Концептуальный плюрализм в зарубежной философии и социологии права: история и современность

Ковалев Андрей Андреевич кандидат политических наук доцент, Северо-Западный институт управления - филиал Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации 199178, Россия, Санкт-Петербург область, г. Санкт-Петербург, ул. Средний Проспект, В.о., 57/43 Kovalev Andrei Andreevich PhD in Politics Associate Professor at the North-West Institute of Management, branch of RANEPA 199178, Russia, Sankt-Peterburg oblast', g. Saint Petersburg, ul. Srednii Prospekt, V.o., 57/43 senator23@yandex.ru Другие публикации этого автора

ВВЕДЕНИЕ

Переживаемая человечеством современность характеризуется масштабными трансформациями во всех сферах социального бытия. Насильственная глобализация и активное противодействие ей во многих странах мира сделали необходимым создание действенной и функционирующей международно-правовой системы безопасности. Лишь такая система способна создать предпосылки для мирного существования различных цивилизационных типов и предотвращения масштабных конфликтов. Такая правовая общность предполагает существование жизнеспособных национальных правовых систем. В связи с этим актуализировалась проблема концептуального плюрализма правовых систем, ставшей ведущей для современной философии и социологии права.

Философия права и социология права являются «коллегами» в общем деле постижения и объяснения правовой реальности. По сути, теоретическая социология по своей предметной области совпадает с социальной философией, а философию права часто включают в состав последней. В любом случае, генетическая связь этих обществоведческих дисциплин, тесно связанных с теорией права и государства как юридической наукой, налицо. Как настаивает Юрген Хабермас ^[1], философия права и социология права должны дополнять друг друга. Ученый мог бы также добавить аналитическую юриспруденцию к научным дисциплинам, представители которых совместно работают над поисками оснований права.

В отечественной литературе к некоторым аспектам интересующей нас темы обращались М.Ю. Осипов ^[2], В.Н. Хропанюк ^[3], З.М. Черниловский ^[4]. Заслуживает особого внимания переведенные монографии Давида Рене ^[5] и Г. Дж. Бермана ^[6].

Данная работа исследует концептуальные представления о праве, которые традиционно относятся к философии и социологии права и которые можно вычленить из трудов выдающихся зарубежных мыслителей. В этой работе мы исследуем, насколько значимы эти плюралистические представления для нашего противоречивого времени. Методы данного исследования включают компоненты сравнительно-правового, социально-философского, историко-логического, а также политологического анализа. Исследование осуществлено на основе трудов и статей европейских философов и социологов права – в основном, XIX – ХХ веков.

ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

Что отличает социологический вклад в теорию права от вклада, вносимого другими науками? Каждое значимое понятие права трактует его как социальное явление, действующее в жизни социума и связанное с ней. Ведь любая правовая система – порождение конкретного общества. Любая значимая юридическая теория изучает право системно. Приверженцы социологических подходов настаивают на том, что право нельзя исследовать без изучения природы социального. Здесь под «социальным» понимаются закономерности человеческих связей и взаимодействий, по отношению к которым существует право и которые оно тем или иным образом выражает и регулирует. Право – это часть общественной жизни. Теория права соотносится с теориями, объясняющими природу общества, то есть социальными теориями.

Австрийский правовед и социолог Евгений (Ойген) Эрлих, наиболее известный из юристов, разрабатывавших социологию права в начале XX века, прекрасно сказал, что если один-единственный тезис должен суммировать всю социологию права, то это то, что центр тяжести правового развития лежит не в законодательстве или судебных решениях, а в самом обществе ^[7]. Социологический фокус – это не просто фокусирование внимания на праве при изучении общества, но на том, как природа общества выражается в праве и через право. Социологическое исследование права делает проблему концептуализации социального центральной проблемой природы права.

Социология права проблематизирует то, что связано с реальной жизнью в мире права – потому что она отбирает конкретные образцы, населяет теорию живой реальностью, вопрошает, предполагает, изучает и сравнивает различные взгляды и исследовательские позиции.

