Русская история в «Житиях святых» свт. Димитрия Ростовского

Ткаченко Виктория Владимировна Старший преподаватель, МГУ имени М.В. Ломоносова, исторический факультет 119192, Россия, Москва, г. Москва, Ломоносовский проспект, д.27к.4, каб. Е-449 Tkachenko Victoria Vladimirovna Senior Educator, the faculty of History, M. V. Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, Moskva, g. Moscow, Lomonosovskii prospekt, d.27k.4, kab. E-449 victory.tkachenko@gmail.com Другие публикации этого автора

«Жития Святых» (Четьи Минеи) свт. Димитрия Ростовского представляют собой одно из самых крупных собраний житий святых, почитавшихся русской православной церковью. Работа над ними была начата свт. Димитрием в 1684 г. и заняла почти 20 лет. Четыре тома «Житий» были изданы в типографии Киево-Печерской лавры в 1689, 1695, 1700 и 1705 гг. соответственно. На протяжение XVIII в. помимо первой публикации они переиздавались 10 раз: в Киеве (в 1711–1718, 1757 и 1764 гг.) и в Москве (в 1754, 1762, 1764, 1767, 1782, 1789 и 1796 гг.), что позволяет считать их одним из самых распространенных церковных печатных изданий этого времени.

Основы научного изучения Четьих Миней были заложены трудом протоиерея Александра Державина, впервые продемонстрировавшего колоссальную литературную работу, проведенную святителем Димитрием при их составлении ^[4]. Его исследования по выявлению источников житийных текстов были продолжены А.Л. Янковской, М.А. Федотовой, М.К. Кузьминой и др. ^{[15; 23; 24; 27; 28; 29]}. Отдельным предметом изучения стало место «Житий святых» в культурной и духовной жизни Российского государства XVIII-XIX вв. А.О. Крыловым была отмечена их важная роль в процессе конфессионализации православного общества ^[14]. Исследования Д.Б. Терешкиной показали значительное влияние минейных текстов на развитие русской словесности Нового времени и их широкое бытование в читательской среде ^[21]. Так или иначе без упоминания «Житий святых» не обходится почти ни одна работа, посвященная деятельности свт. Димитрия Ростовского.

Традиционно рассматриваясь как агиографический и литературный памятник, Четьи Минеи, тем не менее, ранее выпадали из поля зрения исследователей русской историографии и историописания. Широко распространено мнение, что до середины XVIII в. единственной печатной книгой по истории России был «Киевский Синопсис», впервые изданный по благословению архимандрита Киево-Печерского монастыря Иннокентия Гизеля в 1674 г. и в дальнейшем неоднократно переиздававшийся ^{[19, с. 58]}. Не вызывает сомнений, что, хотя Четьи Минеи и не были специальным историческим сочинением, они безусловно имеют право называться другим крупнейшим печатным изданием, из которого можно было почерпнуть сведения о русской истории в этот период. Обоснованию этого утверждения и освещению некоторых особенностей репрезентации событий прошлого в Четьих Минеях будет посвящена данная статья.

Методологически сам подход свт. Димитрия к созданию и редактированию своего труда во многом был похож скорее на работу историка, нежели средневекового агиографа. Он привлекал обширный круг русских и зарубежных источников, включивший Прологи, Синаксари, Киево-Печерский патерик, Великие Четьи Минеи митрополита Макария, летописные памятники и др., критически сопоставлял данные доступных ему сочинений, отмечал их разночтения, значительно перерабатывал тексты, излагая их церковным книжным языком своего времени. По словам самого святителя, он стремился передать историю «без излишних словес», стараясь «вся действия святых… описати, ничтоже ново или неправедно от себе прилагая» ^{[5, л. 3об.]}. В книгах присутствовали элементы научно-справочного аппарата – ссылки на источники на полях, отдельные исторические справки и комментарии.

В состав Четьих Миней вошло 76 пространных (в переизданиях после 1725 г. – 77) и 10 кратких статей, посвященных русским святым и праздникам, а также упоминания 50 русских памятей без статей (как правило со ссылкой на Пролог). Несмотря на то, что эти жития были собраны свт. Димитрием из самых разных источников, они были пронизаны многочисленными упоминаниями друг о друге. Димитрий Ростовский связал их перекрестными ссылками и пояснениями. Таким образом, собрание житий воспринималось не как россыпь отдельных и самостоятельных «рассказов», а как взаимосвязанные звенья общей, единой христианской истории.

