Цели и задачи Италии в эфиопской войне 1935 - 1936 годов: позиция в Лиге Наций и пропаганда

Кузьмин Дмитрий Игоревич аспирант, кафедра Новой и новейшей истории, Московский Государственный Университет 119991, Россия, Москва, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1 Kuzmin Dmitrii Postgraduate student, the department of Modern and Contemporary History, Moscow State University 119991, Russia, Moskva, g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1 dartdimm99@mail.ru

Агрессия фашистской Италии в Эфиопии дала толчок новому этапу развития Версальско-Вашингтонской системы международных отношений. Именно итало-эфиопская война 1935-1936 гг. была хронологически первой агрессивной акцией со стороны европейского государства и уже поэтому ее значение для процесса разрушения международного порядка, сложившегося после Первой мировой войны, трудно переоценить. В середине 1930-х годов все меньше работали сдерживающие факторы, изначально заложенные в систему, и на арену выходили ревизионистские силы (прежде всего, члены будущей оси Берлин-Рим-Токио).

Для фашистской Италии, активно вкладывавшей деньги в развитие военного сектора экономики, эфиопский конфликт был важен прежде всего в качестве идеологического и пропагандистского инструмента. Именно после взятия столицы Абиссинии Муссолини объявил о создании Итальянской империи, тем самым сделав важный шаг к воплощению своих далеко идущих амбиций – превращению Италии в действительно великую державу, ни в чем не уступающую таким традиционным обладателям этого «титула» как Великобритания и Франция. Обладание обширными заморскими колониальными владениями рассматривалось как необходимый атрибут великой державы. Поэтому эфиопская кампания сопровождалась широкой пропагандистской кампанией, призванной дать «объяснение» действиям итальянского режима как для собственного населения, так и для «международного сообщества». Как известно, итало-эфиопская война привела к выходу Италии из Лиги Наций, а сама эта организация, созданная в свое время как инструмент поддержания мира, официально объявила Италию агрессором и ввела против нее санкции, оказавшиеся, впрочем, неэффективными.

Цель данной статьи – проследить эволюцию официально декларируемых задач Италии в итало-эфиопской войне (1935-36) на примере документов пропаганды и официальных заявлений с международной трибуны.

На суть и эволюцию пропаганды влияла не только позиция дуче, но и ряд внешних и внутренних факторов (например, позиция церкви), смена международной обстановки и перемены в отношениях с другими акторами системы международных отношений, прежде всего, Англией и Францией. При этом пропаганда внутри Италии часто шла вразрез с тем, как война в Эфиопии преподносилась с трибуны Лиги Наций и в отдельных дипломатических переговорах. Более того, ее тезисы не всегда совпадали с реальными планами Италии в отношении Эфиопии и окружающих ее стран и регионов.

Хотя первые упоминания Эфиопии встречаются в речах Муссолини еще до прихода к власти^[1], более-менее полноценно концепция новой войны была сформулирована на фашистском конгрессе в Бари (март 1924), где дуче произнес речь об удушающей тесноте, в которую победители Первой мировой войны поместили страну. Ключевыми концептами того выступления стали три тезиса^[2]:

1) Италия несправедливо оболгана и лишена привилегий по итогам войны. В частности, Муссолини упоминал ситуацию с Южной Анатолией, где Италия, несмотря на имеющиеся договоренности, не получила ничего из-за позиции европейских держав.

2) Необходимость пространства для развития. Главным шагом на решении этой проблемы виделось расширение колониальной экспансии. Здесь дуче как раз говорил о территориях на севере и востоке Африки и Средиземном море. В качестве исторического примера Муссолини упоминал несправедливые итоги первой итало-эфиопской войны.

3) Идеологическое возрождение нации. Речь Муссолини изобиловала примерами из истории Римской Империи. Здесь он впервые приближается к идее Новой Римской Империи в лице фашистской Италии. Она должна была стать, по мнению дуче, правопреемницей древнего государства.

Позже эти тезисы с некоторыми незначительными изменениями были продублированы несколько раз в Парламенте, на других фашистских конгрессах и на встречах с министрами^[3].

