Югославский фактор в восстании в Венгрии 1956 года и его влияние на советско-югославские отношения

Быкова Елизавета Александровна студент, Московский государственный институт международных отношений (университет) МИД Российской Федерации (МГИМО) 119454, Россия, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 76 Bykova Elizaveta Aleksandrovna Student, Moscow State Institute of International Relations of the Ministry of Foreign Affairs of Russia 119454, Russia, g. Moskva, g. Moscow, ul. Prospekt Vernadskogo, 76 elizaveta.bikowa@yandex.ru

Гриднева Анна Олеговна студент, Московский государственный институт международных отношений (университет) МИД Российской Федерации (МГИМО) 119454, Россия, г. Москва, ул. Проспект Вернадского, 76 Gridneva Anna Olegovna Student, Moscow State Institute of International Relations of the Ministry of Foreign Affairs of Russia 119454, Russia, g. Moscow, ul. Prospekt Vernadskogo, 76 anna21022002@gmail.com

XX век вобрал в себя огромное множество противоречивых событий, которые определяют ключевые моменты нашей современной жизни. Кажется невозможным выбрать какое-либо одно, самое важное событие в истории прошлого столетия. Однако, говоря о Восточной Европе, можно справедливо отметить, что огромную роль в определении характера международных отношений внутри этого региона сыграло венгерское восстание 1956 г.

Исследование роли венгерского восстания в контексте восточноевропейских отношений в настоящее время является крайне актуальным. В последнее время наблюдается значительный рост научных работ, посвященных истории и политике стран Восточной Европы. Это один из наиболее конфликтных европейских регионов, чьи проблемы уходят корнями глубоко в прошлое. Кроме того, на протяжении XX века здесь долгое время реализовывался масштабный социальный и политический эксперимент, во многом определивший современное положение государств региона. Их бурная история сегодня довольно часто рассматривается в политическом дискурсе. Как уже было сказано выше, особое значение отводится венгерскому восстанию. Его упоминание в политическом контексте особенно заметно в отношениях Венгрии с преемницей СССР — Российской Федерацией. Однако значение событий 1956 г. не ограничивается влиянием на советско-венгерские отношения; они, как один из первых ярких кризисов в отношениях стран социалистического лагеря, в определённой мере повлияли на методы политики обеих сверхдержав на всём восточноевропейском направлении.

Данная статья посвящена ходу нормализации советско-югославских отношений в 1956 г., происходившей на фоне восстания в Венгерской Народной Республике. Цель работы заключается в выявлении причин отсутствия серьёзного негативного влияния югославского фактора в венгерских событиях на отношения между СССР и ФНРЮ.

Проблема 1956 г., несмотря на свою узость, довольно хорошо исследована. В ходе работы над статьей были использованы научные работы, посвящённые как венгерско- и советско-югославским отношениям, так непосредственно венгерскому восстанию. Анализ многочисленных источников, опубликованных в сборниках документов, предоставил возможность по-новому взглянуть на известные факты о восстании 1956 г.

После смерти И. В. Сталина и вступления в должность Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва в отношениях между СССР и Югославией наметилось улучшение. Первые шаги к нормализации политических, экономических и культурных связей с ФНРЮ делает Советский Союз, ставя себе целью «резко улучшить отношения с югославским государством» ^{[11, с.179]}. Уже 17 июня 1953 г. были восстановлены дипломатические отношения между двумя странами, вскоре активизировалась переписка между ЦК КПСС и ЦК СКЮ, в СССР было приостановлено ведение открытой антиюгославской пропаганды ^{[19, с.665]}. В 1955 г. Белград посетила советская делегация во главе с Н. С. Хрущёвым.

