Краткий обзор рецепции «Слова о полку Игореве» в континентальном Китае

Ли Цзивэй аспирант, кафедра Кафедра история русской литературы, Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова 119234, Россия, Московская область, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1 Li Ziwei Postgraduate student, the department of History of Russian Culture, M. V. Lomonosov Moscow State University 119234, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1 zwli1563107653@outlook.com

I. Пропедевтический этап рецепции «Слова о полку Игореве» в Китае

Первое описание древнерусского шедевра для китайской аудитории сделал известный китайский литературовед Чжоу Цзожэнь. В третьем томе его «Истории европейской литературы» ^[46] – «Средневековье и Возрождение (中古与文艺复兴) » – дается краткое представление об этом произведении. Книга была написана в 1918 г. и опубликована в январе 1919 г. в рамках преподавания курса «История европейской литературы» в Пекинском университете. Чжоу указывал: «В России издревле существовал такой поэтический жанр как "былина", где рассказывается о древних героических деяниях. Представителем этого жанра является "Слово о полку Игореве"» ^{[46, с. 116]}. В своей монографии Чжоу коротко пересказал основное содержание произведения. Он подчеркнул, что в нем замечаются явные следы анимизма и отметил особую красоту плача Ярославны [там же]. Кроме того, он также освещает основные черты того времени, когда возникло «Слово»: «В тот период страны и народы разделялись, постоянно возникли войны <…> Поэтому историки называли этот период темной эпохой» ^{[46, с. 113]}.

Таково было первое впечатление китайской аудитории от этого древнерусского произведения. Оно далеко не всесторонне, но относительно объективно и не только обращает внимание на литературную красоту древнего шедевра, но и раскрывает «темный» характер времени, отраженного в нем.

Однако, как свидетельствует советский китаист Б. Л. Рифтин, первый экземпляр «Слова о полку Игореве» был привезен в Китай русской духовной делегацией уже во времена Династии Цзин, в 10-м году Даогуан (т. е. в 1830 г.) [9，с. 5]. Это значит, что китайцы обратили внимание на этот памятник только век спустя. Причина этого явления заключается в том, что хотя рецепция иностранных литератур в Китае началась уже после 1840 г., русская литература в то время еще не была ведущим ориентиром. В тогдашнем Китае роль литературы стала резко актуальной для другой, весьма значимой сферы: освобождения от феодального мировоззрения. Своеобразной идеологической востребованностью определяется прагматическое отношение китайских образованных людей к литературе, которое укоренилось в китайском мировоззрении уже во времена Конфуция (VI в. д. н. э.), говорившего, что «Ши» (это понятие обозначает почти то же, что «литература» в современной терминологии. – Ц.Л.) позволяет человеку выразить свою мысль с помощью приемов искусства, дает ему особый аспект для наблюдения и созерцания жизни, помогает общаться с себе подобными и критиковать недостатки окружающего мира (诗，可以兴，可以观，可以群，可以怨). Такое отношение также влияет на рецепцию иностранной литературы.

В конце 1910-х гг. ситуация в континентальном Китае изменилась. В силу двух исторических событий литературные круги в континентальном Китае постепенно стали ориентироваться на русскую литературу ^{[6, с. 274]}: появление Движения 4 мая 1919 г. вызвало большой спрос на «передовую» иностранную литературу в Китае, а революция в России показала возможность заимствовать именно у соседа. Статистика показывает, что переводы русских и советских произведений занимают 28% среди всех литературных переводов в период с июня 1919 г. по октябрь 1949 г. ^{[14, с. 364]}.

Таким образом, следует обратить внимание на то, что, высокая художественная ценность русской литературы не являлась первоначальным или самым важным толчком для ее быстрой и бурной популяризации на китайской континентальной территории в первые десятилетия XX в. Приведем один яркий пример. В 1927 г. была издана работа «Русская литература» китайского общественного деятеля и писателя Цзян Гуансы. Книга разделена на два тома: «Том первый. Октябрьская революция и русская литература» и «Том второй. Русская литература до Октябрьской революции». В предисловии объясняется причина такого необычного разделения: «автор книги предполагает, что русская литература после Октябрьской революции важнее и в большей степени интересует <китайских> читателей, поэтому мы начинаем с нее» ^{[44, с. 1]}.

