Проблемы образования: вымысел и реальность

Вороничев Олег Евгеньевич доктор филологических наук доцент, кафедра теории и методики начального общего и музыкального образования, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение "Брянский государственный университет имени академика И.Г. Петровского" 241029, Россия, г. Брянск, ул. Белорусская, 50, оф. кв. 39 Voronichev Oleg Evgen'evich Doctor of Philology Associate Professor, Department of Theory and Methodology of Primary General and Music Education, Federal State Budgetary Educational Institution "Bryansk State University named after Academician I.G. Petrovsky" 241029, Russia, Bryansk, Belorusskaya str., 50, of. sq. 39 voonid@mail.ru

Вороничева Ольга Викторовна кандидат филологических наук доцент, директор МБУК "Централизованная система детских библиотек г. Брянска" 241020, Россия, Брянская область, г. Брянск, ул. Севская, 4 Voronicheva Olga Viktorovna PhD in Philology Docent, Director of MBCI «CSCL of Bryansk» 241020, Russia, Bryansk region, Bryansk, Sevskaya str., 4, sq. 2 voronicheva.olga@yandex.ru Другие публикации этого автора

Проблемы образования и воспитания, формирования в сознании индивида и человечества в целом истинных культурно-ценностных ориентиров всегда волновали лучшие умы человечества: философов, педагогов, культурологов, филологов, социологов, деятелей искусства. Безусловно, от того, что будет вложено в сознание юного поколения, зависит будущее не только отдельной страны, но и всей планеты и даже Вселенной. Вместе с тем стремительный научный прогресс, результатом которого стало заметное, особенно в последние десятилетия, наполнение бытового и культурного пространства социума различными техническими инновациями, со всей очевидностью актуализировал проблему взаимодействия, соотношения и значимости техногенной и гуманитарной составляющих в жизни человека и общества. Идеи О. Шпенглера ^[6], Н.А. Бердяева ^{[1, с. 217–230]} и других ярких представителей философской мысли о постепенном вытеснении продуктами технического прогресса гуманитарных ценностей, губительности стремления к бытовому комфорту для развития творческой мысли и, как следствие, духовном обнищании человечества, снижении его культурно-нравственного уровня находят всё большее подтверждение в окружающей нас реальности.

Сфера образования оказалась сегодня фактически на передовом рубеже этого противостояния технической и гуманитарной сфер нашей жизни, с явным и агрессивным доминированием первой. Наиболее остро встал вопрос о том, кто, как и чему должен учить в условиях современной техногенной цивилизации, о месте, роли и назначении учителя, о возможности его замены инновационными образовательными технологиями: дистанционными компьютерными, телевизионными формами обучения. Вполне реальной становится и возможность замены учителя роботом. К сожалению, забывается или уже не принимается в расчёт, что учитель – это не только оплачиваемый из госбюджета субъект передачи знаний, но и человек, сочетающий в себе разные образы: духовный наставник, помощник, друг, и что образование, вопреки смелым утверждениям некоторых авторитетных государственных деятелей, пока ещё не стало одним из составляющих понятия «сфера обслуживания».

В связи с этим представляется весьма актуальным культурологический и лингвокультурологический анализ фантастического рассказа Р. Янга «В сентябре 30 дней» ^[7], написанного более полувека назад (в 1957 г. в США, в период послевоенного экономического роста, технического прогресса, новых изобретений и научных открытий, усиления системы образования прежде всего в области математики и естественных наук), но далеко не случайно – в силу изложенных выше причин – ставшего востребованным материалом для серьёзного размышления именно сегодня.

