Ювелиры, работавшие по царскому заказу в России в петровское время. Биография. Организация труда. Стилистика

Быкова Юлия Игоревна кандидат искусствоведения научный сотрудник, ФГБУК "Государственный историко-культурный музей-заповедник "Московский Кремль" 101000, Россия, Москва область, г. Москва, ул. Кремль, - Bykova Iuliia Igorevna PhD in Art History researcher at Moscow Kremlin Museums 101000, Russia, Moskva oblast', g. Moscow, ul. Kreml', - jib78@mail.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 20-012-42023/20.

Эпоха Петра I почти всегда воспринималась исследователями как переломный этап в истории страны, и в ее художественной жизни в частности. В трудах о русской культуре XVIII–XIX вв. Петровская эпоха обозначается как время начала и становления отечественного искусства Нового времени, в том числе и ювелирного. Несмотря на значимость, которую историки декоративно-прикладного искусства отводят этому периоду, исследований, связанных с изучением ювелирного искусства и мастеров, работавших по царскому заказу в петровское время, крайне мало. Во многом, это связано с тем, что до наших дней сохранилось ограниченное количество вещей этого периода. В данной ситуации, возрастает роль такого источника, как архивные материалы.

Первые научные работы, посвященные ювелирам Петровской эпохи, появляются в начале XX в. В 1907 г. старший хранитель Императорского Эрмитажа барон А.Е. Фелькерзам, опираясь на архивные документы (в основном иностранного цеха), публикует сразу несколько работ о петербургских золотых и серебряных дел мастерах XVIII — начала XIX в. [87–89]. В 1911 г. выходит его статья о работе иностранных ювелиров в Петербурге ^[87].

Обращаясь к трудам Фелькерзама, в 1908 г. французский автор Ф.Л. Брюэль пишет статью о французских ювелирах, работающих в России ^[93], а в 1940–1950-х гг. в своих работах немного дополняет и уточняет сведения о петербургских мастерах шведского подданства финский исследователь Л. Бексбака ^{[91; 92]}.

Значительный вклад в изучение московских ювелиров XVII в. внес В.И. Троицкий, опубликовавший в 1914–1930 гг. несколько «Словарей» мастеров на основе архивных документов Оружейной палаты [83–85]. Серебряному делу в Москве первой половины XVIII в. посвящены работы Т.Г. Гольдберг 1940-х гг., в которых упоминается ряд мастеров петровского времени ^{[55; 56]}. В 1960–1980-х гг. о русском ювелирном искусстве выходят исследования М.М. Постниковой-Лосевой ^{[54; 76; 77]}. Их несомненная ценность заключается в публикации указателя клейм русских ювелиров на изделиях из драгоценного металла, сопровождающихся небольшой биографической справкой о мастере. В 1980–1990-е гг. ряд крупных отечественных музеев издают альбомы с публикацией предметов золотого и серебряного дела из своих собраний ^{[38; 78; 79]}. Тем не менее новых сведений о мастерах в этих работах нет. В 2003 г. в свет выходит научный каталог И.Д. Костиной «Произведения московских серебряников первой половины XVIII века» из собрания Музеев Московского Кремля ^[64]. Помимо публикаций самих памятников ювелирного искусства петровского времени издание дополнено новыми сведениями о ряде ювелиров. В этой же серии тематических каталогов музея издается труд М.В. Мартыновой, посвященный произведениям московских эмальеров XV–XVII вв. (2002) ^[74].

В конце XX — начале XXI в. активная работа с архивными материалами позволило исследователю В.А. Ковригиной опубликовать целый ряд статей и монографий, в которых рассказывается о жизни иностранных мастеров в Немецкой слободе Москвы в петровское время [60–63].

В трудах сотрудников Эрмитажа М.Н. Лопато ^{[72; 73]}, О.Г. Костюк [65–67] и Л.К. Кузнецовой [68–70] затрагивается тема русского ювелирного искусства начала XVIII в. В то же время новых сведений о мастерах этого времени в них, к сожалению, немного. К архивным документам обратилась в своей книге «Петербургские ювелиры. Век восемнадцатый, бриллиантовый…» Л.К. Кузнецова ^[68], но меньше всего автором в этой работе были исследованы именно мастера петровского времени.

Значительную помощь в изучение биографии петербургских ювелиров петровского времени оказал словарь «Иностранные специалисты в России в эпоху Петра Великого» (2019), в котором рассматриваются выходцы из Франции, Валлонии, франкоязычных Швейцарии и Савойи 1682–1727 гг. ^[59].

В последние годы в своих трудах на основе архивных документов нам удалось опубликовать новые сведения о биографии и творчестве ряда ювелиров первой трети XVIII в., в том числе и о работе придворной мастерской под руководством золотых дел мастера Самсона Ларионова [39–53].

Таким образом, как показало исследование, комплексной работы, посвященной ювелирам петровского времени, не существует до сих пор. Многие проблемы, поднятые исследователями еще в начале XX в., не были изучены учеными до сих пор.

Целью данной статьи является комплексное рассмотрение всех групп золотых, серебряных и алмазных дел мастеров, работавших по царскому заказу в Москве и Санкт-Петербурге в конце XVII — первой четверти XVIII в., а также анализ стилистической эволюции в художественном образе изделий из драгоценных металлов этого периода.

Чтобы проанализировать ситуацию, связанную с царским заказом ювелирам в петровское время, необходимо обратится к системе работы дворцовых жалованных мастеров в XVII в.

На протяжении XVI–XVII вв. эти мастера являлись основными исполнителями царских заказов. Ювелиры числились в Золотой и Серебряной палатах. Они также привлекались к исполнению драгоценных изделий и деталей для всех других дворцовых мастерских. Ими изготавливались различные украшения, царские регалии, посуда, церковные предметы, детали к экипажам, оправы на саадаки, седла, оружие и многое другое. Помимо жалованных мастеров к различным дворцовым работам периодически привлекались и «кормовые» ремесленники. (Последние фактически не принадлежали к штату дворцовых ведомств, не имели постоянного жалованья и налоговых привилегий, по сути, являясь частью посадского населения.) Подобная необходимость возникала, либо если жалованные мастера были перегружены работой, либо если требовался мастер узкой специализации, работающий в определенной ювелирной технике, которого не было в штате.

К середине XVII в. растет количество царских заказов на ювелирные произведения, что приводит к увеличению жалованных мастеров в Золотой и Серебряной палатах. Значительно шире становится масштаб узко дворцовых, традиционных ювелирных работ, связанных с организацией дворцовых церемониалов — торжественных царских выходов, встречи послов, охот, смотра войск и многих других, которые обставлялись с характерной для абсолютного государства роскошью. С середины 1670-х гг. начинается активная работа в соборах и церквях Московского Кремля. В 1660–1670-е гг. мастерами Серебряной палаты вместе с кормовыми серебряниками исполняется значительное количество церковной утвари в монастыри и церкви Москвы и провинциальных городов ^{[81, с. 86–87]}.

Окладная роспись за 1671 г. показывает, что в Золотом приказе числилось 22 человека, а в Серебряном — 39 ^{[81, с. 94]}. Увеличение мастеров Золотой палаты в 1671–1678 гг. исследователь И.А. Селезнева объясняет большим объемом работ по исполнению драгоценной утвари в домовые церкви теремного дворца — Св. Екатерины, Воскресения Словущего и др. ^{[81, с. 96]}.

На протяжении всего XVII столетия в штате придворных мастерских присутствовали и иноземные специалисты. Круг этих мастеров, которые в документах писались как «иноземцы», был весьма неоднороден, как по национальному, так и конфессиональному составу. Это были мастера и западноевропейского происхождения, и немногочисленные восточные ремесленники, и выходцы из земель, принадлежавших Речи Посполитой ^{[71; 90]}.

