Рус Eng Cn Перевести страницу на:  
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Библиотека
ваш профиль

Вернуться к содержанию

Litera
Правильная ссылка на статью:

Историософские воззрения Ф. М. Достоевского и демократическая концепция раскола А. П. Щапова

Снигирева Светлана Дмитриевна

аспирант кафедры истории русской литературы филологического факультета Московского Государственного Университета им. М. В. Ломоносова

119234, Россия, г. Москва, ул. Ленинские Горы, 1

Snigireva Svetlana Dmitrievna

Postgraduate student, the department of History of Russian Literature, M. V. Lomonosov Moscow State University

119234, Russia, g. Moscow, ul. Leninskie Gory, 1

snigireva_svetlana94@mail.ru
Другие публикации этого автора
 

 

DOI:

10.25136/2409-8698.2020.5.32888

Дата направления статьи в редакцию:

08-05-2020


Дата публикации:

15-05-2020


Аннотация: Предмет исследования данной статьи — концепция раскола А. П. Щапова, а также историософские построения Ф. М. Достоевского, в центре которых — осмысление проблемы раскола и его роли в историческом процессе. Целью данной работы является установление влияния демократической концепции раскола, представленной в работах А. П. Щапова «Русский раскол старообрядства», «Земство и раскол», «Земство и раскол. Бегуны», на формирование историософских воззрений Достоевского, особенности осмысления писателем феномена раскола. В статье используется системный подход, позволяющий рассмотреть феномен раскола как центральный элемент историософии Достоевского в соотнесении с социально-экономической концепцией Щапова, положившей начало народнической тенденции в историографии раскола и связанной с историей развития демократической мысли в России. В исследовании применяются сравнительный и аналитический методы. Научная новизна исследования определяется целостным подходом к описанию темы раскола как центрального элемента историософии Достоевского, учитывающим ее обусловленность историческими и общественно-политическими факторами. Подчеркивается, что восприятие писателем раскола как протестного движения, а народного недовольства как движущего фактора истории формировалось под влиянием вызвавшей общественный резонанс концепции Щапова о политическом характере раскола. Опираясь на демократическую концепцию истории и преодолевая ограниченность построений либерального лагеря, Достоевский создает собственную модель развития России, целью которого является воссоединение образованного общества с народом. В центре этой концепции — осмысление раскола как прогрессивного явления, отражающего пробуждение народного сознания и умственной деятельности, в котором сохранилось общинное устройство, способное, по Достоевскому, стать основой для новой формы организации общественной жизни.


Ключевые слова:

Достоевский, Щапов, раскол, почвенничество, демократическое движение, земство, община, журнал Время, отмена крепостного права, пореформенная эпоха

Abstract: The subject of this research is the concept of schism of A. P. Shchapov, as well historiosophical constructs of F. M. Dostoevsky that revolve around comprehension of the problem of schism and its role in the historical process. The goal of this article lies in determination of the impact of democratic concept of schism presented in the works of A. P. Shchapov “Russian Schism of Old Believers”, “The Land and the Schism”, “Land and Schism. The Runners” upon the formation of historiosophical views of Dostoyevsky and peculiarities of his understanding of the phenomenon of schism. The use of systemic approach allows examining the phenomenon of schism as a central element of historiosophy of Dostoevsky in relation to socioeconomic concept of Shchapov, which laid the foundation for the populist trend in historiography of the schism and associated with the history of development of democratic thought in Russia. The scientific novelty is defined by comprehensive approach towards description of the topic of schism as a core element of Dostoevsky’s historiosophy that considers its dependence on the historical and sociopolitical factors. It is underlined that writer’s perception of schism as a protest movement and people’s discontent as a driving force of the history was formed under the influence of Shchapov’s concept on the political nature of schism, which sparked public outcry. Leaning on the democratic concept of history and overcoming the limitation of building a liberal camp, Dostoevsky creates an original model of Russia’s development based on reunification of high society with the people. In the center of this concept is the understanding of schism as a progressive phenomenon that reflects the awakening of public consciousness and cognitive activity, which retained communal structure that according to Dostoevsky is capable of becoming a foundation for a new form of public order.


Keywords:

Dostoevsky, Shchapov, schism, pochvennichestvo, democracy movement, zemstvo, commune, the magazine Vremya, The Emancipation Reform, after-reform period

В середине XIX в., накануне отмены крепостного права, с нарастанием демократического движения интерес образованного общества к народной истории, культуре, и в частности, феноменам раскола и сектантства был особенно высок. Огромное влияние на формирование общественного мнения оказали труды А. П. Щапова, в которых утверждалась идея политического характера раскола.