Как отмечает немецкий социолог Никлас Луман, различия между внутренними и внешними участниками или наблюдателями являются проблемой для практики социологов ^[8]. Если социологи являются наблюдателями над общественными процессами, то они должны также наблюдать и самих себя, наблюдающих за обществом. Ситуация кажется абсурдной, если только ученый, подобно Луману, не готов принять ее как «неразрешимую неопределенность». В противном случае жесткие различия между наблюдателем и участником представляются несостоятельными. Существуют различные точки зрения, подразумевающие различные формы и степени вовлеченности индивида в тот или иной аспект социальной жизни. Эти взгляды, вытекающие из различного рода столкновений с правовой реальностью, могут быть существенно расширены спорами, дискуссиями и сравнениями противоположных воззрений. Социология права – это отрасль обществознания, направленная на расширение правовых воззрений при одновременном понимании и учете более узких взглядов, разделяемых иными субъектами права.

Представляется невозможным провести различие между социологическими и иными взглядами на право, основываясь на существующей границе между внутренним и внешним правом. Однако социологический акцент на изучении социального бытия убеждает в том, что правовые взгляды должны отражать социальные условия, в которых они существуют. Следовательно, они должны включать рефлексию по поводу своих собственных условий существования в обществе.

Немецкий философ Юрген Хабермас в своей работе по праву рассматривал ту совместную деятельность, которую он предполагает необходимой между социологией права и философией справедливости. Этого требует и существующая проблема между тем, что он называет фактичностью и обоснованностью ^[9]. Фактичность права – это его характер как функционирующей системы, принудительно гарантированной государственной властью. Понять эту фактичность – означает понять социальную или политическую власть, действующую через право. Однако действительность права для Хабермаса – это вопрос его нормативного характера, его природы как связной системы значений, как совокупности предписывающих идей и ценностей.

Законность, в конечном счете, заключается в способности права предъявлять требования, подкрепленные разумом – в дискурсе, который нацелен на согласие между гражданами и успешность которого зависит от этого согласия. Принятие права в этих терминах – это не только вопрос приспособления к условиям власти, но и вопрос понимания морального смысла права. Социологи и некоторые юристы часто ссылаются на законность права, основанную на его всеобщем принятии, аргументированном моралью или здравым смыслом. Эта законность основана на приемлемости права для граждан государства в целом ^[10],[11].

Но юристы обычно ссылаются на действительность права – действительность правовой нормы или свода правил, которые определяют право, действующее в любой данный момент времени. Юридическая действительность в этом смысле отодвигает на второй план существенные вопросы легитимности права и заменяет их сугубо профессиональными и общепризнанными дефинициями для определения действующего права. Однако в социологическом анализе взгляды юристов на авторитетность права представляют собой лишь один срез воззрений – хотя, возможно, очень важный – в рассмотрении организации власти через право. С другой стороны, юридическая власть является частью более широкого вопроса о приемлемости, разумности права или его моральной значимости для тех, жизнь которых эта власть регулирует или претендует регулировать.

Вопросы о правовом авторитете могут быть в центре внимания при взаимодействии философии и социологии права. Юрген Хабермас считает, что для такого сотрудничества необходимы особые изменения в мировоззрении ^[12]. Ученый утверждает, что юридическая философия должна признавать фундаментальные изменения убеждений и ценностей в социальной среде. Эти изменения происходят в социальном бытии, в котором, в конечном счете, должны быть подтверждены и обоснованы претензии современного права на авторитет. Между тем, охват жизненной реальности правом растет по мере того, как оно интегрирует в себя более крупные «функционально необходимые сферы стратегического взаимодействия в современных экономических системах». Поэтому государственные задачи становятся все более сложными. Трудность заключается в том, что в современных светских обществах фактичность права (его существование как санкционированной правительственной силы) и его обоснованность (его основание в «рационально мотивированных верованиях») представляются «несовместимыми».

Для Юргена Хабермаса любая правовая философия, игнорирующая сложную природу социального бытия, становится все более неуместной для действенного решения проблем современного права. Но социологические подходы к праву, которые «заслоняют все нормативные аспекты», трактуя право «внешне» как объект, будут не менее актуальны, поскольку они не затрагивают вопросов нравственного смысла права для тех, кто живет в соответствии с ним и нуждается в его авторитете. Здесь необходим «анализ, в равной степени приспособленный к нормативной реконструкции и эмпирическому разочарованию правовой системы» ^[12]. Право – это идеал и реальность, синтез должного и сущего, юридического и фактического.

