Макроструктурные и микроструктурные стилистические фигуры на основе юридической лексики, описывающие форму и содержание общественных отношений как средство выражения авторской иронии в третьем томе романа М. Пруста «В поисках утраченного времени» («À la recherche du temps perdu») «У Германтов» («Le Côté de Guermantes»)

Савина Елена Сергеевна кандидат филологических наук доцент, кафедра иностранных языков, МГУ имени М. В. Ломоносова, юридический факультет 119991, Россия, г. Москва, ГСП-1, Ленинские Горы, 1, строение 13 (4-й учебный корпус), ауд. 503 А Savina Elena PhD in Philology Associate Professor, the department of Foreign Languages, the faculty of Law, M. V. Lomonosov Moscow State University 119991, Russia, g. Moscow, GSP-1, Leninskie Gory, 1, stroenie 13 (4-i uchebnyi korpus), aud. 503 A savinaelena2006@yandex.ru Другие публикации этого автора

В статье анализируются микроструктурные (метафора и образное сравнение) и макроструктурные (аллюзия) стилистические фигуры, включающие в себя юридическую лексику, посредством которых автор иронично описывает как суть, так и форму общественных отношений, прежде всего между представителями аристократии и буржуазии. В качестве объекта исследования были отобраны юридические термины из области уголовного процесса, а также административного, конституционного, уголовного, гражданского и коммерческого права, используемые в качестве образной части данных фигур. Традиционно термины разделяют на общеупотребительные, т. е. употребляемые и в повседневной жизни; термины, используемые во многих отраслях знания, не только в юриспруденции, а, скажем, также и в логике, и специальные юридические термины, которые указывают на явления, свойственные именно праву. В работе мы задействуем методы лексического, семантического и стилистического анализа. Для анализа стилистических фигур мы обращаемся к классификации Ж. Молинье, который разделяет их на макроструктурные (не обладающие какими-либо явно выраженными признаками; не всегда заметные в тексте и могущие быть не поняты: в нашем случае это аллюзия к ситуации из конституционного права) и микроструктурные (сразу заметны в тексте; задействованная для их создания лексика не может быть заменена на другую; понимаются однозначно; в нашем случае это метафоры и образные сравнения). Посредством использования данных фигур выражается авторская ирония на всех уровнях: как при описании общественных отношений аристократов и буржуа между себе подобными, так и при их взаимодействии друг с другом. В рассматриваемых контекстах «возвышенная» лексика также порой соседствует с лексикой более «низкого» стиля, что позволяет создать контраст между тем, как те или иные общественные отношения видятся персонажам и тем, чем они являются на самом деле.

В настоящее время под юридическими терминами обычно понимают «словесные обозначения понятий, используемых при изложении содержания закона (иного нормативного юридического акта)». Традиционно выделяют три вида терминов: «общеупотребляемые, т. е. термины в общепринятом, в известном всем смысле; специально-технические, т. е. имеющие смысл, который принят в области специальных знаний – техники, медицины, экономии, биологии; специально-юридические, т. е. имеющие особый юридический смысл, выражающий своеобразие того или иного правового понятия». При этом особенно подчеркивается тот факт, что «специальноюридическую терминологию нельзя ограничивать набором особо сложных юридических выражений и слов» ^{[1, с. 213]}. Сходной точки зрения придерживается и французский юрист Ж. Корню, автор фундаментальной монографии о французской юридической лингвистике, определяющий французскую юридическую лексику как «все термины французского языка, которые получают одно или несколько значений в праве» («Le vocabulaire juridique français est l’ensemble des termes de la langue française qui reçoivent du droit un ou plusieurs sens»). Исследователь обращает внимание и на тот факт, что юридическая лексика не ограничивается только лишь терминами, имеющими исключительно юридическое значение, но также включает все слова, которые право использует в особом, только ему свойственном, смысле, и в ее состав входят также все многозначные слова, имеющие по меньшей мере одно значение в общелитературном языке и одно значение в языке права; при этом таких слов намного больше, чем терминов, имеющих исключительно юридическое значение («Il apparaît d’emblée que le vocabulaire juridique ne se limite pas aux seuls termes d’appartenance juridique exclusive. Il s’étend à tous les mots que le droit emploie dans une acception qui lui est propre. Il englobe tous les termes qui, ayant au moins un sens dans l’usage ordinaire et au moins un sens différent au regard du droit, sont marqués par la polysémie, plus précisément par cette polysémie que l’on pourrait nommer externe (en raison du chevauchement des sens d’un même mot dans le droit et en dehors du droit, par opposition à la polysémie interne). Ces termes de double appartenance sont beaucoup plus nombreux que les termes d’appartenance juridique exclusive.» ^{[4, с. 14]}. Для нас данные положения имеют принципиальное значение, т. к. мы будем анализировать особенности стилистического функционирования юридической лексики в художественном тексте, а именно в третьем томе романа М. Пруста, автора, чья проза, на первый взгляд, далека от правовой проблематики и не ассоциируется с юридической терминологией.

