Роль эмоций вины и стыда в методологии исследований социальных эмоций

Шиллер Александра Викторовна кандидат философских наук Философский факультет, Московский Государственный Университет имени М. В. Ломоносова 115142, Россия, г. Москва, ул. Коломенская, 9, кв. 107 Shiller Alexandra PhD in Philosophy Head of the Office of Grants, the faculty of Philosophy, M. V. Lomonosov Moscow State University 115142, Russia, g. Moscow, ul. Kolomenskaya, 9, kv. 107 shiller.a@gmail.com

Введение

Необходимым условием успешного функционирования любого общества является соблюдение членами этого общества выработанных правил и нормативов существования и взаимодействия. В истории человечества, начиная с самых ранних ее страниц, формировались и разрабатывались способы контроля и управления жизнью людей. С первого «озарения» о выгоде коллективной охоты до сложной современной системы институтов социализации и других составляющих общественного строя наблюдается рост и развитие механизмов социального контроля. В социальной психологии и социальной философии выделяется ряд регуляторов социального поведения: нормы, ценности, традиции и некоторые другие.

Одними из первых в рамках культурной антропологии (в западной традиции) начали изучаться ценности и нормы, и лишь гораздо позже объектом изучения стало такое «измерение» культуры как преобладание одного из механизмов социального контроля — чувства вины или стыда ^{[6, 12]}. Разделение по такому критерию связано с попыткой выявить психологические механизмы, используемые культурами при осуществлении социального контроля за соблюдением норм ^[10]. В целом, способы контроля за выполнением норм можно разделить на индивидуальные и общественные. Под индивидуальными понимаются ценностные ориентации, переживания и все то, что может выступить мотивами для соблюдения «правил», под общественными понимаются разного рода внешние поощрения и наказания (как материальные, так и моральные). Одним из важнейших социальных институтов, управляющих и направляющих поведение человека, является церковь, как проводник норм и ценностей определенной религии. Вина и стыд как базовые социальные эмоции неслучайно были выделены именно западными исследователями: вероятнее всего, причиной этому служит протестантская интерпретация мифа о грехопадении. Например, культура вины в ее американском варианте формировалась, прежде всего, под влиянием протестантизма, особенности которого описал Макс Вебер в своей знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма» ^[3].

Также одним из внешних регуляторов может выступать оценка поведения индивида значимыми для него другими или членами его референтной группы, а внутренним регулятором может быть оценка своего поведения самим индивидом. В таком случае можно определить стыд как ориентацию на внешнюю оценку и вину как ориентацию на внутреннюю оценку/самооценку ^{[1, 8]}. Ю. М. Лотман пишет, что чувства вины и стыда основаны на другом чувстве — страхе. Страх присущ как людям любой культуры, так и животным, а вина и стыд являются исключительно человеческими, сформированными культурой механизмами для соблюдения нравственных норм ^[7]. Таким образом, чувства вины, стыда и страха входят в одну категорию эмоций негативного самоотношения. Эмоции негативного самоотношения понимаются мной как ряд переживаний, связанных с отрицательной оценкой индивидом своих мыслей, поступков и действий.

Эмоции самокритики/негативного самоотношения тесно связаны с социальным опытом, который является базой для их возникновения наряду с ситуациями межличностного и внутриличностного общения. Понимание особенностей социальных переживаний является актуальной проблемой и в силу практической значимости подобных исследований – из-за усиления процессов глобализации и развития международной коммуникации, которые приводят к появлению межкультурного непонимания и снижают эффективность взаимодействия.