Во второй половине XVII в. в Москве увеличивается число иностранных мастеров. Во многом это связано с изменением политики российской власти к вопросу пребывания иностранцев в России. В 1682 г. издается царский указ о недопустимости оскорбления иностранца и вводится свобода вероисповедания ^{[81, с. 138]}. Значительную часть приехавших иностранных ремесленников составляли ювелиры. Так, по переписи Немецкой слободы 1665 г., мастера золотого и серебряного дела и часовщики составляли около половины всех жителей этой слободы. Наиболее часто приезжали ювелиры из Гамбурга (хотя и не только немцы по происхождению) ^{[81, с. 139]}.

Зачастую в конце XVII в. иностранные мастера, работавшие в придворных мастерских, приглашали себе в помощь своих единоверцев из заграницы. Например, в 1685 г. «по письму» золотых дел мастера Августа Голя (August Goll) в Россию из Гамбурга прибывают «подмастерья золотаго и серебрянаго дела» Юрий Рипсан и Генрих Гильденбрант ^[13]. Для своей мастерской выписывает мастеров и Тимофей Левкин (Dirich Leifken). По его письму в 1686 г. из Гамбурга прибывает Иоганн Бейер (Johan Bartolomeo Beyer / Johan Bartholomäus Baÿer) ^{[83, с. 17]}, а в 1688 г. — из «свейской земли» (из шведского города Ругодива (Нарва)) приезжают золотого дела мастера Александр Клерк (Alexsander Clerck) и Абраам Ориотт (Abraham Oriott) ^[28].

Во второй половине XVII в. начинается намечаться тенденция к даче жалованным мастерам царских заказов «по найму» (в начале XVIII в. появляется термин «по контракту»). Это стало возможно в связи с изменением материального состояния ряда дворцовых мастеров. Более активные и умелые из них получают денежный доход, позволяющий им постепенно покупать для себя инструменты и материалы, а также содержать «своим коштом» подмастерьев и учеников, что приводит к возникновению собственной мастерской. Дворцовой администрации постепенно становится более выгодно не содержать жалованных мастеров за счет казны, а привлекать их для дворцовых работ «по найму», в то время как мастера изготавливают изделия также и для продажи частным лицам ^{[81, с. 198]}.

Появляются жалованные мастера, имеющие возможность заработать от продажи драгоценных камней ко двору. Так, во второй половине XVII в. такие мастера Золотой палаты, как Семен Гурьев и Аггей Иванов, продавали двору жемчуг и драгоценные камни. Совмещал работу ювелира и купца швейцарец Август Голь. В.А. Ковригина пишет: «Из писем Франца Лефорта 1675–1681 гг. видно, что значительную часть заработка Август Голь получал не из государева жалованья за свою работу золотых дел мастером, а благодаря собственным торговым операциям. Он зарабатывал на купле-продаже драгоценных камней и ювелирных изделий, включая часики, кольца и даже настенные и настольные часы, которые приобретались и продавались через его брата, живущего в Страсбурге, а также самим Августом Голем, который не раз выезжал из России по делам, в частности в Базель и Амстердам» ^{[60, с. 220]}. Так, в 1684 г. у Августа Голя были приобретены двором алмазы, яхонты, фольга под камни. В конце XVII — начале XVIII в. подобной торговлей занимался и Александр Клерк.

Характер ювелирных работ, которые исполняли жалованные мастера Золотой и Серебряной палат во второй половины XVII в., был крайне широк. Это и церковные вещи для дворцовых храмов, а также для царских вкладов в различные церкви и монастыри (литургические приборы, оклады икон, оклады Евангелий и т.д.), и драгоценное царское облачение (бармы, кресты, панагии, серьги, перстни, монисты, многочисленные запоны и др.), и украшения для оружия и конского снаряжения, и парадная посуда, и многое другое.

Для многих царских заказов второй половины XVII в. характерны как их значительная стоимость, так и высочайший художественный уровень ювелирного исполнения.

Многие изделия, выполненные из золота или позолоченного серебра, украшались эмалями и драгоценными камнями. Для работ этого времени характерен пышный декор: использование контрастных ярких эмалей зеленого, синего, красного, вишневого и золотистого цветов, сложный растительный узор. По мнению М.В. Мартыновой, в этом отразилось, с одной стороны, свойственная народным вкусам тяга к богатому узорочью, а с другой стороны, в этом прослеживаются отголоски проникшего в Россию «цветочного стиля», получившего распространение в западноевропейском искусстве XVII в. и являвшегося одним из этапов развития орнаментализации стиля барокко ^{[74, с. 17]}.

Подобные заказы относятся к периоду правления царя Федора Алексеевича (государь делал богатые храмовые вклады, часть которых сейчас хранится в собрании Музеев Московского Кремля), царевны Софьи (1682–1689 гг.) и номинального правления царицы Натальи Кирилловны, возглавлявшей клан Нарышкиных в 1689–1794 гг.

Одними из последних предметов, выполненных дворцовыми мастерами в «узорочьем» стиле с использованием техники эмали по чеканному рельефу, стали вещи, заказанные Натальей Кирилловной в конце ее жизни. Это знаменитое «нарышкинское» Евангелие 1693 г. для вклада в Успенский собор Московского Кремля, а также тарелка и чаша для царевича Алексея Петровича ^{[74, с. 240, 242–243]}.

Влияние матери на Петра I в 1690-х гг. все еще было достаточно велико. До смерти царицы Натальи Кирилловны в феврале 1694 г. Петр I продолжал периодически участвовать в дворцовых церемониалах. Так, на праздник Богоявления 6 января 1694 г. два царя, Петр I и Иван V, в царском облачении и возложив на себе «царские порфиры, и диадимы (т.е. бармы, — Ю.Б.) и Мономаховы шапки» ^{[58, с. 844]} прошествовали сначала в Успенский собор, а затем участвовали в церемонии водосвятия на реке Москве. К этому дню царицей были заказаны подарки для четырехлетнего царевича Алексея Петровича, которые стали одними из последних предметов, выполненных в царских мастерских в стиле узорочья. Первый предмет — это тарелка с российским гербом в центре и с восемью гербами земель России по борту, украшенная драгоценными камнями. Предположительно, она была исполнена Юрием Вилимовым Фробосом (Georg Jurgen Frobüsch), поскольку повторяет его же подписную тарелку 1675 г. Второй предмет — чаша, также декорированная эмалью с росписью по резьбе на золоте и драгоценными камнями. Обе вещи исполнены в едином стиле и цветовой гамме. В надписях на них значится, что тарелка — дар царицы внуку, а чаша — царя Петра сыну ^{[74, с. 242–243]}.

Нам неизвестны случаи, чтобы после смерти царицы в дворцовые мастерские поступали подобные заказы. Востребованность в большом количестве высокопрофессиональных ювелирах, обслуживающих двор и оформляющих дворцовые церемониалы, снижается.

В 1691 г. число жалованных мастеров Серебряной и Золотой палат резко сокращается — с 41 до 25 человек ^{[81, с. 147]}. В 1699 — начале 1700 г. в Золотой палате числятся 4 иностранных мастера и 6 русских. Среди иноземцев — Юрий Вилимов Фробос и Александр Клерк с очень большим окладом в 146 руб., Тимофей Левкин — 116 руб., Иван (Иоганн) Бейер — 60 руб., среди русских Аггей Иванов — 60 руб., Федор Степанов — 40 руб., Дмитрий Алмазов — 30 руб., Петр Федоров — 25 руб., Сидор Иванов — 20 руб. и Михаил Матвеев — 20 руб. ^{[4, л. 193]}. В Серебряной палате — один иностранец чеканных дел мастер Иван Болдвидов Пасхазиус (Johan Podvin) и 14 русских мастеров различных специальностей (черневых дел, сканных дел и золотари) ^{[4, л. 193 об. — 194]}.

Однако общая тенденция сокращения числа государевых мастеров и уменьшения их оклада продолжается. В 1700 г. мастерские Золотой и Серебряной палат перестают существовать и их дела передаются в Оружейную палату. Поступает приказ 5 марта 1700 г. «в Оружейной палате быть в указанное число иноземцам у золотых дел: Александру Клерку, Тимофею Левкину, из русских Михаилу Матвееву» ^{[4, л. 194 об.]}.

