Восприятие «новой» иммиграции в разных слоях американского общества (конец XIX – начало ХХ вв.)

Костылева Александра Сергеевна аспирант, кафедра новой и новейшей истории стран Европы и Америки, Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова 119192, Россия, г. Москва, ул. Ломоносовский Проспект, 27, оф. 4 Kostyleva Aleksandra Postgraduate student, the department of Modern and Contemporary History of European and American Countries, M. V. Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, g. Moscow, ul. Lomonosovskii Prospekt, 27, of. 4 uksarre@yandex.ru Другие публикации этого автора

Иммиграционное движение является неотъемлемой частью истории Соединенных Штатов. За время своего существования страна пережила ряд миграционных волн, самой интенсивной из которых стала волна «новых» иммигрантов из Юго-Восточной Европы и Азии, чей апогей пришелся на 1880–1920-е гг. «Новая» иммиграция в Новый Свет стала беспрецедентной по своим размахам. За годы, охваченные переписями 1870 – 1920 гг., в страну перебралось около 26 млн мигрантов, что составило более 12% от общего населения. В 1896 г. число «новых» иммигрантов превысило количество «старых» переселенцев из Северной и Западной Европы ^{[15, c. 105-106]}. Согласно переписи 1900 г., более 60% иммигрантов из России, Польши, Италии и Ирландии проживали в городах. В начале XX столетия 37% населения Нью-Йорка были иностранцами, в то время как в Чикаго количество приезжих доходило почти до 35 % и до 23 % в Миннеаполисе^[26].

Американское общество неоднозначно восприняло новую волну мигрантов, которые качественно отличались от представителей теперь уже ставшей «старой» и привычной иммиграции. «Новые» иммигранты вызвали большой резонанс в обществе, который проявлялся, как во враждебности и ксенофобских настроениях, так и в полном равнодушии. Разные слои американского общества – представители рабочих и среднего класса, научной и культурной интеллигенции, а также бизнес-элиты давали разные, порой полярные, оценки. Подобный разброс мнений стал причиной формирования неоднородного и неоднозначного имиджа «новой» иммиграции, а также сопутствующих ему этнических стереотипов.

Целью данной статьи является выявление причин формирования отрицательного образа «новой» иммиграции в американском обществе и возникновения антииммигранстких настроений в Соединенных Штатах в конце XIX – начале XX в. Автор исследует социальные процессы взаимодействия местного англосаксонского населения и выходцев из Азии и Юго-Восточной Европы, потеснивших в 1880-х гг привычную трудовую иммиграцию из Западной и Северной Европы. В российской историографии эта проблема рассматривается впервые – большинство отечественных работ, посвященных «новым» иммигрантам сосредоточены на экономических, этнических и политических аспектах иммиграции и не обращаются к взаимоотношениям переселенцев и местного населения.

Пожалуй, наиболее единодушными в своем критическом видении «новых» иммигрантов» стали представители рабочего класса. Далекие от научного и политического дискурса, они конструировали образ «нового» иммигранта исходя из личного опыта проживания рядом с переселенцами, при этом образ был далек от положительного. Важную роль в формировании негативного имиджа чужеземцев в рабочей среде сыграли два фактора: укоренившееся в американском обществе представление о правильном образе жизни и ценностях, а также возросшая экономическая конкуренция, вызванная массовым притоком иностранцев на рынок труда.

Большинство представителей «новой» иммиграции в силу своего происхождения не могло соответствовать социальному образу, на который американское общество ориентировалось при выработке идейно-политических ценностей. Такой мифологизированной общностью, воплощавшей нормы и ценности англосаксонской культуры, становились те, кого было принято называть «белыми протестантами англосаксонского происхождения» (WASP – сокр. от White Anglo-Saxon Protestant). Для простых обывателей они олицетворяли идеал о «100% американизме». Изначально представителями группы белых англосаксонских иммигрантов считались потомки «первой» волны иммиграции в США, прибывшей к берегам североамериканского континента в XVII – XVIII вв. Впоследствии в эту группу стали часто включать немцев и французов. Выходцы из Азии и Юго-Восточной Европы явно не соответствовали принятому за норму образу – «новые» иммигранты выступали антиподом «чистым», «истинным» американцев и считались людьми второго сорта^{[1, c. 29]}.