Для философии различение понятий стыда и вины – это достаточно традиционная тема. Можно указать ставшие классическими работы К. Ясперса ^[23] и Х.Арендт ^[16]. Рассуждая о специфической «германской вине» применительно ко Второй мировой войне, он трактует вину как ощущение того, что сделано нечто неправильное. При этом он выделяет четыре разновидности вины: криминальную, политическую, моральную и метафизическую. В своем эссе Х.Арендт не соглашается с концепцией коллективной политической вины Ясперса, утверждая, что вина всегда носит индивидуальный характер. В противоположность чувству вины, стыд, по Арендт, как раз связан с коллективной ответственностью. Одно из наиболее известных рассмотрений понятия стыда можно обнаружить в книге Ж.П. Сартра «Бытие и ничто». Сартр приводит известное описание стыда, который испытывает подглядывающий, застигнутый за этим занятием. С его точки зрения, мы испытываем стыд и иные эмоции только лишь перед лицом других, в то время как вина трактуется им как форма ответа на нашу ответственность за неправильное поведение ^[9].

Сегодня эта дискуссия продолжается и весьма далека от своего завершения. Более того, каждый новый ее участник высказывает зачастую оригинальную точку зрения, отличающую его от предыдущих. Например Х. Льюис в своей статье ^[25] считает, что наоборот стыд это индивидуально чувство, связанное с фиксацией на Я, в то время как вина предполагает негативную оценку действия или поступка. Для того чтобы разобраться в этом множестве мнений, на мой взгляд, необходимо начать с анализа психологических трактовок чувств вины и стыда. В настоящей статье предпринята попытка дать обзор основных точек зрения на эмоции вины и стыда в социальной психологии и философии, что послужит основой дальнейшего исследования роли таких эмоций в методологии кросс-культурных исследований. Учитывая религиоведческую составляющую современного социально-гуманитарного знания, нельзя не упомянуть о том, что часто за философско-методологическими положениями у западных авторов скрываются теологические импликации. Это важно помнить, поскольку далее в рамках статьи мной будут рассматриваться работы исключительно западных исследователей, которых по подобному религиоведческому критерию следует отнести к чуждому русскому читателю (номинально православному) культурному коду. Тем не менее, по причине малой изученности темы эмоций вины и стыда как социальных эмоций отечественными специалистами, подобный анализ зарубежных исследований несомненно является актуальным.

История изучения эмоций вины и стыда

Интерес к проблеме феноменологии эмоций появился после работ Чарльза Дарвина, который обратил внимание на то, что эмоции сопровождаются физиологическими проявлениями, например, появлением румянца на щеках. Он детально описал особенности этих эмоций в своей работе «Выражение эмоций у человека и животных». Однако вскоре выяснилось, что одинаковые физиологические признаки могут сопровождать совершенно разные эмоции – румянец характерен при стыде, вине, смущении, возбуждении. Возникла проблема выделения критериев отличия эмоций. Дарвин не отрицал наличия когнитивного компонента в формировании даже базовых эмоций, например, мыслей о мнении окружающих людей, которые вызывают смущение, но он не рассматривал объем используемых когниций как способ дифференциации разных эмоций самоотношения ^[4].

У. Джеймс в своей концепции эмоций также утверждал, что каждое событие должно сопровождаться различными телесными проявлениями, а их осознание человеком и есть эмоция. Поскольку мы сознаем различные эмоции, то можно было предположить, что их должны сопровождать различные телесные проявления ^[5]. После этого ряд исследователей провели эксперименты, результаты которых оказались неутешительными, так как снова возникла проблема выделения критериев отличия эмоций, поскольку их сопровождали одинаковые телесные проявления.

Одной из первых школ, обративших пристальное внимание на эмоции вины и стыда, является психоанализ. Однако можно отметить однонаправленность интересов З. Фрейда в сторону чувства вины, которое он понимал как ответ на отдельный поступок, а не как чувство, связанное с личностью, с «Я». Вина понимается им как специфический ответ на проступок, который может быть исправлен путем раскаяния и воздержания. Стыд упоминается как эмоция, сопровождающая сексуальные позывы и импульсы, которые требуют ограничения. Источником возникновения чувства вины является СуперЭго. Причем при сильно развитом СуперЭго чувство вины может появляться не только непосредственно при совершении проступка, но и при предположении о возможном проступке. В развитии чувства вины выделяются две стадии – страх перед авторитетом, когда СуперЭго еще не развито в должной степени, а потом уже страх перед СуперЭго ^[13].