Улучшение отношений в начале 1950-х гг. шло не без шероховатостей, связанных со взаимным недоверием двух недавно конфликтовавших государств. «После того, что они сделали с нами за последние четыре года (идеологическая кампания в СМИ, обвинения ФНРЮ в отходе от принципов марксизма-ленинизма и тяготении к странам Запада, ужесточение контроля за связями компартий Восточной Европы с Югославией, заброска литературы на территорию ФНРЮ, использование югославской политической эмиграции и т.д. ^{[8, с.348-376]} — прим. авт.), мы с трудом сможем в будущем верить им на сто процентов,» ­­­­­­­— отметил Тито 14 июня 1953 г. в своём заявлении о нормализации отношений с СССР ^{[19, с. 662]}. Оставались неразрешёнными идеологические противоречия, поскольку Югославия, в 1948 г. отлученная Сталиным от формирующегося восточного блока, но продолжавшая свой курс на построение социализма, претендовала на статус альтернативного центра мирового коммунистического движения. Союз коммунистов Югославии отказывался признавать руководящую роль КПСС, ФНРЮ держалась в отдалении от социалистического блока. «“Югославский путь” все еще выставляется как принципиально отличный от пути СССР и других стран социалистического лагеря ^{[11, с. 183]},» — отмечали в начале 1956 г. М. А. Суслов, Б. Н. Пономарев и А. А. Громыко. Югославия сохраняла роль балансира между Западом и Востоком Европы, оставаясь в стороне от СЭВ, а затем и ОВД. Она не спешила устанавливать связи с коммунистическими партиями Восточной Европы, но при этом поддерживала отношения с западными социалистами ^{[11, с. 184]}.

Однако Москва, заинтересованная в приближении Югославии к советскому блоку, а еще более — в преодолении возникшей схизмы в мировом коммунистическом движении, была готова идти на компромисс. К примеру, в директивах делегации, представлявшей ЦК КПСС на переговорах с югославскими руководящими деятелями в 1955 г., говорится о готовности советской стороны поставить Югославии в кредит промышленное оборудование, простить часть задолженности и предоставить новый заём ^{[11, с. 51-53]}. СССР первым шёл на контакт, и Белградская декларация, в 1955 г. провозгласившая принципы двухсторонних отношений двух государств, была воспринята в ФНРЮ как однозначная дипломатическая победа Югославии ^{[9, с. 50]}.

Подобная перемена вектора внешней политики СССР может объясняться желанием нового советского руководителя начать советско-югославские отношения с чистого листа с целью извлечь все возможные выгоды от взаимного сотрудничества двух государств. Отчасти это было связано и с личными амбициями Н. С. Хрущёва, жаждавшего возвращения Югославии в советский блок, которое стало бы его личной дипломатической победой и укрепило бы его позиции как лидера партии. Использование «югославского вопроса» во внутрипартийных целях подтверждает, например, июльский пленум ЦК КПСС 1955 г., принявший резолюцию в связи с «ошибочной позицией» В. М. Молотова, одного из главных политических оппонентов Хрущёва, по вопросу советско-югославского сближения ^{[18, с. 183]}.

Однако во многом такое стремление было связано со стратегическими интересами СССР в условиях холодной войны. Именно «в условиях усиления напряженности международной обстановки и угрозы безопасности народов» ^{[11, с. 48]} особое значение было уделено нормализации отношений СССР и ФНРЮ. Советский Союз стремился приблизить Югославию к социалистическому лагерю, а при наилучшем раскладе — присоединить её к нему ^{[11, с. 187]}. Нормализация отношений должна была подорвать доверие западных стран к Югославии, небеспочвенно полагали сотрудники посольства ФНРЮ в СССР ^{[19, с. 664]}. В феврале 1953 г. Югославией был подписан Балканский пакт ^{[7, с. 31]}, в результате чего она становилась частью западной системы сдерживания СССР в средиземноморском регионе. В этих условиях привлечение ФНРЮ на сторону Восточного блока становилось одной из важнейших внешнеполитических задач Советского Союза.

1956 г. ознаменовался особенно сильной международной напряженностью. Дальнейшая нормализация советско-югославских отношений происходила на фоне июньских волнений в Познани, неспокойной обстановки в Венгрии, а затем начала Суэцкого кризиса. В 1956 г. югославской стороной была положительно воспринята критика культа личности Сталина, прозвучавшая на XX съезде КПСС ^{[19, с. 669]}, был распущен Коминформ, критиковавший руководство Югославии в годы конфликта ^{[9, с. 49]}. Более того, министр иностранных дел СССР В.М. Молотов, противник советско-югославского сближения, был заменен более лояльным Д.Т. Шепиловым ^{[9, с. 49]}. Наконец, Москву посетил И. Броз Тито, и в ходе визита была подписана Московская декларация, которая подтвердила положения Белградской декларации, а также определила принципы межпартийных отношений и провозгласила разнообразие форм развития социализма ^{[12, с. 572]}, что, по сути, являлось серьёзной идеологической уступкой Советского Союза. Однако самым большим испытанием для недавно восстановленных советско-югославский отношений стало разразившееся в октябре венгерское восстание.