Следует отметить стремление свт. Димитрия к сохранению в житиях точных датировок, иногда дополнявшихся им на основании летописных источников (например, в житиях Антония Римлянина ^{[8, л. 599об., 602]}, Макария Желтоводского ^{[8, л. 548об., 551]} и мн. др.) В ряде случаев свт. Димитрий помещал в текст целые исследовательские хронологические выкладки – о времени крещения княгини Ольги ^{[8, л. 427-428]}, о времени смерти князя Владимира ^{[8, л. Л. 456 об.-457]} – отмечая разночтения дат в разных источниках. Для уяснения хронологии греческих житий в Четьи Минеи им было включено рассуждение «О календаре эллиноримском древнейшем» с таблицей перевода дат ^{[7, 671-676об.]}.

Отдельные пометы свт. Димитрия были связаны с уточнением географических названий, упомянутых в житиях. В частности, так же, как и научное сообщество XVIII в., он задавался вопросом: «Что за страна варяги?» ^{[26, с. 443]}. На полях жития Прокопия Устюжского, где сообщалось, что он «родом бе от Варяг», свт. Димитрий оставил комментарий «от немцев» ^{[8, с. 365]}. Такую же помету («немцы») встречаем и в сказании о Тихвинской иконе Божьей Матери в месте, где повествуется о захвате «варягами» (в действительности – шведами) Новгорода в Смутное время ^{[8, с. 258]}.

Таким образом, можно утверждать, что «Жития Святых» Димитрия Ростовского представляют собой синтез агиографического и историографического подходов к освещению событий прошлого. В дальнейшем исследовательский интерес Димитрия Ростовского к истории проявился в создании им подлинно исторических сочинений – «Келейного летописца», «Летописца о Ростовских архиереях», «Росписи митрополитов Киевских с кратким летописанием» и др. Но и в Четьих Минеях русская история оказывается представленной в неожиданной полноте.

Обращаясь к историческим событиям, отраженным в книгах «Житий Святых», можно увидеть, что они охватывают собой весь период истории российского государства с древнейших времен и до начала XVIII в. При этом, в них оказываются отражены события не только церковной, но и светской истории, в том числе истории дохристианской.

Традиционно наиболее ранним свидетельством, имеющим отношение к русской истории, с точки зрения хронологической последовательности, было предание о путешествии апостола Андрея Первозванного по пути «из Варяг в Греки» и установлении им креста на Киевских горах, включенное в Четьих Минеях в состав жития Апостола Андрея (30 ноября) ^{[5, л. 651об.]}. События славянской древности освещалась в житии Кирилла и Мефодия (11 мая) ^{[7, л. 542-543об.]}, куда Димитрием Ростовским был помещен отдельный очерк «О козарех», излагавший распространенный на Украине исторический миф о происхождении от хазар названия казаков ^[22].

Обширные летописные вставки, посвященные правлению первых Рюриковичей содержали минейные жития княгини Ольги (11 июля) ^{[8, л. 419-428]} и князя Владимира (15 июля) ^{[8, л. 447об.-457]}. Из них внимательный читатель мог почерпнуть описание родословной Рюриковичей, возведенной к Римскому императору Августу, историю призвания варягов в Новгород по просьбе «именита мужа» Гостомысла, рассказы о политической истории древней Руси: походе Олега на Киев и Игоря на Царьград, убийстве последнего древлянами, мести за мужа и крещении княгини Ольги, многочисленных войнах Святослава и его гибели от рук печенегов, междоусобице Олега и Ярополка, приходе к власти Владимира, поставлении идолов и т.д. По словам самого свт. Димитрия все эти сведения были почерпнуты им «от рукописных древних четьих и летописцев» ^{[8, л. 419]}.