Биографии М. Пруста, его роману, взглядам на искусство и эстетическим принципам, соотношению реального и воображаемого мира в его концепции, злу и садизму посвящено большое количество работ ^{[3, 8, 9, 10, 13, 14, 15]}. Вместе с тем, невозможно также не учитывать некоторые особые аспекты, оказавшие влияние на жизнь, творчество и восприятие мира писателем в целом, например, роль болезни, лечения и врачей в его жизни ^[2]. К таким же аспектам относится, на наш взгляд, и право, которое писатель изучал на протяжении трех лет на юридическом факультете Сорбонны. Мы обратимся далее к стилистическим фигурам, прежде всего к сравнениям и метафорам, но не только, в состав которых входит юридическая лексика, относящаяся к различным областям права, и рассмотрим, как с их помощью М. Пруст описывает самые разные общественные отношения, прежде всего в среде аристократии и буржуазии.

Многочисленные работы посвящены отдельным проблемам, связанным со стилистическими фигурами: повтору ^[6], использованию метафоры в кино ^[7], их функциям в различных областях коммуникации ^[5]. Мы же будем придерживаться определения фигуры, данного Ж. Молинье, как ситуации, когда в речи появляется смысл, отличный от значения, возникающего в результате простого лексико-семантического сочетания элементов («Nous posons: ilyafigurequand, dansunsegmentdediscours, l’effetdesensproduitneseréduitpas à celuiquirésultedusimplearrangementlexico-syntaxique.» (курсив Ж. Молинье) ^{[12, с. 82]} и его разделения фигур на микроструктурные и макроструктурные, которые отличаются друг от друга тем, что микроструктурные фигуры сразу заметны в речи, обязательны для понимания смысла текста, и их можно выделить на основе конкретных формальных элементов, которые невозможно заменить на другие (метафора, сравнение, силлепс). Макроструктурные же фигуры менее очевидны, не обязательны для понимания смысла (и даже порой сами могут быть не поняты); в тексте либо невозможно выделить составляющие их формальные элементы, либо они могут быть произвольно заменены на другие (аллегория, аллюзия, ирония) ^{[11, с. 218]}. (См. также ^{[12, с. 84-85]}: «La figure macrostructurale n’apparaît pas a priori à la réception; ne s’impose pas pour qu’un sens soit immédiatement acceptable; n’est pas isolable sur des éléments formels, ou ceux-ci sont modifiables. La figure microstructurale se signale de soi, est obligatoire pour l’acceptabilité sémantique, est isolable sur des éléments formels qui sont inchangeables.»). В нашем случае речь пойдет об одной макроструктурной фигуре (аллюзии) и о микроструктурных фигурах, метафоре и образном сравнении, которые мы, вслед за Ж. Молинье, разделять не будем, поскольку отличие между ними оказывается зачастую исключительно формальным и основано лишь на наличии или отсутствии сравнительного союза comme или иных синонимичных связок ^{[11, с. 213-214]}.

Мы далее расклассифицируем выявленные нами термины в зависимости от отраслей права, к которым они относятся (административное, уголовное, конституционное, гражданское и коммерческое, а также юридические термины из области уголовного процесса). Для изучения нашего материала мы применим методы лексического, семантического, стилистического и контекстуального анализа. Для уточнения семантики юридических терминов мы обратимся к словарям французского языка, как общей лексики, так и к специальным юридическим.