В 1701 г. подается челобитная: «золотаго дела мастер Михайло Матвеев работает всякие дела непрестанно самым добрым мастерством против иноземцев в ровень… а жалованием перед иноземцами оскужен, а в Оружейной палате у былого окладу свеянина золотых дел мастеру Александра Клерка 124 рублев, золотых дел мастеру иноземцу Тимофею Левкину денежного жалования по окладу 116 рублев» ^{[4, л. 179 об.]}. От сокращенного по штату золотых дел мастера Аггея Иванова тоже поступает челобитная: «работал я в Золотой палате в мастерах лет с двадцать всякую верностью и всяким радением бесхитростно и делал всякие золотые дела самым добрым мастерством против иноземцев, а ныне мне от Золотой палаты отказано. Вели, государь, мне быть по прежнему в мастеровых людях» ^{[83, с. 42; 27, л. 4–5]}. В связи с этим принимается решение уволить Александра Клерка (как самого высокооплачиваемого мастера), повысить жалованье Михаилу Матвееву и принять назад (с предыдущим жалованьем) Аггея Иванова.

Так, по документам в 1703 г. в Оружейной палате оклады получают четыре золотых дел мастера: Тимофей Левкин — 116 руб., Крестьян Болдан (Christian Boldan) — 80 руб., Аггей Иванов — 60 руб., Михайло Матвеев — 50 руб. – и четыре серебряных дел мастера: Иван Болдвинов (Johan Podvin) — 80 руб., Иван Рудольф (Johan Rudolf) — 80 руб., Иван Ланг (Лан) (Johan Ludwig Lang) — 38 руб. и Пантелей Афанасьев — 38 руб. ^{[9, л. 410–414 об.; 4, л. 194 об.]}. Серебряники Иван Рудольф и Иван Ланг работали в царских мастерских и раньше, однако до 1700 г. проходят по «внеокладному списку Серебряной палаты». Уволенные мастера продолжают работать «в городе» и порой выполняют царские заказы.

В 1707 г. в Москве появляется новая группа мастеровых людей — это пленные шведские подданные.

В течение нескольких лет после взятия русскими войсками города Дерпта в 1704 г. жителей шведской национальности, особенно мастеров и ремесленников, переселяли во внутренние области России ^[57]. В 1707 г. в Москву были «присланы из Дерпта разных дел мастера с женами и детьми 31 человек» и «приняты в Оружейную палату» 22 июня ^{[7, л. 175–176 об.]}. Их специальностями были стекольное, станочное, слесарное и оружейное дело. Среди них были и серебряники. Это два мастера – Готфрид Гильдебранд (Gottfried Hildebrandt / Jinldnbrand) и Томас Яган Торсенсон (Thomas Johan Torgensoon), подмастерья Клаус Якоб Кёппинг (Clas Iacub Köpping) и Юхан Сент (Johien Sent), ученик Франц Аурлант.

Серебряных дел мастерам Г. Гильдебранду и Т.Я. Торсенсону было положено годовое жалованье в 30 руб. Вначале шведских пленных разместили «на дворах в пять печей» на Мясницкой улице ^{[7, л. 221, 261]}, затем, в 1708 г., они были «поставлены на дворе дьяка Кирила Тихонова в семи палатах» ^{[7, л. 463 об.]}. В 1709–1710 гг. Гильдебранд уже снимает дом в Ново-Немецкой слободе. На наем жилья мастерам ежегодно из расходных денег Оружейной палаты выдавали по 12 руб. ^{[15, л. 189–191 об.;16, л. 183]}.

В будущем два серебряника из этой группы мастеров (а после и их сыновья) внесут значительный вклад в развитие ювелирного искусства в России в XVIII в. Это Готфрид Гильдебранд и Клаус Якоб Кёппинг.

Характер царского заказа, поступающий как жалованным, так и «вольным» мастерам в начале XVIII в. несколько видоизменяется по сравнению с XVII в. Можно обозначить несколько его направлений.

Во-первых, это работы, связанные с удовлетворением военных потребностей: украшение личного холодного оружия (гард для шпаг и палашей, оправ ножен к ним и т.д.), создание серебряных дротиков к знаменам для Преображенского полка, багинетов (штыков к ружьям), чеканных медных гербов к шапкам и сумкам, серебряных нагрудных офицерских знаков и многое другое. Так, например, в октябре 1700 г. Иван Ланг делает «к палашной полосе черен крыж да на ножны оправу» ^{[4, л. 187]}. В 1707 г. серебряного дела мастера Иван Болдвинов, Иван Рудольф и Пантелей Афанасьев «сделали в палату оружейную на драгунской тоболский полк на гранодерскую роту чеканных к шапкам и сумкам 156 гербов из государевой меди» ^{[7, л. 18–18 об.]}, а в 1709 г. Гильдебранд изготовил «серебряный эфес полашного клинку которой велено сделав прислать в армию» ^{[8, л. 442]}. Некоторые жалованные мастера сопровождают царя. В архивных документах сохранилась запись о работах Ивана Рудольфа, которые он производил в 1707 г. «в отпуске в военном походе и в питер бурхе» ^{[7, л. 57]}. Среди них — создание шпажного эфеса.

Во-вторых, это заказы, связанные с награждением царем своих подданных в дни войны. В первую очередь это кавалерии (т.е. ордена Св. апостола Андрея Первозванного) и жалованные портреты. В связи с этим несколько раз руководство Оружейной палаты обращалось к ювелиру Немецкой слободы Якову Вестфалю (Jacob Westfahl) «как доброму мастеру из найму».

В 1709 г. Вестфаль выполнил «кавалерские кресты» по рисунку, присланному в Москву из Воронежа, где в это время находился Петр I и куда были отправлены готовые награды ^{[62, с. 127]}. В 1711 г. Петр I, находившийся в Прутском походе, «велел сыскать на Москве и купить десять персон Его царского величества с алмазами ценою от 300 до 1000 рублев и хотя более 1000 рублев, то купить и прислать все те персоны… в армию» ^{[20, л. 93]}. Вестфаль предоставил 9 готовых персон на общую сумму 8650 руб. (Десятую персону взяли с медного денежного двора. Она предназначалась для генерал-майора Г.П. Чернышева и стоила 350 руб.) ^{[20, л. 94 об.]}. В 1712 г., когда понадобилось срочно подыскать для полковника Милорадовича «государеву алмазную персону ценою в 400 рублей», Вестфалю удалось ее сделать качественно в короткий срок и получить за нее 420 руб. ^{[62, с. 128]}.

Заказы на обрамление жалованных персон выполнялись и в Оружейной палате. Уволенный из палаты 12 сентября 1701 г. золотых дел мастер Александр Клерк в марте 1700 г. успел изготовить золотой крест ордена Андрея Первозванного для гетмана И.С. Мазепы ^{[80, с. 180]}. Причем казна оплатила не только его работу, но и израсходованный мастером собственный материал: золото (весом 7 золотников) и 25 алмазов стоимостью 750 руб. ^{[83, с. 58]}. Также в августе 1712 г. было «делано в палате оружейной две персоны царского величества живописных на финифти, которые оправливал в золотые запаны с алмазами иноземец Кристиан Болдан а за алмазы и за золото и за работу доведетца ему выдать денег 150 рублев за персону и того 300 рублев» ^{[16, л. 144]}. Сами царские портреты отчасти также писались в Оружейной палате. Например, в феврале 1710 г. поступил приказ о выдаче денег миниатюристу, так как «живописцу Григорий Мусикийской написал на финифти четыре персоны царского величества, которые поданы его великому государю в Преображенском на его государеве дворе а за работу ему Григорию и на… красок и на финифть доведетца выдать против прежних дач по 30 рублев за персону и того 120 рублев» ^{[15, л. 211]}.

