция не просто совместима, но вполне совпадает с фундаментальной логической интуицией, определенно свидетельствуя о том, что теистическая картина мира и человеческой жизни является не менее рациональной чем противостоящая ей атеистическая.

Не менее логичным будет и ответ на еще одно возможное возражение относительно пари Паскаля, выдвигаемое сторонниками атеизма, которое заключается в том, что стоящий на позициях религиозного мировоззрения человек верует в Господа Бога по той причине, что желает себе спасения, хочет избежать вечной смерти и наследовать вечную жизнь, стало быть, вера его является «расчетливой», «корыстной», «меркантильной». Здесь возможно задаться одним простым вопросом, – возможно ли считать желание выздороветь, которое имеет заболевший человек, желанием «корыстным» и «прагматичным»? Невозможно. Желание выздороветь для заболевшего – единственно возможное, правильное, само собой разумеющееся, не подлежащее никакому сомнению и критике и, конечно же, – никак не «меркантильное» и «расчетливое».

В смысловых координатах религиозного сознания, как уже говорилось, нынешнее состояние человека – порочное, страстное, болезненное, смертное – является не естественным, а противоестественным, следствием грехопадения и повреждения человеческой природы. Это состояние – есть общечеловеческая, тяжелая, но не безнадежная болезнь, избавителем от которой является Господь Бог. Одна из главных идей христианского учения заключается в том, что Бог стал человеком, для того, чтобы человек стал Богом, т.е. исцелился, преобразился, вернулся в первоначальное свое состояние безгрешное и бессмертное. Человеческое воплощение Сына Божия Иисуса Христа, Его пришествие в мир, проповедь и служение, Крестная смерть и Святое Воскресение дали человеку бесконечно превосходящий все светские гуманистические ожидания и проекты великий шанс, следуя в своей земной жизни Его заповедям, никогда не отлучаясь от Него и на Него уповая, преодолеть поврежденность своей природы, грех и смерть и войти в вечное Царствие Божие: Мне же, еже прилеплятися Богу, благо есть, полагати во Господе упование спасения моего. Поэтому желание спасения, преодоления смерти, наследования вечной жизни является для человека единственно возможным, главным, благим желанием, которое только и может составлять весь смысл его жизни. Кроме того, сам Господь Бог хочет спасти человека, – Ты бо рекл еси, Господи: хотением не хощу смерти грешника, но яко еже обратитися и живу быти ему,– и поэтому уже невозможно охарактеризовать желание спасения как чисто человеческое, а, тем более, «эгоистичное» и «корыстное». Обратим внимание на то, что такого рода «аргументы» и рассуждения со стороны атеистической позиции следуют из простого незнания основных постулатов религиозного миропонимания.

Заключение, или Мост через бездну

Пари Паскаля можно было бы проиллюстрировать следующей аналогией. Представьте себе, что человек мчится «с ветерком» – в своем автомобиле на большой скорости по широкой и ровной трассе, наслаждаясь ездой. Но при этом он точно знает, что через 100, 500, 1000 и т.д. километров эта комфортная и шикарная трасса заканчивается резким обрывом и бездонной пропастью, в которую он стремительно и с грохотом летит вместе со своим автомобилем. Но в то же время он знает, что в сторону от трассы уходит узенькая тропинка, по которой проехать нельзя, а можно только пройти, да и то – с трудом, т.к. тропинка каменистая, извилистая, и идет через овраги и буреломы. И эта тропинка выходит к той же пропасти, но в том месте, где через бездну перекинут чудесный мост, по которому можно переправиться на другую сторону.

Как вы догадываетесь, в этой аналогии комфортное движение на автомобиле по широкой трассе и падение в бездну представляет собой атеистический мировоззренческий выбор и соответствующую ему жизненную стратегию (с точки зрения атеизма конец земной жизни – это бесповоротное и неизбежное небытие), а непростое движение пешком по узенькой тропинке к мосту через пропасть – это религиозный мировоззренческий выбор и соответствующая ему жизненная стратегия (одно из основных утверждений теизма заключается в том, что у человека есть возможность преодоления собственной смертности, и конец земной жизни – это не жуткая пропасть небытия, а переход в другое бытие).

Теперь обратим внимание на то, что обрыв широкой и удобной жизненной трассы и атеистическое падение в бездну небытия является стопроцентным событием, т.е. это произойдет обязательно, непременно и с каждым, – для атеистического мировоззрения после земной жизни «ничего уже точно не будет». Здесь можно немедленно возразить, что в случае движения по уходящей в сторону от трассы узенькой тропинке нет никакой гарантии того, что она непременно приводит к мосту через пропасть небытия, – вдруг окажется, что моста нет. Однако, в данном случае, нет и никакой гарантии того, что моста именно нет. Получается, что наличие или отсутствие моста соотносятся здесь как один к одному, – мы имеем дело с дихотомической ситуацией, а это значит, что вероятность наличия моста и возможность пройти по нему равна пятидесяти процентам – против ста процентов падения в бездну. Как видим, две рассматриваемые ситуации являются слишком ассиметричными.

Зададимся вопросом – кто из нас, будучи нормальным, адекватным, мыслящим человеком, находясь в здравом уме и твердой памяти, совершенно сознательно и добровольно откажется выйти из автомобиля и пойти пешком по тропинке, – правда не зная наверняка, выведет ли она к мосту, и имея пятидесятипроцентный шанс этого; а, вместо этого, продолжит движение по трассе, совершенно точно зная, что она заканчивается пропастью, имея стопроцентный шанс падения в нее? Скорее всего, – никто. Кроме того, наверное, любой человек, имея перед собой не пятидесятипроцентный, а намного меньший шанс дойти до моста, не откажется от него, пойдет по тропинке, стопчет в кровь ноги и будет идти, сколько потребуется, если будет иметь даже минимальную надежду на то, что этот путь выводит к чудесному переходу через бездну небытия.