Описывая языческий период княжения Владимира, Димитрий Ростовский дополнил его сведениями «Киевского Синопсиса» о языческих божествах, с перечислением их имен и того, чему они покровительствовали ^{[8, л. 448]}. (В его переписке с монахом Феологом сохранился яркий комментарий по этому поводу: «Не надо ли Богов поганских? Зело полезно прочесть да и плюнуть» ^{[26, с. 444]}). Между тем, некий элемент «самоцензуры» в тексте свт. Димитрия всё же присутствовал. Отметив наиболее характерные черты языческого этапа жизни князя, он исключил из повествования те свидетельства, которые, по всей видимости, счел не уместными либо чересчур пространными для церковной книги, оставляя знакомство с ними на усмотрение читателя: «О всем же житии Владимировом, бывшем в неведении Бога и в нечестии, о братоубийстве и кровопролитиях, о храбрости и многих бранех, о бесослужительствах и женонеистовствах его пишется пространно в Летописце святаго Нестора Печерского, и в иных многих рукописных летописаниях Российских, и в печатном Синопсисе Печерском, изволяяй да чтет тамо» ^{[8, л. 448об.]}.

Рассказ о выборе веры и Крещении Руси в изложении свт. Димитрия схож с летописным. По наблюдению Д.И. Абрамовича, источником свт. Димитрия здесь служил текст, близкий Густынской летописи, откуда им были заимствованы как общий план изложения событий, так и описания отдельных эпизодов – прихода проповедников и испытания вер, крещения Рогнеды и ее пострижения в монахини, чудесного исцеления Ярослава от хромоты, уничтожения идола Перуна в Новгороде, беседы Владимира с митрополитом о смертной казни, разделения Русской земли между сыновьями Владимира и смерти князя ^{[1, с. 33]}.

Тексты, отражающие последующую историю домонгольской Руси перерабатывались свт. Димитрием незначительно. Почти полностью был включен в состав его труда Киево-Печерский патерик ^{[23, с. 129]}. Жития печерских иноков не только сохраняли память об их духовных подвигах, но и отражали сведения об общественно-политической и повседневной жизни Древней Руси ^[2]. В них упоминались имена свыше 35 киевских и удельных князей XI-XII вв., раскрывалась последовательность перехода киевского престола от одного князя к другому и их родственные взаимоотношения между собой ^{[8, 50-50об.]}, давались общие характеристики некоторым правителям.

Заметное место в житиях занимали рассказы о княжеских усобицах. Помимо распри между потомками князя Владимира, в ходе которой пришел к власти Ярослав (отраженной в житиях Бориса и Глеба, Антония Печерского, Моисея Угрина, Ефрема Новоторжского и др. ^{[6, л. 596; 7, л. 448об-458об.; 8, л. 403-403 об., 526 об, 554-554 об.]}), в них содержались повествования об изгнании из Киева Изяслава Ярославича (в житиях Антония и Никона Печерских ^{[7, л. 163; 8, л. 407-407об.]}); об ослеплении князя Василька Теребовльского и последовавшей за ним междоусобной брани (в житии Прохора Печерского, 10 февраля ^{[6, л. 670]}); об убиении князя Игоря Ольговича (статья под 5 июня ^{[8, л. 50-53]}); о вражде киевлян и черниговцев (в житии Нифонта Новгородского, 8 апреля ^{[7, л. 294]}); об осаде новгорода суздальцами (в житии Иоанна Новгородского, 7 сентября ^{[5, л. 54об.-55об.]}); о междоусобной войне между Всеволодом Большое Гнездо и смоленскими князьями Ростиславичами (в житии Бориса и Глеба, 2 мая ^{[7, л. 357-358]}) и др. Кроме княжеских усобиц – «многого несогласия и смятения» ^{[8, л. 53об.]} – отмечалась и внутрицерковная борьба за митрополичий престол (в «дивной и ужасной» повести о смерти киевского митрополита Константина, 6 июня^{[8, л. 53-54об.]}).