Несмотря на то, что в дальнейшем отношения между Китаем и Россией (СССР) время от времени менялись, общая атмосфера для рецепции русскоязычной литературы сохранялась. Положительное восприятие русской литературы способствовало ее более интенсивным литературоведческим интерпретациям в Китае. А прагматически-ориентированная модель интерпретации русской литературы континентальными китайцами проявляется почти во всем этом процессе и часто помогает объяснить его отдельные явления. Именно на таком фоне знания о «Слове о полку Игореве» начали распространяться в Китае более активно.

II. Постепенная интенсификация рецепции «Слова о полку Игореве» в Китае в период до образования КНР

В первые десятилетия после Движения 4 мая в Китае на древнюю русскую литературу обращали внимание лишь отдельные литературоведы и общественные деятели для того, чтобы проследить историческую основу ее современного развития. Их представления отражаются в отдельных статьях и монографических работах по истории русской литературы, большинство из которых были переводами и пересказами англоязычных исследований.

В 1921 г. журналом «Сяошуо юэбао» был издан специальный номер «Исследования русской литературы». В него были включены две работы, упоминающие «Слово о полку Игореве»: Чжэн Чжэньдо написал статью «Изначальная эпоха русской литературы» ^[49] на материале «Очерка истории русской литературы» ("An Outline of Russian Literature") М. Бэринга, а литературный критик Шэнь Цзэминь перевел предисловие к работе И. Ф. Хэпгуд «Русские эпические поэмы» (“The Epic Songs of Russia”) ^[52].

В своей статье Чжэн высоко оценивал этот древний памятник, считая, что среди всех древнерусских произведений он уступает только «Повести временных лет» по значимости для дальнейшей русской литературы, а по известности – занимает первое место ^[49]. А в переводе Шэнь представляется краткая история исследования русских эпосов, в том числе, и «Слово о полку Игореве» ^[52].

В отличие от Чжэн, который считал «Слово о полку Игореве» произведением XII в. ^[49], в статье, выбранной и переведенной Шэнь, предлагается гипотеза о том, что «можно датировать записывание произведения XIV-XV вв.», хотя исследователь тоже признает тот факт, что поэма была составлена на основе исторических событий 1185 г., говорит о том, что во время ее составления главные ее персонажи были еще живы ^[52]. Разница же во времени объясняется предположением о том, что тексты подобного рода часто фиксировались письменно «после передачи в устной форме в течение сотни или более лет» [там же].

Кроме того, их мнения о фольклорной традиции древнерусского памятника также расходятся. Чжэн отметил особую роль мифологических элементов в произведении: когда Игорь терпит поражение, вся природа грустит, а когда он бежит из плена, силы природы ему помогают ^[49]. В переводе Шэнь указывается, что «Слово» принадлежит поэту, характер которого явственно проявляется в произведении; героями в нем предстают обычные люди, в нем нет элементов волшебства, эпизоды, о которых повествуется, исторические» ^[52].

В переводе Шэнь также приводится гипотеза о том, что «автор памятника, по-видимому, был авторитетным поэтом той эпохи» [там же]. Его мнение сходится с взглядами Чжэн. В 1924 г. Чжэн была издана монография «Сокращенная история русской литературы», в которой он отмечал: «Структура этого исторического эпоса монолитна, его содержание исполнено поэтической красоты. Очевидно, что он был составлен <профессиональным> писателем» ^{[50, с. 6]}. По поводу автора «Слова о полку Игореве» Цюй Цюбо и Цзян Гуансы высказали другое мнение, т. к. полагали, что «вероятно, автор был дружинником» ^{[44, с. 137]}.