По мнению американского историка Б. Шриека, различия людей во внешнем виде, традициях, языке и ментальности являлись достаточным мотивом для возникновения у рабочего класса враждебного отношения к «новым» иммигрантам, поведение которых резко выбивалось из привычной картины мира. Автор отмечал, что принятие за норму англосаксонской модели бытия приводило к тому, что даже рожденный в американском обществе человек рисковал навлечь на себя гнев современников, если начинал проявлять девиационные нормы поведения. Подобная ксенофобия объяснялась стремлением общества поддерживать стабильность и страхом перед переменами любого рода. Именно этим фактором определялась приверженность следованию установленным в социуме морально-этическим и поведенческим нормам, чтобы стать его органической частью и ассимилироваться^{[22, c. 70-71]}. Отказ от общепринятой модели поведения, либо незнание его негласных правил вызывал у местных жителей страх, зачастую необоснованный, который мог перерасти в агрессию и желание исключить нарушителей из собственного жизненного пространства. В конце XIX в. представителям «новой иммиграции» приписывалась роль той категорией населения, которая нарушала установленные, привычные рамки поведения.

Неприятие чужаков объяснялось не только типичным для коренных американцев пренебрежением ко всему заграничному, но и получившим широкое распространение националистическими идеями. Важную роль здесь играл языковой барьер, мешавший наладить диалог между мигрантами и местными жителями. Большинство чужестранцев, приезжавших работать по контракту, не связывали свое будущее с США, поэтому не видели смысла учить английский язык, что вызывало неприязнь у американцев. Так, Р. Палмер в приводит высказывание одного рабочего о своих иностранных коллегах: «Они едва напоминают людей. Они даже не говорят по-английски»^{[17, c. 60]}. Подобное мнение о мигрантах, как о варварах или «недо-людях» было типичным для рядовых обывателей. Среднестатистический американец редко покидал пределы своего штата и воспринимал людей другой национальности, отличавшихся хотя бы внешне от его окружения, как чужеродный и опасный элемент. Особенно сильно это было заметно в отношении выходцев их Китая, Японии и других азиатских стран, которых третировали за разрез глаз, цвет кожи и манеру одеваться. Местные жители давали приезжим пренебрежительные прозвища, например, «даго» итальянцам, «ханки» венграм или «кули» для китайцев, которые становились ярлыком и служили для формирования негативных в отношении них стереотипов^{[11, c. 221]}.

Впрочем, отрицательное отношение к приезжим в рабочей среде было вызвано не только культурно-этнической разницей. Не менее остро стоял вопрос относительно экономической конкуренции^{[18, c. 439]}. Массовый приток иностранцев затронул экономический статус американских рабочих и натурализованных представителей «старой иммиграции», которых работодатели замещали приезжими, чтобы не повышать зарплату и улучшать условия труда. Особенно сильно антииммигрантские настроения проявлялись в южных штатах. По свидетельству Д. Дженкса, первоначально владельцы заводов и фабрик с большой охотой нанимали выходцев из Южной Италии, Кубы и Испании, однако вскоре были вынуждены отказаться от этой практики из-за роста недовольства американских рабочих, которые отказывались работать бок о бок с иммигрантами, считая это ниже собственного достоинства^{[11, c. 222]}.

Градус ненависти в рабочей среде повышался и благодаря тому, что выходцы из Восточной Европы и Азии зачастую срывали стачки и проявляли себя в качестве штрейкбрехеров^{[3, c. 601]}. Это относилось, прежде всего, к выступлениям рудокопов на угольных копях Колорадо, Нью-Мексико и Вашингтона в 1880-е гг.^{[11, c. 223]} В этих регионах владельцам шахт и заводов удавалось избежать повышения зарплат, исключительно благодаря неэффективности забастовок, срываемых приезжими. Таким образом, представители «новой иммиграции» делали бесполезными все старания тред-юнионов по улучшению материального положения рабочих. Помимо прочего, иммигранты из-за отсутствия у них лишних денег отказывались вступать в профсоюзы (а, следовательно, платить членские взносы), как это делали до них выходцы из Северной и Западной Европы.