В рассказе, который звучит в целом как некое предостережение человечеству, описывается будущее общество потребления, созданное «по заказу» и при непосредственном финансовом участии компаний пищевых концентратов, активном внедрении технических инноваций с целью обеспечить максимальный комфорт обывателю и тем самым воспитать идеального потребителя своей продукции, в жизни которого должны быть полностью удовлетворены две всё те же старые, как мир, потребности: в хлебе и зрелищах. Первое («хлеб»), т.е. материальное благосостояние в этом техногенном обществе достаточно высокое (об этом можно судить и по уровню жизни семьи среднего достатка – главного героя Денби), а второе («зрелища») обеспечивается постоянным показом по телевидению ковбойских боевиков и других развлекательных передач такого примитивного содержания, чтобы у обывателя, мозг которого намеренно заполняется этим низкопробным суррогатом культуры, никогда не возникало никаких более высоких духовных запросов и он оставался гарантированным потребителем продукции компаний пищевых концентратов. Эти компании в описываемом в рассказе прагматическом будущем фактически монополизировали и коммерциализировали всё, даже человеческое общение (главный герой, испытывая потребность в общении, удовлетворяет её в закрытой кабинке бара в беседе по автомату за деньги – «25 центов за 3 минуты разговора» – с барменом Фредом).

Владельцы компаний не могли не монополизировать и сферу образования, «успешно» решив тем самым проблему нехватки учителей и школьных помещений введением телевизионного обучения, явное экономическое преимущество которого в том, что «один педагог, стоящий в маленькой комнате с классной доской на одном конце и телекамерой на другом, может обучать сразу чуть ли не пятьдесят миллионов детей». Таким образом, и образование в прогнозируемом Янгом будущем призвано в угоду олигархам, расчётливо взявшим на себя финансирование этой «конгениальной системы» обучения, заменившей школы и учителей-андроидов, штамповать стандартных и надежных потребителей продукции компаний пищевых концентратов.

Название рассказа весьма символично. Сентябрь – начало учебного года, первый его день, праздник знаний. Это радостное ожидание узнавания чего-то нового, встречи со школьными друзьями и учителями, надежды, оптимистичные планы и т. д. Пусть многие ожидания не исполнились и не всегда были реализованы возможности. Важно то, что в жизни были высокие мечты и благие намерения, их и запечатлела наша память в связи со школой и сентябрем, в котором всего 30 дней – так мало в сравнении со всей жизнью и так много, чтобы ощутить себя живым, думающим и чувствующим человеком.

В тексте автор, описывая ностальгические чувства и размышления главного героя, тесно связанные с появлением в его жизни учительницы-андроида, а также при описании внешности, слов и поступков мисс Джоунс использует слово-символ сентябрь и производные однокоренные слова для создания некоего романтического ореола этого образа:

…ее волосы напомнили ему сентябрьское солнце, ее лицо – сентябрьский день;

Он понимал, что тут не просто тоска по прошлому, безвозвратно ушедшему, хотя тоска и играла в этом определенную роль – тоска по сентябрю, по настоящей школе. Ему до страсти захотелось прийти снова сентябрьским утром в класс…;

…сейчас понимал, что сентябрь воплощает в себя не просто учебники и юные мечтания. Этот месяц являлся символом чего-то такого, что он потерял навсегда, чего-то неопределенного, но крайне нужного ему сейчас;

Внезапно чувство глубокого умиротворения охватило Денби. Богатые, полные изобилия сентябрьские дни проходили длинной чередой перед его глазами…;

Он увидел с потрясающей ясностью, что в мире, в котором он живет, сентябрь ушел на долгие годы…;

Добрый вечер, сэр, – ответила она, и по сосисочной в этот июньский вечер прошелся сентябрьский ветерок; стало похоже, что после бесконечно длинного скучного лета наступил новый, полный смысла учебный год.

Встречается и синонимическое или перифрастическое наименование того же символа:

…осенние дни были полны содержания, красоты и спокойствия, ибо их голубое небо вселяло надежду и уверенность, что наступят дни еще более богатые и содержательные...

Она прошлась по захламленной комнате: ее маленькие красные сандалеты мелькали по пыльному полу, яркое платье чем-то напоминало золотую осень.

У каждого человека, чтобы он состоялся как личность, должен быть настоящий Учитель. Становление личности невозможно без духовного наставничества. Чтобы контрастно подчеркнуть глубину кризиса современного общества, носителем духовного начала в рассказе выводится не человек, а робот с обликом человека и заложенной в электронную память программой гуманитарного образования, которая была актуальной за полстолетия до времени действия. Именно такие «настоящие» учителя (т. е. роботы-андроиды, а не живые люди), вытесненные из образовательного пространства телеобучением, но сыгравшие когда-то положительную роль в наполнении смыслом жизни главного героя, и вызывают у него ностальгические эмоции.