Целью данного исследования является выявление роли щаповской концепции раскола в формировании взглядов Ф. М. Достоевского на это явление, отразившихся в его историософских построениях.

Обширная статья Щапова о расколе была напечатана в журнале М. М. и Ф. М. Достоевских «Время», поэтому решение вопросов о том, в какой степени писатель воспринял щаповские идеи и видел ли он в расколе революционный потенциал, имеют определяющее значение для понимания историософии писателя.

Советские исследователи (В. Я. Кирпотин [11, с. 83], В. С. Нечаева [16, с. 210-211] и др.) склонны были утверждать, что Достоевский, вслед за Щаповым, воспринимал раскол как враждебное правительству движение — такая позиция объясняется идеологическими причинами. Однако внимание общества второй половины XIX в. кбунтарскими неортодоксальным религиозным движениям в целом было обусловлено общественно-политической ситуацией 1860-х гг. и стремлением интеллектуальной элиты установить роль народа в историческом процессе.

Таким образом, для реконструкции концепции раскола в творчестве Достоевского обнаруживается необходимость не только учитывать исторические обстоятельства второй половины XIX в., но и принимать во внимание специфику зарождавшейся в тот период демократической историографии и в целом особенности развития демократической мысли в России.

Впервые об этом говорилось в исследовании Л. Н. Цой [19], показывающем обусловленность интереса образованного общества к расколу подъемом демократического движения, а также раскрывающем причины внимания интеллигенции к исследованиям Щапова, который демонстрировал отказ от сложившихся стереотипов при описании феномена раскола. Справедливо отмечая, что Достоевский не просто перенялщаповскую модель осмысления истории, но «вырабатывал концепцию, отвечающую не злобе дня, а истории и перспективам России» [19, с. 56], исследовательница, однако, не проясняет в должной мере суть этой концепции и место раскола в ней, а также не устанавливает степень влияния работ Щапова на формирование взглядов писателя о сути исторического процесса.

Для реконструкции восприятия Достоевским раскола в контексте его историософии, а также установления влияния на формирование взглядов писателя демократической историографии необходим системный подход, помогающий комплексно изучить проблему.

Рубеж 1850-1860-х гг. — время подъема общественного движения, что было обусловлено желанием интеллектуальной элиты повлиять на процесс подготовки либеральных реформ. Однако недовольство началом правления Александра II вызвало рост оппозиционных настроений и назревание революционной обстановки.

В этот же период формируется демократическое направление в историографии, возникшее в противовес официальной концепции истории, переставшей удовлетворять интеллектуальным запросам общества и представленной работами К. Д. Кавелина, С. М. Соловьева, Б. Н. Чичерина. В качестве оппозиции соловьевской модели, в которой «первостепенное внимание уделялось государственным учреждениям, выдающимся деятелям, стоявшим во главе государств, вообще истории государства и в особенности государства централизованного» [18, с. 384], в 1860-е гг. разрабатывается демократическая концепция отечественной истории, освещающая жизнь и идеалы простого народа, описывающая события, в которых отразился пафос народной борьбы за свободу. Для новой линии историографии был характерен интерес к маргинальным культурным явлениям, которые не освещались должным образом в трудах ученых государственной школы: народным бунтам, разбойничеству, самозванству, расколу, сектантству — в этом отразилось стремление интеллигенции реконструировать «забытую, “отреченную” “народную историю”, которая воспринималась как единственно подлинная» [14, с. 213].

Важную роль в формировании нового направления изучения исторической науки сыграли труды Н. И. Костомарова, А. П. Щапова, В. И. Кельсиева и др.. Демократическая концепция истории строилась главным образом «на децентралистских настроениях», отражающих «конфликт центральной власти и периферии» [14, с. 216]. Так, в основе щаповской модели лежала земско-областная теория, согласно которой исторический процесс был обусловлен противостоянием централизации «самобытного, свободного движения народа, основывающегося на федеративных началах» [13, с. 133]. При этом в качестве главной формы проявления народного протеста исследователь выделяет раскол старообрядства, подчеркивая, что именно в нем в качестве оппозиции приказному управлению сохранились «мирские, общинные согласья, слободы и скиты» со «свободным, выборным самоуправлением», «общими соборами или общими советами» [21, с. 497].

Щапов, представив раскол как «общинную оппозицию податного земства, массы народной против всего государственного строя — церковного и гражданского» [21, с. 460], впервые научно обосновал политические и социально-экономические причины этого явления. Данная позиция дала импульс для развития демократической историографии раскола в противовес официальной линии, рассматривающей старообрядчество исключительно в религиозном аспекте.

