Языковая реализация авторской модальности в серии романов Н. Абгарян «Манюня»

Грунина Евгения Олеговна ассистент, кафедра русского языка и методики его преподавания, филологический факультет, Российский университет дружбы народов 117198, Россия, г. Москва, ул. Миклухо-Маклая, 10/2, ауд. 526 Grunina Evgeniya Olegovna Assistant, the department of Russian Language and Teaching Technique, the faculty of Philology, People's University of Friendship of Russia 117198, Russia, g. Moscow, ul. Miklukho-Maklaya, 10/2, aud. 526 grunina-eo@rudn.ru

Введение

Во второй половине XX века внимание ученых сосредоточилось на исследовании роли человеческого фактора в языке. Такие проблемы, как человек и язык, язык и мышление, язык и картина мира активно рассматриваются и изучаются на современном этапе развития научной мысли.

Традиционной формой исследования в контексте современной антропоцентрической направленности научного филологического знания является рассмотрение проблемы «человек и художественный текст», которая ставит перед исследователем задачу определить и разграничить такие понятия, как «автор», «образ автора», «персонаж художественного произведения», «художественный образ», «языковая личность автора», «языковая личность персонажа», а также поднимает вопрос об авторской модальности и ее реализации в тексте.

Под авторской модальностью в данном исследовании будет пониматься «выражение в тексте отношения автора к сообщаемому, его концепции, точки зрения, позиции, его ценностных ориентаций» ^{[6, с. 65]}, что отражает «глубинную структуру» художественного текста и является наиболее значимым элементом, отражающим авторский замысел и его прагматику ^{[11, с. 14]}, а также соответствует «когнитивному прочтению теории дискурса» ^{[5, c. 235]}. Если рассматривать данное понятие в широком понимании, то в тесной связи с ним существует такой термин, как «образ автора», к которому обращались многие ученые (В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, М.М. Бахтин и др.), но до сих пор не давшие однозначного и единственно верного определения.

Подобная неясность связана с тем, что сама по себе проблема автора считается одной из самых сложных в современной науке, что обусловлено прежде всего неоднозначностью термина «автор», который реализуется в определенном аспекте в зависимости от постановки проблемы: «лингвофилософский аспект у М.М.Бахтина, лингвостилистический аспект структурирования категории автор у Е.Н.Гончаровой, системный подход у Б.О. Кормана, образ автора у В.В.Виноградова, духовный мир автора у Н.Л.Мышкиной» ^{[13, с. 129]}.

Отметим, что автор художественного произведения – это, прежде всего, индивид, творец. Вслед за В.В Виноградовым будем исходить из того, что образ автора складывается из языковых особенностей текста, а его позиция в таком случае понимается как авторское отношение к изображаемому и отражает авторскую модальность ^[16].

Рассмотрение авторского присутствия в тексте, выявление его сознания и способов репрезентации является важным шагом в изучении художественного произведения, так как позволяет отделить «образ автора» от «персонажа художественного произведения». Стоит также отметить, что подобное разграничение осуществляется в результате проанализированных языковых средств, которые являются ничем иным, как отражением языковых личностей автора и персонажей.

Как известно, в первую очередь в любом художественном произведении отражается языковая личность самого автора.

Именно понятие языковая личность является ключевым, базовым объектом исследования при определении границ автора-персонажей, являющимся представлением «социально значимых духовных и физических качеств индивида в лингвистическом аспекте» ^{[9, с. 206]}.

Сам термин «языковая личность» представляет собой многоплановое и неоднозначное понятие, отражающее различные аспекты, изучению которых посвящены многочисленные работы ученых (В.В. Виноградов, Ю.Н. Караулов, Г.И. Богин, С.Г. Воркачев, В.И. Карасик, В.В. Красных, В.А. Маслова, Л.П. Клобукова и др.).

В данной работе мы разделяем точку зрения Ю.Н. Караулова на языковую личность как на «личность, выраженную в языке (текстах) и через язык», реконструированную «в основных своих чертах на базе языковых средств» ^{[8, с. 38]}, представляющую «многослойный и многокомпонентный набор языковых способностей, умений, готовностей к осуществлению речевых поступков в разной степени сложности, поступков, которые классифицируются по видам речевой деятельности (аудирование, говорение, чтение, письмо) и по уровням языка…» ^{[8, с. 29]}.

В соответствии с данным определением, Ю.Н. Карауловым предложена трехуровневая модель языковой личности, которая подразумевает анализ объема употребляемых лексических средств (вербально-семантический уровень), понятий, идей и концептов (тезаурусный), а также целей, мотивов и интересов (мотивационно-прагматический), что позволяет не просто создать стандартную модель языковой личности, но и выявить ее уникальные, индивидуальные особенности. При характеристике языковой личности особое внимание уделяется не только изучению «степени владения языком, но и выбору – социальному, личностному – языковых средств различных уровней, а также видения мира, определяемого языковой картиной, сложившейся в данном языке» ^{[9, с. 207]}.