Э. Эриксон также делает ошибку, пытаясь разделить эмоции по их внешним проявлениям. У него более интеракционистский взгляд на природу стыда, так как стыд он понимает как состояние, включающее в себя ситуацию неправоты и понимание уязвимости позиции. Благодаря теории развития личности Эриксона можно провести четкое разграничение между чувствами вины и стыда. Во время второго кризиса ребенок решает проблему автономия/стыд, учится овладевать мышечными сокращениями, владеть телом. Стыд и сомнения возрастают в тех случаях, когда ребенок не справляется с контролем функций тела. Только после преодоления второго кризиса идентичности наступает третий период развития, когда ребенок вынужден выбирать между инициативностью/виной. Эриксон отмечает, что чувство вины выполняет восстановительную функцию. Таким образом, опираясь на представления Эриксона о развитии, можно утверждать, что чувство вины является более зрелым, развивающимся из чувства стыда, но обе эти эмоции противопоставляются «Я» ^[15].

Проблема выделения конкретного стимула, запускающего ту или иную эмоцию, не решается в рамках психоанализа. Было бы проще понять разницу между этими эмоциями, если выделить ряд внешних событий, всегда вызывающих такие переживания. При наличии достоверных доказательств того, что стыд и вина похожи на тревогу и отражают страхи индивида перед неконтролируемыми импульсами, можно было бы утверждать, что причинами возникновения стыда и вины являются сексуальные и деструктивные импульсы. Точно также можно было бы связать возникновение этих эмоций и боязнь потери контроля над физиологическими функциями тела или опасениями плохо выглядеть в глазах других людей. Но проблема состоит в том, что не существует четкой причинно-следственной связи отдельного события и отдельной эмоции.

В связи с этим ряд исследователей пришли к выводу о необходимости выделения когнитивных факторов как детерминант эмоциональных состояний. Возникло предположение, что человек интерпретирует свое эмоциональное состояние, опираясь на характеристики ситуации и физиологические составляющие. Оба эти фактора являются необходимыми, причем физиологическое возбуждение не является достаточным для возникновения эмоций, что было показано в экспериментах Мараньона, Кантрила и Ханта ^[26]. Исследования показали, что эмоция возникает в ситуации, когда человек не может найти удовлетворительного объяснения своему физиологическому возбуждению и поэтому обращается к ситуации, как доступному для познания явлению. Шахтер и Зингер провели экспериментальные исследования и обосновали двухфакторную теорию эмоций, которая выдвигает предположение о том, что для возникновения эмоции имеет значение субъективная интерпретация ситуации и степень физиологического возбуждения ^[31]. Однако идея о том, что когниции могут приводить к эмоциям плохо принимается теми, кто убежден, что такой подход подразумевает реальный статус когниций, в то время как эмоции объявляются эпифеноменами, не имеющими физического выражения ^[24].

Позже возникли когнитивно-аффективные теории, опирающиеся на психологию личности. В одной из таких теорий успехи или неудачи индивида во взаимодействии и выполнении правил, ценностей и целей сравниваются с сигналами для Я, которые отражаются в процессах рефлексии. Рост рефлексии вызывает усиление самоатрибуции и специфические эмоции, которые сопровождают разные типы атрибутивных процессов.