Ордена и жалованные портреты поступали и из-за рубежа. К примеру, в 1712 г. по приказу царя было куплено торговым иноземцем Иваном Любсом (Jean Lups) 10 царских «патретов», 3 кавалерских креста с алмазами «да камней алмазных» на 6 руб. ^{[20, л. 130–132]}. Все вещи были доставлены в Посольский приказ из Архангельска.

Пожалования давались не только светским лицам, но и духовным. Так, 20 марта 1702 г. в Оружейную палату поступает приказ изготовить золотой крест для митрополита Рязанского и Муромского Стефана Яворского. Он должен был быть сделан по образцу «каков образец он архиерей даст» и быть декорирован 28 алмазами, 5 лалами и 8 яхонтами ^{[9, л. 79]}. Центр этого креста должен был украшать крупный изумруд с образом Всемилостивого Спаса. Этот «спасов образ со благославенной рукою» был вырезан на камне «вольным» алмазных дел мастером Дмитрием Терентьевым ^{[9, л. 53]}. По документам известны и другие его работы еще в период службы в Золотой палате до 1700 г., например, в 1691 г. он также вырезал на изумруде, «который в золотой запоне Патриарший домовой казны и около него 20 изумрудов», образ Всемилостивого Спаса, сидящего на престоле ^{[85, с. 129]}.

Церковные заказы в это время достаточно редки. Известно, например, что в 1701 г. Пантелей Афанасьев делает в хоромы царевича Петра Алексеевича «против образца» серебряный киот для двенадцати минейных икон ^{[84, с. 17]}. Кто был инициатором этого заказа, неизвестно.

В основном главными заказчиками культовых вещей в начале XVIII в. становятся женщины царской семьи: тетки, сестры и невестки царя. Значительное количество предметов (литургические приборы, Евангелия, церковные блюда и т.д.) предназначались для вкладов в храмы и монастыри (в основном на помин души). Вещи изготавливались как из серебра (часто золотились), так и из золота. В Архангельский собор Московского Кремля в 1701 г. царевна Татьяна Михайловна вкладывает серебряное блюдо, а в 1705 г. вдова царя Федора Алексеевича царица Марфа Матвеевна — Евангелие в серебряном окладе ^{[64, с. 39, 41–42]}. В 1710 г. царевна Мария Алексеевна жалует серебряные потир и дискос в церковь Ксенофонта и Марии в Симонове монастыре в Москве ^{[64, с. 50–51]}.

Заказываются и золотые церковные предметы. Так, в 1710 г. золотых дел мастер Тимофей Левкин изготавливает золотой литургический прибор (потир, дискос, звездица и лжица), который великая княжна Мария Алексеевна вкладывает в Симонов монастырь ^{[15, л. 188; 64, с. 47–49]}. Однако характер декора этого прибора значительно отличается от подобных же царских вкладов последней четверти XVII в., обильно украшенных разноцветной эмалью. Дошедшие до наших дней потир и дискос имеют строгий силуэт, отполированное золотое пространство предмета декорировано лишь в некоторых местах тонкой гравировкой и одинокими драгоценными камнями в простых кастах. Подобный же литургический прибор запечатлен на фотографии, сделанной в 1911 г. известным русским фотографом С.М. Прокудиным-Горским. Это также вклад, сделанный великой княжной Марией Алексеевной, но только в Успенский монастырь Александровской слободы в 1712 г. Необыкновенное сходство потиров этих вкладов позволяет говорить, что они восходят к одному образцу, и предположить, что и к одному автору, т.-е. являются работой мастера Оружейной палаты Тимофея Левкина.

Судя по документам, ювелиры изготавливали и церковные вещи для личных покоев. Например, летом 1708 г. для царевны Натальи Алексеевны золотых дел мастер Михаил Юрьевич Бельский делал «к спасову образу золотые накладки по два гнезда» ^{[10, л. 258–258 об.]}.

К царскому быту можно отнести и создание серебряной посуды. Из документов Оружейной палаты за 1708 г. становится известно, что «в хоромы» царевны Натальи Алексеевны серебряные мастера Оружейной палаты Иван Болдвинов и Иван Рудольф изготавливали и чинили посуду. В этом же году они сделали серебряный поднос на поддоне, одну большую ложку и 12 «гладких» ложек, чернильницу «серебреную гладкую», семь чашек ^{[10, л. 221, 446, 449]}, а также починили «кунганец белой да три чайника серебреные золоченое» ^{[10, л. 151]}. В 1709 г. им было велено царскую серебряную посуду «на 50 мест» «выправить и отбелить заново» ^{[8, л. 440]}.

В 1711 г. создается большой столовый серебряный сервиз ^{[16, л. 126–130; 32, л. 318–318 об.; 55, с. 31; 38, с. 8; 64, с. 476; 73, с. 12]}. 3 сентября 1711 г. в Оружейную палату приходит письмо из Кронштадта от графа Г.И. Головкина с царским приказом изготовить этот сервиз, «а сделав велено немедлено выслать в санкт питер бурх». Сервиз должен был быть «гладкой, ничего на нем не резать и не золотить» и быть «таким образцом какой у светлейшего князя Александра Даниловича (Меншикова. — Ю.Б.)» ^{[16, л. 126]}. Мастера изготовили 24 больших блюда, 36 тарелок, 24 «черенов» к ножам и вилкам, 1 «болшую лошку», 2 перечницы, 2 уксусницы, 2 солонки, 2 «конфара», 2 подноса и 4 шандала (подсвечника). Из «казенного приказа из дворца» для этого было взято серебра «в разных судах» 5 пудов 20 фунтов «и то серебро на денежном дворе сплавлено… и отдано в дело Оружейной палате серебреного дела мастерам» ^{[16, л. 128 об.]}. (Для переплавки использовали дворцовые серебряные изделия «немецкого и московского дела».) В этой работе принимали участие жалованные иностранные мастера: Иван Рудольф, Томас Яган Торсенсон, Готфрид Гильдебранд, Иван Ланг, Давид Болдвинов, а также «посторонние» Яков Санкин (Jacob Santkan), Тимофей Дирик Целман (Zallman), Иван Франц.

Из описи вещей 1716 г. царевны Натальи Алексеевны, составленной после смерти великой княгини в ее петербургском доме, узнаем, что сестра царя также имела подобный серебряный сервиз, состоящий из 30 «блюд гладких точеных» ^{[19, л. 406]}. Таким образом, мы видим, что некая мода на «гладкую» посуда поддерживалась царской семьей и придворной аристократией в 1700–1710-е гг.

Конечно же, женщины из правящей династии не могли не заказывать у ювелиров драгоценных украшений.

Например, для любимой сестры Петра I царевны Натальи Алексеевны в марте 1701 г. золотых дел мастер Яков Вестфаль за одну неделю изготовил из казенных «хоромных» алмазов серебряную запону с «золотою короною». Ее украшали 12 алмазов, 20 алмазных искр и сапфир, помещенный в середине короны. За работу и истраченное им серебро ему заплатили 6 руб. ^{[26, л. 1; 4, л. 187; 83, с. 25]}. Уже в следующем году для нее же Вестфаль срочно делает еще четыре запоны с алмазами и получает за них 50 руб. ^{[62, с. 127]}.

Возможно, необходимость в изготовлении ювелирных изделий требовало наличие у царевны собственной мастерской. (Стоит заметить, что в это время родная сестра царя фактически являлась главной женщиной при дворе.) Судя по документам, начиная с 1706 г. в ее «хоромах» начинает работать группа мастеров во главе с жалованным мастером Михаилом Матвеевым.

Первые сведения о нем относятся к 27 марта 1691 г., когда Матвеев числится мастером в штате Золотой палаты с окладом в 20 руб. ^{[84, с. 76–77]}. В дальнейшем ему регулярно повышают годовой оклад: в 1701 г. — 50 руб., в 1706 г. — 80 руб., в 1711 г. — 150 руб.