Концепция Щапова была представлена в изданной в 1859 г. книге «Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием церкви и гражданственности», появление которой вызвало поток рецензий и спровоцировало журнальную полемику, так как она соответствовала «социальному запросу современников» [3, с. 19] осознавших необходимость обращения к народной истории и пересмотра устоявшихся оценок раскола.

В 1862 г. вышло щаповское исследование «Земство и раскол», вторая часть которого, под названием «Бегуны», была напечатана в десятом и одиннадцатом номерах журнала М. М. и Ф. М. Достоевских «Время», что во многом отразило позицию редакции по отношению к расколу.

Статья Щапова посвящена радикальному ответвлению беспоповцев —секте бегунов или странников, возникшей в XVIII в. и открытой в 1850 году судебно-следственной комиссией в Ярославской губернии. Он характеризует странничество как «особое общинно-демократическое оппозиционное согласие» [22, с. 517], противопоставившее себя установившемуся при Петре «сословному, бюрократическому, централизованному строю государства» [Там же, с. 505]. Основатель секты, беглый солдат Евфимий, установил бегство в качестве единственного «спасенного пути от зверя-антихриста, от его властей, от всего его царства» [22, с. 543]. В «религиозно-политическом отрицании» [Там же] бегунов, как подчеркивает исследователь, наиболее ярко выразился народный протест против различных инструментов закрепощения личности: подушной подати, рекрутского набора, сословного разделения, Табели о рангах, учреждения гильдий и цехов и т.д..

По справедливому замечанию А. Лазари, щаповская «интерпретация раскола как народного бунта против “немецко-шведского” государства в значительной степени совпадала с концепциями почвенников» [12, с. 118]. Данная позиция отразилась во «Времени» и в ряде последующих публикаций: рецензии накнигу А. И. Бровковича «Описание некоторых сочинений, написанных русскими раскольниками в пользу раскола», статье ученика Щапова — Н. Я. Аристова — «По поводу новых изданий о расколе» и рецензии М. Родевича на недавно вышедшиекниги о старообрядчестве.

В объявлении о подписке на первый номер журнала, разъясняя его «дух и направление» [5, с. 135], Ф. М. Достоевский в качестве главной проблемы, препятствующей развитию России, называет разъединение образованного общества с народом, возникшее вследствие петровских преобразований. Преодолевая односторонность западнической и славянофильской концепций русской истории и признавая реформы Петра I закономерными и необходимыми, писатель вслед за Щаповым подчеркивает их чуждость народному духу.

Реформаторская деятельность Петра, согласно щаповской концепции, вызвала не только «разобщение» в земстве вследствие подавления его свобод, но и усилила движение старообрядчества, которое он называет«расколом церковно- и земско-демократическим» [22, с. 530], показывая, что именно с начала XVIII в. оно приобретает политический характер. В «общинно-демократических согласиях» старообрядцев, как считает Щапов, выразился протест земства «против шведско-немецких форм тогдашней империи» [Там же, с. 506].

Эта точка зрения была созвучна взглядам Достоевского, который считал, что в усилении раскола, вызванном петровскими преобразованиями, отразилось сопротивление народа чуждому ему по духу европейскому просвещению. В этом явлении, по мнению писателя, развернулось культурное творчество народа, который, будучи предоставленным самому себе, «шел в темноте», но «своей особой дорогой», «заявляя свою самостоятельность», хотя и «чрезвычайными, судорожными усилиями» [5, с. 136]. Достоевский подчеркивает, что жажда умственной деятельности и самостоятельный поиск народом путей дальнейшего развития также стали причиной укрепления раскола и распространения сектантства: «Он (прим. народ — С. С.) вдумывался в себя и в свое положение, пробовал создать себе воззрение, свою философию, распадался на таинственные уродливые секты, искал для своей жизни новых исходов, новых форм» [Там же]. Эта мысль сформировалась, очевидно, под влиянием «Русского раскола старообрядства» Щапова, в котором говорилось о том, что в начале XVIII века, кроме двух основных разветвлений старообрядчества — поповства и беспоповства, появилось «бесчисленное множество частных толков» [23, с. 278], а это, в свою очередь, способствовало «разветвлению, осложнению» [Там же, с. 280] раскола.

Щапов также подробно описывает историческую и социально-экономическую ситуацию, сложившуюся ко времени царствования Петра, уделяя особое внимание, помимо раскола, крестьянским бунтам и восстанию под предводительством Степана Разина как явлениям, отражающим сопротивление народа процессам закрепощения и централизации. Достоевский, вероятно, основываясь на этом материале, говорит о существовании в истории переломных моментов, когда народ ощущает «особенное недовольство настоящим, потребность чего-то нового», подчеркивая, что именно это чувство и выразилось в расколе: «Несомненно, что в ближайшее время к Петру уже чувствовал народ худобу (курсив автора — прим.) жизни, заявлял свой протест против действительности и пытался выйти на свежий воздух... Так мы по крайней мере понимаем исторический факт — наш раскол» [7, с. 14].