Эта широкая диагностика условий, на которые должны быть направлены философия права и юридическая социология, представляется правильной. Но другие утверждения Хабермаса более проблематичны. Он утверждает, что социология «по-видимому, обесценивает право вообще как центральную категорию социальной теории» ^[9]. Ученый описывает право на языке, который «не стремится и не получает доступ к интуитивному знанию участников». Главным объектом критики здесь является теория систем Никласа Лумана. Но, видимо, Юрген Хабермас неверно понимает социологию права вообще. Почти все классические исследователи, внесшие вклад в создание социологии права, так или иначе занимались осмыслением наличной правовой мысли, правовых ценностей и дискуссий на эту тему ^[13],[14].

Это справедливо даже для французского социолога Эмиля Дюркгейма, который позиционирует себя позитивистским исследователем права, или Макса Вебера, чья юридическая социология ориентирована на причинное объяснение социального действия. Ойген Эрлих ^[7] и другие классические авторы, такие как Лев Петражицкий ^[15] и Георгий Гурвич ^[16], сосредоточили свой интерес на опыте индивидов в поисках смысла в их правовых отношениях с другими. В работах этих ученых право не обесценивается, а рассматривается как центральная категория социальной теории. Возможно, Хабермас слишком охотно допускает, что забота социологии права состоит в том, чтобы подчеркнуть фактичность права как порождения и отрасли власти, а не рассматривать его действительность – условия его существования как сферы приложения разума. Его взгляд на социологию права основан на ранее подвергнутом критике предположении, что она «внешне» наблюдает правовое поведение, но не исследует правовой опыт «внутренне».

Схожие проблемы возникают и с его характеристикой философии права. Он рассматривает исследования американского философа Джона Ролза как пример философии права, которая противостоит социологии права ^[17]. Работы Ролза признаются основополагающими для выработки современной политики США – как в сфере внутреннего, так и в сфере международного права. Они постулируют интерпретационные практики и процедуры, посредством которых можно придать смысл идее справедливости, выраженной в конкретных правовых и государственных институтах.

Юрген Хабермас критикует философскую концепцию Ролза за то, что она не учитывает эмпирическую природу социального, предполагаемую или постулируемую в теориях социальной справедливости. Но здесь он пренебрегает вкладом аналитической юриспруденции в правовую теорию, ссылаясь на них лишь позднее в дискуссии. Философия права как традиция предстает изначально, в резком контрасте с социологией права, как некое бестелесное исследование разума в «рациональном проекте справедливого общества» и подвергается критике за игнорирование «разочарования права в социальной науке».

Британский философ Герберт Харт хотел бы подчеркнуть, что точно так же, как социология права занимается фактичностью и нормативностью, так и философия права занимается актуальными проблемами правовой реальности с наиболее общих, теоретических позиций ^[18]. Теория без практики мертва, но и практика без теории слепа. Аналитическая юриспруденция дискутировала по поводу правовых систем, иерархии, авторитета и единства права и их связи с эффективностью права и принудительной властью. Это происходило параллельно с социологическими исследованиями функциональной и принудительной организации права.

На самом деле дихотомии, связанные с размышлениями Хабермаса, хорошо известны как в философии права, так и в юридической социологии. Для американского философа Лона Фуллера, автора классического труда «Мораль права», право – это разум ^[19]. Для немецкого адвоката, политолога Франца Неймана это voluntas и ratio – то есть государственная, поддерживаемая силой принуждения власть, с одной стороны, и согласованные понимания, основанные на общем разуме и эволюционировавшем принципе целесообразности, с другой стороны ^[20].

Аналитическая юриспруденция стремилась теоретически интегрировать эти аспекты права, как это сделала социология права. Существенное различие между философским и социологическим подходами к этой задаче вновь обнаруживается в ориентации юридической социологии на сферу социального. Философия права часто искала объяснения в своеобразной внутренней логике, присущей юридической практики юристов, предполагая или постулируя различие между внутренним и внешним. Социология права стремилась понимать право в связи с различными аспектами организации общественной жизни (включая профессиональную юридическую и административную практику).

Обратимся теперь к теме правового плюрализма в современной социологии права. Эта тема представляет собой лишь одно направление теоретических исследований в правовой социологии, но она поднимает, возможно, самым радикальным образом, вопросы о природе социального и, следовательно, о природе самого права. Примечательно, что исследования, связанные с этой темой, начались именно в тот момент, когда западное право стало почти повсеместно означать право национального государства; то есть право того, что британский философ, основатель юридического позитивизма Джон Остин называл независимыми политическими обществами ^[21]. Социология права критиковала предположение о том, что природа социального не является проблемой для юридической теории. В частности, она стремилась опровергнуть идею о том, что юрисдикция и полномочия права обязательно сосуществуют с юрисдикцией и полномочиями государства.