Такой подход имеет три важных преимущества:

- не содержит в себе попыток выявить, что определяет успех или неудачу или как индивид оценивает поведение;

- не определяет частные нормы, ценности и цели;

- утверждает, что самоатрибуции, приводящие к определенным эмоциям, являются внутренними событиями, которые свойственны личности как таковой, а не выучены извне, как комплекс норм, ценностей и целей. Хотя эта модель основана на феноменологической и когнитивно-атрибутивной модели, эмоции самоотношения не являются чистым эпифеноменом, поэтому заслуживают более «низкого» статуса, нежели когнитивные процессы сами по себе. Когниции, связанные с эмоциями могут служить для них триггерами, как и другая стимуляция, например, громкие шумы, социальное поведение других людей, внезапные события, то есть определенные эмоции могут быть вызваны набором атрибуций, но эмоции повлиять на когниции не могут.

На сегодняшний день наиболее перспективными с методологической точки зрения автору представляются исследования социальных эмоций в рамках когнитивно-атрибутивных теорий, которые постулируют равный статус когниций и эмоций.

Вина и стыд как критерий различия культур

Впервые преобладание вины или стыда как значимый критерий различия культур рассмотрела Р. Бенедикт в работе «Хризантема и меч». В качестве культуры стыда она описала японскую культуру, а американскую культуру отнесла к культурам вины. В культурах стыда для индивида характерна большая значимость общественных связей (в виде членства в группах) и ориентация на мнение и оценки окружающих, в культурах вины значимыми для индивида являются независимость суждений, индивидуальность и опора на собственное мнение ^[2]. Легко заметить, что разделение культур на культуры вины и стыда тесно связано с таким измерением культур как коллективизм/индивидуализм.

После публикации работы Р. Бенедикт многие исследователи начали заниматься кросс-культурными исследованиями вины и стыда, но в большинстве работ не было выявлено четких межкультурных различий. В этой связи встал вопрос о правомерности разделения культур на культуры вины и культуры стыда или даже об отказе от этой типологии. Вероятно, еще сто или двести лет назад такое разделение могло существовать, но из-за научно-технической революции, развития торговли и средств связи, т. е. процессов глобализации, ведущих к смешению культур и формированию некой мультикультуры, сейчас это разделение трудно уловить на количественном уровне. В последнее время исследователи пересмотрели роль стыда в западном обществе, утверждая, что стыд может приобретать даже большее значение, чем вина, из-за страха индивида потерять значимые для него социальные связи. Эта идея была изложена еще Э. Фроммом в его работе «Бегство от свободы» и развивалась многими представителями неопсихоаналитического, гуманистического и экзистенциального направлений психологии ^[14]. Также была пересмотрена и роль вины в культурах стыда, поскольку было бы странно предполагать, что, испытывая чувство стыда после совершения проступка, повредившего значимой группе или человеку, индивид не будет также испытывать вину за свои действия. Таким образом, как уже было сказано, сейчас большинство исследователей согласны, что не существует дискретных культур вины и стыда, а все механизмы социального контроля представлены во всех культурах, но в разной степени. Существует два основных подхода к объяснению межкультурных различий по показателю вина/стыд:

1. Между культурами существуют лишь количественные различия в проявлениях чувств вины и стыда. Феноменология и структура вины и стыда во всех культурах идентичны, а яркость их проявления зависит от других особенностей культуры (коллективизм/индивидуализм, социально-исторический контекст, ценности и прочее);

2. Между культурами существуют качественные различия в частоте возникновения чувств вины и стыда. На проявления чувств влияют ценности, структура социальных отношений, которые определяют то значение, которое придается переживаниям вины или стыда. Выделяют даже ряд культурно-специфических форм стыда и вины.

Подход, согласно которому существуют качественные различия в проявлениях чувств вины и стыда, кажется мне наиболее достоверным.