Однако добрая, порядочная, интеллигентная учительница-робот мисс Джоунс в связи с «устарелостью» её как модели явно не востребована в современном действию рассказа техногенно-модифицированном социуме, в котором «телеучитель лишь немного лучше полуобразованного члена конгресса, чьей главной заботой является стремление помочь своей компании выгодно сбыть очередную партию кукурузных хлопьев», а «писатели вынуждены обратиться за идеями к классике», так как «их творческие силы разрушаются штампами еще до того, как вышли из эмбрионального состояния».

В описываемом потребительском мире, в котором фактически истреблена творческая мысль, чуждая для него учительница-робот стóит теперь очень дешево даже по материальным меркам: «Сорок пять долларов девяносто пять центов, плюс пять долларов за коробку».

Автор умело использует прием контрастного параллелизма в описаниях мисс Джоунс, выступающей в рассказе как источник света, знаний, истинной культуры, и жены главного героя, с её прагматичными обывательскими взглядами и примитивными запросами, которая, как и сын Билл, представляет собой «идеальный результат» современного телеобразования, ср.:

О мисс Джоунс:

«– в ее голосе слышался шёпот сентябрьского ветра», «Так сидя рядом с мисс Джоунс, следя за каждым движением ее губ, видя частый размах её черных ресниц над иссиня-голубыми глазами, он почувствовал, что к ним в дом пришел сентябрь и сидит в гостиной»; «Было что-то странно знакомое в том, как она двигалась, в ярком каскаде ее платья, в мягких, цвета восходящего солнца волосах, обрамлявших кроткое лицо»; «Она обернулась, и ему показалось, что глаза ее вспыхнули, а волосы засверкали словно солнце, встающее туманным сентябрьским утром»; «Он продолжал изредка поглядывать на мисс Джоунс. Теперь, когда дыхание ее замерло, глаза закрылись, комната показалась страшно пустой» и п.

О жене Луаре:

«– сердито спросила Луара, стоя со скрещенными руками в дверях»; «задохнулась от изумления», «Денби впервые обнаружил, какое скаредное лицо у его жены», «грудь Луары воинственно вздымалась, и она выглядела довольно грозной в своем новом золотисто-алом халате», «голос Луары был холоден и резок», «Никогда прежде он не видел у нее такого красного лица и гневно сжатых губ», «Лицо жены вновь приняло нормальное для нее выражение ограниченности…», «холодные безжалостные глаза», «жена не захочет, да и не сможет его понять», «предмет ее мечтаний – новый кадилетт» и т. п.

Нетрудно заметить, что симпатии автора, следовательно, и читателя явно на стороне мисс Джоунс. Однако, делая единственным носителем культуры машину, автор таким образом заостряет проблему духовного обнищания человека, не выдержавшего конкуренции с техникой и попавшего в зависимость от нее. Главная идея произведения, которую можно считать одновременно пророчеством и предостережением, в том, что человечество в погоне за техническим прогрессом (в ущерб духовному, гуманитарному совершенствованию) может дойти до такого низкого уровня нравственности и культуры, что робот рядом с человеком может оказаться носителем более высокой духовности и культуры.

В рассказе автор с поразительной прозорливостью показывает, к чему приводит обезличивание учебного процесса, отказ от живого общения в ученическом коллективе, максимальная упрощенность и примитивизация обучения. Описывает будущее, в котором ушла радость общения и узнавания, элемент вдохновения и творчества. Обесценилось само знание, поскольку потеряло своё главное назначение – формирование мировоззрения личности и общества. Оно превратилось в самоцель, бессмысленное, скучное занятие. Приобретаемые знания бессистемны и не выполняют воспитательной функции, образовательное пространство сужается до размеров телеэкрана, и телеобучение формирует сознание социума посредством примитивного «перепева» и фактического опошления классических сюжетов: героев Шекспира, Гомера и Софокла наделяют ковбойскими характерами и внешностью, из их уст звучит грубая речь, лишенная художественной выразительности, интеллектуального и духовного содержания. Но самое страшное, что бездуховность стала нормой жизни. Янг убедительно показывает, что главный отрицательный результат создания общества массового потребления – нивелирование личности.