Работа Ойгена Эрлиха стала плодотворной в этом исследовательском направлении ^[7]. Его теоретическая изобретательность, острая критика юридической практики и твердая приверженность праву, возможно, делают его «Бентамом» социологии права. В последние годы существования гигантской Австро-Венгерской империи, будучи лояльным юристом этого разваливающегося и анахроничного государства, он изо всех сил пытался предупредить правоведов о том, что он считал угрозой праву. Угрозы возникли из-за неспособности увидеть, что рациональность права как принцип нуждается в более сильных основаниях. Для Ойгена Эрлиха юристы как переводчики с языка юриспруденции на язык обыденного сознания должны получать свой авторитет также из мудрости социума, которую не может дать государственная власть. Он хотел, чтобы его последователи увидели, что государственное право может быть уместным только как фактор, побуждающий к действию. Это отнюдь не всегда совокупность регулятивов, значимых для этнических и культурных групп, придерживающихся различных убеждений или идей. Теоретическая проблема заключается в том, насколько власть права и его действительное значение коренятся в обязательствах, возникающих в результате функционировании определенных моделей общества. Право, которое не находит отклика в опыте или сознании тех, кого оно призвано регулировать, – это не право для общества, да и едва ли право вообще.

В результате получается отнюдь не юридический вакуум, ибо, настаивает Ойген Эрлих, каждый человек живет по какому-то праву. Скорее, люди сами находят право – то есть значимые социальные правила, подкрепляемые коллективными санкциями, поскольку эти правила развиваются и поддерживаются в группах и социальных объединениях, в которых они живут. Право национального государства отступает; его практическая юрисдикция сокращается, хотя увеличивается его объем и растет его техническая изощренность. Речь идет не о терминологии (какие нормы следует называть правом), а о подлинной легитимности.

Для юристов действительность права может не казаться проблемой, ибо для них право – нормы, контролируемые государственными учреждениями, в том числе и применяющими публичные вторичные правила в понимании английского философа и теоретика права Герберта Харта. Но все это предполагает: 1) единую форму юридического участия; 2) единый критерий, по которому можно распознать людей, включенных в общество или выделяющихся из него; 3) авторитет, который оправдывает и объединяет правовые интерпретации. Согласно Харту, можно придерживаться как внутреннего взгляда на правовые нормы как на руководство к действию, так и чисто внешнего, отстраненного взгляда на них ^[22].

Независимый интерпретатор правил может занимать промежуточное положение. Ойген Эрлих радикально расширяет такое понятие права, полностью релятивизируя различие между внутренним и внешним ^[7]. Для него не существует единого сообщества переводчиков с языка юриспруденции. Вернее, их существует много. Физические лица принадлежат одновременно к нескольким юридическим сообществам или перемещаются между ними. И такие сообщества формируются, растворяются и перестраиваются. Таким образом, может быть достигнут поразительный результат, что с точки зрения некоторых юридических интерпретационных сообществ юристы или должностные лица, о которых упоминает Герберт Харт (например, законодатели, судьи, полиция), могут стать юридическими «аутсайдерами». Они могут придерживаться лишь «внешнего» взгляда на право, то есть на авторитетные правила, которые фактически управляют социальным взаимодействием.

Для Ойгена Эрлиха законные внутренние и внешние различия не обязательно означают резкое разделение в социальной жизни. Ученый рассматривает правовые режимы в любом обществе как пересекающиеся и взаимопроникающие. Наблюдается некая социально-правовая диффузия норм и правовых режимов. Идея Эрлиха о том, что многие группы или ассоциации в обществе создают или признают свое собственное право, наряду с законом государства, была сочтена шокирующей или абсурдной многими правоведами с момента ее первого изложения. Но важно помнить, что сам Эрлих писал как юрист, в центре внимания которого была роль юристов и судей в системе государственного права. Его плюралистический взгляд на право нужно понимать в таком контексте.

Ученый просит нас помнить, что авторитет права является производным не только политики, но и морали. Связь между политическими и моральными аспектами правового авторитета сложна, потенциально нестабильна или, по меньшей мере, неопределенна и представляет собой постоянный вопрос для юристов. Право может потерять свой авторитет, если его нарушают, игнорируют, высмеивают, неправильно понимают или просто непоследовательно интерпретируют. Таким образом, вопросы авторитета права тесно связаны с практикой его толкования ^[7].