1. Термин из области административного права

Mairie «мэрия»

Существительное «mairie» определяется в Юридическом словаре Ж. Корню как «bâtiment dans lequel se tiennent normalement les séances du conseil municipal et où sont installés les bureaux du maire et de l’administration communale» ^{[18, с. 634]}. В романе М. Пруста данный термин иронически используется в составе образного сравнения в следующем контексте:

<...> Suivant une habitude qui était à la mode à ce moment-là, ils posèrent leurs hauts de forme par terre, près d’eux. L’historien de la Fronde pensa qu’ils étaient gênés comme un paysan entrant à la mairie et ne sachant que faire de son chapeau. Croyant devoir venir charitablement en aide à la gaucherie et à la timidité qu’il leur supposait: «Non, non, leur dit-il, ne les posez pas par terre, vous allez les abîmer.» ^{[16, с. 203-204]}.

В данном примере речь идет о приходе на прием, организованный госпожой де Вильпаризи, на который приглашены в том числе Марсель и историк, специализирующийся на истории Фронды, группы аристократов. В образной части рассматриваемого сравнения крестьянин противопоставляется представителям административных служб своим незнанием привычек данной среды. Посредством сравнения представителей высшей аристократии с простыми крестьянами, в представлении историка, автор выражает свою иронию по отношению к данному персонажу, так как тот считает, что они не в курсе определенных манер, в то время как он сам в реальности не знает, что именно продемонстрированные ими манеры в настоящее время в ходу у аристократов. Авторская ирония выражается, помимо вышеупомянутого сравнения, посредством использования такой лексики, указывающей на предполагаемую робость или неловкость и стеснение, как выражения êtregêné, существительных lagaucherie и latimidité, которые функционируют в этом отрывке в сочетании с явно указывающими на заблуждение историка глаголами croire и supposer, что однозначно противоречит данному ранее автором объяснению «suivant une habitude qui était à la mode à ce moment-là». Данный контекст также ироничен и за счет того, что историк специализируется на Фронде, а значит, должен быть в курсе нравов и привычек аристократов.

2. Термины из области уголовного процесса

Procès Zola «процесс Золя в деле Дрейфуса»

Существительное «procès» в юридическом значении «процесс, судебный процесс, дело» определяется в словаре «Le Nouveau Petit Robert» как «litige soumis, par les parties, à une juridiction» ^{[19, с. 1785]}. Присутствие Блоха на процессе Золя (начатом военными против писателя за клевету после его публикаций) сравнивается со сдачей сложного экзамена:

<...> Bloch avait pu, grâce à un avocat nationaliste qu’il connaissait, entrer à plusieurs audiences du procès Zola. Il arrivait là le matin, pour n’en sortir que le soir, avec provision de sandwiches et une bouteille de café, comme au concours général ou aux compositions de baccalauréat, et ce changement d’habitudes réveillant l’éréthisme nerveux que le café et les émotions du procès portaient à son comble, il sortait de là tellement amoureux de tout ce qui s’y était passé que, le soir, rentré chez lui, il voulait se replonger dans le beau songe et courait retrouver dans un restaurant fréquenté par les deux partis des camarades avec qui il reparlait sans fin de ce qui s’était passé dans la journée et réparait par un souper commandé sur un ton impérieux qui lui donnait l’illusion du pouvoir, le jeûne et les fatigues d’une journée commencée si tôt et où on n’avait pas déjeuné. L’homme jouant perpétuellement entre les deux plans de l’expérience et de l’imagination voudrait approfondir la vie idéale des gens qu’il connaît et connaître les êtres dont il a eu à imaginer la vie. <...> ^{[16, с. 225]}.