Особую значимость для раскрытия и понимания авторского замысла имеет заключительная сцена рассказа, в которой главный герой встречает мисс Джоунс уже в роли продавца в сосисочной, так как в программу робота заложены не только функции учителя, но и умения «петь в домашнем хоре, готовить обед и выполнять простейшие операции по шитью – штопать дырки, пришивать пуговицы, поднимать петли на чулках».

Автор с мягкой и грустной иронией приглашает читателя к размышлению о роли материальной и духовной пищи в жизни человека: «От сентябрьского класса школы до сосисочной лежит долгий путь, и учительница, раздающая жареные сосиски, не идет ни в какое сравнение с учительницей, разносящей вокруг мечты и надежды».

Действительно, порция сосисок необходима для поддержания физической формы и работоспособности человека. Для их поглощения и усвоения не требуется особого времени и сил, а те же произведения Шекспира нельзя разделить на порции и поглощать по дороге на работу или использовать в качестве приправы к хот-догу. Навыки приготовления и распространения материальной пищи даны каждому, в то время как приготовить и подать пищу духовную – дело избранных, но эти умения, к сожалению, остаются невостребованными в обществе потребления, где ускоренный темп жизни определил насущную необходимость сети быстрого питания и отверг все то, что нарушает привычный ритм, и прежде всего рефлексию.

Конец рассказа, с одной стороны, трагичен. Хранитель духовного начала в современном действию обществе не реализует свои возможности и используется только для производства материальных благ. Воспитанность, культура, интеллект беззащитны перед напором посредственности, пошлости, бездуховности. С другой стороны, финал не лишён оптимизма. Денби выбирает учительницу-робота как воплощение того сентябрьского света, который ему нужен не меньше, чем материальная пища, и которого ему так недостаёт. Это робкий, совершенно не осознанный протест против обесцвеченного мира потребительских интересов, власти машин и вместе с тем бегство от духовного одиночества. Своё эмоциональное решение ему приходится прикрывать и объяснять для окружающих понятным всем намерением заработать больше денег. Отправляя главного героя, уставшего от индивидуализма и эгоизма современного общества, телеэкранной фальши и пошлости, работать в сосисочную рядом с учительницей мисс Джоунс, в которой он нашёл так необходимое ему для искреннего общения духовно близкое существо, автор сохраняет веру в человека. Ему, как бы его ни оболванивали примитивным образованием и сколько бы ни прививали такие же примитивные потребности, по самой его природе свойственно стремиться к свету важнейшей – гуманитарной – составляющей жизни, свойственно задаваться вопросами о её смысле и искать понимания у себе подобных. Здесь прямые ассоциации со строками В. Маяковского: «Послушайте! / Ведь, если звезды / зажигают – / значит – это кому-нибудь нужно? / Значит – это необходимо, / чтобы каждый вечер / над крышами загоралась хоть одна звезда?!» ^{[3, с. 60–61]}.

И всё же грустная ироническая тональность финала рассказа и других сцен, воплощающих замысел автора, цель которого – предостеречь человечество от вполне реальной, тем более в наши дни, угрозы, проявляется в том, что, спасаясь от прагматического мира и власти машин, главный герой находит утешение в общении с той же машиной, но с более качественной, по его и нашим представлениям, программной начинкой.

Какие же выводы из анализируемого рассказа Янга актуальны для нас, живущих в 20-е годы XXI века? Ведь каждое подлинно художественное произведение, в том числе фантастическое или на историческою тему, так или иначе обращено к современности.

Отчетливо наметившиеся тенденции в развитии современного образования подтверждают реальность придуманных американским фантастом картин.