Ойген Эрлих не обсуждал вопросы фрагментации или неопределенности правовой власти в самой государственной системе. Но эти аспекты являются необходимым дополнением к его концепции множественности источников правовой власти в обществе. Различные органы государственного регулирования могут взаимодействовать с различными слоями общества. Иногда потенциальные конфликты остаются неразрешенными или даже непризнанными: дела не обжалуются; государственные учреждения избегают вмешательства в дела друг друга; споры по поводу правоприменения не разрешаются; административные или судебные решения остаются неисполненными. Социологическая критика теорий, постулирующих единство правового авторитета, состоит в том, что, каким бы желательным или даже необходимым ни было это единство, его теоретическое постулирование отвлекает внимание от практических вопросов поддержания этого авторитета.

В литературе по социологии и антропологии права можно встретить много плюралистических концепций права ^{[23],[24],[25]}. Общим элементом в этих воззрениях является их отказ ассоциировать право только с государством как единым образованием. Право – это не одна система, а комплекс переплетающихся систем или режимов регулирования. С плюралистической точки зрения право национального государства, применяемое судами и исполняемое полицией и другими учреждениями, является лишь одним (хотя, возможно, и особенно важным) видом права среди многих других.

Однако даже само порожденное государством право может рассматриваться с определенной точки зрения не как единая система, а как сложная коалиция юрисдикций и источников правовой власти. Поэтому государство, как и все социальное бытие, юридически оказывается множественным, а не унитарным. В конечном счете, теория правового плюрализма может привести к положению, в котором любая резкая грань между государством и обществом или между публичным и частным становится проблематичной. Изучение социального акцентирует внимание на сложной идентичности права.

Плюралистические подходы подвергались яростным нападкам на том основании, что они «затемняют» интуитивную ясность идеи права. Как, с точки зрения плюралистического подхода, право отличается от других нормативных систем? Что делает систему социальных правил законной? Теоретическая спецификация права, предлагаемая юристом-социологом, может отличаться от той, которая предполагается юристом-практиком, но она будет учитывать разнообразные виды правопонимания. Плюралистический подход в теории права, вероятно, учитывает то, что юристы обычно признают как право, но могут рассматривать это право как один из видов более широкого рода или рассматривать концепции юристов о праве как выражающие конкретные взгляды, определяемые конкретными целями. Такой подход может даже признать множественность правовых концепций юристов, отражающих различные виды профессионального опыта и разнообразные воззрения.

Некоторые правоведы, такие как Лон Фуллер и Карл Ллевеллин, не видели не только особых трудностей, но и большой ценности в принятии плюралистического взгляда на право ^[19],[26]. Они хотели бы расширить взгляды юристов применением социологии. И наоборот, некоторые социологи права и антропологи применяют плюралистические критерии права, которые тесно сопоставимы с критериями Герберта Харта о «правовом». Эти критерии отмечены принятием вторичных норм. Согласно концепции права Харта, для существования правовой системы необходимо общее соблюдение первичных норм, а также наличие набора вторичных норм, используемых должностными лицами для определения того, что следует считать действительной правовой нормой, и для регулирования толкования и изменения норм.

Теория Герберта Харта не отождествляет напрямую право с кодифицированным законом национального государства. Имеется некая сложность в согласовании плюралистической концепции права с его классическими теориями. Как и все приверженцы позитивистских подходов, Харт не может легко принять идею права как комплекса перекрывающихся, взаимопроникающих или пересекающихся нормативных систем или режимов. Правовой плюрализм подчеркивает разнообразие источников правовой власти. Понятно, что с точки зрения юриста данный акцент, скорее всего, предполагает несогласованность. Для решения практических проблем необходима четкая иерархия правовых полномочий с окончательным определением того, что следует считать правом в социальной системе.

С другой стороны, с плюралистической точки зрения настойчивое требование юриста о необходимости объединяющего системного источника действительности может маскировать реальные процессы, посредством которых создается власть в области права. Эти процессы включают конкуренцию, борьбу или переговоры по поводу правовой власти между различными законодателями, интерпретаторами права и правоохранительными органами. С этой точки зрения авторитет права – это не данность, а проблема, которую необходимо решать.