Кроме того, китайский писатель Цзинь Шишэн комментировал исторический фон составления древнерусского памятника ^[43]. Также разные ученые анализировали поэтику произведения с самых разных точек зрения. Например, Цюй и Цзян подчеркивали, что в древнем шедевре мы обнаруживаем не только красивый художественный язык, но и анализ причин поражения, а также советы современным князям ^{[44, с. 137]}. Китайские переводчики также переводили научные труды иностранных авторов, таких, как М. Бэринг, П. А. Кропоткин и др., которые давали китайской аудитории дополнительное представление об этом произведении.

Судя по росту известности «Слова о полку Игореве» среди континентальных читателей, оно действительно постепенно расширяло масштаб своего влияния. Однако если сравнивать «Слово» с памятниками новой и новейшей русской и советской литератур, то его рецепция все-таки шла медленнее и менее интенсивно. С июня 1919 г. по октябрь 1949 г. появилось 1045 наименований переводов русскоязычных художественных произведений ^{[14, с. 364]}, но пока не появился полный перевод «Слова о полку Игореве». Сложность древнерусского языка лишь частично объясняет эту ситуацию, потому что первый перевод Вэй Хуанъну (1957) был осуществлен на основе переводов на современный русский и английский языки. Более логичным объяснением данной ситуации служил тот факт, что древний памятник не соответствовал или мало отвечал запросам китайского общества того периода. Его восприятие определялось представлением о том, что древняя русская литература, в частности и «Слово о полку Игореве», были истоком современной русской литературы и культуры в целом.

Более того, своеобразие представлений китайских читателей о русской литературе также приводило к ограничению ее понимания. Например, в ноябре 1934 г. в специальном номере «Исторические эпосы мира» Гонконгского журнала «Хундоу манькань» был издан перевод самых известных отрывков памятника. В предисловии к специальному номеру журнала «Хундоу манькань» дается общее представление о переведенных эпосах: «мы также считаем, что выражение "борьба за выживание нации" <…> никогда не устаревает; даже на сегодняшний день мы не можем похвастаться миролюбием наций <…> Эти "мировые эпосы" <…> полны крови, убийств и жестокости. Они не такие "нежные" и "цивилизованные", как в наше время» ^[24]. Представление о средневековой Руси, отраженное в описании, сходится с мнениями Чжэн Чжэньдо. Сравнивая с их пониманием, нам несложно заметить, что континентальные интерпретаторы после 1920-х гг. уделяли мало внимания «дикости» и «жестокости» общества того периода. Цюй и Цзян также не считаются исключением в этом плане: они раскрывали темноту средневековой литературы для того, чтобы потом объяснить, что именно из этой темноты появились такие свойства русского характера, как «бескорыстность, самоотверженность, терпеливость и решительность» ^{[44, с. 125]}. Иными словами, общий тон интерпретации древнерусского памятника в этот период уже в определенной степени оказывается однозначным.

III. Появление первого полного перевода «Слова о полку Игореве» на китайский язык и его последствия

После образования КНР его активный культурный диалог с СССР еще сильнее способствовал популяризации русскоязычных произведений среди китайских читателей. На фоне взаимодействия стран социалистического лагеря изучение русского языка и русскоязычной литературы в материнском Китае достигло больших масштабов. Постепенно появлялось все больше и больше учебных заведений, где преподается русский язык и русская литература. Но из-за нехватки специалистов на начальном этапе в качестве учебных пособий приходилось переводить русскоязычные работы, в том числе такие, как «Русская литература» Н. Поспелова и П. Шаблиовского ^[26]. Из этой монографии китайские читатели и будущие специалисты получили более подробное представление об этом древнерусском произведении.