В данном случае присутствие Блоха на процессе Золя в деле Дрейфуса сравнивается с экзаменом на степень бакалавра и с общим конкурсом французских школьников старших классов. Данное сравнение, с одной стороны, предельно конкретное (в тексте упоминаются бутерброды и кофе, которые Блох брал с собой на заседания суда, т. к. присутствовал на них весь день, и, очевидно, его переживания в ходе этого процесса были столь же тягостны, как при сдаче экзамена выпускниками и участии их в школьном конкурсе); с другой стороны, благодаря ему вводится важное для М. Пруста противопоставление между реальным и идеальным, воображаемым, миром, т. к. в конце дня, несмотря на усталость и голод, Блох может встретиться со своими единомышленниками в кафе и насладиться ощущением солидарности.

Juger «рассматривать в суде, предавать суду, судить», le jugement «приговор», juger par contumace «рассмотреть дело заочно»

Глагол juger, производное от него существительное jugement и выражение jugerparcontumace имеют первое юридическое значение, относящееся, прежде всего, именно к области уголовного процесса ^[20]. Первые две лексемы имеют также производное значение в общелитературном языке, «выносить суждение» и «суждение» соответственно. Второе выражение также может использоваться метафорически, например, для описания небесного суда (см. пример из Шатобриана в словаре «Trésor de la langue française»: «M. de Talleyrand, appelé de longue date au tribunal d’en haut, était contumax» ^[20]). В тексте М. Пруста три приведенные выше слова иронично используются применительно к смотрительнице уличного туалета:

« <...> Comme j’ai des clients très aimables, toujours l’un ou l’autre veut m’apporter une petite branche de beau lilas, de jasmin, ou des roses, ma fleur préférée.»

L’idée que nous étions peut-être mal jugés par cette dame en ne lui apportant jamais ni lilas, ni belles roses, me fit rougir, et pour tâcher d’échapper physiquement – ou de n’être jugé par elle que par contumace – à un mauvais jugement, je m’avançai vers la porte de sortie. Mais ce ne sont pas toujours dans la vie les personnes qui apportent les belles roses pour qui on est le plus aimable, car la «marquise», croyant que je m’ennuyais, s’adressa à moi:

«Vous ne voulez pas que je vous offre une petite cabine?» ^{[16, с. 300]}.

В рассматриваемом случае описываемый предмет – кабинка уличного туалета на Елисейских полях, куда Марсель с бабушкой часто заходили во время прогулок, и его смотрительница – иронически описываются посредством «возвышенной» лексики. Так, цветы, которые, по утверждению женщины, ей дарят некоторые посетители (сирень, жасмин, розы) своим ароматом контрастируют с запахом, который ассоциируется с описываемым предметом. Сама дама обозначается словом «marquise» - по утверждению бабушки Марселя, до революции она была дворянкой. Юридическая лексика также используется для создания данного контраста, т. к. Марсель боится «приговора» смотрительницы, потому что они никогда не дарили ей цветы.

Juge d’instruction «следственный судья»

Существительное juge d’instruction определяется в Юридическом словаре Ж. Корню как «magistrat du tribunal de grande instance, désigné par décret pour trois ans, dont la mission est de rechercher, dans le cadre d’une information pénale ouverte à la demande du Parquet ou de la victime, s’il existe contre un inculpé des charges suffisantes pour que celui-ci soit traduit devant une juridiction de jugement; parfois nommé juge informateur» ^{[18, с. 585]}. В романе М. Пруста данное выражение употребляется в составе образной части сравнения, когда иронично описывается поведение родственника бабушки Марселя, священнослужителя, который приехал к ней во время ее агонии, чтобы проститься и помолиться за ее душу перед смертью:

<...> Il fut tacitement convenu que je n’avais pas remarqué qu’il m’épiait. Chez le prêtre comme chez l’aliéniste, il y a toujours quelque chose du juge d’instruction. D’ailleurs quel est l’ami, si cher soit-il, dans le passé, commun avec le nôtre, de qui il n’y ait pas de ces minutes dont nous ne trouvions plus commode de nous persuader qu’il a dû les oublier? ^{[16, с. 329]}.