Последствием такого отношения стало уменьшение количества рабочих мест для иммигрантов и создание определенных видов работ, которые им подходили. Нежелание местных жителей контактировать с «новыми» иммигрантами, не говоря уже о жесткой конкуренции, привело к отказу помогать даже высококвалифицированным рабочим из среды иммигрантов и мешать им продвигаться по службе. Противоречия между местным населением и «новыми иммигрантами» порой достигали такого накала, что выливались в массовые беспорядки и забастовки, как это было в 1874 г. в Питтсбурге^{[17, c. 55]}. В отдельных случаях дело доходило даже до массовых расправ и судов Линча, во время которых гибли мигранты, а идейные вдохновители беспорядков получали поддержку населения и даже избирались на государственные посты^{[2, c. 163]}.

Иное восприятие иммиграции было присуще консервативно настроенному среднему классу, видевшему в ней причину кризисных явлений в экономике. К чужакам возникало слишком много претензий: им приписывали ухудшение криминальной обстановки, рост безработицы, штрейкбрехерство, понижение зарплат, распространение вредных социалистических и анархических идей, а самое главное – отказе ассимилироваться и разделять американские ценности.

Страх и желание защитить свои традиции от вмешательства нежеланных гостей обусловили создание националистических организаций и объединений, боровшихся за ограничение иммиграции, при этом средний класс использовал сходную с рабочими аргументацию в ограничении иммиграции. Если интеллектуальная элита опиралась на идеи англосаксонского превосходства и евгеники, то менее образованные американцы приводили общие доводы об «опасности» чужаков, которые опирались на стереотипы и претензии бытового характера. Именно поэтому возникло условное деление шовинистичических нейтивистских сообществ на «наследственные» (hereditary societies) и «патриотические» (patriotic societies) ^{[5, c. 89]}. Члены наследственных организаций, как правило, принадлежали к привилегированной высшей элите общества, а патриотические общества объединяли преимущественно выходцев из среднего и рабочего класса. Их риторика сводилась к рассуждениям в стиле патриотизма и национализма: на собраниях речь шла о необходимости поддерживать американские институты, защищать идейно-политические ценности от иностранного влияния и вводить ограничение иммиграции. К таким обществам относились «Порядок коренных американцев» (The Oder of Native Americans), «Патриотическая Лига революции» (The Patriotic League of the Revolution), «Американская Патриотическая Лига людей, верных американским свободам» (The American Patriotic League of the Loyal Men of American Liberty). Самая значительная из них – это «Великая Армия республики» (The Grand Army of the Republiс), почти целиком состоявшая из ветеранов Гражданской войны. Ее члены считали, что иммиграция – это худшее из зол, постигших Старый Свет^{[6, c. 408]}. При всем впечатляющем количестве нейтивистских организаций лишь немногие из них вели активную практическую деятельность и продвигали свои лозунги в массы. Большинство таких сообществ существовало лишь на бумаге и не могло похвастаться значительным вкладом в борьбу с нежелательной иммиграцией, однако они привлекали внимание общественности к этой проблеме. Впрочем, успешными проводниками идей о целесообразности рестрикционистской политике, нередко выступали организации, которые не ставили своей первоочередной задачей добиться ограничения иммиграции.

Примером такого общества являлась крупнейшая организация по защите прав рабочих - «Орден рыцарей труда» (The Knights of Labor), просуществовавший с 1869 по 1949 г. Основными направлениями его деятельности являлось улучшение положения американских рабочих, поэтому неограниченная иммиграция рассматривалась исключительно с точки зрения ее влияния на трудовые права американцев. Вышедшая в 1890 г. книга лидера организации Тиренса Паудерли, посвященная основным историческим вехам в развитии рабочего движения, рассматривала иммиграцию в контексте борьбы с низкий зарплатой и безработицей, вызывавшими ряд трудностей, с которыми столкнулись рабочие в период массовой иммиграции^[18]. Эти причины, стали веским поводом для «Рыцарей труда» включиться в борьбу с неконтролируемой миграцией и провести через Конгресс соответствующий закон.