Если точки зрения юристов и социологов на право взаимосвязаны, то осмысление права юристами может быть облегчена плюралистическим подходом. Детальное изучение отношений между государственным правом и некоторыми видами «неофициального» права в Англии в XIX веке, которое предпринял канадский юрист Гарри Артурс, является аргументированным подтверждением этого. Цель Артурса состояла в том, чтобы выяснить, почему и с какими последствиями различные режимы регулирования или управления общинными спорами были включены или отменены государственной правовой системой Англии в течение XIX века. Ученый, являющийся специалистом по трудовому законодательству Канады, стремился решить вопросы о форме и перспективах современного административного права. Проведенные исследования побудили его отказаться от синтеза внутренней и внешней точек зрения, характерного для правовой мысли, и взглянуть на социальное как на источник права с различных позиций ^[27]. Право представлено в его учении как пересечение различных идей, практик и режимов регулирования и как согласованная модель общественных отношений.

Действительно, то, что выявил Гарри Артурс, часто является борьбой между юрисдикциями или государственными учреждениями. В таких ситуациях нестабильность отношений и ожиданий устраняется только победой одной нормативной системы над другой или компромиссом. В этих спорах государство претендует на безусловную юрисдикцию, но на практике бессильно эффективно ее отстаивать. Право предстает в этом ракурсе не как единая система, подчиненная иерархии правовых полномочий, определяющих действительность, а как множество нормативных систем и структур, каждая из которых по-разному претендует на легитимность и сосуществует в сложных, изменчивых отношениях, иногда в форме сотрудничества, но часто в форме соперничества и взаимного недоверия. Между правом и обществом нет единого отношения, а существует скорее многообразие отношений между правом и сегментами общества, борющихся за защиту и поддержку своих правовых взглядов. Однако эти сегменты также находятся в постоянном движении: они взаимодействуют и изменяются.

Идеи Гарри Артурса – это редкий пример использования юристом плюралистических взглядов на современное английское право. Но были и гораздо более ранние попытки привнести плюралистические взгляды в основное русло английской правовой мысли. В начале ХХ века Фредерик Мейтленд, считающийся родоначальником современной английской истории права, изложил на английском языке основные выводы исследований немецкого историка права Отто Гирке. Мейтленд предложил историческое рассмотрение права, основанное на его авторитете в общественных структурах, а не на централизованной суверенной власти ^[28].

Приверженцы английского политического плюрализма яростно критиковали теорию суверенитета Джона Остина. Они утверждали, что церкви и другие ассоциации должны признаваться обладающими правовой идентичностью, которая не даруется короной или государством, но присуща их независимой жизни как отдельных сообществ. Правовой контекст этих дебатов – статус профсоюзов и автономия церквей в вопросах вероучения и внутренней организации – в настоящее время носит чисто исторический характер. Политический плюрализм в первую очередь касался политической, а не юридической теории. Теория Джона Остина была частой мишенью для приверженцев плюрализма, таких как Гарольд Ласки и Джон Финнис.

Политический плюрализм обрел, однако, нравственное и политическое значение в двух частных аспектах теории права. Во-первых, это вопрос о том, была ли корпоративная правосубъектность предоставлена по воле короны или государства или же она независимо вытекала из характера определенных видов группового существования, которые создавали право на юридическое признание. Во-вторых, это сам характер групповых прав и обязанностей. Джон Финнис заявил, что государство – это объединение сообществ, контролирующее и ограничивающее правом деятельность общественных структур «в рамках справедливости» и принимающее критерии их признания, «соответствующие доказательства тому»... [корпоративная жизнь] формируется и снабжается должным образом оформленными органами ее единства» ^[29]. Государственное право, утверждал Финнис, должно предотвращать тайные действия органов власти, предпринимаемые вне государственного контроля в ущерб другим лицам; и оно должно регулировать собственность и договор. Подразумевалась необходимость новой правовой теории государства как communitas communitatum (сообщество общин) для замены концепции суверена и субъекта, разработанной Джоном Остином. Для других исследователей, таких как Гарольд Ласки, главной потребностью была децентрализация государственной власти, хотя он и дал мало указаний на правовую основу для этого ^[30].

Английский плюрализм оказал незначительное влияние на правовую мысль, поскольку он часто давал лишь формалистическую критику сложившейся правовой теории и неопределенные предписания для нового правового мышления. Однако поднятые им главные проблемы не исчезли, а лишь приняли новые формы. На смену обеспокоенности Джона Финниса правами церквей и объединений пришло современное стремление эффективно отразить в правовой и политической мысли новые требования мультикультурализма в современной Европе.