С самого начала африканская проблематика очень редко фигурировала без средиземноморского контекста. Современные итальянские историки считают ключевым документом к пониманию мотивации дуче относительно эфиопской экспансии так называемый «план Де Векки»^[4]. Это был строго секретный меморандум, подготовленный еще в 1932 году и и предназначенный для прочтения лишь самим дуче. Чезаре Де Векки – юрист и колониальный администратор – писал о том, что «пока все увлечены Эфиопией, где наша победа лишь вопрос времени и дипломатических усилий, никто не заметит, что истинной целью является хаос в Восточном Средиземноморье^[5]». По мнению чиновника, «демократии не заметят значительного подвоха». «Надо торговать Средиземноморьем, угрожать всем, дабы выполнить свои цели в Африке и mare nostrum^[6]». Столь серьезную роль региона он объяснял ментальной значимостью, которую он имеет для всего народа будущей Итальянской Империи. «Восточное Средиземноморье, которое станет доступно после успеха в Африке, может выступить помимо прочего в качестве лучшего разменного продукта^[7]». Чиновник писал, что «мы можем порассуждать, но мы точно не будем отдавать все даром, все будут верить, что именно Эфиопия будет тем важным, в чем мы нуждаемся, но в душе мы будем лелеять мечты о другом, чего нельзя получить без пространства в Африке^[8]». В этом свете становится очевидной связь действий в обоих регионах. Более того, господство в Восточной Африке и в акватории Восточного Средиземноморья окружало французский и британский Ближний Восток, затрудняя коммуникации местных колоний со своей метрополией. Кроме того, Де Векки писал, что в вопросах «эфиопской! пропаганды необходимо подключить весь аппарат «исторических связей». Там же он рассуждает о «цивилизаторской роли» итальянского государства^[9]. По мнению историка Дениса Дурдана именно проект Де Векки создал уникальную конструкцию «эфиопской» тематики в фашистской пропаганде.^[10] Многие тезисы из плана Де Векки позже перекочевали в речи Муссолини^[11] (в частности, от 15 августа 1935, 19 сентября 1935 и 21 марта 1936).

Еще летом началась 1933 итальянская оккупация самой нестабильной части Эфиопии - Огаденского оазиса, после чего переход к полномасштабной агрессии был только вопросом времени. К этому моменту в руках Муссолини уже были соединены все ключевые должности, в частности, главы правительства, министров иностранных дел, военно-воздушных сил, военно-морского флота и пост военного министра. C 1933 года дуче начинает серию выступлений, направленную на пропаганду идеи «итальянского озера в Средиземноморье»^[12]. Тогда же в итальянской элите формулируются военные планы по полному присоединению африканского государства. Именно на них часто будет ссылаться дуче в ходе самого конфликта, подчеркивая гений итальянской военной мысли. Политические же планы разрабатывались в колониальном ведомстве.

Вторым важным и, пожалуй, наиболее известным планом стало предложение министра колоний Э. Ди Боно (сентябрь 1933). Основную поддержку в его продвижении оказывал штат министерства колоний. Суть была документа довольно проста – Италия вставала на путь прямой агрессии против Эфиопии и, как следствие, ее аннексии. В плане также была расписана так называемая «цивилизационная основа» итальянской агрессии. План содержал уже знакомые из ранних речей Муссолини концепты Средиземноморья как mare nostrum, необходимости колоний и ревизии «несправедливой» системы международных отношений^[13]. О важности плана Ди Боно свидетельствует тот факт, что он несколько раз фигурировал в отчетах самых разных департаментов министерства колоний, подготовленных для Муссолини. Именно план Ди Боно определила лицо официальной пропаганды фашистской Италии. Через выступления Муссолини тезисы доносились простой публике и они же повторялись на официальных встречах. Так, например, во время визита А.Идена в Рим 25 июня 1935 года, ровно за три месяца до начала войны на заключительном банкете Муссолини почти в точности воспроизвел тезисы пропагандистского плана Ди Боно. Английские журналисты, часть которых была допущена к событию, довольно быстро донесли до ведущих изданий всю опасность ситуации.