Другой неотъемлемой чертой неспокойного русского средневековья изображались непрестанные набеги кочевников. «В та бо времена погане укрепишася, и многия насилия творяху христианам» ^{[7, л. 453об.-454]}. Отголоски борьбы с печенегами сохранились в житии Бориса и Глеба ^{[7, л. 449]}. Житие Антония Печерского и повествование об освящении Успенского собора сообщали о поражении братьев Ярославичей от половцев в битве на Альте ^{[8, л. 406об., 665об.]}. Другое поражение русских войск – на реке Стугне – описывалось в житии Григория Печерского ^{[6, л. 393об.-394об.]}. О набегах хана Боняка, пленении, продаже в рабство и выкупе русских людей повествовали жития Никона и Евстратия Печерских ^{[6, л. 117; 7, л. 215-216]} и т.д. В этой обстановке киевские монахи изображались миротворцами и заступниками христиан, стойкими в своей вере и уповающими на волю Господа. Они благословляли князей «на брань с погаными», увещевали их отказаться от междоусобной вражды, помогали нуждающимся и исцеляли больных.

Значительный след в русской агиографии оставило Батыево нашествие и последующее татарское владычество. С памятью о нем было связано множество почитаемых церковью святых, в числе которых особое место занял сонм русских мучеников, пострадавших за веру. Среди них – Меркурий Смоленский, «от безбожного царя Батыя убиенный» (24 ноября) ^{[5, л. 611]}; Василько Ростовский, «от Батыевых татар... убиен бысть» (4 марта) ^{[7, л. 48]}; Михаил Черниговский и его боярин Феодор, «от нечестивого Батыя пострадавшие» (20 сентября) ^{[5, л. 129об.]}. Была прославлена в лике святых и его дочь Евфросиния Суздальская, которая «во время же нахождения нечестиваго Батыя обитель свою от пленения Агарянскаго соблюде целу молитвами своими» (25 сентября) ^{[5, л. 165]}.

Дальнейшее пребывание Руси под Ордынским игом в Четьих Минеях отразили жития Александра Невского (23 ноября, 30 августа), митрополита Алексия (12 февраля), Сергия Радонежского (25 сентября), Никона Радонежского (17 ноября), Пафнутия Боровского (1 мая), Ордынского царевича Петра (30 июня), памяти Феодора Смоленского и его детей Давида и Константина (19 сентября и 5 марта), Михаила Ярославича Тверского (22 ноября) и др.

Наибольшее количество исторических сведений о Батыевом нашествии включало в себя житие Михаила Черниговского в редакции, переработанной свт. Димитрием Ростовским для второго издания «Житий святых» ^{[4, с. 256]}. Его предваряло пространное рассуждение о причинах жестоких бедствий, постигших русскую землю, где сохранялось сформировавшееся еще в средневековье восприятие татарского нашествия как кары за грехи ^[16]: «Всякое смущение и брани, или иныя кия пагубы, егда узриши когда, не мни, яко просте со обращением непостояннаго мира, как от некоего случая бывают: но веждь, яко вся сия изволением всемогущаго Бога за грехи наша попущаются, дабы согрешающии приходили в чувство и исправление» ^{[9, л. 101об-102]}.

Пугающие картины зверств «безбожных и бесчеловечных варваров» во главе с «нечестивейшим и беззаконнейшим царем их Батыем», разоренных городов, плененных князей и убитых христиан изображались в тексте ярко и эмоционально ^{[9, л. 102]}. По сравнению с текстом Макарьевских Четьих Миней, взятым за основу Димитрием Ростовским ^{[3, стб. 1297-1308]}, эта редакция жития Михаила Черниговского включала более полное изложение исторической канвы событий. Дополнительные сведения были почерпнуты святителем, по его словам, из «Печерского летописца» ^{[9, л. 101об.]}. В отдельных эпизодах его изложение сходно с Густынской летописью ^{[17, с. 119-120]}. В частности, житие содержало рассказ о приходе в Киев татарских послов-соглядадаев, избитых князем Михаилом, и его бегстве «в Угры»; о взятии и разорении татарами Киева (с указанием общей численности татарского войска – шестьсот тысяч человек), поездках князей в Орду и установлении дани. Здесь сохранялись и две главные исторические датировки – 1238 г. (начало нашествия) и 1240 г. (падение Киева) ^{[9, л. 101об-102]}.