В 1706–1710 гг. вместе с ним «в хоромах царевны Наталии Алексеевны» работает золотых дел мастер Самсон Ларионов с жалованьем в 30 руб. ^{[7, л. 303–303 об.]}. Оба они выполняют «всякие верховые золотые дела непрестанно» ^{[8, л. 419]}. В помощь им привлекаются и «свободные» «кормовые» мастера, которые выполняют заказы царевны «на дворе золотых дел мастера Михаила Матвеева». Так, с 28 февраля по 2 апреля 1707 г. золотых дел мастера Иван Иванов и Яким Федоров делают «в золоте и серебре складень алмазной петерной, да два пера одно алмазное а другое алмазное с яхонты, две пряжки алмазные сердцами в серебре, восемь птиц алмазных» ^{[8, л. 393]}. А в 1710 г. золотых дел мастера Михаил Юрьевич Бельский, Иван Иванов, Яким Федоров и Семен Федоров изготавливают «запану алмазную в серебре да вензель алмазной в серебре, ветку алмазную в золоте, орел алмазной в серебре» ^{[15, л. 269]}.

Сведения об этой мастерской крайне важны для нашего исследования, поскольку из нее вышло три мастера, которые в дальнейшем будут находиться в придворном «штате» всю первую половину XVIII в., выполняя огромное количество ювелирных царских заказов, включая императорские регалии. Это Самсон Ларионов, Михаил Юрьевич Бельский и Григорий Осипов.

С 1708 г. царевна Наталья Алексеевна начинает приезжать в Петербург. Постепенно в новую столицу она переводит и свой двор. В сентябре 1710 г. выходит указ выдать Михаилу Матвееву и Самсону Ларионову годовое жалованье за этот год, а также деньги на хлеб и дорогу для «посылке» этих мастеров в Санкт-Петербург. На дорогу Матвееву выдали 30 руб., а Ларионову 20 руб. ^{[15, л. 402]}.

Там оба мастера, по-видимому, продолжают работать на царевну вплоть до ее смерти в 1716 г. По крайней мере, в документах 1719 г. Самсон Ларионов упоминается как «золотых дел мастер, который был у блаженной памяти царевны Наталии Алексеевны» ^{[30, л. 14]}, а также что он служил «в доме… государыни царевны» и получал у нее жалованье в 50 руб. ^{[17, л. 24 об.]}.

В архивных документах нам удалось обнаружить сведения о том, что 23 мая 1718 г. царица Екатерина Алексеевна указала выдать мастеру Михаилу Матвееву, «который от дел Ее величества за старостью был уволен», 20 руб. на обратную дорогу в Москву ^{[33, л. 128]}. Таким образом, Матвеев возвращается в старую столицу.

В 1711 г. в Санкт-Петербург переводят весь персонал (203 человека) Мастерской и Оружейной палаты, а 31 января 1721 г. палату официально закрывают. Среди этих мастеров, большую часть которых составляли оружейники, были и жалованные ювелиры. Так, в списке переведенных мастеров значатся: золотых дел мастера — Михайло Матвеев (150 руб. 10 юфтей годового оклада), Самсон Ларионов (50 руб.), Михаил Бельский (40 руб.), Григорий Осипов (30 руб. 15 юфтей); серебряных дел мастера — Иван Рудольф (90 руб. 20 юфтей), Готфрид Гильдебранд (60 руб.), Юхан Сент (50 руб.), Томас Яган Торсенсон (30 руб.), Давид Иванов (30 руб.), Клаус Якоб Кёппинг (15 руб.), Лоуренс Салзберх (15 руб.) ^{[11, л. 200–207 об.; 75, с. 11]}.

Основной причиной перевода мастеров из Москвы в Петербург, по мнению В.Р. Новоселова, была необходимость в преддверии начала активных военных действий кампании 1712–1715 гг. «усилить кадрами санкт-петербургский Цейхгауз, который, по замыслу Петра, должен был стать главным военным арсеналом России» ^{[75, с. 2–3]}. Большинству мастеров пришлось непросто в новой столице, так как непродуманное бюджетное обеспечение заставило руководство сначала снизить их окладные выплаты, а затем, с начала 1713 г., вовсе прекратить финансирование на несколько месяцев. Группа же золотых дел мастеров работала, по-видимому, в это время по заказу царевны Натальи Алексеевны.

Большинство упоминаемых нами ранее «вольных» ювелиров, в особенности зажиточные золотых дел мастера, как русские, так и иностранные, остаются жить и работать в Москве и не переселяются в Санкт-Петербург. Частично теряя царский заказ, они начинают ориентироваться на местное дворянство и состоятельное купечество. Известно, что вдова ювелира Александра Клерка требовала от адмирала графа Ф.М. Апраксина большие деньги за взятые им драгоценности ^{[61, с. 27]}.

В Петербурге в 1710-е гг. начинают складываться свои группы ювелиров. Одна из них — это «придворные» золотых дел мастера, которые начиная с 1718 г. работают на царицу Екатерину Алексеевну и получают жалованье из ее Кабинета.

Главным мастером (до конца своей смерти в 1742 г.) будет Самсон Ларионов ^{[48; 49; 53]}. Вначале он получает те же 50 руб. годовых, с 1720 г. — 80 руб., позднее — 120 руб. Архивные документы за 1719 г. фиксируют выплаты кормовых денег (по 2 алтына в день) четырем мастерам: Самсону Ларионову, Никите Михайловичу Милюкову, Михаилу Юрьевичу Бельскому и Григорию Осипову ^{[1, л. 157–158 об.]}. В начале следующего года им по именному указу царицы «за непрестанные работы» выдается 100 руб. ^{[1, л. 28]}. Помимо этих четырех мастеров в «штате» Кабинета Екатерины I числятся и три ученика: русский Петр Яковлев и два брата — шведские поданные Яков и Андрей Ягановы («Яков да Индрик Ягановы») ^{[1, л. 206]}.

В 1719 г. Ларионов изготавливает два золотых кольца «большому человеку французу Николаю Буржуа» (знаменитому Великану Буржуа) ^{[30, л. 14 об., 34 об.]}. Добавив четыре золотых червонных к оставшемуся от колец золоту (всего на кольца дали восемь червонных), Ларионов делает «цитернатель» (шпилька или булавка, происходит от двух немецких слов: zittern — «дрожать, трясти» и nadel — «булавка») и «фигурные запаны» ^{[30, л. 34 об.]}. В этом же году вместе с Г. Осиповым и М.Ю. Бельским он выполнил для царицы «большую запону яхантовую с алмазами» ^{[30, л. 90 об., 98 об. — 99]}. К ней «алмазник» Константин Васильев гранил «44 искры яхантовые да один лал» ^{[30, л. 105 об.]}.

В следующем, 1720 г. С. Ларионов, Г. Осипов, Н.М. Милюков и М.Ю. Бельский изготовили для царицы еще одну «большую запону», за которую они вчетвером получили 100 руб. ^{[30, л. 15; 49; 53]}. С 19 по 27 мая 1720 г. С. Ларионов и Н.М. Милюков сделали «шесть цытернателей алмазных два патрета руску» и выполнили «прочие мелкие починки» ^{[2, л. 352]}.

Летом 1723 г. под руководством С. Ларионова они создали первую Большую российскую императорскую корону для коронации Екатерины I ^{[40; 41; 46; 48]}. В феврале 1724 г. им выдают «премию» за «труд короны»: С. Ларионову — 80 руб., Н.М. Милюкову и Г. Осипову — по 50 руб. каждому, М.Ю. Бельскому — 40 руб. ^{[18, л. 126 об.; 25, л. 93–93 об.]}. Также в создании короны принимали участие «вольные» мастера: «золотарь» Афанасий Федоров (золотил венец), серебряник Андрей Житков (делал решетки каркаса короны) ^{[25, л. 218]}, золотых дел мастера Степан Александров, Иван Индрик, Петр Самсонов и Андрей Григорьев (вставляли алмазы) ^{[40; 41; 46; 48]}.

