Западные технологии в сельскохозяйственном производстве и пищевой переработке во второй половине XIX - нач. XX вв. и русский агропромышленный менталитет

Рогатко Сергей Александрович кандидат исторических наук Член Российского комитета по истории и философии науки и техники, Российская академия наук 141337, Россия, Московская область, г. Сергиево-Посадский район, деулино (днп), ул. Свободная, 38а Rogatko Sergey Alexandrovich PhD in History Member of the Russian Committee on the History and Philosophy of Science and Technology, Russian Academy of Sciences 141337, Russia, Moskovskaya oblast', g. Sergievo-Posadskii raion, deulino (dnp), ul. Svobodnaya, 38a rogatko1.@yandex.ru

Ни у кого не вызывает сомнений, что в период научно-технического переворота в XIX в. в странах Европы и США, многие иностранные изобретения и открытия появлялись в России в разных сферах и разными путями. Коснулись эти тенденции сельскохозяйственного производства и пищевой переработки в 60-90-х гг. Впрочем, западная научная мысль, технологии и технические изобретения проникали на российскую почву и в XVIII в. Достаточно вспомнить попытку Петра I в 1723 г. донести до русской общественности три книги немецкого агрария и экономиста Вольфа Гельмгардта фон Гохберга под заглавием «GeorgicacuriosaoderdasadelicheLandundFeldLeben» («История земледелия, или Улучшение жизнедеятельности почвы поля»), которая длилась 7 лет, так и не ставшей достоянием общественности ^[1]. Или, например, предложение в ИВЭО после первых испытаний в марте 1779 г. сельскохозяйственной машины на конной тяге, которая по описанию конструктора была создана для «очистки овсяного хлеба вместо ржаного, молочише снопы и разрезать колос с соломой мало по долее ржаного зерна» ^[2] и других операций. Машина заменяла обычные ручные «цепы, вилки, грабли, метлы, волокуши, носилки, лопаты, все те орудия, которые ручные работы надобны» ^[2]. Однако подобные машины и механизмы в те времена в принципе практически не могли быть применены в помещичьих хозяйствах. Основная причина крылась в наличии даровой крепостной рабочей силы, а также в обычной человеческой настороженности тех чиновников и специалистов профильных Коллегий, которые получали в руки описание и чертежи подобных изобретений и от которых зависело продвижение любой новейшей разработки. Как видим традиции «пробиваемости» в русскую действительность западных научных знаний и технологий достаточно крепки и имеют свою непростую историю и свою объективную и субъективную специфику.

Все процессы продвижения и внедрения западных научных идей, технологических разработок и непосредственных изобретений можно разделить как бы на три этапа. Первый этап приходится на 1850 ― 1860-е гг., когда государство и общество, в целом понимая – даже на интуитивном уровне – объективную неизбежность научно-технического прогресса, субъективно всячески сопротивлялось новейшим западным открытиям в области сельскохозяйственного производства и пищевой переработки. При этом продвигались в первую очередь традиционные, можно сказать, веками наработанные технологии и орудия производства, применяемые в земледелии, мукомольном деле, молочном хозяйстве, мясопереработке и прочих отраслях. Второй этап начинается с конца 1870-х гг. и продолжается до 1898 г., когда были введены пониженные пошлины на ввоз иностранных сельскохозяйственных машин ^[3,4] и когда на более рациональной основе землевладельцы, заводчики-переработчики сельскохозяйственного сырья (мукомолы, маслоделы, переработчики в мясной промышленности), расширяя и совершенствуя все процессы производства, стали снова обращаться к иностранным технологиям и машинам. Третий этап с 1898 г. до начала 1910-х гг. характеризуется повышением пошлин на ввоз иностранных машин и оборудования, сокращением ввоза, а затем отменой пошлин, когда ввоз иностранной техники в Россию вновь увеличивается. На российском рынке существовала конкуренция западных и отечественных технологий на всех направлениях. В 1910-е гг. приоритет утвердился за иностранными образцами, которые изготавливали на российских заводах.

