Частная торговля в годы нэпа: отечественная историография 1920–1980-х годов

Килин Алексей Павлович кандидат исторических наук доцент, кафедра Документоведения, архивоведения и истории государственного управления, Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина». 620075, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 4, оф. 471 Kilin Aleksei PhD in History Docent, the department of Document Science, Archival Science and History of State Administration,  Ural Federal University named after the first President of Russia B. N. Yeltsin 620075, Russia, Sverdlovskaya oblast', g. Ekaterinburg, ul. Turgeneva, 4, of. 471 Alexey.Kilin@urfu.ru

Введение

По традиции внимание к тому или иному событию с неизбежностью актуализируется накануне юбилейных дат. В 2021 г. исполняется сто лет введению новой экономической политики. Магия цифр воздействует не только на широкую публику и чиновников, но и на исследователей. Для последних открываются больше возможностей для конференций и публикаций по теме, занимающая их не только в праздники, но и в будни, которой они посвятили годы своей жизни.

Полагаем, что нэп может являться исключением из правила, поскольку внимание к этому этапу отечественной истории не ослабевало даже в периоды идеологического и интеллектуального застоя. В зависимости от теоретических и методологических предпочтений авторов исследований, этот период рассматривался либо как отступление, как «родимое пятно капитализма» на теле «советского периода», либо как нереализованный шанс на эволюционное развитие страны, как упущенная возможность демократической модернизации страны. В привычной для обывателя дихотомии «хорошо/плохо» сложно категорически и односложно отнести нэп какому-либо полюсу. Окончание войны и переход к мирной жизни – «хорошо», а возрождение многоукладности и имущественная дифференциация, явные черты «капиталистического вчера» – «плохо». Черно-белая гамма совершенно не подходит для изображения этого периода отечественной истории; множественность цветов и оттенков, взаимоисключающих тенденций и противоречий, именно из такого материала соткан нэп.

Актуальность темы

Отметим, что историография раннесоветского общества в целом и нэпа в частности чрезвычайно многообразна и обширна; закономерно, что ее изучение является предметом специальных исследований ^[1]. Даже если авторы историографических работ ставят перед собой цель локализовать объект исследования в определенных рамках (тематических, предметных или региональных), в итоге получаются весьма внушительные по объему издания. Наглядным примером являются монографии О. В. Васьковского ^[2], В. Д. Камынина и Е. А. Цыпиной ^[3].

Стремление преодолеть количественный подход и вывести на первый план качественные характеристики видится нам наиболее рациональным. Нам импонирует подход И. Б. Орлова, который при написании историографического раздела докторской диссертации, подразделил работы не по хронологическому принципу, а по тематическому; как на темы достаточно хорошо, так и на слабо исследованные; на работы, посвященные отдельным аспектам нэпа, в отношении которых существует консенсус, и вызывающие живые, а порой ожесточенные споры ^[4]. Свидетельством того, что «нэп скорее жив, чем мёртв» является тот факт, что круг дискуссионных проблем со временем не сужается, а эмоциональный накал при обсуждении порой достигает «точки кипения».

Интерес к переходным и неоднозначным этапам отечественной истории обусловлен столь же противоречивой ситуацией, в которой находится исследователь здесь и сейчас. Это может быть вызвано кризисом в методологии или проблемами с доступностью источникового материала, актуализацией научной проблематики в идеологическом или коммерческом (грантовом) ключе.

Отметим, что в данной статье мы ставим перед собой цель рассмотреть не всю историографию нэпа, а лишь ее отдельный аспект – частнопредпринимательский уклад в торговле, что обусловлено как сферой наших исследовательских интересов, так и объемом журнальной статьи. Ограничения коснулись и историографического периода, поскольку в статье рассматриваются публикации относящиеся к 1920–1980 гг., а новейший этап историографии стал предметом отдельной публикации ^[5].

Частнопредпринимательский уклад в торговле

Проблемы малого и среднего предпринимательства, их сосуществование с государственным сектором хозяйства полны драматизма не только при рассмотрении периода нэпа, но и дня сегодняшнего. Анализ двойственности положения наиболее экономически активной части населения; вопрос защиты частной собственности и создания условий для реализации потенциала различных укладов в современной России; согласование интересов многообразных акторов хозяйственной жизни; проблемы внедрения и реализации инноваций в хозяйственную практику; вопросы подлинного федерализма, решение которых невозможно без формирования собственной доходной базы региональных и местных бюджетов – все эти болевые точки делают проблему изучения частнопредпринимательского уклада в отечественной экономике значимой как в теоретическом, так и в практическом плане.

Рассмотрение частнопредпринимательского уклада исключительно в торговле, оставляя за рамками производственный, кредитный, а также сектор бытовых и логистических услуг, можно рассматривать как существенное сужение исследовательского поля и, соответственно, упрощение своей задачи. На это можно возразить, что не следует недооценивать роль торговли, которая является своеобразным ключом к пониманию нэпа, поскольку реанимация торгово-посреднической деятельности и вовлечение в нее всех без исключения групп населения позволяет не только понять сущность нэповской экономики, но и рассмотреть противоречивый характер взаимосвязей различных укладов.