Накануне событий осени 1956 г. югославско-венгерские отношения оставались весьма натянутыми. В обоих государствах ещё была жива память о событиях времён советско-югославского конфликта, когда именно режим Матьяша Ракоши стал главным проводником антиюгославской кампании в Восточной Европе. Характер отношений двух стран стал отчётливо враждебным начиная с сентября 1949 г., с будапештского процесса над Ласло Райком, партийным деятелем и министром иностранных дел, который был обвинён в подрывной деятельности в пользу Югославии. На связи между государствами оказывала влияние и личная неприязнь руководителей двух государств, основанная на знании Тито решающей роли Ракоши в подготовке процесса. «Я знаю Ракоши, он бесчувственный, безжалостный, упрямый и бессердечный человек. Кого выбирает и признаёт венгерский народ — это дело венгров, но я Ракоши не поддерживаю, ^{[14, с. 229]}» — так отзывался Тито о первом секретаре ЦК ВПТ. В свою очередь, в июне 1956 г., на фоне продолжавшегося советско-югославского сближения, Ракоши с неудовольствием отмечал, что «теперь приходится писать и говорить только хорошее о Югославии, так как малейшие критические замечания югославские товарищи воспринимают как оскорбление. А недостатков у них много ^{[14, с. 99]}». Именно поэтому в июне 1956 г. Тито намекнул Хрущёву, что нормализация венгерско-югославские отношений не пойдёт успешно, пока у власти в Венгрии будет находится Ракоши.

Ситуация осложнялась ещё и тем, что венгерская оппозиция брала с Югославии пример. В беседе с К. Е. Ворошиловым М. Ракоши упоминает общественные настроения внутри страны, являвшиеся для венгерского партийного руководства серьёзным поводом для беспокойства: после восстановления советско-югославских отношений ФНРЮ могла «извлекать пользу и от Запада и от Востока ^{[14, с. 99]}». Именно этот путь выглядел для венгров довольно привлекательно. А. Хегедюш отмечал, что венгерская пресса во многом ориентировалась именно на ФНРЮ, почти не уделяя внимания советскому опыту ^{[14, с. 267]}.

Особое подозрение у Венгерской партии трудящихся (ВПТ) вызывал кружок имени Петефи, дискуссионный клуб, существовавший в рамках Союза трудящейся молодёжи. Вопросы политики, экономики и искусства, обсуждавшиеся в его рамках, порой выходили за границы дозволенного; особенно опасным было то, что встречи кружка собирали довольно большую аудиторию. В июле 1956 г. венгерский партийный деятель Э. Гере сообщал послу СССР в Венгрии Ю.В. Андропову, что руководитель кружка Петефи Габор Танцош высказывался о возможности построения венгерского «национального коммунизма» без советского вмешательства. В пример Танцош приводил политику Югославии, ссылаясь также на идеи Имре Надя ^{[11, с. 365]}, занимавшего в 1953-1955 гг. должность председателя Совета министров, а затем обвинённого в правом уклонизме, выведенного из руководства и исключённого из ВПТ. О том, что Тито и Надь периодически упоминаются вместе как подлинные выразители чаяния народа, в этом же месяце сообщал и третий секретарь посольства СССР в Венгрии В.А. Крючков ^{[14, с. 148-149]}. Подобные идеи охватывали не только интеллигенцию: в пограничных районах страны активизировались антикооперативные настроения, а враждебные партии элементы объясняли это тем, что «югославские товарищи не являются решительными сторонниками развития кооперативного движения ^{[14, с. 225]}».

Большое значение для венгров имела реабилитация в 1955 г. Л. Райка, благодаря которой был разрушен миф, определявший на протяжении некоторого времени не только внешнюю политику Венгрии, но и её идеологию. Церемония перезахоронения Райка, согласие на проведение которой было дано под давлением венгерской общественности, состоялось 6 октября 1956 г. и, по сути, означало для массового сознания окончательный разрыв с наследием сталинских времён ^{[14, с. 193-194]}. Показательна статья, опубликованная в газете «Сабад неп» в день перезахоронения жертв репрессий 1949 г. В ней отмечается, что процесс Райка дал повод для обострения провокации «против югославских товарищей». «С тем большей решимостью мы должны заботиться о том, чтобы подобные ошибки и преступления не повторялись более никогда ^{[14, с. 288]},» — заключают авторы, намекая на важность дружеских отношений между двумя государствами.