Несмотря на ужасы «варварского» завоевания, в житиях присутствовали и положительные образы татар. Так преподобный Пафнутий Боровский (1 мая) был потомком крестившегося баскака, жившего в христианском благочестии ^{[7, л. 436об]}. Царевич Петр Ростовский (30 июня) был племянником хана Берке, уверовавшим во Христа и умолившего епископа Кирилла забрать его из Орды на Русь. «Между строк» его жития читаются многие тяготы русско-ордынской зависимости. Это и необходимость ростовского епископа приезжать в Орду «потребы ради» («в то бо время ростовское княжение под областью царей тех бяше»), и страх – «не будет ли взыскания от царя»– заставлявший владыку откладывать крещение царевича, пока хан Берке не умер и др. ^{[8, л. 293-294об.]}

История русско-татарских взаимоотношений на страницах житий святых была полна контрастов. Одной ее гранью представали жестокие бедствия, претерпевавшиеся христианами от «безбожных агарян», другой – невиданные доселе чудеса, явленные небесными заступниками Руси. Одним из таких чудес была победа русских войск в Куликовской битве, связанная церковью с молитвенной помощью Сергия Радонежского (25 сентября) ^{[5, л. 163-163об.]}. заступничеством святых князей Бориса и Глеба (2 мая) ^{[7, л. 458об.]} и Пресвятой Богородицы (празднество её Донской иконы было включено в Четьи Минеи под 19 августа) ^{[8, л. 712об.]}. Помощью небесных сил объяснялись «бескровные» победы христиан, когда в решающий момент татары вдруг отступали, никем не гонимые. Избавлению от нашествия на Москву Тамерлана (Темир-Аксака) в 1395 г. было посвящено празднество Сретения Владимирской иконы (26 августа) ^{[8, л. 761 об.-763]}; о чудесном спасении монахов Троице-Сергиева монастыря во время его разорения Едигеем в 1408 г. повествовало житие Никона Радонежского (17 ноября) ^{[5, л. 530]}; рассказ об избавлении Москвы от агарян в 1452 г. содержало житие митрополита Ионы (31 марта) [7 л. 227об.-228]; в память «избавления Москвы от Ахмата, Ордынского царя» в 1480 г. было установлено Празднество пресвятой Богородице 23 июня ^{[8, л. 224]}. Хотя на сегодняшний день широко распространено отождествление Стояния на Угре с окончанием ордынского ига, Четьи Минеи не выделяли этот праздник особо в числе прочих чудес Божьей матери. Более того, пользуясь удобным случаем, Димитрий Ростовский соединил статью об этом событии с рассказом об ином «дивном деле», случившемся «в стране Киликийстей во дни благочестивого царя Иустиниана» ^{[8, л. 224]}.

Окончательным освобождением от татар мыслилось взятие Казани Иваном IV. Предшествующие ему многочисленные набеги казанцев нашли отражение житиях Макария Желтоводского (25 июля) ^{[8, л. 548 об.]} и Пафнутия Боровского (1 мая) ^{[7, л. 438об-439]}, а упоминания о том, как «благочестивому царю и великому князю Иоанну Васильевичу всея России Самодержцу» «покори Бог царства Татарскаго стольный град Казань» ^{[8, л. 365.]} включили жития святителей Гурия Казанского и Варсонофия Тверского (4 октября) ^{[5, л. 229 об.]} и празднество явления чудотворной Казанской иконы Божьей матери (8 июля) ^{[8, л. 365]}. Казанская победа 2 октября 1552 г. произошла на следующий день после праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Она не была «бескровной» в отличие от других празднуемых «чудесных» спасений от татар и, вероятно, поэтому, специальный праздник в память об этом событии не был установлен. Но особое почитание праздника Покрова на Руси (более, нежели в других христианских церквях), безусловно, явилось следствием огромного значения этой победы.

Обозрев с высоты историю борьбы русских с татарами, такой, какой она была представлена в житиях святых, можно увидеть её характерную особенность. Несмотря на жестокость татарских набегов и тяготы ордынской зависимости, сохранившиеся в Четьих Минеях рассказы об этой эпохе не оставляют ощущения трагизма происходящего. Центром внимания для читателей становилась не тьма, но свет во тьме. Создается впечатление, что память о татарских злодействах сохранялась лишь постольку, поскольку сохранялась память о русских подвижниках, память о набегах и осадах городов – постольку, поскольку именно тогда были явлены истинные чудеса Богородицы и русских святых. Все повествования непременно заканчивались победой – будь то духовная победа праведника, обретшего Царствие Небесное, или военная победа устоявших русских крепостей.