После окончания Гражданской войны органам власти необходимо было консолидировать социальные группы (рабочих и крестьян), которые считались социальной базой нового государства на рациональных, объективных основаниях, учитывающих конкретные материальные интересы сторон. «На смену идеологического убеждения, пропаганды – должны прийти материализованные блага, убеждение “силой вещейˮ» ^[6]. Если в годы Гражданской войны консолидация пролетарских слоев города и деревни осуществлялась, по словам В. И. Ленина, как политический и военный союз, то в условиях мирного времени «смычка» была призвана сформировать союз экономический ^{[6, с. 306]}.

Под «смычкой» понимали процесс согласования интересов рабочего класса и крестьянства, интеграцию аграрного и индустриального секторов хозяйства страны. На первый план выдвигались экономические интересы сторон, реализующиеся через хозяйственные связи, прежде всего посредством торговли, как интеграционного вида деятельности.

Для реализации «смычки» было необходима товарная масса, способная удовлетворить запросы села, которой фактически не было, поскольку в годы Гражданской войны экономический потенциал страны серьезно пострадал, а уровень производства катастрофически упал. В качестве основной задачи нэпа виделось достижение уровня 1913 г., т. е. восстановление хозяйства страны, реанимация утраченных производственных связей и вовлечение в оборот ресурсов, которые имелись в распоряжении различных секторов экономики. В условиях тотального дефицита и несовершенства системы управления основной акцент делался на распределение уже имеющихся ресурсов. Отсутствие собственного аппарата не позволяло внедрить систему централизованного распределения, поэтому был использован традиционный и привычный для большинства населения метод – торговля, во всем ее многообразии и со всеми присущими ей противоречиями, главным из которых являлся институт частной собственности, вступавший в конфликт с господствующей идеологической доктриной.

Периодизация

Традиционный проблемно-хронологический подход, предполагает выделение следующих этапов в историографии нэпа.

1. 1920-е гг. – Период, в который работы писались буквально по горячим следам происходивших событий на основе практического опыта и рабочих материалов; отношение к торговле резко контрастировало с периодом «военного коммунизма», когда внутренняя торговля была фактически под запретом.

2. 1930-е гг. – В исследованиях с одной стороны реабилитируется торговля как таковая, с другой – происходит окончательный разрыв с признанием экономической целесообразности многоукладности.

3. 1940–1950-е гг. – Этап в рамках которого исследователи были призваны углубить и закрепить верность выбранного курса и описать развитие государственной политики в отношении частного сектора хозяйства как поступательный и планомерный процесс, который был реализован по схеме «от победы к победе» под руководством коммунистической партии. Этот этап можно было бы назвать «сталинским», если бы не периферийное и маргинальное положение частной торговли в поле зрения «вождя народов».

4. 1960-е гг. – Символический «маятник» качнулся в противоположную сторону. В период «оттепели», как и в любой иной период дозволенного многообразия, интерес к нэпу явно возрос. Эксперименты с многоукладностью, которые активно реализовывались в этнографии, были перенесены на предметную сферу отечественной истории и дали новый, свежий взгляд на частный сектор хозяйства, представили монолитного гегемона в виде разнообразных смешанных и не вполне «чистых» социальных групп (полурабочий-полукрестьянин), отчасти вернулись к интерпретации 1920-х гг.

5. 1970 – середина 1980-х гг. – Еще один противоречивый этап в отечественной историографии, поскольку с одной стороны наступили «заморозки», но с другой, это был период активного наращивания фактологической базы, без которой было бы невозможно переосмысление нэповского десятилетия в конце 1980-х – начале 1990-х гг.

6. Вторая половина 1980-х гг. – Этот этап представляет особый интерес, поскольку логика здравого смысла и окружающая реальность («перестройка») настойчиво подталкивала исследователей к переосмыслению нэпа, к извлечению уроков прошлого и применению исторического опыта для решения конкретных прикладных и оперативных управленческих задач. Это было преддверие «новейшего» этапа в отечественной, теперь уже российской историографии.

Каждый из выделенных нами этапов не был монолитным и включал в себя как явные признаки отказа от позиций, доминировавших на предыдущем этапе, так и содержал в себе ростки нового, следующего за ним этапа. Таким образом, можно говорить о том, что каждый этап в историографии это не только «остров», но и «мост», который обеспечивает преемственность в отечественной историографии. Если речь идет о принципиальном разрыве, то о нем можно говорить применительно к отношениям отечественной и зарубежной («буржуазной») историографий, поскольку принцип классовой борьбы реализовывался в этой сфере с непреклонной последовательностью. Весьма устойчивое и бытующие и по сей день представление об история как науке, призванной обосновать идеологические установки и конкретные политические шаги руководства страны, абсолютно доминировало в советском обществе.

Первый этап: 1920-е гг.

Этап 1920-х гг., значительная часть которого совпадает с нэпом, характеризуется большим разнообразием в интерпретации сложившихся хозяйственных практик и анализом альтернатив развития. Изучение частного капитала было актуальной, идеологически предопределенной и чрезвычайно сложной задачей именно в этот период.

В условиях нового строя изучение частнопредпринимательского уклада как обреченного на исчезновение формы хозяйствования осуществлялось не столько как самостоятельного объекта, сколько в контексте его противопоставления укладу социалистическому. Конфронтационный подход особенно наглядно демонстрируют работы современников, вышедшие по горячим следам событий или написанные их непосредственными участниками, управленцами различного уровня. При этом с частным капиталом не только боролись, но его активно изучали, поскольку в концепции нэпа предполагалось его сосуществование с обобществленным сектором хозяйства «надолго, но не навсегда», а конкретнее, судя по высказываниям В. И. Ленина, в пределах двадцати лет.