Остановимся подробнее на каждом из этих этапов. В.И. Ленин в работе «Развитие капитализма в России» (Глава III. Раздел VII. Употребление машин в сельском хозяйстве) о первом этапе писал достаточно точно и лаконично: «Помещики бросились было покупать заграничные машины, чтобы обойтись без “дарового” труда крепостных и устранить затруднения по найму вольных рабочих. Попытка эта закончилась, разумеется, неудачей: горячка скоро остыла, с 1863-1864 гг. спрос на заграничные машины упал» ^[5] (Ленин в этом разделе делит сам процесс употребления машин в сельском хозяйстве на 4 этапа, не выделяя внедрение западных технологий и техники в России в самостоятельное явление). Дело здесь крылось не столько в чисто экономических условиях применения зарубежных образцов сельскохозяйственной техники, сколько в общей атмосфере отношения русских специалистов к западным технологиям и технике в обществе. Когда в Императорском сельскохозяйственном музее 13 августа 1869 г. испытывалась жатвенная машина русского изобретателя Иванова и изобретение иностранцев Брайема и Биккертона, специалист по сельскохозяйственным машинам музея В.В. Черняев явно отдавал предпочтение иностранной машине. Хотя испытания показывали, что машина Иванова при самых неблагоприятных внешних условиях легко действовала с помощью одной лошади и одного рабочего, а иностранная машина при тех же условиях с большим усилием действовала при помощи двух лошадей и двух рабочих. При этом ножи машины Иванова работали без натачивания несколько дней, а в машине Брайема и Биккертона ножи натачивались каждые 4-5 часов ^{[6, C.68]}. То есть российская машина явно превосходила иностранную. Впрочем, это не помешало Черняеву как специалисту, составить свое заключение в том смысле, «что она (машина Брайема и Биккертона ― прим. авт.) во всяком случае превосходит машину г. Иванова, это, вне всякого сомнения.» ^{[6, C.68]}.

Поэтому известный русский ученый, механик П.А. Зарубин, изучая процессы внедрения зарубежной техники в русских хозяйствах, писал: «Нередко случается так, что восхваляемая машина стоит праздною в сарае, а вместо ея работают жнецы или косцы» ^{[6, С.53]}. На эту же тему весьма красноречиво высказывался орловский землевладелец и плодовод И.Р. Цивинский: «Я не понимаю как такой просвещенный человек (каким являлся землевладелец, сахарный магнат ― прим. авт.), граф Бобринский, ведет хозяйство почти 20 лет кряду в прямой для себя убыток, потому что ему обработка земли с дорогими орудиями и машинами обходилась несравненно дороже, чем тем хозяевам, которые придерживались дешевых русских орудий, а между тем хлеба и даже свекловица на его полях всегда были хуже, чем у соседей. Для хранения таких диковинных орудий в его хуторах были выстроены громадные двухэтажные здания; в них все возможно было найти, что только могла измыслить досужая фантазия американца и англичанина, не было только русской сохи, которую, как мне передавал управляющий, граф очень жалует. Если такие сильные хозяйства не могли доказать нам о полезности ведения хозяйства заграничными орудиями, то для нас примером для подражания они служить не могут. Теперь на тех полях, на которых работали иностранные орудия, опять заняла подобающее ей место крестьянская соха, которой предстоит много труда, чтобы исправить землю, испорченную глубокой пахотой, и сообщить верхнему слою почвы утраченную чрез это рыхлость» ^[7].