Причина таких общественных настроений, по мнению руководства Венгрии, заключалась в пагубном влиянии югославской пропаганды. Гере в беседе с Ю.В. Андроповым сообщал, что «югославская сторона имеет в Венгрии свою агентуру, которая, будучи связана с реакционными кругами венгерской интеллигенции, получает оттуда информацию о положении дел в ВПТ ^{[11, с. 366]}». Он также обвинял югославские газеты «Борьба» и «Политика», радиостанцию «Нови-Сад» в поддержке венгерской оппозиции ^{[11, с. 365-366]}. В августе 1956 г. Ю. В. Андропов составил записку в Президиум ЦК КПСС, где сообщил о деятельности сотрудников посольства ФНРЮ в Будапеште. Дипломаты не только приглашали оппозиционных политиков на приёмы, но даже посещали предприятия, позволяя себе в беседах с рабочими описывать преимущества особого «югославского пути» ^{[14, с. 246]}. Кроме того, как отмечал советник посольства СССР в Венгрии В. В. Астафьев, пересказывая свой разговор с Гере, югославские дипломаты вели враждебную Венгерской партии трудящихся пропаганду вблизи венгерско-югославской границы, встречаясь с репрессированными и настраивая их против партийной власти ^{[14, с. 238]}.

Несмотря на некоторую напряжённость, существовавшую между Югославией и Венгрией, в 1956 г. под влиянием СССР стороны сделали первые шаги к налаживанию отношений. В том, что процесс нормализации шёл с подачи и под контролем Москвы, сомневаться не приходится. В беседе с Ракоши 26 июня К. Е. Ворошилов несколько раз обратил внимание венгерского лидера на важность улучшения отношений с ФНРЮ. Ракоши внешне согласился, а затем намекнул на сложность ведения переговоров, сославшись на «грубость и высокомерие», а также другие недостатки югославов, после чего Ворошилов ещё раз подчеркнул необходимость забвения ошибок и конфликтов прошлого ^{[14, с. 98-99]}. Такая политика СССР, вероятно, свидетельствует о его стремлении минимизировать разногласия между ФНРЮ и странами восточного блока и таким образом сплотить социалистические страны. Подтверждением успешности этого намерения стало посещение венгерской делегацией во главе с Э. Гере Белграда в октябре 1956 г.

Как уже отмечалось выше, для большинства сторонников проведения реформ, направленных на либерализацию режима, Югославия была моделью альтернативного пути построения коммунизма. Она давала надежду на то, что ВНР так же сможет выбирать свой путь развития, независимо от Москвы ^{[14, c. 308]}. СССР стремился противостоять этим убеждениям. Например, «проюгославские» политики не назначались на руководящие посты. Так, еще до восстания, в начале неспокойного октября 1956 г., М. Суслов в разговоре с Я. Кадаром отметил, что кандидатура И. Надя как главы партии нежелательна для Москвы, т.к. он «больше ориентируется на Югославию, чем на нас ^{[2, c. 69]}».

В октябре противоречия внутри Венгрии накалились до предела, что в конечном итоге привело к восстанию. 23 октября на улицах Будапешта началась антиправительственная демонстрация. Советские чиновники в своих отчётах о событиях в Венгрии отдельно отмечали ориентацию молодых реформаторов на Югославию и югославский путь ^{[14, c. 340]}. Действительно, по ряду документов можно проследить подобные настроения в среде тех, кто думал о реформах, постепенном преобразовании, а не вооруженном перевороте. Например, об ориентации на Югославию и желательном союзе с ней заявляли студенты некоторых венгерских университетов ^{[14, c. 340]}.

По этой причине югославско-венгерским отношениям и поведению Югославии в период восстания уделялось особое внимание. Москва не могла игнорировать роль и место югославского фактора в конфликте, особенно учитывая тот факт, что Венгрия имела непосредственные и достаточно протяженные границы с ФНРЮ. Можно отметить, что Югославия активно участвовала в процессе решения венгерского вопроса, была одной из немногих стран, которой адресовались письма и постановления по проблеме восстания ^{[14, c. 370-371]}.