Статистики старой школы занимались сбором сведений об этом объекте, что само по себе являлось сложной задачей, учитывая мобильность частной торговли и ее стремление уйти от контроля со стороны государства. До сих пор эти работы не утратили своего значения как по набору фактологического материала, так и по глубине анализа [7–9].

В 1990-е гг. читая работы 1920-х гг. невольно обращало на себя внимание отличие в оценках частного капитала и частной торговли в этот и последующие периоды. Ситуация нэповского десятилетия, периода поиска потенциальных альтернатив развития и реальной многоукладности, создавали почву для научного поиска, более объективного и достоверного описания частного сектора хозяйства. Радикальный переход от декларативного отказа от товарно-денежных отношений в годы «военного коммунизма» к призыву «учиться торговать», требовал значительных интеллектуальных и психологических усилий от партийных и хозяйственных руководителей, вне зависимости от их вовлеченности в пропагандистские кампании. Оговоримся, что степень влияния исследований ученых и практиков на принятие управленческих решений в 1920-е гг. не стоит преувеличивать, поскольку значительная часть рекомендаций так и не была реализована, более того, решения порой принимались вопреки выводам специалистов.

Обращает на себя внимание, что за столь короткий по историческим меркам период времени появились обобщающие работы, которые систематизировали значительный по объему материал посвященный частному предпринимательству и торговле. Эти работы носили не только пропагандистский характер, поскольку были приурочены к какой-либо дате ^[10], но и отличались значительной источниковой базой и системностью изложения. Объяснить это обстоятельство можно тем, что эти исследования принадлежали перу представителей старой дореволюционной школы, носили в большей степени аналитический характер ^{[7, 11–13]}.

Эта оценка справедлива не только по отношению к исследованиям ученых-эмигрантов, которые могли формулировать свои идеи относительно независимо ^[14], но и в отношении лояльных режиму управленцев, которые в 1920-е гг. могли себе позволить альтернативные официальной точке зрения суждения.

Среди авторов-эмигрантов следует выделить работы Б. Бруцкуса [15–18]. Совершенно не случайно, что внимание к его исследованиям и к нему как личности актуализировалось в 1990-е гг. Были переизданы его работы и написаны диссертации, посвященные этому ученому ^[19].

В своих работах он уделял значительное внимание торговле и оценке ее роли в системе связей нэповской экономики. Он писал о том, в какой степени советское правительство учитывало или игнорировало рыночные законы. Экономические кризисы в годы нэпа автор считал рукотворными, являющимися следствием недальновидной государственной политики, точнее, следствием подавление экономики политикой.

Авторы работ, посвященных частному капиталу как антагонисту социалистического сектора, делали акцент на тех аспектах, которые представлялись наиболее актуальными современникам. Дискуссии вызывала оценка доли частного капитала в обороте и источники его первоначального накопления ^[20]. Детально описывались методы частного предпринимательства, степень его воздействие на обобществленное хозяйство. Отметим позитивную оценку роли конкуренции в экономике, поскольку положительные примеры в работе частника, которые приводят авторы, должны были стимулировать обобществленный сектор (прежде всего кооперацию), к повышению производительности труда, снижению издержек и росту товарооборота.

Необходимо отметить, что проблематика партийных дискуссий относительно судьбы и роли частного капитала в советском государстве является предметом отдельного и самостоятельного исследования. В данном обзоре мы укажем лишь несколько авторов, работы которых, как мы полагаем, играют наиболее существенную роль в изучении частнопредпринимательского уклада.

Особую роль в историографии проблемы играют работы Ю. Ларина, который значительное внимание уделяет методам борьбы с частным капиталом, при этом отмечает отдельные положительные моменты частной инициативы [21–23]. Яркую оценку работам Ю. Ларина дает Б. Бруцкус. Являясь сторонником рыночного хозяйства и оппонентом Ю. Ларина, он отмечает: «Это исследование [«Частный капитал в СССР» – А. К.], несмотря на его тенденциозность, чрезвычайно ценно для ознакомления с ролью частного капитала в России. Автор никогда не останавливается на официальной цифре, а стремится проследить все ухищрения частного капитала всю его борьбу против тех рогаток, которые ему ставит коммунистическая власть, Ю. Ларин – самый злобный гений частного капитала в России (воистину цепной пес советского социализма), а потому он склонен несколько преувеличивать его значение в народном хозяйстве» ^{[15, c. 136]}. Столь лестная оценка Б. Бруцкусом своего оппонента должна убедить нас в том, что Ю. Ларин в своей работе отразил реалии экономики нэпа. (Отметим, что образ «цепного пса» разительно контрастирует с реальной фигурой Ю. Ларина – человека, который страдал прогрессирующей мышечной атрофией).

Анализ государственной политики в отношении частного капитала будет неполон без работ Е. А. Преображенского ^{[20, 24]}. Парадокс ситуации заключался в том, что идея «первоначального социалистического накопления», заклейменная как оппортунистическая была взята на вооружение «большинством ЦК» и в значительной степени реализована. Идеологическим фоном являлась борьба с оппозицией, получившей в пространственно-пропагандистской системе координат наименование «правой» и персонифицированная в лице Н. И. Бухарина, который придавал особое значение частному сектору хозяйства в экономике переходного периода ^[25].