С 1 по 22 января 1724 г. жалованные мастера помимо короны выполняют для Екатерины I «перо алмазное а в нем разетав мелких 18 да в подвешах 6 больших, да другое перо бралиантовое а в нем бралиантов мелких 12 да в подвесках 4 бралианта больших, да серги бралиантовые с красными яхонтами к которым приделаны винетки, да цитерьнаталь с больши бралиантом которой ис перси», а для цесаревен — «большую запону починевали, да двои серьги навили» ^{[25, л. 39]}.

Среди документов 1723–1724 гг. пропадают сведения об учениках Петре Яковлеве и братьях Ягановых, зато появляется «золотого дела ученик» Петр Богомолов. Он же фигурирует в штате 1728 г. ^{[3, л. 155]}.

Судя по документам, в период правления Екатерины I Ларионов продолжает работать и руководить «Мастерской Ея величества». Он принимает ювелирные изделия от других мастеров, подает прошения на закупку свечей для мастерской и ее ремонта ^{[21, л. 356, 492, 616–616 об., 617]}. В 1725 г. при дворе возникает гоф-интендантская служба ^{[37, с. 316]}. Самсон Ларионов официально находится в подчинении Петра Ивановича Мошкова, который возглавлял «контору интендантских дел». В 1727 г. в нее входили еще два серебряника — Иван Андреев и «иноземец Еган Степнев» ^{[3, л. 155]}.

В дальнейшем в этой мастерской под руководством С. Ларионова были изготовлены регалии для императорских коронаций: корона Петра II (1728), Большая и Малая короны для Анны Иоанновны (1730). Также он участвовал в создании Большой короны для Елизаветы Петровны (1742) ^{[39; 48]}.

Начиная с 1710-х гг. формируется и группа «вольных» мастеров-ювелиров, живущих в новой столице. Образуются ремесленные цеха, как русские, так и иностранные.

Еще начиная со своего первого заграничного путешествия в 1697–1698 гг. Петр I стремится привлечь в Россию мастеровых людей. В 1702 г. издается манифест о вывозе иностранцев в Россию. В нем объявляется о разрешении свободно отправлять свой культ, если они христиане, об учреждении органа суда над иностранцами согласно их обычаю, о разрешении оставлять царскую службу и возвращаться на родину и т.д. ^[59]. Однако лишь после Полтавской битвы в 1709 г. изменился взгляд Западной Европы на Россию, которую традиционно представляли полудикой державой, опасной для иностранцев.

В 1715–1717 гг. в Европе активизируется вербовка специалистов, в частности во Франции, где набором на русскую службу руководит племянник Франца Лефорта Жан (Иван). В 1716 г., находясь в Париже, он имел статус официального представителя России. Маршал д'Юксель сообщил главному интенданту дворцовых построек Роберу де Котту 7 апреля 1716 г., что Лефорт получил указание набрать «28 рабочих, как мастеров так и их помощников, различных специальностей для работы в Россию по выполнению мероприятий Петра I и для приобщения подданных этого монарха к искусству» ^{[59, с. 39]}. Значительная часть нанятых весной 1716 г. Лефортом специалистов — это шпалерные мастера. В 1715 г. Лефорт также заключил контракт с итальянским скульптором Б.Ф. Растрелли, а в конце 1715–1716 гг. — с архитектором Ж.Б.А. Леблоном и еще с 45 мастерами, согласившимися поступить на русскую службу. Среди них были и ювелиры.

В 1717 г. в Россию приезжает группа французских мастеров из Парижа. Это золотых и серебряных дел мастера: Денис Ломар (Лямер) (Denis Lamaire), Николай Дом (Charles Nicolas Dooms / Nicolas Doom), Исаак Дублее (Isaac Dublee), Пьер Деламот (Pierre Delamothe), Томас; «алмазники» и гранильщики камней: Бенуа Граверо (Benoist Gravereaux), Симон Блие (Simon Blie), Пьер Франсуа Делом (Pierre François Delom) ^{[29; 35; 59]}. В это же время из Гданска прибывают английские ювелиры Абраам Дей (Abraham Dey) и Джим Витлок, которые «делают всякие галантареи серебреные и золотые, инструменты медицинские» ^{[35, л. 26 об.]} и французский «золотарь и алмащик» Ломбард (Johan Lambard) ^{[35, л. 27–28]}.

Часть денег по контракту, заключенному с ними, они получили на родине, часть — по приезде в Россию. Сразу по прибытии из петербургской губернской канцелярии им выдали 20 руб. «на счет его царского величества кабинета до его царского величества приезда» «для установления работ которые впредь имеют они заработать своею работою» ^{[35, л. 23]}.

Мастеров разместили в домах их соотечественников на Васильевском острове. Так, например, Николай Дом поселился в «четвертом доме» первой линии с двумя «комороми» (при нем числилось еще 5 человек).

Судьба их в России сложилась по-разному. Кто-то из этих ювелиров покинул ее, как, например, П. Деламот, которой был выслан обратно во Францию консулом Анри Лави 1 января 1720 г. ^{[59, с. 241–242]}, кто-то вступил в городской иностранный цех, а кто-то стал известным ювелиром, работающим по императорскому заказу, как, например, огранщик Бенуа Граверо (у которого семь лет учился Жереми Позье) или серебряник Николай Дом, выполнявший множество работ для императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны, среди которых серебряная посуда и дворцовые сервизы ^[45].

Первые известные нам документы, касающиеся ювелирных цехов в Петербурге, относятся к 1723 г. В них мы встречаем имена «дерпских пленных» Г. Гильдебранда и К. Я. Кёппинга. Вероятно, что возможность войти в состав «вольных» мастеров у них появилась в связи с заключением в 1721 г. Ништадтского мирного договора и окончания войны со Швецией.

27 апреля 1722 г. выходит указ Петра I, посвященный ремесленным цехам. В нем прописывается, что должны выбираться «алдерманы», о необходимости «иметь всяком своего художества ремесленных записные книги», «всем цехом по свидетельству что достойны быть мастером давать писма» и т.д. ^{[34, л. 96 об.]}.

Барон А.Е. фон Фелькерзам пишет, что в 1714 г. иностранные золотых и серебряных дел мастера соединились в один цех, утвержденный императором лишь 1 января 1721 г. По документам 1725 г. этот цех назывался «Das Amt der löblichen Gold-und Silberarbeiter in St.-Petersburg» ^{[88, с. 9; 89, с. 56]}. Первым старостой иностранного цеха был Иоганн Яспер, а со дня утверждения цеха — Готфрид Гильдебранд ^{[88, с. 9]}. Большинство современных исследователей ювелирного искусства XVIII столетия в России продолжают повторять эту информацию в своих трудах со ссылкой на Фелькерзама ^{[68; 66, с. 32–33; 73, с. 15]}.

Однако обнаруженные нами в РГАДА документы, относящиеся к концу 1723 — началу 1724 г., говорят о том, что ситуация с цехами была несколько иной. Во исполнение императорского указа в конце 1723 г. все ремесленные цеха подают сведения о мастерах в Главный магистрат. От каждого цеха «доносят» два олдермана: главный и, по-видимому, его помощник; подпись на документе ставит главный олдерман (чья фамилия фигурирует в заглавии документа первой). Среди многих цехов, таких как «столярный», «кузнечный», «позументный» и др., выделяются три цеха ювелиров. Это «серебряный цех», который возглавляют олдерманы Готфрид Гильдебранд ^[48] и Клаус Якоб Кёппинг, «золотый цех» — олдерманы Иоганн Яспер (Johann Jasper) и Иоганн Давид Бейер, а также еще один «серебряный цех», где олдерманы — Никифор Ильич Мурашов и Аким Андреевич Григорьев ^{[5, л. 35–37, 40–41]}.

Таким образом, бывшие шведские пленные стали во главе «серебряного иностранного цеха». В него также вошли Николай Дом, «нарвский житель» Иоганн Гольст, Иоганн Оксман и др. На 4 марта 1724 г. в цехе было 9 серебряников. (Состав цеха постоянно менялся: люди то прибывали, то записывались «временно», то выбывали ^{[5, л. 35–35 об.]}.)