О том, что в явлениях раскола и сектантства писатель видел выражение неудовлетворенности народа существующим порядком и потребность в поиске правды, свидетельствует и его рассуждение о причинах массового распространения секты штундистов на юге России в 1870-е гг.: «Но почему он (народ. — прим.) так вдруг схватился протестовать? <…> Причина, может быть, очень общая — та, что воссиял ему свет новой жизни с 19 февраля <…> Главное, правды захотелось, правды во что бы то ни стало, даже жертвуя всем, что было до сих пор ему свято» [8, с. 58]. Однако, народ, будучи лишенным духовной поддержки со стороны церкви, по мнению Достоевского, ищет правду в религиозных заблуждениях, отдаляясь от православия в «уединенность, обособленность и закрытость раскольничества» [10, с. 12]. Причину этого писатель видит в ослаблении роли духовенства, падении авторитета церкви, превратившейся с петровских времен в один из органов государственного управления: «Многое случилось великими предначертаниями Петра, обратившего священника почти что в чиновника» [8, с. 255].

Мысльо непосредственной связи усиления раскола, появления новых толков с отсутствием духовного просвещения народа высказывалась и Щаповым. Распространение религиозных заблуждений в простонародье, согласно его концепции, связано с тем, что у мужика, «не управляемого авторитетом церковной власти», не было «положительных, точных знаний христианства», но сохранилась неясная «потребность истины», которую он искал во всевозможных отпадениях от православия, «успокаиваясь на таких мыслях, какие сам выдумывал, в слепоте заблуждения принимая их за настоящую истину» [23, с. 279]. Одним из таких «выдуманных» мужиком учений, как показывает Щапов, цитируя св. Дмитрия Ростовского, стала хлыстовщина, последователями которой утверждалась возможность обожествления простого человека, ведущего праведную жизнь, и воплощения в нем самого Христа: «12 лжеапостолов, иже ходяще по селам и деревням, проповедывали Христа, аки истинного, простым мужикам и бабам, и кого прельщали, приводили к нему на поклонение» [23, с. 280].

Положение о том, что в религиозном инакомыслии выразился духовный бунт народа, желавшего правды, исследователь развивает и в опубликованной во «Времени» статье о секте бегунов, представляя сектантство как «болезненное выражение угнетенного, наболевшего сердца, духа народного, выражение страдальческих чувств народа, крепостного, порабощенного, оставленного самому себе, без просвещения, без цивилизации» [22, 544]. Щапов различал в народе два вида протестного движения: «бунтарское, пугачевщину» и «духовно-нравственное, мистико-идеалистическое» [Там же], выразившееся в сектантстве.Достоевский воспроизводит эту модель народной истории в черновых записях к неосуществленной поэме «Житие великого грешника», выделяя два «типа из коренника»: «Стенек Разиных» и «Данил Филипповичей» (имя основателя хлыстовской секты — С. С.), что отражает стремление народа к правде, поиски ее как в социальном, так и в духовном планах: «Масса народа живет непосредственно и складно, коренником, но — чуть покажется в ней движение, т. е. простое жизненное отправление, — всегда выставляет эти типы» [4, с. 128].

Достоевский неслучайно использует имя хлыстовского лжепророка как нарицательное для обозначения целого народного типа. Это было обусловлено влиянием формирующегося в пореформенный период демократического направления историографии, представители которого уделяли особое внимание феномену самозванства, в том числе и религиозного (лжехристы и лжебогородицы хлыстов и скопцов). Самозванческая тематика поднимается не только в трудах Щапова, но и в работах Н. И. Костомарова («Бунт Стеньки Разина», «Смутное время Московского государства»), Д. Л. Мордовцева («Самозванцы на Руси и понизовая вольница»), Н. А. Середы («Позднейшие волнения в Оренбургском крае») и др., акцентирующих внимание на том, что раскольники, как один из сильнейших оппозиционных элементов в народе, становились основной опорой самозванцев, образы которых порождали социально-утопические легенды о народном «царе (царевиче)-избавителе» [20, с. 49]. Как показывает О. Майорова, они приобрели особую популярность в 1860-е гг., так как вспыхнувшее в народе недовольство манифестом об отмене крепостного права подкреплялось «слухами об утаенной или подмененной воле» [14, 218]. Общественный резонанс, в частности, вызвали крестьянские волнения 1861 г. в селе Бездна, одним из зачинщиков которых был Антон Петров, руководствовавшийся популярной в пореформенный период народной легендой о князе Константине Николаевиче как о подлинном освободителе.