Авторы анализировали правовой режим частной предпринимательской деятельности и применяемые к нему методы государственного регулирования [26–28]. Особое внимание уделялось методам и способам изъятия ресурсов из частного сектора для целей «первоначального социалистического накопления» ^{[12, 23, 28–33]}.

В исследованиях 1920-х гг. не только описывались этапы взаимоотношения частного и государственного сектора хозяйства за небольшой по историческим меркам период (5–7 лет), но и делался прогноз на перспективу. Следует отметить умеренный, взвешенный, далекий от планов форсированного уничтожения частного сектора подход авторов. Эта позиция обосновывалась не столько лояльностью к частнику, по отношению к которому демонстрировался идеологических антагонизм в рамках непререкаемого постулата о «классовой борьбе», сколько объективными условиями, которые не позволяли государству направить значительные усилия на компенсацию выпадающих ресурсов, в случае ухода частника с рынка. Коррупционная составляющая, на которую так часто делали акцент борцы с рынком, несомненно, имела место, но не являлась определяющей.

Знакомство с работами 1920-х гг. приводит к мысли об утилитарном подходе авторов-практиков к частному капиталу. С одной стороны им необходимо было обосновать и объяснить использование рыночных механизмов, от которых в период «военного коммунизма» планировали полностью избавиться, при этом оставаться приверженцами марксистского учения. Догматический подход имел ограничения, поскольку окружающая реальность вступала с ним в противоречие.

Искажение информации, к которому прибегает официальная пропаганда в условиях монополии на СМИ, является повсеместно распространенной практикой, но в годы нэпа такая манипуляция общественным мнением не могла гарантировать стопроцентный успех. Читатели являлись очевидцами и непосредственными участниками описываемых событий, значительная их часть была вовлечена в частную посредническую деятельность, в той или иной степени включалась в частнопредпринимательский уклад. Соответственно ставилась задача выстроить иерархию фактов таким образом, чтобы иметь больше свободы для их интерпретации строго в соответствии с официальной доктриной.

Значительный информационный массив формировался на региональном уровне и явился результатом сбора данных в рамках отчетных мероприятий. Частнопредпринимательский уклад в торговле Урала рассматривался в работах хозяйственников-практиков, опубликованных в региональных изданиях экономической направленности (в частности, в журнале «Хозяйство Урала»). Сложность классификации этих сочинений заключается в том, что они могут рассматриваться как литература, так и как исторический источник, поскольку содержат не только субъективные интерпретации, но и значительный фактический материал, собранный в результате практической деятельности авторов. Эти данные, при сопоставлении с архивными источниками, имеют высокую степень достоверности [34–39].

Если рассмотрение политических аспектов выдвигает на первый план события октябрьского переворота (революции), то изучение экономических и социальных аспектов предполагает больший консерватизм и использование компаративных методов исследования. Авторы работ, написанных в 1920-е гг., наглядно это демонстрируют. Они осознавали необходимость изучение проблемы в более широких хронологических рамках, поскольку октябрь 1917 г. не породил и не уничтожил частное предпринимательство. Процесс мимикрии, трансформации, более инертен и связан с целым рядом контрмер, которые предпринимали субъекты хозяйственной деятельности в ответ на изменения государственной политики. В одночасье трансформировать хозяйственный механизм было невозможно, вопреки категоричным декларациям и декретам советской власти. Именно по этой причины исследователи вынуждены были обращаться к документам и материалам, посвященным дореволюционному периоду существования частной торговли и предпринимательства, рассматривать характер товарооборота Уральского региона на рубеже XIX–XX вв. ^{[40, 41]}. Пожалуй, еще одной причиной обращения к данным «до 1913 года» являлось стремление продемонстрировать успехи советской власти или, напротив, обосновать ряд своих неудач «пережитками прошлого».

Поскольку доля торгово-посреднической деятельности в частном секторе хозяйства была велика, то закономерно, что торговле уделялось значительное внимание. В условиях монополии внешней торговли частное торговое посредничество рассматривалось на примере внутренней торговли, поскольку эта «линия фронта» находилась в непосредственной близости от исследователей и представляла наибольший интерес.

Второй этап: 1930-е гг.

Принятие и реализация первых пятилетних планов, индустриализация и коллективизация как способы форсированной модернизации промышленности и сельского хозяйства привели к унификации исследовательских подходов. В этой связи период 1930-х гг. можно рассматривать как отдельный этап в историографии.

Курс на форсированную модернизацию, основанную на модели мобилизационной экономики привел к трансформации как идеологических оценок, так и практических мер применяемых к частной торговле. Нельзя сказать, что эта «новая мобилизационная политика» была непротиворечивой. С одной стороны, предпринимались самые решительные меры по вытеснению частнопредпринимательского уклада в сферу неформального уклада, теневой экономики и нелегальных видов деятельности ^[42]. Помимо уничтожения конкурента, в условия дефицита всех видов ресурсов, советская власть видела в этом процессе возможность осуществить еще одну волну экспроприации, а конфискованное имущество направить на реализацию новой цели – индустриализации. С другой стороны, и это можно рассматривать как новацию в рамках советской модели управления, была «реабилитирована» торговля. Не вся, а только ее часть, которая маркировалась эпитетом «советская». Этот процесс можно обозначить как «верхушку айсберга», а глубинный смысл изменений заключался в отказе от эгалитарной системы распределения, которая наиболее ревностно декларировалась в годы «военного коммунизма». Уравнительное распределение первоначально предусматривало включение в «круг распределения» лишь «чистые», «классово близкие» социальные группы, не забывая про исключение недружественных и враждебных. В 1930-е гг. дифференциация потребления была призвана активизировать человеческий фактор в среде трудящихся, мобилизовать их усилия на построение социализма, воплотить в ускоренные сроки планы индустриализации. Материальное стимулирование, реализованное через товарно-денежные отношения и советскую торговлю, должно было сыграть роль реального, а не идеального стимула к труду.