В рассматриваемом контексте скорбящий и постоянно молящийся у постели умирающей священник, тем не менее, украдкой следит за Марселем, чтобы понять, насколько тот опечален. В данном отрывке сопоставляются служитель культа и психиатр на том основании, что и тот, и другой, каждый по-своему, старается исцелить человеческую душу. Также указывается на то, что и священнослужитель, и психиатр имеют некоторые общие черты со следственным судьей. Здесь речь также идет о метафоре т. к. на психиатра возложены, по сути, две основные задачи: по мере возможности облегчить страдания психически нездоровых людей, с одной стороны (и с данной точки зрения он близок к священнику), и обеспечить соблюдение общественного порядка, с другой (с этой точки зрения он выполняет те же функции, что и следственный судья). Подобно тому, как следственный судья в расследовании уголовных дел по поручению прокуратуры должен выявить истину, так и здесь служитель культа, исполняя свой долг по отношению к умирающей родственнице, одновременно исследует и судит душу Марселя.

3. Аллюзия и сравнение из области конституционного права

Аллюзия, согласно классификации Ж. Молинье – это макроструктурная фигура, которая заключается в том, что то или иное слово имеет как буквальное значение во фразе, так и отсылает к другой ситуации из области культуры («Elle consiste en ce que, dans un segment de discours s'étendant en général sur plusieurs phrases, un terme a un sens à l'égard d’un autre terme de la phrase, et un sens différent par rapport à la situation d'énonciation ou à l’univers de culture...») ^{[11, с. 44]}. Как можно понять из данного определения, рассматриваемая фигура опирается на некий общий культурный контекст, имплицитно присутствующий в представлении как говорящего, так и адресата. М. Пруст прибегает к данной фигуре в следующем контексте:

<...> «Enfin en tout cas, personnellement, on sait que je pense tout le contraire de mon cousin Gilbert. Je ne suis pas un féodal comme lui, je me promènerais avec un nègre s’il était de mes amis, et je me soucierais de l’opinion du tiers et du quart comme de l’an quarante, mais enfin tout de même vous m’avouerez que, quand on s’appelle Saint-Loup, on ne s’amuse pas à prendre le contrepied des idées de tout le monde qui a plus d’esprit que Voltaire et même que mon neveu. Et surtout on ne se livre pas à ce que j’appellerai ces acrobaties de sensibilité huit jours avant de se présenter au Cercle! <...> ^{[16, с. 229]}.

В рассматриваемом отрывке речь идет о возмущении герцога Германтского тем фактом, что его племянник связался с актрисой еврейского происхождения, Рахиль, которая настраивала его в пользу Дрейфуса, в то время как в аристократической среде преобладали противоположные взгляды. Данная аллюзия отсылает к речи французского политического деятеля Талейрана, защищавшего свободу прессы в палате пэров 24 июля 1821 г. следующей речью: «Il y a quelqu’un qui a plus d’esprit que Voltaire, [...] c’est tout le monde» ^{[16, с. 692]}. В данном отрывке герцог Германтский иронически обыгрывает приведенную фразу (т. к. Талейран, будучи аристократом по происхождению, произносит ее в верхней палате парламента, в которой также заседали аристократы, являясь либеральным оппозиционером по отношению к ним). Герцог Германтский же, напротив, говорит о том, что древняя аристократическая фамилия налагает определенные обязательства на носящее ее лицо, и его поведение должно соответствовать неким нормам, которые общество от него ожидает. Таким образом, данная аллюзия, будучи помещенной в противоположный коммуникативный контекст, указывает на консервативные взгляды герцога и на его скептическое отношение к демократическим ценностям.

PrésidentdelaRépublique «президент Республики», présidentduConseil «председатель совета министров»

В следующем ниже контексте повествователь иронически говорит о том, что в представлении Блоха однозначная и бесспорная политическая истина, несмотря на то, что ее могут постичь и отдельные просвещенные люди, по большей части содержится в тайных материалах президента Франции и председателя совета министров, которые затем знакомят с ней министров:

<...> Certes, Bloch pensait que la vérité politique peut être approximativement restituée par les cerveaux les plus lucides, mais il s’imaginait, tout comme le gros du public, qu’elle habite toujours, indiscutable et matérielle, le dossier secret du président de la République et du président du Conseil, lesquels en donnent connaissance aux ministres. Or, même quand la vérité politique comporte des documents, il est rare que ceux-ci aient plus que la valeur d’un cliché radioscopique où le vulgaire croit que la maladie du patient s’inscrit en toutes lettres, tandis qu’en fait, ce cliché fournit un simple élément d’appréciation qui se joindra à beaucoup d’autres sur lesquels s’appliquera le raisonnement du médecin et d’où il tirera son diagnostic. Aussi la vérité politique, quand on se rapproche des hommes renseignés et qu’on croit l’atteindre, se dérobe. <...> ^{[16, с. 232]}.