На фоне беспрецедентного интереса к русской литературе в континентальном Китае еще активнее и инициативнее осуществлялась переводческая работа. Так в поле зрения китайских переводчиков попадают не только современные или классические русские авторы, но и «Слово о полку Игореве». В 1957 г. был издан первый полный перевод «Слова о полку Игореве» на китайский язык ^[31]. Переводчик Вэй Хуанъну использовал перевод Д. С. Лихачева на современный русский язык ^[30], учел он также работу «Слово о полку Игореве» под ред. В. П. Адриановой-Перетц ^[29] и английский перевод Л. А. Магнуса ^[28]. К переводу на китайский язык приложены некоторые гравюрные иллюстрации В. А. Фаворского из «Слова о полку Игореве», изданного издательством Детгиз в СССР в 1953 г. ^[30], карта похода Игоря и генеалогическая таблица древнерусских князей из «Слова о полку Игореве», изданного Ленинградским отделением АН СССР в 1950 г. ^[29], а также 224 примечания, составленных на основе комментариев Д. С. Лихачева ^[30]. В послесловии к переводу Вэй Хуанъну дал читателям обзор исторической обстановки, охарактеризовал общественно-историческое значение «Слова», образы основных персонажей и художественные особенности произведения. Следует заметить, что в самом переводе Вэй наблюдаются явные идеологические следы его времени. В послесловии к своему переводу он цитировал мало наблюдений различных литературоведов или историков, но не раз ссылался на высказывания философа К. Маркса ^[31]. Кроме того, в 1957 г. был издан перевод на китайский язык оперы «Князь Игорь», написанной также на основе древнерусского памятника о походе Игоря ^[2].

Отрывки перевода Вэй были использованы в разных учебных пособиях по истории русской и мировой литератур, таких, как «История европейской литературы» ^[53], «Хрестоматия зарубежной литературы» ^[41] и т. д. Кроме того, его обзор служил основным источником для освещения и анализа памятника в разных учебных пособиях, в частности, «Пятьдесят пять лекций по зарубежной литературе» ^[27] и др. В 1982 г. был издан «Том иностранной литературы» общей «Китайской энциклопедии», в который также включена статья о «Слове о полку Игореве», написанная Вэй Хуанъну ^[2].

Помимо того, в 1980-е гг. среди китайских исследователей возникла дискуссия о патриотической теме и идеологическом характере «Слова о полку Игореве». Дискуссия началась в 1982 г. статьей Лю Вэньсяо «Спор о патриотизме "Слова о полку Игореве"». Китайский исследователь проанализировал историческую обстановку похода и пришел к выводу, что данный поход имел агрессивный характер ^[18]. Дальше автор на трех страницах комментирует оценочные слова К. Маркса, которые широко цитировались в посвященных «Слову» исследованиях, созданных после 1950-х гг., объясняя, как правильно принимать его оценку «патриотического» характера похода Игоря ^{[18, с. 56-59]}. Оппонентом Лю был историк профессор Бао Лянцюнь. Его позиция видна из его ответной статьи «"Слово о полку Игореве" является патриотическим». Бао анализирует общественно-исторические причины похода Игоря и междоусобиц того периода, рассматривая отношения между русскими и половцами в более общем плане ^[1]. Следует заметить, что Бао ссылался не только на мнения Д. С. Лихачева, А. М. Панкратовой, Б. Д. Грекова и других ученых, но и на слова К. Маркса, В. И. Ленина и И. В. Сталина [там же].

Появились также переводы специальных работ, посвященных «Слову о полку Игореве», в том числе, в 1984 г. было переведено предисловие к изданию «Слова» издательства Детгиз в СССР ^[17], по изданию которого сделал перевод Вэй.

Казалось бы, в рецепции древнерусского памятника наступил довольно активный период. Появление полного перевода привлекло больше внимания к древнерусскому памятнику в китайском научном обществе и тем самым стимулировало знакомство китайских исследователей и читателей с этим произведением. Но в то же время кругозор читателей ограничился этим единственным источником, а изложение сведений о «Слове» в разных научных работах и статьях в основном превратилось в монотонный пересказ представления о «Слове» переводчика. Мы видим в исследованиях того периода точно такой же подход к интерпретации произведения, как у Вэй и следовательно, отсутствие более широкого круга мнений. Таким образом, расцвет, по сути, оказывается своеобразным «застоем», что объясняется неровными отношениями между резко возрастающим спросом на русские и советские произведения и нехваткой квалифицированных специалистов в области русского языка того периода на континентальной территории. Как указывает Ли Дин, преподавание русского языка в Китае вошло в норму только после 1956 г., но нормальное состояние продолжалось лишь 4 года и опять сошло на нет на 20 лет ^{[14, 376]}. Иными словами, большинство китайских исследователей того периода еще не были в состоянии читать оригинальные работы, посвященные «Слову о полку Игореве», а Вэй Хуанъну стал их единственным поводырем.