Этим обстоятельством можно объяснить появление в 1930-е гг. фундаментальных работ, посвященные истории торговли, обосновывающих ее поступательное развитие. Это развитие должно было быть представлено как результат дальновидной политики партии и правительства, приведшей советскую торговлю к ее современному состоянию. Принцип описание истории какого-либо объекта как движения «от победы к победе» является распространенным приемом в политизированных научных исследованиях советского периода ^[43].

Особо следует отметить монографию Г. Я. Неймана в которой автор подводит черту под определенным этапом развития советской торговли ^[44]. Свою задачу он видит в том, чтобы создать картину поступательного и закономерного процесса развития торговли в СССР, который шел по первоначально разработанному плану и привел к заранее заданному результату. Делая обзор торговой политики государства за период 1927–1935 гг., автор стремится описать пройденный путь как вполне последовательный, осознанный и целенаправленный процесс перманентного совершенствования распределительной системы молодого советского государства.

Основывая свою периодизацию на изменении государственной политики в отношении торгово-посреднической деятельности, ссылаясь на многочисленные директивы и нормативно-правовые акты, принятые в отношении торговли, автор интерпретирует их в духе своей концепции. Г. Я. Нейман воспроизводит в деталях все колебания государственной политики, предопределенные как изменениями экономической и политической конъюнктуры, так и борьбой с оппозицией. В таком изложении радикальные повороты и маневры властей, вызванные необходимостью реагировать на кризисы в сфере торговли, сглаживаются, а ощущения неопределенности и противоречивости микшируются. Наиболее острые моменты связываются исключительно с политическим противостоянием оппозиции или коварными происками частного капитала, поэтому государственное регулирование в экономической сфере рассматривается как элемент идеологической борьбы. Г. Я. Нейман с различной степенью детализации (порой без четко обозначенных хронологических рамок), выделяет четыре этапа в развитии товарооборота в СССР:

1. 1917–1918 – От революции до военного коммунизма.

2. 1918–1921 – Военный коммунизм.

3. март 1921–1926 – Восстановительный период, включающий в себя:

3.1. март 1921 – апрель 1922 г. – период отступления, допущение частной торговли;

3.2. март 1922 – май 1924 г. – перегруппировка сил, усиление государственной торговли и кооперации;

3.3. май 1924 – 1926 г. – наступление на частный сектор.

Наиболее близкий к моменту написания работы период, автор также детализирует, используя при этом различные основания, как связанные с процессом построения социализма, так и со степенью регулирования торговли.

4. 1927–1935 гг. – Реконструктивный период:

4.1 1927–1929 – предшествовавший вступлению страны в период социализма;

4.2. 1930 – май 1931 г. – вступление страны в период социализма;

4.3. май 1931 – май 1932 г. – нормированное распределение, доминирование закрытых форм распределения;

4.4. май 1932 – январь 1935 г. – развитие государственной ненормированной торговли.

В предложенной Г. Я. Нейманом периодизации очевидны хронологические диспропорции, поскольку период развития и допущения частной торговли краткосрочный, а процесс ее вытеснения из товарооборота растянут на десятилетие. При характеристике этапов уделено внимание и основному вопросу нэпа – «смычке» города и деревни, т. е. первоначальному поиску компромисса и основ для согласования интересов акторов, представляющих основные секторы хозяйства. Затем, по словам автора, – «в связи с успехами колхозного строительства» совершился переход к изъятию сельскохозяйственной продукции. В данной работе обращает на себя внимание повторяемость методов и приемов государственного регулирования в разные периоды, отличающиеся интенсивностью административного давления и пропорциями плановые и рыночные начала.

В целом Г. Я. Нейман описал постепенное, связанное с накоплением сил у государства, вытеснение частного предпринимательского уклада из экономики страны и превращение торговли в централизованное распределение. Оптимистическая оценка последнего этапа (современного для автора книги), обусловлена идеологической установкой на конец тяжелых испытаний и на то, что «жить стало веселее», что ограничения и лишения остались позади, а социализм доказал свои преимущества перед капитализмом.

Третий этап: 1940–1950-е гг.

В годы Великой Отечественной войны основное внимание уделялась практикам централизованного и нормированного распределения. В этой связи актуализировались темы, связанные с периодом «военного коммунизма».

Можно говорить о преемственности по поддержанию традиционных для предыдущего этапа историографии тем, в частности – борьба с частными элементами. Обращение к этому «полю битвы», было необходимо для акцентирования достижений советской торговли, придания боевого настроя рутинной и меркантильной сфере деятельности, далекой от революционной романтики. Некоторые исследования можно рассматривать с одной стороны как учебные пособия, с другой, как способ «реабилитации» торговой деятельности в условиях социализма, демонстрацию принципиальных различий между капиталистической и социалистической торговой деятельностью ^{[45, 46]}.