В рассматриваемом примере задействовано также и сравнение из области медицины. Редкие официальные документы, из которых можно было бы извлечь политическую истину, сравниваются с рентгеновским снимком, а человек, не связанный с политикой, который стремится ее постичь, с профаном в медицине, который считает, что, когда врач смотрит на рентгеновский снимок, он на самом деле читает записанное на нем не видимыми для всех, кроме него, буквами, название болезни, в то время как на самом деле это лишь одна из деталей, необходимых для постановки правильного диагноза. Данные сравнения выражают авторскую иронию по отношению к Блоху, т. к. он пытается понять позицию маркиза де Норпуа по делу Дрейфуса и заранее принимает ее за некую политическую истину в последней инстанции, поскольку дипломат в отставке знаком с министрами, которые, по мнению Блоха, ею владеют. В данном случае представления о политической истине Блоха сравниваются с представлениями несведущего человека о медицине, который думает, что речь идет лишь о знании неизвестного языка.

4. Лексика из области уголовного права

Marchan de plein air «уличный торговец», la Rousse «полиция»

Выражение «marchand en plein air» и арготизм «la Rousse», указывающий на полицию, иронически используются М. Прустом в составе образного сравнения в следующем контексте:

<...> Je n’avais pas osé le saluer, car il ne m’avait fait aucun signe. Or, bien qu’il ne fût pas tourné de mon côté, j’étais persuadé qu’il m’avait vu; tandis qu’il débitait quelque histoire à Mme Swann dont flottait jusque sur un genou du baron le magnifique manteau couleur pensée, les yeux errants de M. de Charlus, pareils à ceux d’un marchand en plein air qui craint l’arrivée de la Rousse, avaient certainement exploré chaque partie du salon et découvert toutes les personnes qui s’y trouvaient. M. de Châtellerault vint lui dire bonjour sans que rien décelât dans le visage de M. de Charlus qu’il eût aperçu le jeune duc avant le moment où celui-ci se trouva devant lui. <...> ^{[16, с. 260]}.

В рассматриваемом отрывке с уличным торговцем, опасающимся появления полиции, сравнивается барон де Шарлю, что резко контрастирует с тем фактом, что даже среди представителей аристократии он оказывается одним из наиболее труднодоступных. Данное сравнение соотносится с серией таких же сравнений, посредством которых барон сопоставляется с вором и жуликом, с одной стороны, и с полицейским, выполняющим секретную миссию – с другой, во втором томе романа. Подобные повадки связаны с тем, что, как читатель узнает позже, барон де Шарлю является гомосексуалистом и старается по мере возможности не выдавать лишний раз эту свою склонность на приемах в высшем обществе.

Viol «изнасилование»

Существительное viol определяется в Юридическом словаре Ж. Корню как «crime consistant en tout acte de pénétration commis sur la personne d’autrui par violence, contrainte, menace ou surprise» ^{[18, с. 1077]}. В романе М. Пруста с попытками защититься от изнасилования сравнивается поведение Марселя, который стремится отгородиться от неуместного поведения герцога Германтского, пришедшего навестить семью во время агонии бабушки:

<...> J’aurais voulu le cacher n’importe où. Mais persuadé que rien n’était plus essentiel, ne pouvait d’ailleurs la flatter davantage et n’était plus indispensable à maintenir sa réputation de parfait gentilhomme, il me prit violemment par le bras et malgré que je me défendisse comme contre un viol par des: «Monsieur, Monsieur, Monsieur» répétés, il m’entraîna vers Maman en me disant: «Voulez-vous me faire le grand honneur de me présenter à madame votre mère?» en déraillant un peu sur le mot mère. Et il trouvait tellement que l’honneur était pour elle qu’il ne pouvait s’empêcher de sourire tout en faisant une figure de circonstance. ^{[16, с. 327]}.