Особая точка зрения принадлежала научной и творческой интеллигенция, но явный перевес оставался за теми, кто видел в чужеземцах варваров и людей второго сорта. Значительная часть ученых конца XIX – начала ХХ в. бралась обосновать с «научной» точки зрения деление общества на «высшие» и низшие» расы и доказать закономерность главенствующего положения белокожих американцев над «новыми» иммигрантами в общественной жизни^{[1, c. 27]}. Эту идею развивала, пользовавшаяся большой популярностью, концепция «англосаксонского превосходства»^{[5, c. 68]}, которая представляла американизированный вариант «тевтонской» («нордической») теории, основоположником которой выступал американский историк Джон Фиске^{[7, c. 8]}. Согласно этой теории образ «новых» иммигрантов постигался посредством включения его в рамки расовой теории, где все национальные признаки, отличные от англосаксонских черт, воспринимались как атавизм или отставание «не белых», «других» народов в своем историческом развитии.

Наиболее яростные споры о проблеме «белизны» кожи и расового превосходства велись в США в период с 1880 по 1930 гг., на который пришелся пик «новой» иммиграции. Ряд ученых, таких как вышеупомянутый Джон Фиске^{[8, c. 144]}, экономист Ричмонд Майо-Смит^{[14, c. 154]}, социологи Фрэнсис Уокер^{[27, c. 447]} и Прескотт Холл^{[9, c. 120]}последовательно доказывали теорию превосходства англо-саксонской расы над остальным населением, используя культурные особенности англосаксов и их национальные черты в качестве доказательства естественности причин их доминантного положения. Обосновывая стереотип о расовой неполноценности «новых» иммигрантов, они настаивали, что такие формы проявления социального неблагополучия, как низкая заработная плата иностранных рабочих, тяжелые условия жизни, антисанитария и бедность, возникли не как следствие быстрой индустриализации, а стали естественным проявлением присущих «новым» иммигрантам отрицательных черт. Именно от них пошла тенденция неизменно представлять приезжих как сумасшедших, нищебродов и преступников^{[14, c. 162]}. Примечательно, что исследователи сходились на том, что эти черты, были присущи переселенцам и на родине, где не являлись следствием тяжелого и неустроенного иммигрантского быта или дискриминацией внутри самого общества.

Вместе с тем в отдельных научных трудах предпринимались попытки, если и не полностью обелить репутацию «новых иммигрантов», то хотя бы объяснить недостатки, которые им приписывались собственным маргинальным положением и неустроенным иммигрантским бытом. Этнологи и социальные антропологи, изучавшие иммигрантские общины в США, были как никто близко знакомы с жизнью мигрантов. К примеру, профессор из Айовы Эдвард Штейнер выступал в защиту славянских иммигрантов в своей книге «На тропе иммигранта», где писал, что у них есть потенциал стать достойными гражданами новой родины^{[23, c. 196-197]}. Отдельную главу он посвятил еврейской иммиграции, где, развенчивая стереотипы о своих соотечественниках, писал, что их стремление добиться высокого материального положения, возникает не из-за страсти к деньгам, а как необходимость обеспечить достойное существование своему многочисленному семейству^{[24, c. 205]}. Нейтральные и даже позитивные оценки иммигрантам давали также такие ученые как Ферджил Хесс и Питер Робертс^{[20, c. 155]}.