Нашло отражение в Четьих Минеях и внутриполитическое развитие Московского княжества, а затем – государства. Внимание к Москве здесь начинает проявляться после переезда туда митрополита Петра. Его житие (21 декабря) характеризует московского князя Иоанна Даниловича традиционными христианскими похвалами: «всякими добрыми делы украшену, милостиву к нищым и священникам, и церквам любочестиву, святых писаний послушателю» ^{[6, л. 218об.]}. По совету митрополита Петра он построил в Москве Успенский собор, и тем самым прославился «паче иных князей», и получил «благословение от Бога, и семени его до века» («и град твой славен будет и святители поживут в нем») ^{[6, л. 219]}. О перенесении митрополичьего престола в Москву митрополитом Петром «частых ради браней, и нахождений на Киев варварских» ^{[6, л. 681об-682]} еще раз напоминало житие митрополита Алексия (12 февраля). В нем фигурировали и другие московские князья – дети Ивана Калиты Симеон и Иван, и его внук – Дмитрий Иванович ^{[6, л. 681об-682]}.

На страницах житий святых имена русских князей, согласно традиционной этикетной формуле, часто упоминались в связке с именами русских митрополитов. Князь Иван Данилович и митр. Петр ^{[6, л. 218]}, князь Симеон Иванович и митр. Феогност ^{[6, л. 681об.]}, князья Иоанн Иоаннович, Дмитрий Иоаннович и митр. Алексий ^{[6, л. 682]}, князь Василий Васильевич и митр. Иона ^{[5, л. 408об.; 7, л. 226]}, князь Иоанн Васильевич и митр. Геронтий ^{[7, л. 228об.]}, царь Иоанн Васильевич и митрополит Макарий ^{[5, . л. 229об.]}, царь Федор Иоаннович и митр. Гермоген ^{[5, л. 230об.]}, он же и патриарх Иов ^{[5, л. 231]} и т.д. фигурируют в тесной взаимосвязи между собой. Важнейшим событием церковно-политической жизни было установление автокефалии русской церкви, когда после участия митрополита Исидора в Ферраро-Флорентийском соборе 1439 г. на его место при поддержке московского князя Василия Васильевича был избран Рязанский епископ Иона ^{[5, 164об.; 7, л. Л. 226-226об.]}.

Иногда святые становились свидетелями и посредниками в княжеской борьбе за власть. Так, житие Григория Пельшемского (30 сентября) сообщало о войне за московский престол 2 четверти XV в, в которой он выступил миротворцем между московским князем Василием Васильевичем и Юрием Звенигородским, и пострадал от рук Дмитрия Шемяки ^{[5, л. 196]}. Житие Зосимы Соловецкого сохранило память о покорении Новгорода Иваном III ^{[7, л. 343-344об.]}.

По замечанию М.А. Федотовой, «Димитрий Ростовский, особенно в начале своей работы, вероятно, был мало знаком с великорусской агиографией» ^{[23, с. 129]}. Его интерес к великорусским святым и святыням проявился после переезда в Москву и возведения на Ростовскую митрополичью кафедру 1 марта 1702 г. Это, в свою очередь, сказалось на отражении в Четьих Минеях памяти о крайне важных для истории Московского государства событий Смутного времени.

Хотя память убиения Дмитрия Углицкого отмечается 15 мая, в момент написания третьей книги Житий Димитрий Ростовский, по его собственному признанию, еще не имел в своем распоряжении жизнеописания царевича ^{[8, л. 31]}. Поэтому рассказ о нем был помещен в четвертой книге Житий под 3 июня, в день перенесения его мощей ^{[8, л. 31-43об.]}. Это сочинение Димитрия Ростовского считается четвертой по счету редакцией жития царевича Димитрия. Его источниками были «милютинская редакция жития царевича Димитрия, Летописец Новый, Хронограф, в частности фрагменты, восходящие к Иному сказанию, Сказание о царстве Феодора Иоанновича» ^{[23, с. 131]} и др.