Также я предлагаю использовать новый критерий разделения культур – адаптивность стратегий совладания с ситуациями, вызывающими негативные социальные переживания. Согласно модели Дж. П. Тэгни переживание стыда связано со стремлением человека узнать мнение окружающих о себе и, более того, связано со стремлением исправить мнение о себе в случае негативной оценки индивида со стороны других людей. С другой стороны, стремление к возмещению ущерба является характерной мотивацией для возникновения чувства вины, причем адаптивной вины, полезной для группы и индивида ^[36]. Под адаптивной виной я понимаю чувство вины, которое достаточно сильно для того, чтобы привести к реальным репаративным действиям. Под дезадаптивной виной понимается чувство вины, которое не является достаточно сильным для появления репаративных действий, но при этом не исчезает, превращаясь со временем в чувство стыда, сливаясь с ним. В результате этого слияния чувство стыда приобретает еще большую интенсивность и может выражаться в характерных для него способах действий – в агрессии или избегании. Таким образом, это позволяет объяснить слияние адаптивной вины и адаптивного стыда, которые выражаются в сходных стратегиях совладания с ситуацией. Кажется допустимым относить адаптивную вину к социальным переживаниям, так как она всегда приводит к восстановлению ущерба, что является просоциальным поведением. Таким образом, можно сказать, что критерием разделения культур следует считать характер совладания их представителей с ситуациями. Преобладание адаптивных стратегий может свидетельствовать о сложном уровне развития культуры, который характеризуется соединением индивидуалистических и коллективистских ценностей, пониманием роли личности и роли группы, сложной структурой эмоций со множеством связей между ними. Преобладание деструктивных стратегий может быть характерно для культур, находящихся либо на более простой стадии развития, либо на закате развития, когда устоявшиеся нормы не позволяют индивидам приспосабливаться к меняющимся условиям и стратегии совладания характеризуются регидностью и простотой форм.

Эмоции вины и стыда в контексте кросс-культурных исследований

В некоторых работах утверждается, что если члены его группы важны для индивида, он может испытывать эмоции по поводу своей позиции в группе или отношений, даже если у него совсем мало личного опыта в актуальной внутригрупповой ситуации или он вообще отсутствует ^[34]. Эта гипотеза берет начало в теориях социальной идентичности и самокатегоризации ^[35] и задает базис для теоретизирования и первых исследований коллективных переживаний чувств вины и стыда, которые мы можем испытывать при осознании, что кто-то из членов внутри группы (не обязательно сам индивид) плохо поступил с кем-то из внешней группы.

Соглашаясь с Б. Вайнером, многие исследователи сходятся во мнении, что коллективное чувство вины развивается преимущественно в тех случаях, когда члены группы осознают, что они несут ответственность за нарушения внутригрупповых правил или дальнейшие последствия проступков, или контролируют их ^[37]. Исследователи также согласны, что переживание коллективной вины должно порождать стремление к восстановлению ущерба, нанесенного другой группе. При попытках концептуализации коллективного чувства стыда выявляется та же двусмысленность, что наблюдается в публикациях об индивидуальном стыде. Так, Н. Р. Бренском и Б. Дузье пишут, что коллективный стыд включает в себя публичное признание некомпетентности, неспособности контролировать ситуацию, слабости и потенциального отвращения в глазах других людей ^[17]. Б. Лайкел с соавторами подтверждают наличие «общественной» формы стыда и добавляют, что стыд может происходить из отношения к группе членства как необходимой, важной, «неотъемлемой» ^[27]. Несмотря на некоторые различия, эти исследователи однозначно предполагают, что коллективный стыд должен приводить к разным видам избегающего или дистанцированного поведения, а не попыткам возмещения ущерба. Однако ряд исследователей не соглашается с таким утверждением и предполагает, что, несмотря на преобладание избегающих стратегий поведения при коллективном чувстве стыда, другим способом облегчения переживаний может быть осуществление или хотя бы попытки сделать шаги по восстановлению ущерба ^[19]. Возможно, такая новая гипотеза угрожает подорвать философские и прагматические различия между чувствами стыда и вины, однако, несмотря на некоторую схожесть поведенческих результатов, причины появления коллективной вины или коллективного стыда различны.