За несколько недель до начала военных действий на стол к Муссолини генштабом направляются два плана. Один из них получил название «Торча^[14]». Там детально прописывалась идея Ди Боно о «ментальной» значимости захвата Эфиопии. Второй план – тот самый конструкт Де Векки, о котором мы писали выше. Эти документы послужили «отправными точками» пропагандистских усилий дуче по эфиопской тематике. После этого начинается целая волна активных выступлений Муссолини и его ведущих пропагандистов. По подсчетам современного исследователя Ричарда Панкхерста^[15], за период с 10 сентября по 10 октября 1935 года дуче произнес больше речей про Эфиопию (около 40), чем за все предыдущее время. О начале массовой пропаганды, оправдывающей будущее вторжение в Эфиопию, вспоминает и Дино Гранди. Он в своей автобиографии описывает этот период с изрядной долей скептицизма и предлагает взглянуть на внешнеполитическую составляющую пропаганды в несколько другом ключе. Помимо идеологического обоснования, о котором писали Де Векки и Ди Боно, он отмечает нефтяной и геополитический аспекты. Гранди не сомневается, что Эфиопия была лишь «началом плане дуче по превращению Средиземного моря во внутреннее озеро будущей империи^[16]», но в то же время постоянно говорит о необходимости поиска новых нефтяных месторождений. Об этом, как замечает Гранди, итальянская пропаганда предпочитала молчать^[17].

В период, предшествовавший эфиопской войне, и в ходе самого конфликта Италия оставалась членом Лиги Наций. Эта организация к тому времени уже неоднократно доказала свою неэффективность, однако ее трибуна все еще оставалась важным каналом, через который правительства стремились донести свою позицию по тому или иному вопросу до мирового общественного мнения. Иными словами, Лига предоставляла правительствам удобную площадку для «внешнеполитической» пропаганды. Итальянская дипломатия решила не пренебрегать этой возможностью.

Для Лиги Наций Италия использовала совсем иную риторику по сравнению с «внутренней» пропагандой. Дипломаты отмечали «исторические» причины для активной внешней политики Италии в Эфиопии, перекладывая вину за жертвы на другие европейские страны. Главной «предпосылкой» итальянского экспансионизма, которую они выделяли, был, опять же, обман Италии на Версальской конференции ^[18] Исследователь М. Нот пишет о том, что в своей глубинной сути цели либеральной и фашистской Италии не образовывали между собой противоречия. Итальянская линия поведения в общении с другими державами по эфиопскому вопросу во многом опиралась на давние, еще «дофашистские» традиции. «Ни жажда справедливости, ни ее конкретные территориальные воплощения не изменились на протяжении веков, ими продолжали оставаться Средиземное море, Южная Австрия, Балканы и Восточная Африка^[19]». Конечной целью итальянской внешней политики автор видит достижение статуса великой державы посредством образования империи. Эту преемственность и пытались донести до публики итальянские дипломаты, используя в 1935-36 годах, прежде всего, трибуну Лиги Наций. Такой подход позволяет увидеть истинные причины «дипломатической уверенности^[20]» страны, которую она излучала во время эфиопского кризиса и последующей Гражданской войны в Испании. Как пишет Нот, «Муссолини верил в безостановочный рост итальянской мощи как в сухопутном, так и в морском смысле этого слова, и поэтому, на его взгляд, мог выставлять дураками всех, кто был по ту сторону дипломатического забора^[21]».

Следующим пунктом пропаганды, широко использовавшимся Муссолини в эфиопском вопросе, стал тезис об отсталости политического устройства африканской страны. При этом дуче не упускал шанса раскритиковать британский концепт «бремени белого человека»^[22]. По мнению итальянской элиты, роль будущей колонизации была исключительно просвещенческая и цивилизационная. Близкий к Муссолини чиновник из министерства колоний Маттео Росси писал: «мы, итальянцы, подарили миру схоластику, ренессанс и барокко, готовы взять ответственность за включение в мировое сообщество всех нуждающихся^[23]».