Представление об изнасиловании включает в себя, прежде всего, такие понятия, как жестокость и физическая сила со стороны агрессора («il me prit violemment par le bras»), а со стороны жертвы – отсутствие согласия («malgré que je me défendisse par des: «Monsieur, Monsieur, Monsieur» répétés»), потеря чести, страх, стыд («J’aurais voulu le cacher n’importe où»), беспомощность, унижение, и, впоследствии, психологическая травма. В рассматриваемом случае за счет приведенной выше лексики описываемая сцена действительно представлена как изнасилование. Высокомерие герцога Германтского (который убежден, что даже в подобной ситуации семья должна, прежде всего, оценить оказываемую им честь) передается такой лексикой, не ассоциирующейся с посещением родных умирающего человека, как «flatter», «indispensable à maintenir sa réputation de parfait gentilhomme», «l’honneur». Отметим также, что существительное viol имеет и производные значения «нарушение», «проникновение», «вторжение», «осквернение», которые также здесь имплицитно подразумеваются, но особую выразительность данному отрывку придает актуализация именно первого, буквального значения.

5. Термин из области гражданского права

Fiançailles «помолвка»

Существительное «fiançailles» определяется в Юридическом словаре Ж. Корню как «promesse mutuelle de mariage, généralement entourée d’un certain cérémonial (familial ou mondain) qui ne constitue pas un engagement contractuel civilement obligatoire, mais dont la rupture abusive (par ex. intempestive) engage la responsabilité délictuelle de son auteur et qui crée une situation parfois dotée d’effets juridiques (ex. le décès accidentel du fiancé ouvre à la fiancée un droit à réparation contre le tiers responsable; la séduction par fiançailles ouvre l’action en recherche de paternité naturelle, C. civ., a. 340, etc. anc.); ne se confondent pas avec les formalités officielles nécessaires à la célébration d’un mariage posthume (au sens de l’a. 171 C. civ.).» ^{[18, с. 457]}. М. Пруст использует его в составе образного сравнения в следующем контексте:

<...> Elles avaient découvert un artiste qui leur donnait des séances d’excellente musique de chambre, dans l’audition de laquelle elles pensaient trouver, mieux qu’au chevet de la malade, un recueillement, une élévation douloureuse, desqules la forme ne laissa pas de paraître insolite. Mme Sazerat écrivit à Maman, mais comme une personne dont les fiançailles brusquement rompues (la rupture était le dreyfusisme) nous ont à jamais séparés. En revanche Bergotte vint passer tous les jours plusieurs heures avec moi. ^{[16, с. 315]}.

В рассматриваемом отрывке речь идет об агонии бабушки Марселя и о безразличии, выказываемом ее родными и друзьями. Так, отказ ее сестер приехать попрощаться с горькой иронией объясняется как идеями, относящимися к области искусства («un artiste», «des séances d’excellente musique de chambre»), так и религиозными, в то время как на самом деле они не исполняют свой христианский долг перед умирающей («un recueillement», «une élévation douloureuse»). Изменение отношений госпожи Сазра с семьей Марселя образно сравнивается с неожиданно разорванным предварительным договором о замужестве (т. к. она поддерживала Дрейфуса, а семья Марселя, как и большая часть буржуазии, была настроена против него). Разнообразие данной лексики указывает на многообразие предлогов, к которым прибегали родные и близкие друзья семьи, чтобы не смотреть на умирающую. Далее говорится о том, что лишь философ Бергот, по сути посторонний по отношению к умирающей женщине человек, приезжал к семье для того, чтобы поддержать ее в такой непростой момент.