Труды Щапова о расколе, описывающие историю существования этого явления с XVII в. и отображающие его связь с закрепощением крестьян и подавлением земских свобод, вписывались, таким образом, в общественно-политический дискурс эпохи. Крестьянский вопрос, наиболее остро назревший к середине XIX в., обусловил внимание интеллектуальной элиты к народной истории, процессам централизации и закрепощения, усилившимся при Петре I. Злободневные проблемы 1860-х гг., связанные с усилением раскола, крестьянскими волнениями, распространением новых самозванческих легенд, заставляли представителей зарождавшейся демократической историографии проводить аналогии с «бунташным веком»: обращение к прошлому становилось способом осмысления сложившегося кризиса и установления его глубинных причин. Внимание к народной истории XVIII в., старообрядческому движению, переоценка реформ Петра I были связаны с осознанием окончания петровского периода русской истории и поиска нового пути развития России.

В этих же условиях формируется идеология почвенничества, заявившая о себе выходом нового печатного органа — журнала «Время». Достоевский, сознательно отказываясь от сугубо теоретических построений западников и славянофилов, на основе демократической концепции отечественной истории создает собственную модель осмысления исторического процесса и предлагает конкретные решения, необходимые, по его мнению, для спасения России.

Мысль о том, что к середине XIX в. «идея Петра совершилась и достигла <…> окончательного развития» [6, с. 19], побуждает писателя изложить свое видение исторического процесса суть которого, по его мнению, заключается в возвращении к почве, народу: «Мы говорим о примирении цивилизации с народным началом. <…> Соединение во что бы то ни стало, несмотря ни на какие пожертвования, и возможно скорейшее, — вот наша передовая мысль, вот девиз наш» [5, с. 37]. Отводя религиозному инакомыслию одно из центральных мест в своих историософских построениях, Достоевский подчеркивает, что именно при Петре раскол религиозный усилился расколом культурным, выразившимся в разобщении интеллигенции и народа, «отшатнувшегося от Петровской реформы еще 170 лет назад и с тех пор разъединенного с сословием образованным, жившего отдельно, своей собственной, особенной и самостоятельной жизнью» [Там же, с. 35].

По Достоевскому, для преодоления этого разъединения недостаточно распространить в народе грамотность и образование — необходимо также его духовное просвещение. По его мнению, суть просвещения должна заключаться в том, чтобы «разъяснить» «темному народу» «добытое веками драгоценное достояние» православия «в его великом истинном смысле» [10, с. 11-12].

Достоевский не только ставит перед образованным обществом задачу приобщения народа к культуре и цивилизации, но и призывает его «принять в себя народный элемент» [6, с. 7], показывая, что в самом явлении раскола заключаются те начала, которые могут способствовать прогрессу.

В статье «Два лагеря теоретиков» 1862 г., осмысляя итоги отмены крепостного права и, очевидно, находясь под влиянием демократической риторики эпохи и, в частности, щаповских работ о расколе, Достоевский задается вопросом о «земстве русском» как о «новом элементе русской жизни, который скоро обновит <…> общественную жизнь» [7, с. 25]. Основываясь на историческом материале, представленном Щаповым, писатель говорит о земстве как об «одном из главных заправляющих начал» [Там же] русской истории, не раз выражавших свою волю различными формами протеста, и ставит вопрос о его способности стать движущим элементом современной истории России.

Защищая народ от нападок западников, Достоевский изображает неприятие интеллектуальной элитой народной массы и противостояние ей через историческую аналогию «борьбы <…> боярства с земством» [7, с. 8]. Однако он также признает ограниченным и «несправедливым» [Там же, с. 9] желание славянофилов идеализировать земство, низвергая образованное общество, в котором, по мнению писателя, так же заключается необходимый для дальнейшего развития России потенциал.

Так, преодолевая узость либеральных теорий и опираясь на демократическую концепцию истории, Достоевский выстраивает почвенническую модель развития России, в центре которой — идея воссоединения интеллигенции с народом, осмысляемая им как двусторонний процесс, заключающийся не только в просвещении народа, но и в восприятии образованным обществом положительных народных начал: «Таким образом, собственные наши интересы и интересы человечества требуют, чтоб мы возвратились самым делом на почву народности, соединились с нашим земством» [7, с. 20].