Некоторые из этих требований касаются плюрализма, который предполагает уважение различных способов жизни, отраженных частично через различные права и обязанности. Вопросы о природе групповых прав и обязанностей остаются актуальными. Кроме того, на смену требованиям Гарольда Ласки к административной децентрализации приходят вопросы деволюции и регионализма, федерализма и субсидиарности в современных контекстах. Возникают вопросы о множественном характере источников права современного государства – по отношению к парламентскому суверенитету, европейскому праву и международному праву. Часто рассмотрение теоретических вопросов остается таким же незаконченным, как и в трудах английских плюралистов. Однако очевидны проблемы, связанные с единством правовой системы, и прежде всего с источниками правовой власти не только в централизованных структурах национального государства, но и в сегментах или объединениях внутри него или за его пределами.

В той мере, в какой английский политический плюрализм был связан с установившейся правовой мыслью, можно сказать, что его приверженцы пытались изменить свой взгляд на социальное. Правовая мысль Джона Остина подразумевала взгляд на социальное как на особую субстанцию, состоящую из суверенной власти и отдельных правовых субъектов, объединенных лишь в своей преданности суверенной власти – образу Империи ^[31]. Такой взгляд признавал коллективность, но только в качестве юридического субъекта суверена, причем суверен порой рассматривал людей как личностей лишь в качестве уступки. Признание корпоративной правосубъектности в государственном праве само по себе не является признанием разнообразия и множественности группового опыта. Вместо того чтобы рассматривать группы как сообщества социального взаимодействия, они понимаются как индивидуальные (корпоративные) акторы в регулируемом государством обществе.

Альтернативным было бы активное сообщество, объединенное общими убеждениями или обязательствами и создающее свое собственное право коллективно. Правовой образ национального общества как такового в определенной степени представлен в классической теории общего права, созданной такими авторами XVII века, как судья и адвокат Мэтью Хейл и юрист и политик Эдвард Коук. В их сочинениях можно увидеть отражение образа общности как источника права ^[32]. Например, продвижение Фредериком Мейтлендом трудов Отто Гирке было, в частности, возрождением старых германских идей права, которые представляли его как производное от общественной жизни. И идеи Гирке предлагали параллели с романтизированным, деполитизированным взглядом на общинный характер английского общего права.

В этом контексте важно отметить, что Ойген Эрлих являлся стойким приверженцем того, что он считал английскими методами общего права. Он подчеркивал роль судьи общего права как выразителя и толкователя правовых принципов сообщества. Но эти правовые образы общности не являются эмпирическими изображениями сложности социального бытия. Они не вытекают из социологического изучения природы и разновидностей общественной жизни.

Темы сообщества по-разному проявляются в современных правовых дискуссиях. Социологически ориентированный анализ подчеркивает разнообразие общественных групп и их разнообразные правовые ожидания, а также иногда трудные условия сосуществования в том, что Джон Финнис давно уже назвал «суетой конкурирующих мнений и странной моралью».

Правовой образ империи как глобальной реальности победившего либерализма, ориентированный на современное национальное государство и его право, а также на отдельные субъекты права, не изменил того факта, что определенные социальные группы особенно важны для целей правового регулирования. Ученик Харта, израильский философ и правовед Иосеф Раз, исследующий проблемы этики и политической философии, утверждает необходимость плюрализма ценностей, который является больше, чем просто терпимость и отсутствие дискриминации ^[33]. Плюрализм ценностей включает признание равного статуса всех стабильных и жизнеспособных культурных сообществ, существующих в социуме, и важность «беспрепятственного членства в уважаемой и процветающей культурной группе» для индивидуального благополучия. Эта тема не чужда и коммунитарной политической философии.

Ученый из Кембриджского университета Эндрю Бейнхэм утверждает, что право национального государства должно учитывать культурное разнообразие. Исследователь признает угнетающий характер некоторых культурных ценностей и необходимость содействовать стремлению отдельных людей избегать принадлежности к нежелательной для них культуре. Ученый отмечает, что в различных ситуациях нынешнее английское семейное и детское право действительно признает культурное разнообразие, и он предполагает, что в государственном праве необходимо достигнуть баланса между признанием этого разнообразия в вопросах ухода за детьми и их воспитания и обеспечением минимальных стандартов воспитания для всех детей ^[34].