Однако и поведение Югославии в ходе восстания было несколько двусмысленным. В самом начале восстания ФНРЮ отказалась от комментариев, стремясь к отстранённому освещению событий. В дальнейшем, в ходе развёртывания кризиса, Москва была крайне недовольна тем, что «югославская печать…освещали происходившие в соседней Венгрии события весьма широко и объективистски… из всех этих материалов было невозможно определить, на чьей стороне стоят сами журналисты» ^{[13, c. 90-91]}.

Документы КГБ, которые, однако, могли быть специально направлены на поиск компромата, а потому, возможно, преувеличивают ряд событий, свидетельствуют и о более ярком участии Югославии в кризисе. В отчетах отмечаются случаи помощи югославских дипломатов венгерским повстанцам. В качестве примера приводится случай полковника Надера Ференца и военного атташе Югославии Вукмировича. Надер был выведен из квартиры Вукмировича и допрошен. Он рассказал, что, входя в состав военного комитета Венгерской республики, все свои действия согласовывал именно с военным атташе; от него же получал указания. По предложению Вукмировича Надер выступил в военном комитете с предложением обратиться в ООН после подавления 4 ноября венгерского восстания ^{[3, c. 188]}. Достаточно трудно определить подлинность данных показаний, но даже стремление связать деятельность «внешних» акторов именно с Югославией является показательным. Это происходило в силу того, что югославский опыт был популярен в среде тех, кто в канун восстания требовал реформ и кого в Москве считали подстрекателями восстания.

Таким образом, мы видим, что у СССР были определенные основания видеть в Югославии претендента на статус альтернативного идеологического центра в коммунистическом движении. Этому способствовало неоднозначное поведение Югославии в ходе венгерского кризиса. Более того, руководство СКЮ отчасти солидаризировалось с курсом нового правительства Венгрии на расширение национального суверенитета, опору на рабочие советы, начавшие появляться снизу после 23 октября. Вина за создавшееся положение была возложена на М. Ракоши, уже в июле отправленного в отставку, с которым у И. Тито и так были достаточно прохладные отношения. Однозначной официальной позиции СКЮ дано не было, что затрудняло действия Москвы. Однако Югославия выразила озабоченность в связи с провозглашением И. Надем восстановления многопартийности в Венгрии, поскольку это означало утрату власти коммунистами в случае свободных выборов. Этого ФНРЮ допустить не желала. Также руководству СКЮ определенно не нравился разгул насилия в приграничной с ними стране. Опасаясь распространения этих опасных явлений на своё государство, к границе с Венгрией были стянуты югославские войска ^{[16, c. 6]}.

Стоит отметить, что между Москвой и Белградом возникли противоречия по вопросу разрешения венгерского кризиса. СССР старался действовать, заручившись поддержкой ФНРЮ, поэтому после подавления восстания между двумя странами велась вполне оживленная переписка. Представители СССР и ФНРЮ 2­­­–3 ноября на о. Бриони на Адриатике провели переговоры на высшем уровне. Целью переговоров было информирование югославов о решениях Москвы касательно «силового» сценария разрешения венгерского кризиса и попытка узнать их мнение на этот счёт. В ходе переговоров, согласно мемуарам В. Мичуновича, присутствовавшего на них, обнаружилось несогласие СКЮ и КПСС по ряду вопросов. Во-первых, югославы, в отличие от советских представителей, которые «с большим удовольствием свалили бы все грехи на Запад и контрреволюцию, а не прошлое» ^{[14, c. 528]}, утверждали, что восстание имеет внутренние, давно назревшие причины. Учитывая количество информации, поступавшей из Венгрии о зреющем недовольстве, советское правительство не могло не быть осведомленным об этом. Однако поскольку мер заранее принято не было, можно довериться источнику и согласиться с тем, что СССР не хотел признавать внутренние причины произошедшего. Во-вторых, говоря о будущем, руководители ФНРЮ отдавали предпочтение Я. Кадару, хотя и отмечали, что важна не определённая личность, а программа, которую человек готов предоставить. Также упоминается, что именно благодаря Югославии был назначен Я. Кадар, а не Ф. Мюнних, за кандидатуру которого в большей степени выступали советские делегаты и, в частности, Н. Хрущев ^{[14, c. 528]}. Действительно, можно заметить, что в плане, предложенном Н. Хрущевым касательно создания нового правительства в Венгрии, решающая роль принадлежит именно Ф. Мюнниху, а не И. Надю (его предлагалось сделать лишь заместителем премьера) ^{[4, c. 349]}.