В статье «Коллективная вина, индивидуальный стыд» Питер Форрест выдвигает гипотезу о формировании коллективных чувств, как положительных, так и отрицательных. Автор пишет, что коллективная вина состоит из совокупности индивидуально переживаемых чувств стыда, а коллективная слава состоит из совокупности индивидуальных чувств гордости (автор использует «славу» как противоположность «вины», основываясь на работе Х. Б. Льюиса) ^[22]. Причем слава и вина, а также гордость и стыд являются противоположными переживаниями, слава и гордость находятся на полюсе положительных эмоций, а вина и стыд - на полюсе отрицательных. Интересной мне представляется идея автора о том, каким образом происходит пересмотр норм внутри группы. После некоторого коллективного действия, которое принесло вред кому-то вне сообщества, члены этого сообщества испытывают каждый по отдельности чувство стыда за действующие нормы, которые позволили совершить этот поступок, и эта сумма индивидуальных переживаний под влиянием объединяющих сообщество норм, ценностей и прочих связей преобразуется в коллективное чувство вины. И именно коллективное чувство вины, еще более возрастающее после прощения со стороны «жертвы», побуждает все сообщество признать неправомерность совершенного поступка и приводит к пересмотру и изменению норм.

Признание подобного механизма пересмотра групповых норм универсальным скорее придает вес теории об идентичности переживаний стыда и вины в разных культурах. С другой стороны, поскольку значительное влияние на переживания членов сообщества и их трансформацию в коллективные переживания оказывает именно структура социальных отношений, можно предположить, что подобная форма образования коллективной вины - лишь один из механизмов, форма которого будет разной в зависимости от особенностей строения сообщества.

В статье П. Форреста причиной появления коллективной вины названо понимание группой того, что она нанесла ущерб кому-либо и получила от этого субъекта/объекта прощение, которое увеличило чувство вины. Сходная причина (медиатор) коллективной вины была выявлена в исследованиях медиаторов эффектов коллективной вины и стыда в восстановительных (поддерживающих) аттитюдах. Полученные результаты описаны в статье исследователей из Великобритании, где сообщается, что коллективная вина и стыд положительно предсказывали появление восстановительных аттитюдов, но эти чувства были по-разному опосредствованы ^[18]. Так же, как и в исследованиях индивидуального чувства вины, причиной его появления на уровне коллектива было сочувствие к внешней группе (эмпатия), а причиной появления стыда — эмпатия и жалость к себе/своей группе. Коллективная вина, по мнению авторов, может быть связана с постепенно возрастающим стремлением поместить себя на место другой группы - «жертвы». Медиатором возникновения коллективного стыда должно быть нечто внутри группы, например, наличие внутригрупповой жалости, поскольку переживания группы связаны с влиянием последствий совершенного проступка на неотъемлемые характеристики группы или ее образ в глазах окружающих. Под жалостью к своей группе авторы понимают состояние уверенности в том, что именно группа членства является истинной жертвой и жалеть следует ее, а не внешнюю группу. Таким образом, в этом исследовании была проверена гипотеза о возможности перенесения теории Дж. П. Тэгни о медиаторах индивидуальных чувств вины и стыда на уровень коллективные переживаний.

Тайваньские исследователи выяснили, что склонность людей обращать внимание на перспективы поведения других людей (задумываться об этом) различается в зависимости от того, чем мотивировано стремление к возмещению нанесенного ущерба — чувством вины или стыда ^[38]. Основной гипотезой исследования было предположение о том, что эмоциональные состояния (вина и стыд) оказывают влияние на социальное взаимодействие, поскольку испытывающие их индивиды вынуждены корректировать свое поведение для избавления от неприятных переживаний. Эта гипотеза основана на теоретическом подходе к аффектам как информации, который предполагает, что люди стремятся исправить или изменить свое негативное настроение ^[29,30]. Испытывающие чувство стыда люди склонны самостоятельно искать пути решения проблемы, чтобы спасти свою самооценку, их потребность в принадлежности к группе/какому-либо сообществу снижается. Когда индивид испытывает чувство вины, он заинтересован в общении, сотрудничестве, и процесс взаимодействия облегчается.