В этом же ключе логичной видится серия пропагандистских мер, направленная против британских и французских методов управления колониями. В речах Муссолини Италия часто сравнивалась с Великобританией и Францией. Для лишней помпы пресса широко распространяла материалы из самой Эфиопии^[24]. Большинство этих сюжетов носили фальшивый характер и были обусловлены работой итальянских спецслужб внутри страны. Самый известный пример – мятеж Мэнэлика III осенью 1935, сына Иэясу V (свергнутого императора 1913-16), чьим спонсором выступала как раз Италия. В прессе сам Мэнэлик был представлен светлым поборником гуманизма, а вот его оппонент, правящий император Хайле Селассие I спонсируемый, прежде всего, Лондоном, - тираном и самодуром. Ключевую роль в неудаче мятежа сыграла Франция, вставшая в тот период в поддержку Великобритании ^[25].

Пик непрекращающейся пропаганды, оправдывающей цели военной агрессии, наступил уже после начала войны. В своей речи от 18 ноября 1934 года Муссолини сравнивал цивилизованных египтян, которых угнетают британцы, с варварами-абиссинцами^[26]. Дуче обличал жестокие методы английского управления и рассказывал о зверствах по отношению к мусульманам. В том же духе действовала и «внешняя» пропаганда Италии. Классический пример – работа «Радио Бари», на волнах которой шли передачи на арабском языке, где вспоминались давние связи генуэзских и венецианских купцов со странами Магриба и Аравии^[27]. Свой ответ Форин Оффис подготовил лишь к началу декабря 1935, когда британская радиостанция «Би Би Си» запустила свою серию программ на арабском, при этом композиционно повторяя сюжеты итальянских радиопередач.

Уже на первых заседаниях Италия поняла всю тщетность попыток идеологического обоснования. Пропаганда банально не работала, а в заявлениях Рима часть членов видела лишь угрозу. По сути, за весь период войны Италия лишь однажды - в январе 1936 г. попыталась выразить то, что Муссолини распространял внутри страны. Однако речь руководителя итальянского МИД Сувича в Лиге Наций осталась практически незамеченной^[28]. Эфиопская проблема, хоть и не сходила с повестки дня, шла на заседаниях Лиги Наций совсем в другом ключе – вопросе санкций и ответных мер. Поэтому вместо попыток обоснования своей позиции Италия пропаганда пыталась продемонстрировать глупость возможной блокады Суэцкого канала – одной из наиболее жестких санкционных мер, о которых шла речь в тот период. Французские дипломаты настаивали, что это могло надломить итальянский потенциал, оторвав от системы коммуникаций огромную массу войск^[29]. Но это категорически не устраивало Великобританию, которая помнила об августовских событиях, приведших к большим торговым и финансовым потерям (речь о почти открытом столкновении Италии и Великобритании в Средиземном море).

Во многом из-за этого ключевой задачей всей пропаганды Италии касательно Эфиопии с октября 1935 по апрель 1936 становится недопущение блокады коммуникаций. Потенциальное решение Лиги Наций могло бросить весь 250-тысячный контингент итальянских войск на произвол судьбы. Муссолини писал Бадольо, что «война в данном случае могла бы довести уровень экономики до слабейшего балканского государства Албании»^[30]. Эта тема почти не поднималась внутри Италии. Ее обсуждения нельзя проследить по публичным речам, да и на заседаниях парламента она почти не фигурировала. Алоизи пишет, что молчание Муссолини объясняется сильным влиянием на дуче его генералов^[31]. Дипломат также пишет, что напротив, дуче искусственно завышал боеготовность итальянской армии ^[32]. Хотя в историографии есть мнение, что неверные цифры шли как раз от генералов, а Муссолини транслировал информацию, не понимая ее ложности^[33].

Еще одна интересная особенность пропаганды первого полугодия войны – отказ от антигерманских акций. Об этом дуче лично сообщает в переписке с Ди Боно. Глава фашистского государства говорит о том, что «дух Стрезы умер», и не видит оснований для какой-либо конфронтации с нацистским режимом^[34].