Таким образом, каждая языковая личность является создателем своей собственной языковой картины мира, «которая становится основой разнообразных авторских приращений значений языковых единиц – "значений говорящего"» ^{[9, 207]}. Следовательно, проанализировав их, можно реконструировать образ самого автора – создателя текстов, выявить его отношение к изображаемому, отделить от персонажа, так как “ЯЛ отдельного персонажа мы не соотносим с ЯЛ автора” ^{[14, с. 15]}.

Вопрос изучения персонажа художественного произведения как самостоятельной языковой личности относится к кругу вопросов о субъектной организации текста.

При изучении персонажа в качестве самостоятельной единицы, необходимо также учитывать различные субъектные речевые сферы внутри текста – «точки зрения» ^{[15, с. 3-4]}. Первоначально данный аспект был предложен В.В. Виноградовым и обозначался как раз, как «образ автора», а впоследствии рассматривался в трудах М.М. Бахтина.

Внимание В.В. Виноградова направлено на некоторое противопоставление персонажей и их сознаний сознанию автора: «Автор приближается к сфере сознания персонажей, но не принимает на себя их речей и поступков» ^{[7, с. 208]}.

Персонаж предстает перед нами и в качестве самостоятельной единицы текста, предлагающей свой собственный вариант осмысления воссозданного вокруг нее мира, и «в роли объекта художественного изображения» ^{[15, с. 4-5]}.

Также М.М. Бахтин, несмотря на неоспоримую причастность автора к созданию персонажа, поддерживает идею самостоятельности его сознания: «Слово героя создано автором, но создано так, что оно до конца может развить свою внутреннюю логику и самостоятельность, как чужое слово, как слово самого героя» ^{[4, с. 44]}.

В настоящее время довольно активно развиваются исследования, рассматривающие текст как способ передать самого автора через сознание персонажа. Действительно, такое имеет место быть, обычно, когда лирический герой является отражением мыслей, чувств и переживаний автора. Однако в художественном тексте, как правило, выделение персонажа и его пространства несет за собой некое разделение представленных сознаний (сознания изображающего и изображаемого).

Собственное сознание автора произведения отражается не напрямую, а через создаваемое сознание персонажа, которое может и не совпадать с его, так как: «творимые художником персонажи воплощают в мире что-то существующее вне художника и художником только угадываемое и осуществляемое» ^{[10, с. 19]}.

Другой ученый-лингвист, Н.С. Трубецкой говорит о том, что брать литературный текст и рассматривать представленный в нем материал только для изучения мировоззрения автора является «грубой методологической ошибкой». А также он отрицательно отвечает на вопрос о том, можно ли считать «мысль, высказанную действующим лицом какого-нибудь романа, мыслью самого Достоевского?» ^{[15, с. 4]}. Именно подобное расхождение во взглядах автора и персонажа наводят на мысль об обоснованности разграничения понятий, предложенных Ю.Н. Тыняновым. Это «языковая личность писателя» и «литературная личность», некая модель, стереотип («типичный Достоевский», «типичный Толстой») ^{[15, с. 4]}.

Вследствие этого литературный текст можно рассматривать как продукт литературной коммуникации (В.В. Степанова, Н.Е. Сулименко, Н.С. Болотнова и др.). В таком случае ее субъектами будут автор и читатель – с одной стороны, и герои произведения, рассматриваемые нами в качестве говорящих и слушающих, действующих и думающих личностей в мире, созданном автором, переданном в тексте, – с другой стороны.

В данном исследовании автор разделяет взгляды лингвистов на текст как на объект, содержащий в себе разноплановые языковые личности. В результате этого, в процессе проводимого исследования при анализе художественного произведения были выявлены примеры авторской модальности, на основе анализа которых удалось выделить признаки языковой личности автора, его образ, отделить персонажа-автора от других персонажей произведения.

Как известно, «каждое художественное произведение содержит образ автора, который демонстрирует то или иное представление об индивиде, его написавшем» ^{[9, с. 208]}, представляющее собой целостную картину, полученную исходя и примеров авторской модальности.

В качестве материала для выявления языковой личности автора послужили тексты Н. Абгарян, в которых автор рассказывает о своем детстве, о себе маленькой, о своих подругах и сестрах, но не в простом повествовании, а воссоздавая личности этих детей на бумаге. Они становятся своего рода прототипами живых людей, моделями реальных личностей, приближенных к реальным языковым личностям. «Манюня — реальная девочка, моя подруга, которую я до сих пор люблю и буду любить всегда. Вообще, все главные персонажи — документальны. Но некоторые второстепенные герои и ситуации, конечно, вымысел» ^[1].