В главном вопросе югославы поддержали Москву и дали согласие на интервенцию. Югославская сторона, хотя и с оговорками, упоминая о внутренних причинах венгерского восстания, признавала, что «в Венгрии происходит контрреволюция». Это ставило существование социализма в этой стране в определённую опасность ^{[14, c. 527]}. Делегаты Югославии согласились с концепцией «силового воздействия» как с крайней мерой. При этом было также отмечено, что в данном вопросе необходима и политическая работа, а не только силовые меры. По этой причине югославы и советские руководители также по-разному видели пути решения проблемы И. Надя. И. Тито выступал за воздействие на И. Надя для признания им своих ошибок. Представители Югославии предлагали, используя свое влияние на реформаторов, попытаться склонить Надя подать в отставку, что должно было облегчить интервенцию ^{[15, c. 195]}. Руководители КПСС старались быть более осторожными в данном вопросе. Н. С. Хрущев, хотя и раскритиковал И. Надя, поддержал идею воздействия на него через югославов ^{[4, c. 364]}. Хотя Югославия и хотела установления более независимого от Москвы режима, падение власти коммунистов в соседней стране совсем не входило в их планы.

Тем не менее, впоследствии югославы не смогли удержаться от публичного раскрытия их точки зрения. 11 ноября 1956 г. И. Тито выступил на партийном активе в Пуле с критикой советской политики, которая привела к кризису в ВНР, и оценил интервенцию в союзную братскую республику как излишнюю. Но что было наиболее болезненным — И. Тито, играя на опережение, информировал публику о секретной брионской встрече. Тито боялся, что на Западе об этой встрече узнают из Москвы и это ударит по репутации югославов, по сути, поддержавших интервенцию. Однако фактически это ударило по репутации Москвы. «Правда» 19 ноября опубликовала обзор положений речи Тито и через четыре дня еще раз выступила с острой критикой её основных пунктов. В декабре этого же года с критикой политики СССР выступило второе лицо СКЮ и главный идеолог страны Э. Кардель. Таким образом, можно отметить, что на протяжении всего кризиса Югославия стремится играть независимую роль и держаться подчеркнуто отдельно от СССР, опасаясь, что Запад обвинит ФНРЮ в соучастии в интервенции.

4 ноября случилось то, чего Москва после Брионских событий никак не ожидала: И. Надю и группе людей из его окружения предоставили убежище в посольстве Югославии в Будапеште. ФНРЮ утверждала, что, согласившись принять группу венгерских деятелей в своем посольстве, Югославия преследует цель склонения правительства И. Надя к признанию своих ошибок. ФНРЮ показала готовность отстаивать свою независимую позицию: были отклонены некоторые советские предложения (например, о депортации группы с Имре Надем в Румынию). Хотя в итоге события пошли по плану Москвы (И. Надь был арестован), мы вновь видим, что Югославия хоть и не предпринимает открытых действий по поддержке реформаторов в Венгрии, но пытается высказывать свою, отличную от Москвы позицию, опасаясь за утрату репутации в глазах Запада.

Можно отметить, что, говоря о других поводах к критике поведения СКЮ в ходе кризиса октября-ноября, советское руководство могло найти множество причин для недовольства. События в Венгрии имели достаточно долгосрочные последствия. В справке особого отдела КГБ от декабря 1956 г. (чуть больше месяца после окончательного подавления восстания) упоминается о распространении работниками посольств «газет, издающихся в Югославии … с речью Карделя», газет, направленных против СССР ^{[3, c. 327]}. Югославия активно не препятствовала переходу на свою территорию венгерских граждан ^{[3, c. 377]}. ФНРЮ, наравне с Австрией (страной, не входившей в соцблок и принявшей большинство венгерских перебежчиков) представлялась им безопасным местом, где они не будут привлекаться к ответственности за участие в восстании.

Таким образом, мы можем отметить, что роль Югославии была заметной, хотя нельзя говорить об активной роли этой страны в возникновении и развитии кризиса. ФНРЮ просто не могла позволить себе открытую поддержку восставших, да и не видела в этом смысла. Экономические отношения с СССР были гораздо выгоднее конфронтации. Как раз именно в этот период заключается соглашение о советской помощи в постройке завода в Югославии, выделяются кредиты ^{[3, c. 370-371]}. В конце концов, Югославия оказалась слишком мала, чтобы действительно стать «альтернативой» СССР, уступив эту роль Китаю. Также можно отметить, что в действительности поддержка И. Надя не отвечала интересам Югославии, поскольку запросы венгерских коммунистов, а тем более некоммунистов, вышедших на политическую арену Венгрии, были пугающими для югославского руководства.