Современный школьник напичкан информацией так, что по количеству «байтов» в памяти опережает и Сократа, и Вольтера, и Ломоносова. Но вряд ли эта поверхностно-клиповая энциклопедичность приносит ему пользу. В подтверждение тому достаточно привести всего два довода. Во-первых, культурный уровень населения продолжает снижаться (показатель – качественное изменение круга чтения, телезрительских симпатий, снижение художественности массового искусства). Во-вторых, достаточно высок уровень психических отклонений и заболеваний, одной из причин которых является мощнейший поток информации, препятствующий выработке в человеке собственной системы ценностей. В результате, не находя в себе точки опоры, человек пытается искать ее вовне. Закономерное следствие этого – разочарование и в жизни, и в близких, и во всем обществе, добровольный уход в себя и страдания от одиночества.

Девальвация ценностей в современном мире проявляется в смене приоритетов: внешние удобства и комфорт цивилизации заметно потеснили достижения культуры. Здесь уместно вспомнить фрагмент размышлений главного героя рассказа, в которых он пытается для себя оправдать якобы разумную целесообразность устройства и приоритетов современного ему общества: «Конечно, глупо было бы утверждать, что строительство новых школ важнее строительства дорог. Ведь если перестать строить новые дороги, автоматически сокращается спрос на автомобили, а, следовательно, экономика падает, растет депрессия, а это ведет к тому, что строительство новых школ становится делом еще более бессмысленным и ненужным, чем вначале».

Возникает некий замкнутый круг: потеря истинных культурных ценностей в погоне за материальными благами и, как следствие, кризис образования плодит неучей; они, в свою очередь, обесценивают знания не только как капитал квалифицированного специалиста, но и как основу формирования целостной личности. Всё же первопричина – кризис образованности, поскольку у истоков преобразований – люди, не получившие качественного образования и воспитания, – промышленники и бизнесмены, возможно, недавние троечники и двоечники, малограмотные, но сильные и волевые личности. Созданная ими система не в состоянии обеспечить качественное и всестороннее развитие личности, поскольку не базируется на традиционных общечеловеческих ценностях, а всего лишь распространяет определенную сумму знаний, передаваемую бездушными экранами TV и компьютеров. Из образования уходит личность педагога – ключевая фигура педагогического процесса, определяющая качество любой образовательной системы. Именно человеческий фактор придает обучению осмысленность и обеспечивает качественное усвоение накопленного человечеством опыта, передаваемого в виде знаний.

Культура, как обоснованно полагает Ю. Лотман, начинается с запретов ^{[2, с. 470–514]}. К сожалению, на смену предприимчивым, но сохранившим человеческий облик лопахиным и штольцам пришел бизнесмен нового типа, стремящийся здесь и сейчас побольше урвать от жизни.

Безусловно, материальные блага достигаются и накапливаются гораздо проще, чем духовные. В этом случае душе трудиться необязательно. Да и сама душа становится атавизмом – отмирающим придатком цивилизованного человека, который исходит из соображений пользы и целесообразности и уж, конечно, не из бесполезных идей трансцендентного и экзистенционального. Современный деловой человек не может себе позволить (или нет такой потребности) возвращаться мыслями в солнечный сентябрь своего детства или задумываться над смыслом шекспировских трагедий. Поэтому само слово душа уходит из его активного лексического запаса и уводит за собой концептуально связанные понятия: любовь, «совесть, благородство и достоинство» ^{[4, с. 17]}. Вероятно, ближайшие истоки этого процесса – идеи разумного эгоизма, вырастающие из позитивизма О. Конта.

Пока придуманный Р. Янгом фантастический мир не стал суровой реальностью, каждому из нас необходимо уже сегодня задуматься о составляющих нашей жизни и начать «по крупицам выдавливать из себя раба» ^{[5, с. 133]} техногенной цивилизации, изживать черты бездумного потребителя унифицированных благ прагматичного общества.

К сожалению, художественную литературу часто можно сравнить с пророчицей Кассандрой, гонимой за ее дар. Если бы наше разумное общество более серьезно относилось к фантастическим, но вполне способным стать суровой реальностью прогнозам подлинных художников слова, многих социальных проблем и кризисов наверняка удалось бы избежать.