Важнейшим феноменом народной истории, требующим пересмотра устоявшихся позиций, по Достоевскому, является раскол — «самое крупное явление в русской жизни и самый лучший залог надежды на лучшее будущее в русской жизни» [7, с. 21]. Он видел в «странном отрицании» раскольников «страстное стремление к истине, глубокое недовольство действительностью» [Там же], а значит — факт пробуждения народного самосознания, утверждения им своей воли в поисках правды. Осмысление писателем раскола как протестного явления соотносилось с демократической точкой зрения, представленной в трудах Щапова, и отражало восприятие народного недовольства как движущего фактора исторического процесса.

Отношение к раскольникам как к наиболее прогрессивной части русского народа Достоевский вслед за Щаповым также объясняет особенностями общественного устройства раскольнических согласий, сохранивших с XVII в. «при всех неблагоприятных обстоятельствах, общинный (курсив автора прим.) быт» [7, с. 21]. Такой уклад, как подчеркивает писатель, является органичной составляющей русской народной жизни, что дает России преимущество перед западными странами, пытающимися искусственно создать подобную форму организации: «Но в западной жизни это общинное начало еще не вошло в жизнь; ему ход будет только в будущем... На Руси оно существует уже как данное жизнью и ждет только благоприятных условий к своему большему развитию» [7, с. 21]. Характерно в этом отношении высказывание Достоевского из объяснения по делу петрашевцев о фурьеризме, предлагающем организовать жизнь общества через устройство фаланстер, как о «западной системе», которая «так неудобна для нашей почвы, так не по обстоятельствам нашим, так не в характере нации <…>» [5, с. 134].

Таким образом, выдвигая перед интеллектуальной элитой задачу создания новой формы организации общественной жизни, не искусственной, а «нашей собственной, родной, взятой из почвы нашей, взятой из народного духа и из народных начал» [5, с. 36], Достоевский призывает обратить внимание на общинное устройство согласий раскольников, сохранивших его, несмотря на гонения со стороны государства. Более того, он считает стремление раскольников на протяжении веков «с упорством» отстаивать общинный быт «доказательством того, что народ наш способен к политической жизни» [7, с. 21].

Раскольники, по мнению писателя, сформировавшемуся под влиянием идей зарождавшегося демократического направления историографии раскола, представляют собой прогрессивную оппозицию высшей культуре: они выражают свое несогласие со сложившимися социальными условиями, отстаивают общинную форму организации и ищут самостоятельных путей развития, утверждая свободу духа и умственной деятельности.

Демократическая концепция, изложенная в трудах Щапова и положившая начало народнической тенденции в изучении раскола, впервые предлагала научное обоснование политического характера этого явления. Такая точка зрения, позволившая по-новому взглянуть на отечественную историю, оказалась популярной на рубеже 1850-1860-х гг. в связи с общественным подъемом накануне крестьянской реформы, что обусловило актуальность обращения к народной истории, процессам, связанным с закрепощением крестьян. Раскол при этом начинает осмысляться как оппозиционное народное движение, определяющее ход русской истории.

Однако Щапов был не просто теоретиком демократического движения — он занимался распространением революционных идей среди казанского студенчества. За речь, произнесенную им на панихиде по расстрелянным после восстания в селе Бездна крестьянам, профессор «был арестован, отстранен от преподавания в Казанской Духовной академии, оказался под надзором полиции» [1, с. 68]. Известно также, что он имел сношения с лондонским центром революционной эмиграции и намеревался вступить в общество «Земля и воля» [17].

Интерес Достоевского к работам Щапова объясняется не только особенностями сложившейся к 1860-м гг. общественно-политической обстановки, но и тем, что с мыслью о революционном потенциале раскола писатель познакомился еще в 1840-е гг.: «Именно среди петрашевцев впервые возникла идея прямого вовлечения раскольников в революционно-освободительное движение» [19, с. 17]. Внимание к расколу как оппозиционному элементу в народе было связано с культивировавшейся«в наиболее революционно настроенным кружке Дурова и Спешнева» [2, с. 78] идеей народного восстания, которую, согласно воспоминаниям А. И. Пальма [15, с. 85], Достоевский в 1840-е гг. поддерживал.

Но в 1860-е гг. писатель отказывается от своих прошлых убеждений и, создавая концепцию почвенничества, предлагает мирный путь преобразования России. Несостоятельность идей о революционном потенциале раскола Достоевский творчески исследует в романе «Бесы». О многом говорит также его оценка деятельности Щапова, который в записных тетрадях Достоевского 1870-х гг. назван человеком «без твердого направления деятельности», «не только не выработавшимся, но и не в силах выработаться» [9, с. 201].