Государственное право должно определить позицию между признанием действительности регулирования, вдохновленного разнообразием общественной жизни, и защитой прав отдельных лиц независимо от их принадлежности к группам, отличным от большинства политического общества национального государства. Эти проблемы имеют далеко идущие последствия. В целом ряде случаев возникают вопросы юридического признания многообразия общественной жизни.

Такие вопросы отражают один аспект современного интереса права к природе социального. Современные вызовы национальным правовым системам исходят не в меньшей степени от транснациональных и международных правовых стандартов и практики. Глобализация угрожает уничтожить своеобразие национальных правовых систем.

Одним из наиболее важных направлений в современной социологии права является исследование транснациональных форм юридической практики – особенно в коммерческих вопросах – и их порой неоднозначных, конфликтных и сложных отношений с принятыми национальными правовыми юрисдикциями ^[35]. Транснациональные сообщества – в коммерческом и других отношениях – полагаются на государственное право. Но порой они противопоставляют правовые традиции друг другу в новых контекстах, которые просто расширяют виды борьбы за власть и юрисдикцию. Возможно, наиболее важными современными идеями для теории права, которые должны привлекать усилия философов права не в меньшей степени, чем социологов права, являются разработка теорий как правового транснационализма в его различных, часто противоречивых, современных формах, так и правовой локализации. Такая локализация отражается в требованиях к формам регулирования, морально значимых для регулируемого объекта, поскольку укоренены в локальных условиях существования.

Сегодня важно понимать термин «местный» не только и даже не столько в географическом смысле. Влиятельный португальский социолог Боавентура ди Соуза Сантуш, специалист по социологии права, писал о фокусах современных стремлений к праву как о разделении между «правами на корни» и «правами на варианты» ^[36]. Некоторые важные требования предъявляются к праву, которое дает «корни» – моральную безопасность или чувство принадлежности в лично значимых контекстах. Все меньше и меньше контекстов, укорененных в конкретных географических районах. Они разнообразны и абстрактны: смысловые контексты, укорененные в сообществах, лучше всего концептуализируется в рамках понимания природы социальных отношений. Сообщество, как утверждал британский социальный антрополог Энтони Коэн, предоставляет людям средство ориентирования ^[37]. Это дает им чувство идентичности. Следовательно, общность может быть вопросом общих убеждений или ценностей, но также и общих идей, целей, общих традиций, истории или языка, или общих или конвергентных эмоциональных привязанностей. Для индивидуумов это – совокупность идей или любая из них в сложных, изменчивых комбинациях.

Понятие глобальной общности, если оно вообще имеет смысл в современных условиях, является сложным. Оно не имеет ничего общего со старыми образами Gemeinschaft, господствовавшими до Нового времени и предполагавшими статичные и замкнутые государственные и правовые сообщества. Это – отношения с множеством разнообразных правовых и государственных систем. Необходимо принимать в расчет существование закрытых сообществ, которые отрицают основополагающие ценности уважения к личности, которые транснациональная система прав человека все чаще стремится выразить и утвердить, но в реальности это не всегда приводит к положительным результатам.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Социологические взгляды на теорию права особенно важны в современную эпоху, поскольку они подчеркивают сложность социального как юрисдикционной среды права. Эти взгляды ставят перед юридической теорией дилемму: как примирить в правовой мысли требования всеобщего и частного, глобального и локального, как учесть последствия действий как транснациональных, так и внутригосударственных сил, формирующих правовые системы. За этой дилеммой стоит более глубокая дилемма: как переосмыслить соотношение политических и моральных основ авторитета права в современную эпоху. Наиболее актуальной задачей для взаимодействия философии права и правовой социологии является разработка соответствующей этим условиям теории.

Наиболее важными современными идеями для теории права, которые должны привлекать усилия философов и социологов права не в меньшей степени, чем практических политиков, являются разработка теорий как правового транснационализма в его современных международно-правовых формах, так и правовой локализации.

Рассмотренные правовые теории важны для нашего времени, когда стал очевидным крах либеральной модели глобальной империи, проектируемой по проекту США. Лишь учитывая достижения правовой мысли прошлых лет, можно построить систему международного права, учитывающую особенности и интересы национальных правовых систем и гарантирующую сохранение мирного сосуществования. Плюрализм правовых систем современности должен быть сохранен.