Данные произведения были выбраны не случайно, а в рамках комплексного исследования, посвященного изучению языковых личностей персонажей произведений современных авторов “развивающих традиции классической русской прозы и относящихся к так называемому “неореализму”” ^{[12, с. 113]}, приоритетная роль которых заключается в выраженной духовно-нравственной и гуманистической направленности.

Внимание исследователей в последнее время активно сосредоточено на книгах этого автора, которые “завоевали одобрение многих читателей и востребованы на книжно-издательском рынке” ^{[12, с. 113]}. Н. Абгарян является одним из двух лауретов Российской литературной премии имени Александра Грина - за выдающийся вклад в развитие отечественной литературы, а также она получила премии “Большая книга” и “Ясная поляна”.

Ее произведения исследуются в лингвистическом аспекте (Иванян Е.П., Иванова П.С., Павлова Н.И. и др.). Особое внимание привлекает повесть “Манюня”, которая рассмотрена с точки зрения прецедентности имен собственных, направленных на актуализацию комического, выявления литературных антропонимов, демонстрирующих “лингвистическую зоркость” автора.

В продолжение уже имеющегося ряда исследований, рассмотрим данное произведение с точки зрения рассмотрения способов репрезентации авторской модальности, что позволит выявить и изучить языковую личность автора, репрезентированную через созданный им образ ребенка, и сам образ ребенка как самостоятельные явления.

Трудность выявления языковой личности автора в данных произведениях заключается в том, что она тесно связана с языковой личностью персонажа, однако именно благодаря рассмотрению способов языковой репрезентации авторской модальности удалось выделить ряд признаков, по которым представилось возможным их разделить.

В данном произведении удалось выявить довольно яркие черты, которые позволили разграничить языковую личность автора и языковые личности детей.

Среди них можно выделить:

· Приоритетные для авторской картины мира концепты;

· Индивидуальность творческого восприятия автора (запахо- и вкусоописание);

· Индивидуальность творческой манеры автора (звучащие в тексте нотки иронии, ностальгии)

· Авторские переходы (авторские ремарки, авторское обращение);

Рассмотрим каждый из признаков подробнее.

Говоря о приоритетных, базовых для авторской картины мира концептах, отметим, что для Наринэ Абгарян характерно обращения к таким базовым концептам, как «память», «род», «семья» ^{[12, с. 119]}. Именно они позволяют тематически охарактеризовать речь писателя и выявить, в какой момент перед нами внутренняя речь персонажа-ребенка, а в какой момент рассуждения, воспоминания самого автора.

Повествованию автора присуще обращение к народной, семейной памяти. Так, например, в отрывке из произведения, зная особенности тематического круга вопросов, к которому обращается Абгарян, можно понять, что относится к ее языковой личности, а что к языковой личности ребенка.

Например, обращение к событиям прошлого, тесно связанного с исторической ситуацией в стране, будет являться примером авторского повествования: «С началом осени в нашем городке наступали беспокойные времена <…> Объяснялось это светопреставление очень просто – измученный дефицитом советский люд делал запасы на зиму» ^{[2, с. 247]}.

Концепт «память» актуализируется через запах и выступает “непременным критерием в создании мироощущения автогероини” ^{[12, с. 115]}, что можно отнести к одной из особенностей авторского индивидуального стиля – соединение авторского повествования с нотками ностальгирования с обращением к цвето- и запахопередаче. Приведем пример: «Весна пахла пасхальным столом – молодой зеленью, отварной рыбой и крашеными яйцами, лето – клубничным, абрикосовым и ореховым вареньем, а осень… ммм… осень пахла счастливым сном Гаргантюа. Потому что после ветчинного аромата наступал корично-ванильный…» ^{[2, с. 249]}.

«Циклизация хронотопа, вербализованная в лексических повторах, мотив возвращения и смены эпох – устойчивая характеристика мемуарной прозы писательницы» ^{[15, с. 116]}.