В это же время начинается новый виток итало-турецких переговоров. Рим, помимо прочего, пытался заручиться поддержкой Турции на будущих конференциях. Консул Италии в Турции М. Катальди писал, что у Италии никогда не было даже намерения владеть берегами Малой Азии. Дипломат писал, что «Италия никогда не будет являться собственником народов, не имеющих ничего общего с дикарями, как в Эфиопии^[35]».

В связи с отмеченной выше «преемственности» в политике и риторике Муссолини по отношению к либеральным правительствам возникает вопрос, насколько пропаганда целей и задач эфиопской кампании зависела от фигуры Муссолини? Были ли в Италии альтернативные мнения внутри политического истеблишмента? В отличие от ситуации в Великобритании или Франции, доподлинно проследить этот вопрос на доступных источниках практически невозможно. Большинство историков сходится во мнении, что как такового плюрализма мнений внутри фашистского правительства не существовало, поэтому и проследить эволюцию альтернативных точек зрения практически невозможно. Мнение дуче никто не мог подвергать сомнению. Существовали лишь незначительные «оттенки» в его интерпретациях. Так, например, в вопросе о дальнейших планах экспансии пересекались мнения двух ведомств – министерства колоний и армии. Де Векки представлял интересы первых, был близок к Муссолини и вел с ним личную переписку. Он настаивал на покорении Абиссинии и использовании плодов этих успехов прежде всего для морских целей и задач. Армия во главе с генералом Кавеньяри считала возможным не уделять столько времени пропаганде и объяснению, а сразу вести боевые действия и в Средиземноморье, и в Эфиопии. До 1936 года для дуче более выигрышной, несомненно, казалась первая позиция.

Тогда же определенное недовольство политикой Муссолини проявляется и со стороны церкви. Для расположенного в центре Италии Ватикана авантюризм Муссолини, нес, разумеется, серьезные риски. Итальянская исследовательница Лучия Чечи в работе «Потерянное письмо Пия XI, адресованное Муссолини, чтобы остановить агрессию в Эфиопии» разбирает этот сюжет. Основной вывод – католическая церковь реально могла стать проблемой для всей системы пропагандистской машины фашизма. Ей помешала разрозненность внутри церкви, лояльность дуче ряда ключевых кардиналов и слабый характер Папы Римского, до конца неуверенного в своей правоте. ^[36]

Уже после провала умиротворенческого плана Хора-Лаваля Италия пользуется ситуацией и начинает целую кампанию внутри Лиги Наций. Так, 10 января французский посол в Риме Блондель отправляет телеграмму Лавалю с текстом, что «Италия обеспокоена тем, что против нее ведется кампания по изгнанию страны из Лиги Наций^[37]».

Дальше Италия пошла в контратаку уже непосредственно в самой организации. На любой вопрос зверствах итальянцев в Эфиопии Сувич молниеносно поднимал вопросы о соглашении Лаваля и Муссолини, ситуации вокруг железной дороги Аддис-Абеба-Джибути и об агрессиях англичан против арабов в колониях. ^[38]

К середине февраля 1936 ситуация снова изменилась из-за перемен в ходе эфиопской кампании. В это время африканские силы отходят от партизанской стратегии и начинают открытые столкновения с итальянцами по всем фронтам. В результате таких тактических перемен Италия пользуется преимуществом в военной технике и проводит три ключевых сражения – у Ширэ, у Тэмбэна и Амба-Арадамд, где уничтожает три сильнейшие эфиопские группировки под руководством расов Имру, Мулугэты и Макелеле.