IV. Перелом имиджа «Слова о полку Игореве» в китайской науке на рубеже XX-XXI вв.

Несмотря на нестабильность ситуации с подготовкой русистов, на рубеже XX-XXI вв. континентальные читатели все еще не потеряли интереса к русскоязычной литературе благодаря воспитанию любви к ней со школьного возраста. А в силу того, что после 1980-х гг. подготовка русистов в системе китайского образования опять вернулась в норму, число образованных русскоговорящих китайцев увеличивалось. Более того, в таких вузах, как Пекинский университет, Пекинский университет иностранных языков, Хэйлунцзянский университет и др., начали преподаваться курсы по старославянскому или древнерусскому языкам. В результате китайские исследователи начали обращаться к различным источникам и постепенно избавлялись от стандартной модели интерпретации «Слова о полку Игореве». Рецепция древнерусского памятника постепенно оживилась.

Начиная со статьи Лю Вэньсяо и до наших дней появилось почти 10 статей, посвященных теме войны и патриотизма в древнерусском произведении. Эти работы показательно иллюстрируют процесс изменения имиджа «Слова о полку Игореве» в китайской науке.

На рубеже XX-XXI вв. идеологический аспект произведения опять привлек внимание китайских исследователей. Однако в этот раз мы видим в их работах неоднозначные выводы. Обобщая разные мнения по поводу характера похода Игоря, среди которых назывались и потребность в защите своей территории, и варварское нападение для славы и обогащения (по мнению Б. А. Рыбакова), и безумная авантюра для завоевания большей территории (против чего выступил А. А. Гогешвили), и дипломатическая поездка с целью женитьбы сына (по мнению А. Л. Никитина), Ван Жэньфа пришел к выводу, что нельзя однозначно определить идеологическую направленность произведения ^{[4, 23-26]}. С его мнением сходятся взгляды Чжу Хунвэнь ^[47].

В дальнейшем китайские континентальные исследователи еще больше расширили свой кругозор. Война в «Слове» обсуждается в китайской науке не только с общественно-исторической, но и с литературоведческой точки зрения: Фэн Юйчжы и Хау Куй рассматривают «Слово» в аспекте развития русской военной литературы ^{[39] [40]}, Чжан Кэ обсуждает «Слово» как воинский исторический эпос ^[45], Ли На анализирует характер русского народа, отраженный в военной литературе, в том числе, и «Слове о полку Игореве» ^[15], а Лю Инцзе раскрывает «русское воображаемое сообщество» на примере «Слова» с помощью теории Б. Андерсона ^[19]. Благодаря многообразному восприятию «Слова о полку Игореве» в китайской науке памятник начал рассматриваться исследователями в большей степени как литературно-исторический источник, чем публицистический.

О переломе имиджа также свидетельствует появление нового перевода древнерусского памятника на китайский язык и активное взаимодействие между двумя переводами. В 1999 г. был издан еще один полный перевод «Слова о полку Игореве» ^[34], сделанный другим специалистом в области русского языка, Ли Сиинем, на основе учебного пособия, созданного им еще в 1991 г. для внутреннего пользования в Хэйлунцзянском университете. В 2018 г. перевод Ли Сииня был переиздан ^[38]. В 2003 г. на основе этого перевода была издана отдельная книжка с сопоставительными текстами на древнерусском и китайском языках ^[36]. А перевод Вэй был переиздан в 1983, 1990, 2000 и 2017 гг. ^{[32] [33] [35] [37]}, причем в каждом издании замечается немало изменений по сравнению с предыдущим.