Таким образом, раскол, понимаемый как народная оппозиция государственному гнету, падению авторитета церкви и европейской форме просвещения, является центральным элементом историософских построений Достоевского, который, преодолевая ограниченность западнической и славянофильской позиций и усваивая демократическую концепцию раскола, представленную трудами Щапова, создает собственную модель исторического процесса, указывая дальнейший путь развития России, цель которого, по его мнению, заключается в воссоединении образованного общества с народом.

В данном исследовании проанализирована общественно-политическая ситуация рубежа 1850-1860-х гг.; описаны особенности формировавшегося в этот период демократического направления историографии; раскрыта суть щаповской концепции раскола и указана ее роль в появлении народнической тенденции в расколоведении; установлено влияние идей Щапова на формирование идеологии почвенничества; реконструирована почвенническая модель исторического процесса и определено место раскола в историософских построениях Достоевского.

Исследование помогает создать целостное представление о расколе в историософии Достоевского, прояснить через отношение писателя к этому явлению суть его почвеннической концепции, описать его модель осмысления истории. В статье осуществлен концептуальный пересмотр темы раскола в творчестве Достоевского, намечены перспективы дальнейшего ее изучения, показана необходимость системного подхода к ее исследованию.

Библиография
1. Асипова Н. В. Церковный раскол в общественном мнении России: конец 1850-х—1860-е гг.: диссертация ... кандидата исторических наук : 07.00.02/ Асипова Наталья Владимировна; [Место защиты: Моск. гос. гуманитар. ун-т им. М. А. Шолохова]. — Москва, 2009. 253 с.
2. Бельчиков Н. Ф. Достоевский в процессе петрашевцев/ Академия наук СССР. Институт мировой литературы им. А. М. Горького — М.: Наука, 1971. 294 с.
3. Вишленкова Е. А. Проблема церковного раскола в трудах А. П. Щапова: автореферат дис. ... кандидата исторических наук: 07.00.09 / Казан. ун-т. — Казань, 1991. 19 с. http://cheloveknauka.com/v/465527/a?#?page=4
4. Достоевский Ф. М. Полное академическое собрание сочинений. В 30-ти т. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1972-1990. Т. 9. 1974. 527 с.
5. Достоевский Ф. М. Полное академическое собрание сочинений. В 30-ти т. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1972-1990. Т. 18. 1978. 372 с.
6. Достоевский Ф. М. Полное академическое собрание сочинений. В 30-ти т. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1972-1990. Т. 19. 1979. 359 с.
7. Достоевский Ф. М. Полное академическое собрание сочинений. В 30-ти т. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1972-1990. Т. 20. 1980. 432 с.
8. Достоевский Ф. М. Полное академическое собрание сочинений. В 30-ти т. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1972-1990. Т. 21. 1980. 551 с.
9. Достоевский Ф. М. Полное академическое собрание сочинений. В 30-ти т. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1972-1990. Т. 24. 1982. 518 с.
10. Достоевский Ф. М. Полное академическое собрание сочинений. В 30-ти т. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1972-1990. Т. 25. 1983. 465 с.
11. Кирпотин В. Я. Достоевский в шестидесятые годы — М.: Художественная литература, 1966. 560 с.
12. Лазари А. де. В кругу Федора Достоевского. Почвенничество. — М.: Наука, 2004. 207 с.
13. Маджаров А. С. Идеи централизма и федерализма в историографии истории России второй половины ХIХ века (прикладная методология исторического исследования в трудах С. М. Соловьева и А. П. Щапова). Гуманитарный вектор. — 2019. — Том — №3. — С. 128-137 http://zabvektor.com/wp-content/uploads/250619050658-madzharov.pdf
14. Майорова О. Е. Царевич-самозванец в социальной мифологии пореформенной России// РОССИЯ / RUSSIA. Вып. 3 (11): Культурные практики в идеологической перспективе. Россия XVIII-начало XX века. — М.: ОГИ, 1999. С. 204-232 http://ec-dejavu.ru/i/Impostor-2.html