6. Термин из области коммерческого права

Fournisseur «поставщик»

Существительное fournisseur определяется в Юридическом словаре Ж. Корню как «celui qui procure la marchandise ou les services à celui qui la distribue ou les utilise, dans le contrat de fourniture» ^{[18, с. 478]}. М. Пруст использует данный юридический термин в составе развернутого образного сравнения для того, чтобы охарактеризовать высокомерное отношение герцога Германтского по отношению к одному из самых выдающихся врачей своего времени, Жоржу Дьелафуа, ^{[16, с. 706]}, который, по его словам, с готовностью откликается на просьбу приехать и осмотреть его, отказывая при этом в подобной просьбе другим герцогам и герцогиням, и тем самым ставил его на один уровень с поставщиками продовольствия, которые гордились возможностью подавать свою продукцию к столу герцога:

<...> Son conseil du reste ne m’étonnait pas. Je savais que chez les Guermantes on citait toujours le nom de Dieulafoy (avec un peu plus de respect seulement) comme celui d’un «fournisseur» sans rival. Et la vieille duchesse de Mortemart, née Guermantes (il est impossible de comprendre pourquoi dès qu’il s’agit d’une duchesse on dit presque toujours: «la vieille duchesse de» ou tout au contraire, d’un air fin et Watteau, si elle est jeune, la «petite duchesse de») préconisant presque mécaniquement en clignant de l’œil dans les cas graves «Dieulafoy, Dieulafoy» comme si on avait besoin d’un glacier «Poiré Blanche» ou pour des petits fours «Rebattet, Rebattet». Mais j’ignorais que mon père venait précisément de faire demander Dieulafoy. ^{[16, с. 327]}.

В рассматриваемом примере выдающийся врач сравнивается с известными поставщиками мороженого и печенья ^{[16, с. 706]}. Здесь ирония автора по отношению к герцогам Германтским выражается в том, что мороженое и печенье не необходимы для жизнедеятельности человека и даже, скорее, вредны для здоровья, в то время как Жорж Дьелафуа за время своей практики и своими научными исследованиями в области медицины спас много человеческих жизней. В данном контексте подчеркивается характерное для договоров поставки отношение, прежде всего, между поставщиком и клиентом. Благодаря подобному сравнению М. Пруст указывает на то, что в глазах герцога Германтского даже выдающиеся ученые и врачи являются лишь «торговцами», у которых можно купить предлагаемый товар.

Итак, в третьем томе романа М. Пруста юридическая лексика, относящаяся к различным отраслям права (административному, конституционному, уголовному, гражданскому, коммерческому, а также к области уголовного процесса) используется в составе микроструктурных (метафора, образное сравнение) и макроструктурных фигур (аллюзия) для описания самых разных, как формальных, так и сущностных аспектов общественных отношений прежде всего между представителями буржуазии и аристократии. Эти фигуры позволяют в основном выразить авторскую иронию при описании подобных отношений: как к аристократии (непонятные непосвященному обычаи выглядят столь же неуместными, как приход крестьянина в мэрию; герцог Германтский полностью перефразирует аллюзию так, что она указывает на прямо противоположное явление; воспринимает выдающихся медиков как поставщиков мороженого и печенья к своему столу и сравнивается с насильником; Паламед, один из самых недоступных представителей аристократии, изображен как уличный торговец, боящийся появления полиции), так и к буржуазии (Марсель сопоставляет мнение заведующей туалетной кабинкой дамы о них с бабушкой по значимости с вынесением судом присяжных обвинительного или оправдательного приговора по отношению к подозреваемому в совершении того или иного преступления; Блох считает знатных политических деятелей носителями истины в высшей инстанции, которая недоступна простым смертным; скорбящий у постели больной родственницы священник параллельно выносит вердикт о «степени скорби» других родственников; госпожа Сазра разрывает отношения с семьей Марселя вследствие их восприятия дела Дрейфуса как если бы они сами обманули ее ожидания, разорвав помолвку). Обращение к данным фигурам при описании общественных отношений позволяет противопоставить форму последних (часто существующую исключительно в глазах аристократии) их реальному жизненному содержанию. Данный контраст создается также и за счет того, что в рамках одного контекста «возвышенная» лексика может соседствовать с более «низменной», что четко указывает на разрыв между тем, что кажется, и реальной жизнью.