Конфронтационный подход является основой при описании макроэкономических процессов, как во внутренней, так и во внешней торговле ^{[47, 48]}. В своей работе А. Я. Вышинский неоднократно обращался к примерам борьбы со «свободной торговлей» в том числе и в период нэпа ^[49].

Реформа 1947 г. могла привлечь внимание к опыту ценообразования в годы нэпа и истории советского червонца. В этот период появляются фундаментальные работы, которые рассматривают проблемы товарно-денежных отношений на значительном историческом материале, например, исследование З. В. Атласа ^[50].

Традиционными являлись публикации сборников статей, которые воспринимались как атрибут мероприятий приуроченных к символичным или реальным праздничным датам ^{[51, 52]}.

Четвертый этап: 1960-е гг.

Полагаем, что интерес к торговле просыпается в те периоды отечественной истории, когда актуализируется проблема догоняющего развития СССР на фоне более высоких темпов развития зарубежных стран, возникает проблема повышения производительности труда, идет поиск легальных и идеологически безупречных способов материального стимулирования работников, когда обращают внимание на «человеческий фактор». Тема повышения жизненного уровня населения является общим пропагандистским фоном, но отнюдь не реальной целью данных мероприятий. При этом «социализм с человеческим лицом» и «оттепель» служили благоприятными предпосылками для исследований жизненного уровня населения и вопросов его снабжения.

Актуализировалась проблема природы товарно-денежных отношений при социализме, их мирного сосуществования с централизованной плановой экономикой ^[53]. Была продолжена плодотворная отечественная традиция изучения цен и процесса ценообразования при социализме ^[54].

Идеологическая определенность в отношении частного капитала и вывод о его окончательном вытеснении из социалистической экономики, отнюдь не снизил актуальность данной проблематики. Отметим, что появились работы, авторы которых сосредоточили свое внимание именно на нэповском десятилетии ^{[55, 56]}. Более того, в центре внимания И. Я. Трифонова оказались представители частнопредпринимательского уклада, разумеется, как враждебные классы и антагонистически настроенные по отношению к пролетариату ^[57].

Интерес к торговле и торговому посредничеству в этот период не исчез, появился ряд работ, посвященных непосредственно торговле, однако в более широком хронологическом диапазоне. Описание исторических этапов как череды реализаций дальновидных решений партии и правительства было призвано не только способствовать формированию оптимистических настроений в массах, но и вызвать непоколебимое доверие к генеральной линии партии, т. е. выполняло идеологическую и пропагандистскую функцию ^{[57, 58]}.

Тема борьбы с частным капиталом по-прежнему была в центре внимания, но акценты переместились на дискуссию относительно сущности товарно-денежных отношений при социализме. Монография Г. А. Дихтяра ^[59], посвященная советской торговле, начинается с главы, в которой автор полемизирует со своими коллегами, декларирующими отсутствие в СССР товарно-денежных отношений и утверждающими, что товарное производство и социалистическая собственность являются полной противоположностью друг другу ^{[60, 61]}.

В своей монографии Г. А. Дихтяр выделяет пять этапов в развитии торговли:

Первый период (октябрь 1917 – июнь 1918 г.) – этап товарного обмена и снабжения в начальный период строительства социалистической экономики.

Второй период (1918–1920) – снабжение населения в период иностранной интервенции и Гражданской войны.

Третий (1921–1925) – торговля в период восстановления народного хозяйства.

Четвертый (1926–1932) – торговля в период построения экономического фундамента социализма.

Пятый период (1935–1937) – торговля в период завершения социалистической реконструкции народного хозяйства.

Обращает на себя внимание разделение этапов на те, в которых преобладали товарный обмен и снабжение и периодов с доминированием «чистой» торговли. Такое деление может считаться весьма условным, т. к. введение карточной системы и закрытых распределителей свидетельствует об устойчивой тенденции сведения торговли к распределению. В предложенной периодизации на смену доминирующему уравнительному, эгалитарному распределению, приходит дифференцированное, элитарное распределение, осуществляемое при активном участии торговых посредников.

В вышедшей в 1964 г. монографии Г. Л. Рубинштейна ^[62] вполне оправданно были расширены хронологические рамки изучаемой проблемы, а границы этапов скорректированы. Автор начинает анализ с внутренней торговли накануне, а затем в годы Первой мировой войны. Затем исследователь выделяет этап «борьбы за развитие социалистической революции и упрочение Советской власти» (октябрь 1917–1918 гг.). При характеристике периода 1918–1920 гг. Г. Л. Рубинштейн избегает термина «торговля», поскольку она находилась на нелегальном положении. В его интерпретации это «“заготовка и снабжение” в период иностранной военной интервенции и гражданской войны». Затем следуют «классические» варианты: торговля 1921–1925 гг. в период восстановления народного хозяйства, 1926–1929 гг. как период борьбы за социалистическую индустриализацию страны и подготовку сплошной коллективизации сельского хозяйства, 1929–1932 гг. – период наступления социализма по всему фронту, 1933–1937 гг. – период завершения социалистической реконструкции народного хозяйства и победы социализма в СССР. Г. Л. Рубинштейн расширяет и верхнюю границу своего исследования, доводя его до 1937 – июня 1941 г., обозначая его как «период борьбы за упрочение и развитие социалистического общества».