Взаимодействие между двумя переводами «Слова» в первую очередь отражается в соперничестве между ними: переводчики старались разными способами отличаться друг от друга. Если Вэй заявлял, что делал свой перевод на основе современного русского и английского переводов произведения, Ли Сиинь сообщает, что он переводил непосредственно с древнерусского текста, реконструированного В. В. Колесовым. К своему переводу «Слова» Вэй приложил перевод подражательного текста «Задонщины» во втором издании в 1983 г., а Ли в своем предисловии добавил перевод повествования о походе Игоря из Ипатьевской летописи. Вэй переводил текст Д. С. Лихачева по строчкам, в то время как Ли выстроил переводной текст по абзацам – «предложение по предложению, а не слово по слову», причину такого построения Ли также специально объяснил в предисловии: «потому что буквальный перевод часто передает только внешний образ, а не внутренний дух, особенно когда речь идет о поэме» ^{[36, с. 12]}. Кроме того, Ли добавил короткие пояснения в поле самого текста, а в примечания к тексту он включил больше мнений по поводу толкования отдельных вопросов, чем представил в своем издании Вэй. С другой стороны, в 2000 г. Вэй добавил к изданию еще две статьи, опубликованные в 1987 и 1993 гг. ^{[8] [9]}, показывая более широкое и глубокое знакомство с исследованиями этого произведения.

Более того, их взаимодействие также проявляется в сознательном или несознательном сходстве переводных текстов. Например, в новых изданиях перевода Вэй обнаруживается не одно место, где он изменил свой вариант перевода по аналогии с Ли. С другой стороны, хотя Ли стремился избежать влияния Вэй, его понимание отдельных конкретных моментов может сходиться с его предшественником.

Кроме двух главных переводчиков в этом процессе также принял участие Ван Жэньфа. Он заметил любопытное место в переводе Вэй («Прысну море полунощи … вежи ся половецкии подвизаша») и предложил свой вариант перевода с учетом данных из области сейсмологии ^[3]. Он также предположил, что слово «плъкъ» в названии произведении следует перевести как «войско» с акцентом на несчастье воинов, а не «поход» как переводится у Вэй и Ли ^[5].

Все эти исследования и усилия не только способствовали позитивному развитию рецепции «Слова» в Китае, но и стали важным опытом для поиска новых способов и образов перевода памятника.

В новом веке «Слово о полку Игореве» стало все чаще изучаться как художественное произведение. Современные китайские исследователи рассматривают стилевые и композиционные особенности «Слова» ^{[16] [20] [54]}, толкуют культурные и религиозные коннотации произведения ^{[13] [21] [25] [42] [54]}, интерпретируют образы природы ^{[7] [12] [56]} и женскую тему ^{[10] [22] [23] [57]} в нем и т. д. Древнерусский памятник рассматривается также в магистерских диссертациях ^{[11] [48] [51]}. Его литературная ценность постепенно проявилась перед китайскими континентальными читателями.

Таким образом, на протяжении почти двух веков «Слово о полку Игореве» переживало неоднородный процесс рецепции в китайской аудитории в силу меняющей прагматической востребованнсти. Из-за того, что до 1920-х гг. русская литература еще не являлась приоритетным ориентиром для китайцев, этот древнерусский памятник тоже мало привлекал внимание китайских читателей. После Движения 4 мая по мере популяризации русской литературы на континентальной территории китайские образованные люди постепенно начали все чаще обращать взгляды на это древнерусское произведение. Разные ученые предлагали разные мнения по вопросам его текстологии, авторства, поэтики, а также исторических условий его создания. После образования КНР под влиянием общей благоприятной атмосферы для перевода русских и советских произведений появился первый полный перевод «Слова». Однако в дальнейшем исследователи толковали произведение по стереотипной модели первого переводчика. Застой процесса рецепции древнерусского шедевра объясняется неровной динамикой процесса подготовки профессиональных специалистов в области русского языка и литературы. На рубеже XX-XXI вв. по мере умножения квалифицированных русскоговорящих специалистов в Китае ситуация изменилась и улучшилась. Благодаря уменьшению востребованности публицистических и идеологических трактовок русской литературы, китайские читатели воспринимают «Слово» как древнерусское литературно-историческое произведение. А появление второго полного перевода «Слова» и других связанных с этим памятником исследований также свидетельствует о переломе в его восприятии. Тенденция рецепции «Слова о полку Игореве» соответствует общему процессу рецепции русской литературы в Китае в последнее столетие.