Размежевание подходов к иммиграции находим мы и в среде творческой интеллигенции, ведь романы этого периода пестрят яркими портретами иммигрантов, как положительными, так и крайне негативными. В частности, ярыми противниками чужеземцев выступали писатели «прогрессивной эры»: Фрэнк Норрис описал стереотипного героя-еврея в романе «Мактиг» ^{[16, c. 30]}, а Джек Лондон – угрозу китайского вторжения^[13]. Негативный имидж иммигрантов в творческой среде подкреплялся многочисленными работами американских художников-карикатуристов Генри Картера и Гранта Гамильтона в юмористических еженедельниках «Puck», «Judge» и «Sound Money», тиражировавшие гротескные образы «новых» иммигрантов. Они представали в виде варваров-завоевателей или оборванных маргиналов. В защиту «новых» иммигрантов в это время выступали известный карикатурист Томас Наст, а также писатели Марк Твен^[25] и Брет Гарт. Каноническим стал сборник работ фотохудожника Якоба Рииса «Как живет другая половина»^[19], проливший свет на неустроенный быт в трущобах и ознакомивший американцев с реальным положением дел в иммигрантских кварталах.

Широко распространившаяся в американском обществе антииммигрантская риторика, не могла не затронуть представителей политической элиты, выступавших против свободной и неконтролируемой иммиграции. Укоренившиеся в общественном дискурсе идеи англосаксонского превосходства стали основой рестрикционистской политики в отношении пытавшихся закрепиться в стране чужеземцев. Рабочий и средний класс ратовали за политиков, выступавших против иммигрантов, и порой не чуждавшихся насилия. Показательным примером стал самосуд в Новом Орлеане, в результате которого погибло 11 итальянских иммигрантов. Впоследствии Джо Паркер, ставший вдохновителем расправы, был избран губернатором Луизианы. В 1911 г., комментируя проблемы иммиграции, от заявил, что итальянцы «хуже, чем негры, есть что-то грязное в их повадках, преступных и вероломных» ^{[2, c. 163]}, выразив тем самым взгляды своих избирателей на иммигрантов. Даже будущий президент Теодор Рузвельт охарактеризовал самосуд в Новом Орлеане как «весьма недурное происшествие»^[21].

Подобные призывы не могли не быть услышанными в Конгрессе, иммиграционную политику которого на рубеже XIX - XX вв. во многом определяли противники неконтролируемой миграции. Одним из главных двигателей лоббистов стала самая мощная рестрикционистская организация в истории США – Лига по ограничения иммиграции (The Immigration Restriction League). Она возникла на почве наследственных нейтивистских союзов 1880-х гг. Ее костяк составила интеллектуальная элита, разделявшая теории англосаксонского превосходства, евгеники и генетики. Лидер и идеолог организации Прескотт Холл, являвшийся известным гарвардским юристом и членом Американской генетической ассоциации, выступал за запрет иммиграции «низших» рас из-за боязни уничтожения генофонда американской нации^{[9, c. 125]}. Лига ставила своей целью достичь дальнейшего ужесточения иммиграционной политики и ввести запрет на въезд в страну мигрантам, не соответствовавшим стандартам^[4]. Рупором Лиги в конгрессе стал влиятельный сенатор Г. Лодж – один из главных популяризаторов теории англосаксонского превосходства. Он открыто заявлял, что далеко не все иммигранты способны ассимилироваться в США^{[12, c. 27]}.

В разное время за ужесточение иммиграционной политики отвечали те или иные противники неконтролируемой иммиграции. Так объединенную иммиграционную комиссию, которую Конгресс собрал в 1907 г. для глубокого изучения феномена иммиграции, возглавил сенатор У. Диллингхем, член националистической организации «Сыны американской революции», известной своим негативным отношением к иммигрантам. В комиссию также вошел Г. Лодж и сенатор П. Лерой, вовлеченный в громкий скандал с итальянскими иммигрантами. Разработкой закона 1924 г., который окончательно подвел черту под «эпохой свободной иммиграции», занималась комиссия под руководством лидера «Лиги за ограничение иммиграции» М. Гранта.

Таким образом, сторонниками антииммигрантских взглядов зарекомендовали себя самые различные слои населения – от низших слоев до представителей правящей элиты, при этом риторика в иммиграционном вопросе обладала своей спецификой для каждой из названных социальных групп. Если рабочих и представителей среднего класса волновали экономическая конкуренция, социальная напряженность и несоответствие иммигрантов образу «идеального американца», то более преосвященные слои обращались к научному обоснованию превосходства англосаксонской расы.