Так же как и в милютинской редакции жития, Димитрий Ростовский начал свое повествование с подробного изложения династической ситуации после смерти царя Иоанна Васильевича, прихода к власти и характеристики царя Феодора Иоанновича («кроткого и незлобивого»), и дарования в удел младшему царевичу Димитрию города Углича ^{[8, л. 31об.]}. Главным злодеем, ставшим причиной всех бедствий, постигших Россию на рубеже XVI-XVII вв., изображался брат жены Феодора Ирины – Борис Годунов. На страницах жития он был наделен самыми нелицеприятными эпитетами: «хитроковарный» ^{[8, л. 31]}, «злокозненный» ^{[8, л. 34]}, «второй Каин» ^{[8, л. 36об.]} и др. Возжелав «во уме своем совершеннейшия самыя вышшия власти», властолюбец решился «исторгнути… корень царский», погубив Феодора и Димитрия ^{[8, л. 32]}.

Обстоятельства заговора против царя и царевича были переданы в житии с большим вниманием к историческим деталям. Здесь поименно перечислялись приспешники Бориса, описывались неудачные попытки отравить царевича, само убийство и ход его расследования. Согласно варианту жития, читаемого в Четьих Минеях, царь Федор также был убит Борисом и перед смертью завещал престол Федору Романову, но Годунов не допустил этого, разорив весь род Романовых и повелев постричь Федора в иночество под именем Филарет. Его сын Михаил, – добавлял святитель Димитрий, – «нескоро на царство избран, а отец его Филарет патриарх поставлен бысть» ^{[8, л. 32]}.

Появление на исторической арене самозванца Лжедмитрия I изображалось заслуженным возмездием злодеяниям Бориса Годунова ^{[8, л. 37об.]}. Димитрий Ростовский подробно описал ход боев «Борисова воинства» с «розстригиной силою» и безуспешные попытки Бориса убедить сомневающийся народ в том, что «розстрига именуемый Гришка Отрепьев, ложно царевичем Димитрием нарицаяйся» ^{[8, л. 38об.]}. В то время как в милютинской редакции Борис погиб скоропостижно, от осознания того, что «царьству его от него отъятися» ^{[11, с. 116]}, в тексте Димитрия Ростовского он сам убил себя ядом, «лишися обоема жизни, временныя и вечныя» ^{[8, л. 39]}.

Царствование Лжедмитрия не получило в Четьих Минеях подробного описания. Димитрий Ростовский заключил: «царствовал же розстрига на Московском государстве не долгое время, много же содеяв зла, погибе с шумом, о чесом всем пространно пишется в Российских хронографах, нам же довлеет уведати токмо сие, как Бог отмсти кровь неповинную святаго мученика Димитрия царевича, и прочиих неправедное от Бориса Годунова убиение пострадавших» ^{[8, л. 39об.]}.

Крайне значимое для Москвы празднество «Пресвятой Богородицы избавления ради от ляхов» (22 октября) в состав Четьих Миней не вошло. Это, вероятно, можно объяснить тем, что «осенний» том «Житий Святых» составлялся святителем еще в Киеве, где этот праздник не отмечался так широко, как в Москве. Борьбу с «людьми иноверными», захватившими «царствующий град» Москву, и «варягами», покорившими север России в Смутное время, здесь отразило сказание о чудесах Тихвинской иконы Божьей Матери (26 июня) ^{[8, л. 190]}. Хотя Тихвинский монастырь был освобожден после воцарения Михаила Федоровича Романова, позже он не раз осаждался шведами. Сказание описывало четыре таких штурма, в каждом из которых православным, укрывавшимся в обители, помогали невидимые небесные силы и являлись в чудесных видениях Богородица, Николай Чудотворец, Варлаам Хутынский и Зосима Соловецкий ^{[8, л. 191об.]}.

Наконец, символом Божьего благословения нового царствующего дома Романовых и окончательного перехода центра православного мира в Москву стало перенесение в столицу ризы Господней в дар Михаилу Федоровичу от персидского шаха Аббаса в 1625 г. «Сказание о перенесении честныя ризы Господа нашего Иисуса Христа из Персиды в царствующий град Москву» было помещено в Четьи Минеи под 10 июля ^{[8, л. 401-402об.]}.