Март 1936-го года принес итальянской пропаганде еще один подарок – Франция практически самоустранилась от обсуждения вопроса о санкциях.. Так, например, 2 марта в Женеве на заседании Комитета 13-ти (Совет Лиги Наций без Италии) французы открыто отказались от обсуждения вопроса санкций и предложили план, который практически дублировал ряд пунктов «аморального» договора Хора и Лаваля, заключенного еще в декабре 1935-го. ^[39] Причина такого поворота – ремилитаризация Рейнской зоны. В условиях резко возросшей германской угрозы на западной границе, Франция не могла себе позволить открытый конфликт с Римом из-за далекой Абиссинии. Часть историков полагает, что с этого периода Франция стремится воспринимать воспринимает официальный Рим в качестве союзника. Здесь в игру вновь вступает Муссолини, не упуская случая пошантажировать Париж угрозой своего сближения с Германией. Италии уже не нужна идея нового «Локарно», дуче начинает укреплять связи с Германией. В серии мартовских речей глава фашистского государства говорит об общей судьбе двух стран, обиженных Версалем^[40]. В то же время Рим не отказывается от предложения Франции по возрождению консультаций в рамках Генштабов двух стран^[41]., таким образом стараясь играть на противоречиях двух сильнейших держав континента

Наладив дела с Францией, Муссолини запускает вторую антибританскую кампанию в прессе. Причин несколько – во-первых, в Великобритании у власти находились недружественные Рим «проиденские» силы, а во-вторых, в Африке начинался сезон дождей, который неизбежно вызвал приостановку военных действий. Характерный пример этой пропаганды – выпуск «Ла Стампы» за 1 апреля 1936 года с заголовком «Чего же еще хочет Англия?» ^[42].

Выполнив цели и задачи в Африке после победы у Май Чоуоу (31 марта 1936 г.), Италия открывает путь на Аддис-Абебу. Фактически это событие означает окончание войны. После этого меняется и риторика пропаганды. Широким тиражом расходится статья бывшего министра колоний М. Федерцони под названием «Гегемония в Средиземноморье», которую он публикует в американском журнале «Форин Эфэйрс» ^[43]. Суть статьи хорошо передается такой выдержкой: «теперь, когда весь мир увидел реальные планы дуче в Африке, Великобритания и Франция должны извиниться перед Италией за ложь и унижения^[44]». Финальным аккордом пропаганды этого периода касательно Эфиопии становится интервью дуче журналу «Обзервер». В нем Муссолини называет планы Италии частично выполненными и обещает найти для Лондона конструктивное предложение. ^[45] Посол в Великобритании Гранди позже назовет это блефом, отвлечением британской стороны. С захватом Эфиопии и созданием «империи» По сути, к маю 1936 года для Рима мало что поменялось. Несмотря на победу в Эфиопии, Италия ни на йоту не решила вопросы Восточного Средиземноморья, под которыми, очевидно, понимались некие политические уступки со стороны реальных хозяев региона – Великобритании и Франции, ради чего все во многом и затевалось.

Таким образом, накануне и в период итало-эфиопской войны официальный Рим выступил с целой концепцией пропагандистских оправданий и объяснений своей агрессии. До войны эта концепция отрабатывалась в секретных меморандумах ближайших сотрудников Муссолини. Очевидно, что не последнюю роль в формировании риторики пропаганды сыграли тайные планы Де Векки и Ди Боно, доставленные напрямую на стол к дуче.

Непосредственно накануне вторжения и особенно с началом конфликта Италия начала использовать и официальные трибуны. Цели и задачи в африканской войне во многом определялись по двум срезам – пропагандистском и официально-дипломатическом. Муссолини посредством публичных речей внутри страны и работы дипломатов в Лиге Наций пытался создать ореол благородных целей Италии, делая упор на «обделенности» Италии по итогам Первой мировой войны и ее «цивилизаторской» миссии в отношении «варварских» народов Африки. В реальности главной задачей Рима была восточно-средиземноморская экспансия, путь к которой пролегал через несложную с военной точки зрения, но важную в ментальном плане победу в Эфиопии. После взятия Аддис-Абебы Муссолини объявил Италию империей и понял, что от Франции и Великобритании не стоит ждать решительных действий. И все же при этом Италия, выполнив эфиопские цели официальной пропаганды и задачи, о которых говорили дипломаты, так и не решила вопросов в ключевом для себя восточно-средиземноморском регионе.