По сравнению с предшествующим периодом историографии, шестидесятые годы представляются нам более плодотворным и многообразным этапом в изучении нэпа.

Пятый этап: 1970 – первая половина 1980-х гг.

Можно констатировать, что с «врастанием СССР в коммунизм» и появлением все новых и новых этапов или стадий построения социализма, вновь был поставлен вопрос об альтернативах развития страны, что закономерно актуализировало исторический опыт нэпа.

На этом историографическом этапе наиболее глубоко торговлю в годы нэпа (1921–1924) проанализировал В. П. Дмитренко ^[63]. Автор презентует государственную политику предельно широко, рассматривает как идеологический, так и экономический контексты, описывает процесс формирования органов государственного управления в сфере торговли и распределения, анализирует ход партийных дискуссий и эволюцию представлений о роли торговли при социализме. Особо ценными представляются выводы В. П. Дмитренко относительно характера взаимоотношений торговых предприятий, относящихся к различным хозяйственным укладам. Отметим, что В. П. Дмитренко дал высокую оценку работам своего предшественника – Г. Я. Неймана ^{[63, c. 18]}.

Накопленный материал, а также юбилейные даты стимулировали издание исследований, которые можно охарактеризовать как «переходные» от «советского» к «новейшему» этапу историографии ^[64]. Их отличает более разносторонний, взвешенный и аргументированный подход к рассматриваемым проблемам.

В работах В. А. Архипова, при изучении промышленности и торговли, основное внимание уделялось социальным аспектам, которые, однако, рассматривались исключительно сквозь призму классовой борьбы ^[65]. Соответственно на первый план, по традиции, выходит борьба с частным сектором хозяйства как антиподом социалистического уклада. Работы данного автора написаны на значительном фактическом материале и представляют значительный интерес для исследователей раннесоветского общества. Периодизация В. А. Архипова, основанная на изменении тактических приемов государства по отношению к частному сектору, включает четыре этапа: 1) весна 1921 – весна 1924 г.; 2) весна 1924 – декабрь 1924 г.; 3) 1925–1926 гг.; 4) 1927–1931 гг. ^[66].

На данном этапе значительное внимание уделялось социальным аспектам проблемы, как в рамках изучения раннесоветского общества в целом ^[67], так и при рассмотрении торгово-посреднической деятельности в годы нэпа. А. Л. Вайнштейном была продолжена отечественная традиция в изучении цен и ценообразования ^[68], которая если и не продемонстрировала новаторских методологических подходов, то позволила вовлечь в научных оборот новый объем данных.

На этом этапе актуализировалась проблема многоукладности и, соответственно, были проанализированы термин «уклад» и «укладная теория» в целом. Определение понятия «уклад» не является легкоразрешимой проблемой. Во-первых, оно претерпело определенную эволюцию; во-вторых, эта категория может использоваться различными авторами с использованием иных терминов («габитус» – П. Бурдье, «народно-хозяйственная категория» – А. В. Чаянов). Нет консенсуса и в отношении как набора укладов, характерных для той или иной эпохи, так и их обозначения.

Эту проблему на этнографическом материале, отразил в своих работах Ю. И. Семенов при анализе процесса формирования крестьянских общин как в России, так и за рубежом ^[69]. «Производственные отношения того или иного типа могли образовывать целостную систему, т. е. определенный общественно-экономический уклад, – пишет Ю. И. Семенов, – причем совершено не исключена возможность наличия в одном и том же социальном организме одновременно нескольких укладов общественного производства. Как правило, один из них был господствующим, доминирующим, а остальные – подчиненными. Господствующий уклад является основой социального организма и определяет его тип, его принадлежность к той или иной общественно-экономической формации» ^{[69, c. 18]}.

Этот методологический подход использовался представителями «нового направления» в отечественной исторической науке для анализа разнообразных проблем дореволюционного периода. В 1972 г. вышел в свет сборник статей исследователей использующих укладный подход, основу которого составили доклады, прозвучавшие на конференции в Уральском государственном университета им. А. М. Горького ^[70]. Поскольку такая трактовка ставила под сомнение классовую чистоту гегемона – пролетариата, это направление было осуждено и разгромлено как идеологически вредное.

Признавая приоритет в разработке данной методологии за «советской историографией», необходимо отметить, что мы не можем принять ее целиком и обойтись без критического анализа. Нам сложно согласиться с тезисом о том, что торговля как вид посреднической деятельности не имеющей непосредственного отношения к производству, должна быть выведена за рамки хозяйственного уклада ^{[71, c. 129–130]}. Не исключая полностью посреднические виды деятельности из своего анализа, авторы выводили их за рамки уклада, называли «неукладными» или «надукладными» ^{[71, c. 134–135]}.

Полагаем, что подобная терминологическая конструкция избыточна и хозяйственные уклады вполне целесообразно и весьма плодотворно можно изучать в посреднической деятельности, например в региональной торговле ^[72].

Шестой этап: вторая половина 1980-х гг.