Мне ближе взгляды Тэгни на вину как более просоциальную эмоцию, чем стыд, что было подтверждено в исследовании на российских студентах — при чувстве стыда люди склонны замыкаться на собственных проблемах и не обращать внимание на окружающих, а при чувстве вины люди чаще пытаются встать на место окружающих и задумываются о последствиях своих действий ^[11].

Поскольку вина и стыд являются прежде всего чувствами (переживаниями или эмоциями), необходимо рассмотреть их в контексте кросс-культурных исследований представлений об эмоциях. Начиная с самых первых исследований эмоций, возникла проблема определения количества факторов, достаточных для выделения сходств и различий в переживании разных эмоций. Ч. Осгудом было выделено три критерия различения эмоций — факторы активности, силы и приятности ^[28]. В большинстве современных исследований авторы придерживаются двухмерных моделей, эти исследования выполнены в практическом русле и часто не подкреплены теорией. В них уровень проявления эмоций связывается с восприятием сходства выражений лица и стандартных выражений эмоций или с индивидуальными особенностями описания переживаний.

Однако в статье «Мир эмоций не двухмерен» ^[21] Дж. Фонтейн, К. Шерер и коллеги определяют эмоции как состоящую из различно связанных частей активность, включающую набор из 6 компонентов:

1. оценка событий;

2. психофизиологические изменения (телесные ощущения);

3. двигательные выражения (мимика, голосовые особенности, жестикуляция);

4. направления действий (тенденции, склонности к действиям);

5. субъективные переживания (чувства);

6. эмоциональная регуляция.

Кросс-культурное исследование было проведено на респондентах, говорящих на трех индоевропейских языках, и включало анализ 24 эмоций. Для сокращения семантического пространства был использован метод анализа главных компонент, в результате которого было получено четырехкомпонентное пространство. Три из выделенных факторов повторяют найденные Ч. Осгудом, а четвертый является новым — это фактор непредсказуемости. Этот фактор характеризуется оценкой новизны и непредсказуемости (сюда относится такое поведение, как резкое поднятие бровей, неожиданные возгласы или внезапное удивление в виде опускания челюсти) по сравнению с оценкой знакомых и ожидаемых проявлений эмоций. Очевидно, что удивление отличается от всех других эмоций по этому фактору. Данное исследование не показало различий в структуре эмоций, что неудивительно, так как респонденты говорят на языках из одной группы и их культуры очень близки.

В целом, говоря о кросс-культурных различиях в когнитивной структуре эмоций, нужно различать три аспекта:

- лингвистический (разница в определениях эмоций, используемых понятиях);

- репрезентативный или когнитивный (представления о компонентах эмоциональных процессов и состояний с точки зрения когнитивных сходств и различий в определениях эмоций);

- психический или процессуальный (сами по себе эмоциональные процессы и состояния).

Преодоление лингвистического барьера возможно при использовании двойного перевода и привлечении профессиональных лингвистов, однако не существует ни практических, ни теоретических доказательств, что вся область эмоций в полной мере отражается в когнитивной структуре. Люди склонны разделять эмоциональные состояния как таковые, склонность к действиям в определенной ситуации и социальные нормы, предписывающие вести себя каким-либо образом. Это и позволяет предположить, что различия в проявлениях эмоций могут быть связаны с культурно обусловленными когнициями об этих эмоциях. Относительно места вины и стыда в когнитивной структуре эмоций в зависимости от предположения о статусе культуры (культура вины или стыда), считается, что выраженность одной из этих эмоций (ее преобладание, большая регулярность проявления в реальных ситуациях) будет влиять на ее положение относительно других эмоций.

Дж. Фонтейн и И. Пуртинга предположили, что если регулятором социального поведения является прежде всего стыд, то он должен быть расположен ближе ко всем другим негативным эмоциям, а если регулятором выступает чувство вины, картина будет противоположной ^[20].