«Золотой иностранный цех» как уже упоминалось выше, возглавлял Иоганн Яспер. Помимо него числились мастера: Иоганн Давид Бейер, Готфрид Вильгельм Дункаль, Абраам Дей; подмастерья: Иоганн (Юхан) Реймер, Питер Бок, Матиас Бок (Mathias Michelson Bock), француз Денис Ломар и др. На 3 марта 1724 г. в цехе было 8 человек ^{[5, л. 36–36 об.]}.

К «вольным» иностранным мастерам обращались и по царскому заказу. Так, в 1718 г. Иоганн Яспер делал сережки, «французское колье» и «перо бриллиантовое с изумрудами» ^{[68, с. 73]}, а в 1725 г. — алмазное обрамление двух жалованных портретов Петра I (один был написан А.Г. Овсовым, другой — Г.С. Мусикийским). Для этой работы ему выдали драгоценности из казны, которые ему необходимо было разломать. Первый портрет, стоимостью 483 руб., включал в себя 68 алмазов, второй, стоимостью 575 руб., — 84 алмаза. Только за работу Яспер взял 35 руб. за портрет ^[12].

Золотых дел мастер финской земли Иоганн Реймер («Еган Ритмер») в 1723 г. сделал перстень с большим бриллиантом и сапфиром, «тресулки» алмазные, три запонки бриллиантовые и колье для государыни императрицы ^{[68, с. 73]}.

В музейных собраниях сохранилось несколько серебряных вещей 1720-х гг., приписываемых (на основании клейма) Матиасу Боку. Это две стопы, украшенные чеканкой, из музея в Хельсинки и табакерка с чеканным изображением Полтавской битвы из коллекции Эрмитажа ^[92].

Поступают заказы и огранщикам камней. Так, в ноябре 1719 г. для перстня Екатерины I алмаз гранит француз Питер Делом ^{[30, л. 98 об.]}. В декабре 1721 г. для придворной ювелирной мастерской 4 сапфира обрабатывает Бенуа Граверо ^{[21, л. 653–653 об.]}. В приходно-расходных книгах Екатерины I за 1723 г. значится: «французу, что каменья гранил, дано 64 рублев», а за 1724 г. — «гравильной мастер Граверо, чтоб ему выдать достальныя деньги 125 руб. за гранение камней, которыя ему отдавал для гранения господин Мошков» ^{[82, с. 316, 327]}. Он же производит работы для новой короны Петра II (1727). Для нее он гранит один большой изумруд весом 28 карат, 24 изумруда общим весом 32 карата и два сапфира («яхонта лазоревых») весом 40 карат ^{[21, л. 652–653]}. За эту работу Граверо запросил 80 руб., но получил лишь 50 руб. ^{[21, л. 652–653]}. Обработанные камни от Граверо принял в работу Самсон Ларионов ^{[21, л. 652 об.]}.

К созданию царских регалий имеет отношение и другой «вольный мастер» — Готфрид Гильдебранд, который изготовил каркас короны Петра II. 29 декабря 1727 г. за эту работу он получает 10 руб. ^{[21, л. 670–671; 46]}. В этом же году он делает по царскому заказу из своего серебра две лампады с цепочками ^{[21, л. 87]}, а из казенного золота — поднос (за работу получил 18 руб.) ^{[21, л. 591]}.

Среди петербургских ювелиров несколько в стороне находится золотых дел мастер Иоганн Готфрид (Ян) Роконтин. Он интересен тем, что в январе 1716 г. получает патент «придворного ювелира» царицы Екатерины Алексеевны ^[24]. В этом документе впервые упоминается непривычный для русской культуры термин «придворный ювелир». Он обязуется быстро и «прилежно» выполнять все царские заказы, а в ответ ему обещают все «исправно» оплачивать. Из немногих сведений о нем известно, что в 1724 г. из личных денег царицы ему было выдано 3 руб. 20 коп. за серебряную шпору ^{[82, с. 329]}. В этом же, 1724 г. князь А.Д. Меншиков заказал у Роконтина роскошную алмазную застежку-аграф (стоимостью около 100 000 руб.) для коронации Екатерины I. Однако вместо того, чтобы отдать ее заказчику, ювелир имитировал свое ограбление (будто бы на него напали неизвестные люди около Адмиралтейства, украли драгоценность и привязали его в лесу к дереву) ^{[82, с. 73–76; 68, с. 73–76]}. По приказу Петра I было начато расследование, которое обличило мастера. Любопытно, что в 1720 г. с ним уже случилась подобная история на пути из Петербурга в «немецкие земли» под Нарвой на него также напали разбойники и также привязали к дереву в лесу ^[36].

Остается неизученной проблема, связанная с работой золотых и алмазных дел мастеров высокого профессионального уровня в Москве в 1720–1730-х гг. Периодически в архивных документах встречаются сведения о ювелирах (чьи имена почти не упоминаются в литературе), которые исполняют царские заказы в старой столице. При этом сложно сказать, петербургские или московские они жители. Например, это группа иноземцев: золотых дел мастера Иоганн Ориотт (Johann Oriott), Иоганн (Йохон) Царт (Johon Zahrt) и Вейс (J.A. Weyse), а также алмазных дел мастер Иоганн Конрад Прейс (Johann Conrad Preis).

Впервые сведения о них мы находим среди документов, связанных с подготовкою коронации Екатерины I за 1724 г.: «По состоявшимся в комиссии сочинения церемонии коронационной протоколам золотаго дела мастерам Ягану Ориопу, Вейсу, Иогану Царту, Ягану Кондрату Прейсу за дело ордина Святаго Андрея и ко оному цепи и в награждение всего — 600 руб.» ^{[23, л. 13]}. Не совсем ясно, в каком городе они выполняли этот заказ. Известно, что в это время в Москве делалась одна кавалерия. (Правда, это мог быть и орден Св. Екатерины.) Так, граф Петр Андреевич Толстой, отвечающий за церемонию коронации, пишет из Москвы 9 и 18 декабря 1723 г. к Виллиму Монсу (секретарю Екатерины I): «прошу вас, государь мой, неумедля прислат ко мне рисунок кавалерии ея величества» ^{[82, с. 305–306]}.

В.А. Ковригина отмечает, что Иоганн Ориотт был сыном золотых дел мастера Абрама Ориотта. Как и отец, он жил в Немецкой слободе в Москве и в 1731 г. владел домом в «4 покоя» ^{[62, с. 138]}. Имя Иоганна Ориотта встречается среди расходов за 1729 г.: «золотых дел мастеру Иану Аръяту» за работу «алмазных вещей» для невесты Петра II княжны Екатерины Долгоруковой и за потраченное на это серебро было выдано из казны 265 руб. ^{[22, л. 210]}. Царь и двор в это время находились в Москве.

В крайней спешке для коронации Анны Иоанновны в Москве в марте 1730 г. именно эта группа мастеров снова изготавливает орден Андрея Первозванного для царицы ^{[40; 43]}. Сам орден (т.е., по-видимому, звезду и крест) выполнил алмазных дел мастер И.К. Прейс, который по контракту должен был получить за это 150 руб. Также для работы им было затребовано «хорошого золота 6 золотников, один червонец для позолоты, чистого серебра 30 золотников» ^{[6, л. 49]}. Выполнить работу он обещал в короткие сроки — к 10 апрелю 1730 г. ^{[6, л. 52]}. Одновременно с ним заказ на создание орденской цепи получили золотых дел мастера И. Ориотт , Вейс, И. Царт. В поданной ими записке значится, что для работы им требуется «золота чистаго 200 золотников» ^{[6, л. 50]}. Золота оказалось много, так что после выполнения работы над цепью 48 золотников золота пришлось возвращать на монетный двор ^{[6, л. 41]}. 11 марта они подписали договор, обязуясь закончить работу к 8 апреля 1730 г. Сумма вознаграждения в нем значилась 350 руб. ^{[6, л. 51]}. Этот заказ мастера постарались выполнить как можно быстрее. В вознаграждение за «зделанние того ордина до сроку» по именному императорскому указу И.К. Прейс получил 50 руб. премии. Эту же сумму (только на троих) сверх договора получили золотых дел мастера за орденскую цепь ^{[6, л. 59, 84, 85]}.