На этом историографическом этапе вышли работы авторов, которые издавали свои монографии и в предыдущие годы, но в новых условиях продемонстрировали в той или иной степени более широкий взгляд на проблематику нэпа ^[73]. Можно говорить о своеобразной инерции в историографической традиции, когда окружающая действительность и академические исследования содержательно и идейно находились в различных измерениях или исторических эпохах ^[74]. При этом есть явные признаки методологического кризиса, торможения исследовательского процесса, который имел под собой как прагматические, экономические основания, так и подспудно осознаваемый идеологический вакуум. Призыв к «перестройке» не мог осуществляться стремительно и одномоментно, а индивидуальные примеры резкой смены идейной траектории не вызывали понимания коллег, поскольку носили ярко выраженный конъюнктурный характер. В качестве примера можно привести дискуссию относительно вышедшей в 1996–1997 гг. работы А. В. Бакунина ^[75]. К сожалению, автор опубликовал лишь две книги из трех запланированных.

В этой ситуации некоторые исследователи шли по пути накопления фактического материала, с перспективой ввода его в оборот уже с использованием новых методологических подходов. Примечательно, что одними из первых, что предложил иной, с точки зрения официальной идеологии, не догматический, а диалектический подход к осмыслению опыта прошлого были не историки, а философы. В работе Г. И. Бондарева и А. А. Шкребы поднимался вопрос о социалистической перспективе страны, в том числе с использованием исторического опыта 1920-х гг. ^[76].

В этот период сложилась уникальная ситуация с доступом к архивным фондам, отчасти продолжавшаяся в начале 1990- х гг. Кризис в архивной отрасли, с одной стороны создал массу организационных проблем, с другой, при наличии определенных связей и настойчивости исследователя, сделал доступными ранее засекреченные документы.

Отметим, что значительных работ, тем более написанных на региональном материале было не так много. В этой связи особую ценность приобретает монография В. М. Куликова, которая посвящена борьбе с капиталистическими элементами на территории Урала ^[77]. Работа хорошо обеспечена фактологическими данными, автор использует широкий круг архивных источников, но порой его выводы противоречат приведенным сведениям, поскольку идеологически детерминированы. Так, например, автор справедливо отмечает, что среди частных торговых заведений преобладали мелкие, а число крупных торговых предприятий на Урале было меньше, чем по Союзу в целом. В то же время нельзя согласиться со сделанным В. М. Куликовым выводом: «На Урале к началу реконструктивного периода предпосылки для развития наступления на частный торговый капитал были более благоприятными, чем в ряде других регионов страны» ^{[77, c. 143]}.

Итоги

Не дублируя характеристики каждого из этапов, проанализированных в статье, отметим, что нэпу в целом и частнопредпринимательскому укладу в торговле в отдельности, можно сказать, повезло. На различных этапах отечественной историографии они не были обойдены вниманием исследователей. Спектр проблем мог сужаться или расширяться, при этом само многообразие объекта и предмета исследований предопределяли дискуссионный анализ фактического материала даже в условиях цензуры и жестких идеологических рамок. Уверены, что обращение к богатому историографическому наследию 1920-х гг. будет происходить вновь и вновь, при этом новые исследователи будут находить в нем массу новых смыслов и стимулов для свежих интерпретаций.

На фоне многообразия исследовательских проблем периода нэпа, те из них, которые решались в историографии советского периода, могут показаться весьма ограниченными. Авторы сосредотачивали свое внимание на темах, находящихся в основном в идеологическом, политическом и экономическом спектре. Антагонистический, конфронтационный подход под грузом основного вопроса революции «Кто кого?» придавали изучению частного сектора хозяйства определенный динамизм и напряжение, одновременно упрощая, примитивизируя интерпретацию исторического прошлого.

Отметим смену установок, которую претерпевала советская историография на рубеже 1930-х гг., когда товарно-денежные отношения в целом и торговля в частности были реабилитированы и одеты в «социалистическую тогу». Напротив, частное предпринимательство было криминализировано и выведено за рамки легального поля, не признавалось полноправным актором хозяйственной жизни и являлось объектом внимания правоохранительных органов. Закономерно, что это отразилось на восприятии частных предпринимателей времен нэпа.

Очевидно, что к нэпу обращаются в период расширения свобод и актуализации либеральных настроений в различных областях жизни общества – от культуры до экономики. Напротив, индустриализация и война – темы, которые приобретают особое звучание в период мобилизации и централизации, в том числе с целью консолидации граждан в рамках официальной идеологии или в случае формального запрета таковой, в виде традиционных ценностей. Если нэп в советской историографии рассматривался как дальновидный и успешный маневр партийных лидеров, как прямой путь советского народа под руководством коммунистической партии от победы к победе, то в современных реалиях картина выглядит не столь однозначной. В исторической науке этап переосмысления, в том числе и на теоретическом и методологическом уровне нэповского десятилетия, пришелся на вторую половину 1980-х – начало 1990-х гг. и был обусловлен интеграцией в международное научное пространство, идеологическим плюрализмом и стремлением проанализировать возможные альтернативы развития страны. Интеграция отечественных историков в глобальное научное пространство, использование новых, в том числе и количественных методов исследования принесло свои плоды ^[5]. Безусловно, что этот «новейший» этап в историографии был бы невозможен без опоры на опыт своих предшественников.

Поскольку процесс трансформации и становления российского общества не завершен и/или происходит перманентно, соответственно исследовательская проблематика экономики переходного периода, в том числе и нэпа, попадает в разряд «вечных».