Дж. Фонтейн в большом кросс-культурном исследовании определил когнитивную структуру эмоций (внутри культурной группы) как когнитивную репрезентацию различий и сходств в определениях эмоций ^[32]. Поскольку словарь каждого языка ограничен, возможно получить описание взаимосвязи эмоций. Кроме того, поскольку эмоциональные процессы и их составляющие считаются сходными внутри одной культуры, они закодированы в определениях (терминах) и позволяют оценить культурно-специфические представления об эмоциях. Также было установлено, что когнитивные представления об эмоциях напоминают характеристики эмоциональных процессов: выявлена тесная связь между корреляционной структурой текущих аффектов и воспринимаемым сходством между эмоциями (понятиями).

Заключение

Проведенный анализ литературы позволяет сделать ряд выводов о текущем состоянии сферы исследований социальных эмоций и роли эмоций вины и стыда в методологии кросс-культурных исследований:

1. Вина и стыд как базовые социальные эмоции в западной исследовательской традиции не теряют свою роль как значимый фактор различия культур в кросс-культурных исследованиях, однако различия культур наблюдается на качественном уровне, а не на количественном уровне проявления той или иной эмоции, как это было на заре кросс-культурных исследований вины и стыда. Причиной может быть возрастающее смешение культур из-за процессов глобализации.

2. Для кросс-культурных исследований эмоций я предлагаю использовать новый критерий разделения культур взамен дихотомии вина-стыд: это характер совладания представителей культур с ситуациями, вызывающими негативные социальные переживания. Преобладание адаптивных стратегий может свидетельствовать о высоком уровне развития культуры, который характеризуется соединением индивидуалистических и коллективистских ценностей, пониманием роли личности и роли группы, сложной структурой эмоций со множеством связей между ними. Преобладание деструктивных стратегий может быть характерно для культур, находящихся либо на более низкой стадии развития, либо на закате развития, когда устоявшиеся нормы не позволяют индивидам приспосабливаться к меняющимся условиям, а стратегии совладания характеризуются регидностью и простотой форм. Этот критерий является гипотезой и требует проверки в дальнейших планируемых исследованиях.

3. Большинство современных исследований по теме социальных эмоций строится на основе когнитивно-атрибутивных моделей различий между чувствами вины и стыда и теоретического подхода Дж. П. Тэгни, выделившей критерии различия чувств вины и стыда. Именно различия в проявлениях эмоций (не только сложных социальных, но и базовых простых эмоций) могут быть связаны с культурно-обусловленными когнициями об этих эмоциях.

4. Существуют две линии работ — исследования индивидуальных чувств вины и стыда (как внутри одной культуры, например, китайской, так и кросс-культурные исследования когнитивной структуры эмоций у детей и подростков из США, Европы, Японии, Китая, Индонезии и многих других стран) и исследования коллективных чувств вины и стыда (от рассмотрения их развития и формирования до практических исследований с целью подтвердить правомерность переноса теоретической модели Дж. П. Тэгни на уровень коллективных переживаний).

5. Вторая исследовательская линия (коллективные чувства вины и стыда) является более перспективной с точки зрения кросс-культурной психологии и методологии науки в целом, так как она позволяет перейти от исследования роли отдельных эмоций в межличностном (опосредованном групповыми связями), межгрупповом и внутригрупповом взаимодействии к исследованию совокупности эмоций, связанных с взаимодействием личности и социума — социальных переживаний.

Однако в целом можно констатировать недостаточную изученность чувств вины и стыда как социальных эмоций. Роль вины и стыда в структуре эмоций самокритики, а также значимость социальных эмоций в целом как фактора дифференциации культур остается недостаточно исследованной. Все это открывает широкие возможности и перспективы для будущего философско-методологического исследования природы и переживания разнообразных социальных эмоций, а также установления роли этого типа эмоций в методологии кросс-культурных исследований.