Барон Фелькерзам писал, что Иоганн Генрих Царт, записанный в 1731 г. в петербургский ювелирный иностранный цех как золотых дел мастер, был сыном выборгского мастера Иоганна Царта ^{[86, с. 57]}. В 1742 г. он был главным мастером, отвечающим за создание Большой короны к коронации императрицы Елизаветы Петровны ^{[69; 39]}. Возможно, что Царт, создававший орденские цепи в 1724 и 1730 гг., и был тем «выборгским» мастером.

Есть сведения и о других петербургских ювелирах в Москве. Так, в уже упоминаемом списке иностранного «золотого цеха» Санкт-Петербурга от 3 марта 1724 г. отмечено, что мастер Готфрид Вильгельм Дункель со своими подмастерьями Яганом Реймером и Гаврилой Матиесом уехали в Москву ^{[5, л. 36]}.

Причем в другом документе фиксируется, что 5 февраля 1725 г. Готфрид Дункель присутствует в Петербурге при осмотре и разборе драгоценностей (наградных золотых медалей на различные победы, украшенные алмазами) для создания двух новых жалованных портретов ^{[12, л. 7]}. Также известно, что Г.В. Дункель, активно работавший в 1730-х гг. над созданием ювелирных украшений для императрицы Анны Иоанновны, в 1739 г. выстроил себе каменный дом на Большой Морской улице в Санкт-Петербурге. (На этой же улице поселился в 1733 г. его бывший подмастерий Иоганн Реймер ^[72].)

Следует отметить, что в марте 1724 г. в Москву перебирается двор, поскольку на 7 мая была назначена коронация Екатерины I. Возможно, с двором едут и некоторые ювелиры, чьи услуги требуются знати для подготовки к торжеству. Известно, что Самсон Ларионов был вызван срочно в Москву в феврале и уже там в марте – апреле еще доделывал корону (и заменял металлический шар на красный камень на верхушке венца) ^{[46; 48; 39]}. Таким образом, Г.В. Дункель со своими «товарищами» мог ездить в старую столицу лишь на короткое время.

Также примечателен факт заказа княжной Марией Федоровной Вяземской, находившейся при царевне Наталье Алексеевне, драгоценного подарка для своей патронессы. Из документов по следственному делу (княжна была бездоказательно обвинена в краже части имущества царевны) становится известным, что незадолго до смерти царевны княжна велела привести в петербургский «Летней дом Государев» золотаря Григория Кожина (Кожевникова), который работал в мастерской, находившейся «близ Зимнева Государева дому». Когда ювелир явился, княжна приказала ему разломать ее большую алмазную запону и перстень, «которой был сделан сердечком». Золотых дел мастер подтвердил, что «выняв оные алмазы налепил он на воск с рисунка, и рисунок и каменья отдал княжне Марье; а как она те каменья взяла, говорила, что надобно де ей те каменья послать для дела запоны по тому рисунку к Москве, и чтоб сделав оною запону с Москвы прислать к именинам Государыни Царевны». Вяземская на допросе говорила, что повелела опись выломанных камней и сами камни «налеплены на воску» запечатать в конверт «для отвозу к Москве, а на Москве велела отдать Григорью Палибину, а ему Григорью велела отдать золотарю из них сделать запаны, и к ангелу Государыни Царевны сделав» ^{[14, с. 41–41 об., 48–48 об.]}. Предполагалось, что для царевны будут созданы две запоны. Одна запона должна была быть серебряная с 169 алмазными искрами, украшенная наверху короною и с запонкой «с голубочками» внизу. Вторая же запона — золотая с 86 алмазными искрами и 32 искрами «красными», под которыми нужно было положить красную фольгу. Ее необходимо было повесить на «ручку» — модную в то время булавку в виде женской руки, которая обычно держала подвеску: драгоценный камень или небольшую запону. Сама «ручка» часто украшалась маленькими искрами, имитирующими перстни или браслеты на женской руке. В данном случае княжна просила «на пальчик сделать к ручке искру вместо персня» ^{[14, с. 42–42 об.]}. Как мы видим, для создания новых модных женских украшений княжна, находясь в Петербурге, обращается к московским ювелирам. Возможно, подобный заказ мог обойтись княжне дешевле, чем в Петербурге.

Таким образом, выкристаллизовывается отдельная научная проблема, связанная с работой мастеров в петровское время в двух столицах: старой и новой. В своей книге, а затем и в докторской диссертации М.Н. Лопата выделяет петербургскую школу ювелирного искусства, отличную от других центров, например Москвы ^[72]. Однако по отношению к первой трети XVIII в. подобное разделение крайне условно, в особенности в отношении мастеров, работавших по царскому заказу. Исследование показало, что дворцовые мастера постоянно «мигрируют», работая то в одном городе, то в другом. Зачастую это зависело от того, где в это время находился «двор».

Не до конца ясным остается вопрос о национальной принадлежности многих придворных ювелиров. Первые попытки осмыслить национальный состав различных групп ювелиров Петербурга предпринял еще в 1911 г. Фелькерзам. Он считал, что основную массу мастеров золотого и серебряного дела в XVIII столетии составляли немцы и шведы. Недостаточная изученность этой темы заставляет автора необоснованно приписывать многих мастеров к тем или иным национальным группам. Например, французского серебряника Николая Дома Фелькерзам называет немцем ^{[87, с. 99]}. Также поступают и другие авторы в это время (француз Ф.Л. Брюэль ^[93] и финн Л. Бексбака ^{[91, 92]}), «назначая» национальность мастеру в зависимости от темы своего исследования. Так, Абраам Дей (согласно архивным документом, англичанин), по мнению Фелькерзама, родом из Риги, Бексбака пишет, что он родился в Кёнигсберге, и помещает его в раздел «Немцы — Австрийцы» ^{[92, с. 346]}, а Брюэль — что он француз ^{[93, с. 49]}.

После второго заграничного путешествия Петра I в 1716–1717 гг. возможно отметить изменение отношения царя к дворцовой культуре. Как пишет О.Г. Агеева: «Было осознано исключительное значение двора и для создания европейского цивилизованного облика России за рубежом и для утверждения высокого статуса русского монарха и его семьи среди других правящих домов Европы» ^{[37, с. 353–354]}. Это повлекло за собой и новый подход к мастерам и организациям, обслуживающим дорогой европейский быт царской семьи и элиты.

Подобные изменения коснулись и художественного образа произведений декоративно-прикладного искусства. В оформление серебряных изделий, например, вновь начинают проникать характерные барочные черты — глубокая чеканка, богатый растительный орнамент, расписная эмаль.

На наш взгляд, взаимосвязь стилистических и художественных изменений в декоративно-прикладном искусстве и отношение монарха к дворцовой, церемониальной культуре требуют дальнейшего исследования.

Таким образом, исследование показало, что во второй половине XVII в. наметилась тенденция все чаще делать заказ «по найму», с оплатой за конкретную ювелирную работу как «жалованным», так и «вольным» мастерам, что привело к почти полному отказу от содержания дворцовых мастеров в 1700 г. В тоже время, во многом в связи с возникновением новой столицы, появился целый ряд различных групп золотых и серебряных дел мастеров, исполнявших царские заказы как в Москве, так и в Санкт-Петербурге. Несмотря на бытующее в научной литературе мнение, что многие ювелиры переехали в «новый град Петра», удалось установить, что большинство мастеров осталось в Москве.

Традицию дворцовых мастеров продолжила небольшая группа русских ювелиров, вошедшая в «штат» двора, создав тем самым придворную мастерскую, просуществовавшую до начала XIX в. Опираясь на архивные документы, в своей работе нам удалось впервые установить имена ряда ювелиров, их национальность, обстоятельства их жизни и творчества в России. В свою очередь целый ряд проблем, затронутых в статье, требуют, несомненно, дальнейшего исследования.