Противоречивые действия упомянутого специалиста сельскохозяйственного музея В.В. Черняева в отношении русской и зарубежной техники Зарубин замечал не раз. Так в 1869 г. на выставке рогатого скота в С.-Петербурге во время испытаний маслобойки Клифтона и русской маслобойки крестьянина Сергеева у обеих аппаратов была выявлена проблема с притоком воздуха в конструкцию. Черняев по этому поводу высказывался достаточно определенно: «что одна маслобойка действует дурно, потому что вредит этому действию приток атмосферного воздуха, а другая также дурно действует потому, что не было достаточного доступа наружного воздуха» ^{[6, С.49]}. Однако в итоге предпочтение было отдано иностранной маслобойке. Даже Д.И. Менделеев «употреблял ее (маслобойку Клифтона — прим. авт.) в своем хозяйстве и находил ее весьма полезною и практичною, что он и заявлял в сельскохозяйственном музее» ^{[6, С.49]}. То есть иностранные машины ни смотря ни на что приветствовались, в отличии от довольно прекрасных и недорогих русских разработок. Зарубин на это счет замечал, что «мы напр. порицаем свои изобретения, по крайней мере, в большинстве случаев относимся к ним слишком придирчиво; иностранцы наоборот, изобретения свои чересчур превозносят» ^{[6, С.49]}.

Благодаря Ученому комитету Министерства государственных имуществ (МГИ) западные научные знания в области сельского хозяйства и пищевой переработки появлялись среди аграрной общественности с заметным постоянством. Это и перевод в 1867 г. на русский язык сочинения графа Александра Пьера Одара по виноградарству ^{[8, Д.4.ЛЛ.1-8.]}; и предложения в 1868 г. об улучшении сельского хозяйства Шейнемана ^{[8, Д.24. ЛЛ.1-6]}; и перевод брошюры члена-корреспондента Бельгийского земледельческого общества Видалена «О новом кормовом растении» ^{[8, Д.250. ЛЛ.1-3.]} и многие другие. По поводу насаждения у нас западных научных знаний, особенно технических, Зарубин выражался весьма скептически: «Наши специалисты-знахари, — писал он о русских изобретателях и практиках, — могут сообщить одну только новую мысль, что вы де сколько там ни трудитесь над разработкою ученых теорий, сколько томов об этом ни пишите (как, например, механику Вейсбаха,( Вейсбах Юлиус (Weisbach) (1806-1871)—саксонский математик и механик-гидравлик, иностранный член- корреспондент Петербургской АН (1855). Труды по прикладной механике и начертательной геометрии. Разработал теорию привода, в частности, теорию зубчатых зацеплений. —Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона; Современный Толковый словарь. http://www.moderndictionary.ru/) состоящую из 300 печатных листов); но мы де все это ставим ни во что, потому что де этот труд, по нашему мнению, вовсе не практичен» ^{[6, С.22]}. Неудивительно, что русский агропромышленный менталитет в какой-нибудь глубинке имел свои, порой совершенно необъяснимые особенности, связанные с многими факторами. Например, в начале становления сибирского маслоделия в конце 1850-х гг. многие старообрядцы-раскольники называли кустарей маслодельного дела и торговцев молока странным для них прозвищем «молокане» (Молокане, одна из сект духовных христиан. Возникла в России во 2-й пол. 18 в. Отвергают священников и церкви, совершают моления в обычных домах. Общинами руководят старцы и выборные пресвитеры. С 1820 гг. Молокане поселились в Закавказье, Крыму, с 1870-х гг. в Сибири, Закаспийской и Карской обл., переселялись за границу. – БЭС. Т.I. М.,1991. С.828; Русское духовенство в конце XIX – нач. XX вв. предполагало, что «молокантством эта секта стала называться потому, что последователи ее в пост ели молоко. Сами же сектанты объясняли это название тем, что вкушают «словесное молоко». - Булгаков С.В. Настольная книга для священно-церковно-служителей. (Сборник сведений, касающихся преимущественно практической деятельности отечественного духовенства) Изд.3 Киев,1913. С.1632). При этом молочный сепаратор для сбивания сливочного масла они называли «молоканка». И при этом еще добавляли свои умозаключения, что «она дескать гремит на земле, — от этого нет грома на небе» ^[9]. Затем засуху 1902 г. старообрядцы объяснили появлением маслоделия в Сибирских землях. И это в то время, когда западные технологии практически повсеместно в Российской империи становились неоспоримой реальностью и работали на российскую экономику! Не удивительно, что старообрядцы, игнорируя духовные и светские власти, а уже тем более заезжих купцов и переселившихся крестьян всячески отказывались привозить молоко на сборные пункты. Они предупреждали крестьян, что, за их молоко, они в итоге после произведенного и проданного кустарями масла, не получат причитающихся им денег. В данном случае староверы эксплуатировали обычные бытовые суеверия малообразованных крестьян. А западные технологии являлись лишь предлогом для экономического давления богатых крестьян-староверов на православных переселенцев из центральных земель. По такому же принципу иные русские изобретатели сельскохозяйственных машин проделывали с «вейсбаховой механикой» свои «устрашения» относительно западных технологий.