В XVIII в., по настоянию Петра I, Четьи Минеи дополнились описаниями новейших исторических событий. К этому времени относится формирование особого культа Александра Невского, считавшегося покровителем новой русской столицы Санкт-Петербурга. В 1725 г. было совершено торжественное перенесение мощей святого князя Александра в основанный на предположительном месте Невской битвы Свято-Троицкий Александро-Невский монастырь. В память этого события Гавриилом Бужинским было составлено житие Александра Невского, которое было помещено в последующие переиздания Четьих Миней (30 августа). Почти четвертую часть этого текста занял рассказ о Северной войне и прославление Петра I, ставшего преемником святого князя-воина в борьбе «с порубежным народом Свейским» ^{[10, 591]}. Так в «Житиях святых» переплелись события Средневековья и Нового времени, а первый русский Император озарился ореолом святости благоверного русского князя.

Таким образом, в Четьих Минеях нашли отражение почти все эпохи русской истории с древнейших времен и до XVIII в. Обладая определенными чертами научного нарратива (сохранение датировок, критический анализ источников, справочный аппарат), книги «Житий Святых» тем не менее транслировали особое, христианское восприятие русского прошлого. Князь Владимир, Борис и Глеб, Антоний и Феодосий Печерские, Сергий Радонежский и множество других русских святых, память о которых бережно сохранялась в агиографической традиции, изображались здесь не просто историческими фигурами прошлых лет. Обретя во Христе жизнь вечную, они покровительствовали русской земле и в прошлом, и в настоящем, и в будущем, и потому могли принимать участие в исторических событиях, разделенных веками: житие Бориса и Глеба с их чудесами охватывало период с конца X по XIV вв. ^{[7, 448 об. – 458 об.]}, житие Варлаама Хутынского – с XII по XV вв. ^{[5, 413об.-416]}, Макария Желтоводского – с XIV по XVII вв. ^{[8, 545 об.–553 об.]} и т.д.

Жития святых крепко связывала между собой идея духовной преемственности. Так, Борис и Глеб помогли Александру Невскому одержать победу над шведами, а Александр Невский стал заступником России в Северной войне. Эти же святые братья явились войскам Дмитрия Донского перед сражением с Мамаем, затем присутствовавшая в русском стане во время Куликовской битвы Донская икона помогла Ивану IV при взятии Казани, а Казанская икона, в свою очередь, спасла Москву от поляков. Преподобный Сергий с митрополитами Петром и Алексеем предупредили Никона Радонежского о набеге Едигея, а в годы Смуты Сергий и Никон Радонежский уже вместе помогали защитникам Троице-Сергиева. Русская история представала в Четьих Минеях неразрывной цепью чудес святых и Пресвятой Богородицы, пронизывающей все исторические эпохи. Их читатель понимал, что небесные заступники молятся за русскую землю и сейчас.

Несмотря на специфику христианского мировосприятия, Четьи Минеи освещали многие события русского прошлого значительно подробнее научных светских сочинений XVIII в. Их значение как источника сведений об отечественной истории отмечалось уже в историографии этого времени. В.Н. Татищев называет Четьи Минеи и Прологи в числе источников к «Истории Российской» ^{[20, с. XIV]}. По словам финского историка X.-Г. Портана они представляли собой «кладезь исторических сведений» ^{[18, с. 29]}. А.-Л. Шлецер называл статью Димирия Ростовского «О козарех» «истинно ученым рассуждением» ^{[25, с. 578]}. На «жития святых, в патерике, в прологах, в минеях» ссылался Н.М. Карамзин ^{[12; 13, с. XXXIV]}. Пополнение книг Житий в XVIII в. текстами, описывающими события новейшей истории, свидетельствуют, что им отводилась не последняя роль и в государственной идеологии.

Значение четьей литературы в распространении сведений о русском прошлом и формировании исторических представлений широких слоев населения в XVIII-XIX вв. явно недооценено исследователями. Переиздаваясь тиражами, многократно превышающими тиражи научных изданий, централизованно рассылаясь по епархиям, церковные книги имели повсеместное хождение. Содержащиеся в них тексты регулярно актуализировались благодаря практикам религиозного душеполезного чтения и ежегодным празднованиям памятей святых. Дальнейшие исследования репрезентации образов русского прошлого в агиографической традиции служат важным шагом для понимания процессов формирования национального самосознания и исторической памяти русского общества.