Обратимся к конкретному примеру: описание идет от лица ребенка: «Манюня нашла в саду черепаху и решила забрать ее домой. Рассказать взрослым мы об этом побоялись и просто спрятали черепаху в чемодан. На третий день Ба за чем-то полезла туда, и вопль, который она испустила, услышали на том берегу Черного моря» ^{[2, с. 330]}. Далее по тексту через несколько абзацев с прямой речью начинается такой отрывок: «Я навсегда запомнила тот июнь, и густое ночное небо над Адлером, и шумные его улочки, и дни, когда мы все были вместе и ни одному нормальному человеку не было дела до того, грузин ты, русский, еврей <…> Я навсегда запомнила вкус той приторно-сладкой последней черешни и то, как Натэла смешно складывала губы трубочкой…» ^{[2, с. 331-332]}. Во втором отрывке мы видим, как перед нами развертывается картина красочного воспоминания-описания, посвященного ушедшему прошлому с его человеческими семейными ценностями, о которых нам уже говорит не девочка-персонаж, но сама автор. В приведенном примере также можно выявить не только тематическую, но и индивидуальную особенность, по которой мы также имеем возможность отделить авторскую языковую личность от языковой личности ребенка, - это ностальгирующие нотки в описании. Обращение к прошлому в рамках тематически выделенных групп с особой «сладкой грустью», с тоской об ушедшем прекрасном времени: «А я и выговорить ничего не могла, я превратилась в один протяжный вдох, и высота манила вниз <…> И помню другой день, и снова горы…» ^{[2, с. 72]}.

К еще одной индивидуальной творческой манере автора можно отнести иронию и самоиронию, позволяющую порой приводить непросто яркие образы, но наполненные красками, эмоциями, приглашающими читателя посмеяться вместе с автором и персонажами произведения. Например: «Амбре, которое мы источали, могло скопытить вполне боеспособную роту пехотинцев» ^{[2, с. 55]}; «Судя по тому, что с телевидения никто больше не приезжал, поездку в наш благодатный край телевизионщики таки запомнили навсегда» ^{[2, с. 376]}; «Специальный аппарат – это, конечно, громко сказано» ^{[2, с. 248]}. «А апофеозом этого мучительного дня становилось тщательное мытье Мани в семи водах до победного скрипа. Дядя Миша, как опытный диссидент, отстоял-таки единоличное право на свою гигиену и мылся сам» ^{[2, с. 153]}. «Что ни говори, детство наше протекало в дивные времена, поэтому в единственном универмаге городка в отделе головных уборов можно было жарким июньским днем приобрести только мохеровые свалявшиеся шапки необъятных размеров…» ^{[2, с. 44]}; «…дабы не мешать ей, старались максимально слиться с обоями на кухне» ^{[2, с. 62]}.

Если говорить о таком признаке, как авторский переход или авторские ремарки, то выявляются они крайне просто. Писатель сам акцентирует внимание читателя на том, что сейчас повествование пойдет в другом русле. Например, «Ну что же, пора переходить к нашей истории. А то я что-то совсем разговорилась, вспоминая нашу осень…» ^{[2, с. 250]}. Или ремарки подобного рода: «Автор дуб дубом в охотничьих делах, так что знающим людям не возбраняется покрутить пальцем у виска…» ^{[2, с. 51]}; «Позволю себе маленькое отступление. «Николаи боз» в дословном переводе - …» ^{[2, с. 201]}.

По авторскому обращению к читателю можно обнаружить границу начала авторского повествования. Например, повествование от лица ребенка: «Затаили дыхание, отошли в сторону. Полюбовались делом рук своих. Счастливо выдохнули….» ^{[3, с. 153]}. В следующем абзаце повествование начинается с обращения к читателю, с которого отмечается начало авторского повествования: «Роняли ли вы когда-нибудь с третьего этажа швабру с намертво примотанным подносом на заслуженную активистку дома 17 по улице Ленина тетю Сирун?..» ^{[3, с. 153]}; «Автор приносит извинения своим замечательным читателям…» ^{[2, с. 41]}.

Одним из наиболее очевидных признаков авторского повествования является визуальное оформление текста. Речь персонажей обычным стилем, а речь автора – курсивом.

Понимание границ языковой личности автора, выявленных благодаря анализу примеров авторской модальности, позволяет проводить более (детальный) тщательный анализ языковой личности персонажа произведения, т.е. дает нам возможность рассматривать персонажа произведения не только как некий образ, но и как самостоятельную языковую личность.

Подобный взгляд на персонажа художественного произведения позволяет составить его устойчивую модель.

Итак, исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что авторская модальность в изучаемых произведениях Н. Абгарян реализует следующие специфические аспекты образа автора: приоритетные для авторской картины мира концепты (“семья”, “время”, “память”); индивидуальность творческого восприятия и манеры автора (ирония, самоирония, ностальгия, запахо- и вкусоописание); авторские переходы (авторские ремарки, авторское обращение); визуальное оформление текста.

В рамках статьи, в связи с ограниченностью предоставленного и рассмотренного материала трудно утверждать, являются ли данные особенности, свойственными авторской языковой личности в целом, или реализующимися на страницах проанализированных произведений, что открывает дальнейшие возможности исследования как в рамках данной темы и рассмотренного автора, так и в более широких рамках при изучении особенностей выражения авторской модальности современных авторов русской и зарубежной художественной литературы.