Однако эта линия Югославии была слишком подчеркнуто независимой, чтобы Москва ее просто проигнорировала. СССР фактически получает повод для возобновления антиюгославской кампании. Но этого не происходит. Ярким примером того, что ситуация между странами значительно отличалась от ситуации времен И. Сталина, может служить комментарий к речи И. Тито в г. Пуле в сборнике документов 1957 г. «О событиях в Венгрии. Факты и документы ^{[10, с. 187-190]}». Авторы не только критикуют Тито, но и отмечают положительные моменты в его речи, что еще пару десятилетий назад было бы просто немыслимым. Журнал «Крокодил», служивший одним из главных рупоров антиюгославской риторики, также воздерживается от каких-либо сатирических стихов или пропагандистских карикатур на этот счёт ^[5]. Более того, после восстания Москва продолжает сотрудничество с Югославией, предоставляет ей экономическую помощь.

Чем это объясняется? Стремление к объединению соцблока? Такая попытка выглядит вполне логичной, если учитывать весь контекст 1956 г., по сути, разгара холодной войны. Обе страны не хотели вернуться к положению дел конца 1940-х. Кроме того, серьезные разногласия показали бы провал политики Н. С. Хрущева на сближение с Югославией, что это ударило бы по авторитету советского лидера в стране и мире. Кампания острой критики югославов развертывается только в мае 1958 г., после принятия новой программы СКЮ, которую в Москве сочли ревизионистской. Но этой кампании придали строгие рамки, и она затрагивала только критику ревизионизма. Шпионами и убийцами югославов никто теперь не называл, нормальные межгосударственные отношения между странами сохранялись.

Анализируя современные представления о роли Югославии в венгерском восстании 1956 г., можно прийти к выводу, что российская официальная точка зрения, равно как и многих зарубежных историков, склонны не учитывать югославский фактор в будапештских событиях. Школьные учебники истории, соответствующие Федеральному государственному образовательному стандарту ^{[6, с. 279-280]}, не связывают советско-югославские и советско-венгерские отношения 1950-х, рассматривая их как два разных направления внешней политики СССР. Восстание 1956 г. традиционно считается двухсторонним советско-венгерским конфликтом. Зарубежные СМИ, к примеру, BBC ^[1], в своих научно-популярных исторических статьях, отмечая позицию западных стран относительно этих событий, также зачастую игнорируют югославский фактор, который, как выяснилось в ходе исследования, оказал непосредственное влияние на предпосылки, ход и урегулирование восстания. Всё это также свидетельствует об отсутствии ярко выраженного конфликта между СССР и Югославией в те годы. Хотя кампания критики югославского ревизионизма была развёрнута в 1958 г. (и длилась до 1962 г., когда Югославия однозначно встала на советскую сторону в советско-китайском конфликте), продолжали сохраняться нормальные межгосударственные отношения.

Подводя итоги, можно сделать следующие выводы:

1. В 1956 г. для СССР складывается достаточно сложная внешнеполитическая обстановка.

2. На этом фоне Советский Союз стремится объединить социалистические страны, под его давлением начинаются попытки налаживания советско- и венгерско-югославских отношений. Для СССР важны попытки «пристегнуть» Югославию к блоку, преодолев последствия конфликта 1948 г.

3. Однако события 1956 г. ставят под угрозу эту тенденцию по причине ряда неоднозначных действий, предпринимаемых Югославией.

4. Тем не менее, как Москва долго выжидает и не сразу обращается к публичной критике югославов, так и Югославия не поддерживает восставших открыто, поскольку взаимное сотрудничество было выгоднее возврата к положению отношений при Сталине, а итоги восстания могли стать опасными для обеих стран.

Таким образом, можно отметить, что после венгерского восстания в югославско-венгерских отношениях возникли новые препятствия, однако к началу 1960-х гг. все нормализовалось. Преградой для СССР, стремившегося объединить социалистические страны, не стали ни венгерское восстание, ни позиция Югославии. Кризис был пройден. Приоритеты — расставлены.