Второй этап, проходивший с конца 1870-х гг. до 1885 г. Ленин охарактеризовал «чрезвычайно правильным и чрезвычайно быстрым ростом привоза машин из-за границы» ^{[5, С.214]}. При этом он добавлял, что «внутреннее производство возрастает тоже правильно, но медленнее, чем привоз» ^{[5, С.214]}. Впрочем, думать, что введение иностранных технологий на рубеже 70-80-х гг. XIX в. могло являться всеобщей панацеей для сельских хозяев и принести им ощутимую пользу было бы крайне опрометчиво. Не стоит забывать, что старые представления о ведении хозяйства на Руси и в пореформенной России были еще весьма крепки. И.Р. Цивинский прибегал к экономическому объяснению этого явления. Он исследовал стоимость ведения хозяйства с землепользованием в 100 дес. только русскими или только заграничными орудиями и машинами. В результате выяснилось, что стоимость при ведении хозяйства только русскими орудиями, кроме ремонта хозяйственных помещений, составила 2266 руб. 33 коп., при этом чистый валовой доход от хозяйства составил 5015 руб.^{[7, С.125-127]} В то время как при ведении хозяйства заграничными земледельческими орудиями расход составлял 21620 руб. при ежегодном расходе на обслуживание техники 8645 руб.^{[7,С.128-130]} При этом Цивинский допускал, что если даже он преувеличил расход при применении заграничных орудий, то если даже «уменьшить наполовину, что конечно невозможно, то и тогда дохода от земли никакого не получится» ^{[7, С.131]}. Поэтому он и задавал вопрос известному помещику Долгорукову из Чернского уезда (Тульская губ.): «Скажите беспристрастно, как вы замечаете, лучше ли у вас родятся хлеба после того, как вы бросили соху и обзавелись вот уже более 10-ти лет иностранными земледельческими орудиями?» Ответ состоял в то, что не лучше. После чего Цивинский задался вопросом: «Для чего же тогда такая дорогая обработка полей, если она не вознаграждается лучшими урожаями?» ^{[7, С.132]}

Попробуем разобраться с этой ситуацией. Писатель в области политической экономии К.Ф. Бергштрессер, говоря об эмансипации русской хозяйственной культуры в перестраивающихся помещичьих имениях в пореформенное время, писал, что «прежняя наша “широкая натура” должна была сузиться, и чем дальше, тем больше и больше должна будет сужаться в интенсивно-рациональное хозяйство» ^{[10, С.3]}. То есть, при нарастающей жесткой капиталистической конкуренции выигрывал тот, кто в отсутствии даровой рабочей силы использовал все новейшие технологии и технику, а также научную аграрную методологию рентабельного воспроизводства. При этом преклонение перед западноевропейскими носителями этого прогресса было настолько очевидным, что в некоторых случаях оно просто «зашкаливало». Впрочем, среди русских аграриев все больше росло понимание, что отечественной продукции, как, естественно, и передовой иностранной, несмотря на некоторые недочеты и изъяны, все-таки можно и нужно доверять. Также среди сельских хозяев всех уровней появлялось понимание того, что раз технологические новшества неизбежны, то надо хотя бы научиться грамотно разбираться во всех деталях этого набиравшего ход процесса. Поэтому постепенно в сельскохозяйственное образование и опытное дело весь передовой агропромышленный опыт Запада стал уже не просто просачиваться и пробираться, а, что называется, ломиться в двери, изменяя аграрное мышление простых среднестатистических сельских хозяев.

Третий период, как уже упоминалось, связывали с введением в 1898 г. пониженных пошлин (в 50 коп. золотом с пуда вместо существовавших 70 руб.) на ввозимые из-за рубежа сельскохозяйственные машины ^[3,4]. В какой-то мере это оживило отечественное производство сельскохозяйственной техники. Правда ожидаемый эффект для русских машиностроителей был омрачен тем, что пошлины на простые западные сельскохозяйственные орудия без паровых двигателей, согласно русско-германскому торговому договору, приравнивались к пошлине на простое железо. По этому поводу хорошо писал секретарь Лифляндского общеполезного экономического общества Г.В. фон Стрик: «Машиностроители борются с состоявшимся в 1898 г. понижением таможенных пошлин, потому что эта мера, главным образом вследствие высоких ставок на железо, исключает для них возможность успешной конкуренции с заграничной промышленностью, сельские же хозяева страдают от того, что обслуживающая их машиностроительная промышленность при существующих условиях не может развиваться как следует, и что гораздо более необходимые для них простые сельскохозяйственные орудия заграничного производства, при существовании высоких ставок на железо, остаются для них недоступными»^[11,С.4]. Однако не взирая на это противоречие рост отечественного производства все-таки наблюдался. Впрочем, по словам К.К. Вебера, «наши заводы ничего самостоятельного в мир земледельческих машин не внесли, машины их представляют лишь более или менее удачные копии с машин западноевропейских или американских заводов» ^[12].

В связи с этим любопытна сравнительная статистика по американскому и русскому сельскохозяйственному машиностроению. Исследование инженера-технолога Н.Д. Федотова показывает, что наибольшая продукция русских заводов перед Первой мировой войной (60508 тыс. руб.) составляла всего 44% от продукции американских заводов в 1879 году (137281 тыс. руб.) ^[13,С.2]. То есть в то время, когда сельскохозяйственное машиностроение в мире только разворачивалось наше отставание было очевидным. Если в США производством сельскохозяйственного инвентаря было занято большое число мелких предприятий, то в России в 1913 г. таких предприятий было 62%, которые составляли мелкие мастерские с годовым производством не свыше 10 тыс. руб. И только 10% от всего числа предприятий могли быть названы заводами с большой натяжкой. Всего в России крупных заводов европейского типа с производством свыше 1 млн. руб. насчитывалось только 9, т.е. 1% от всего числа заводов ^{[13, С.7]}.

Таким образом отставание в 1910-е гг. по всем направлениям увеличивалось с каждым годом. На международных конкурсах и испытаниях сельскохозяйственных моторных машин (тракторов, мотоплугов, мотокультеров, сеялок и т.д.) в 1913 г. (в России они проходили тогда 3 раза участвовали 89 фирм из США, Англии, Франции, Италии, Канады, Германии, Австрии, Венгрии. От США было представлено наибольшее количество – 38 фирм ^{[14, С.90-91]}. От России не было ни одной фирмы. Многие русские аграрии в то время считали, что внедрение «мотокультуры» в сельскохозяйственное производство должно проходить лишь путем «многочисленных и длительных опытных наблюдений» ^{[14, С.145]}. Если в США мототехнику смело и настойчиво представляли иностранным специалистам и журналистам, главным образом на демонстрационных пахотах, то в европейских странах и, конечно, в России, еще только приноравливались к этим процессам. Русские специалисты, так же, как и европейцы не были столь решительными, как их американские коллеги. Поэтому распространение мототехники на русской ниве шло медленно.

В этот период иностранные технологии внедрялись почти во всех отраслях сельскохозяйственного производства и переработки. Например, в птицеводстве достаточно успешно использовались европейские, в основном французские механизмы системы Арно-Рулье для откорма птиц. Некоторые из них по лицензиям изготавливались на русских механических предприятиях М.К. Рукавишниковой и М.Н. Андреевой по цене не выше 60 руб. и обслуживались одним работников.^[15] Коэффициент внедрения научных разработок и открытий в сельскохозяйственное производство и пищевую переработку на западе был гораздо выше, в России. В некоторых отраслях этот показатель даже имел отрицательное значение. Г.В. фон Стрик низкое социальное положение русского крестьянства связывал непосредственно с его технологической отсталостью. В 1911 г. он писал, что главной причиной, что «русский крестьянин остается бедным, несмотря на свое замечательное прилежание, является его техническая беспомощность. Учреждение для него школ и снабжение его кредитом не могут его вывести из этого положения. Образование, конечно, вещь весьма важная. Но крестьянину нужно главным образом железо, чтобы открыть недра своей хлебоносной земли. В виду существующего, хотя на рынке еще мало себя заявляющего общего железного голода, было бы весьма легкомысленно рассуждать в столице исключительно только о сложных машинах и о чудесах современной техники...» ^{[11, С.11]}.

На положительное развитие русского агропромышленного менталитета влияла конечно же аграрное просвещение. Как известно в начале XX в. многие русские технические и научные издания отслеживали наиболее значимые достижения западных ученых и изобретателей в сельскохозяйственном производстве и пищевой переработки. Например, в изданиях Я.Я. Никитинского предлагались для общественности различного рода технологические и технические новинки практически в каждой отрасли ^[16]. Другое дело, что все эти новинки просеивались через сито всевозможных научных сообществ, мнения ученых, технологов и инженеров, которые обладали с одной стороны порой превосходным европейским образованием, а с другой сами же являлись продуктами многих русских, порой провинциальных стереотипов, косности мышления и различного рода суеверий. То есть глубокие корни этого менталитета, еще исходившие от старорусских воззрений, способствовали критическому взгляду на аграрное развитие европейских стран и рождение отсюда недоверия русского человека относительно всего того, что исходило от Запада. С другой стороны, откровенная «аграрно-продовольственная» русофобия европейских аграриев-экономистов становилась предметом отторжения у многих русских аграриев. Некоторые авторитетные деятели в России, играя на религиозном православном чувстве русских аграриев-патриотов, явно старались подменить этим недоверием здравый, научно обоснованный смысл. То есть эксплуатируя, порой, естественные противоречия инноваций и традиций (по типу противоречий западников и славянофилов) многие деятели занимали выжидательную позицию в отношении как агропромышленных реформ, так и изменения аграрного сознания.

Таким образом, можно сделать вывод, что агропромышленный менталитет русских сельских хозяев и разного уровня деятелей (чиновников, предпринимателей, технологов пищевого производства и т.д.) формировался под непосредственным влиянием иностранных агрономических знаний, технологических и технических открытий и изобретений. На разных периодах все эти факторы влияния подавались обществу пропагандой и публицистикой то за благо, то за анахронизм и невежество. Немаловажным фактором является то, что в начале XX в. американские ученые, изобретатели и предприниматели смогли предложить такую парадигму развития технологического процесса в сельском хозяйстве и пищевой переработке, что всем иным странам, в том числе и России, ничего не оставалось как принять эту картину мира. Благодаря изменению агропромышленного менталитета изменялись внутренние экономические и социальные процессы в сельскохозяйственном производстве и переработке.