15. Миллер О. Ф. Материалы для жизнеописания Ф. М. Достоевского // Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. — СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1883. 122 с. https://fedordostoevsky.ru/pdf/bio_1883.pdf
16. Нечаева В. С. Журнал М. М. и Ф. М. Достоевских «Время». 1861—1863. — М.: Наука, 1972. 316 с.
17. Нечкина М. В. Щапов А. П. в годы революционной ситуации: Письмо к П. П. Вяземскому от 8 окт. 1861 г.// Лит. наследство. — М., 1959. — Т. 67. — С. 645-668.
18. Цамутали А. Н. Историк-демократ: Афанасий Прокофьевич Щапов// Историки России. XVIII-начало XX века. — М.: Скрипторий, 1996. С. 379-397.
19. Цой Л. Н. Проблемы раскола и народных ересей в мировоззрении и творчестве Ф.М. Достоевского. — Якутск: ЯГУ, 1995. 112 с. https://b-ok2.org/book/2930215/a0233b
20. Чистов К. В. Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд) — СПб.: «Дмитрий Булавин», 2003. 538 с. https://www.booksite.ru/fulltext/chist/text.pdf
21. Щапов А. П. Земство и раскол// Сочинения. — СПб.: издание М.В. Пирожкова, 1908, I. — С. 451-504. https://azbyka.ru/otechnik/books/original/21036-Земство-и-раскол-I.pdf
22. Щапов А. П. Земство и раскол. II. Бегуны// Сочинения. — СПб.: издание М.В. Пирожкова, 1908, I. — С. 505-579. https://azbyka.ru/otechnik/books/original/21037-Земство-и-раскол-II-(Бегуны).pdf
23. Щапов А. П. Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII в. и в первой половине XVIII в.: Опыт исторического исследования о причинах происхождения и распространения русского раскола: Сочинение А. Щапова. — Казань: Изд. И. Дубровина, 1859. — 547 с. http://www.odinblago.ru/russk_raskol_staroobr/
References
1. Asipova N. V. Tserkovnyi raskol v obshchestvennom mnenii Rossii: konets 1850-kh—1860-e gg.: dissertatsiya ... kandidata istoricheskikh nauk : 07.00.02/ Asipova Natal'ya Vladimirovna; [Mesto zashchity: Mosk. gos. gumanitar. un-t im. M. A. Sholokhova]. — Moskva, 2009. 253 s.
2. Bel'chikov N. F. Dostoevskii v protsesse petrashevtsev/ Akademiya nauk SSSR. Institut mirovoi literatury im. A. M. Gor'kogo — M.: Nauka, 1971. 294 s.
3. Vishlenkova E. A. Problema tserkovnogo raskola v trudakh A. P. Shchapova: avtoreferat dis. ... kandidata istoricheskikh nauk: 07.00.09 / Kazan. un-t. — Kazan', 1991. 19 s. http://cheloveknauka.com/v/465527/a?#?page=4
4. Dostoevskii F. M. Polnoe akademicheskoe sobranie sochinenii. V 30-ti t. L.: Nauka (Leningradskoe otdelenie), 1972-1990. T. 9. 1974. 527 s.
5. Dostoevskii F. M. Polnoe akademicheskoe sobranie sochinenii. V 30-ti t. L.: Nauka (Leningradskoe otdelenie), 1972-1990. T. 18. 1978. 372 s.
6. Dostoevskii F. M. Polnoe akademicheskoe sobranie sochinenii. V 30-ti t. L.: Nauka (Leningradskoe otdelenie), 1972-1990. T. 19. 1979. 359 s.
7. Dostoevskii F. M. Polnoe akademicheskoe sobranie sochinenii. V 30-ti t. L.: Nauka (Leningradskoe otdelenie), 1972-1990. T. 20. 1980. 432 s.
8. Dostoevskii F. M. Polnoe akademicheskoe sobranie sochinenii. V 30-ti t. L.: Nauka (Leningradskoe otdelenie), 1972-1990. T. 21. 1980. 551 s.
9. Dostoevskii F. M. Polnoe akademicheskoe sobranie sochinenii. V 30-ti t. L.: Nauka (Leningradskoe otdelenie), 1972-1990. T. 24. 1982. 518 s.
10. Dostoevskii F. M. Polnoe akademicheskoe sobranie sochinenii. V 30-ti t. L.: Nauka (Leningradskoe otdelenie), 1972-1990. T. 25. 1983. 465 s.
11. Kirpotin V. Ya. Dostoevskii v shestidesyatye gody — M.: Khudozhestvennaya literatura, 1966. 560 s.
12. Lazari A. de. V krugu Fedora Dostoevskogo. Pochvennichestvo. — M.: Nauka, 2004. 207 s.
13. Madzharov A. S. Idei tsentralizma i federalizma v istoriografii istorii Rossii vtoroi poloviny KhIKh veka (prikladnaya metodologiya istoricheskogo issledovaniya v trudakh S. M. Solov'eva i A. P. Shchapova). Gumanitarnyi vektor. — 2019. — Tom — №3. — S. 128-137 http://zabvektor.com/wp-content/uploads/250619050658-madzharov.pdf
14. Maiorova O. E. Tsarevich-samozvanets v sotsial'noi mifologii poreformennoi Rossii// ROSSIYa / RUSSIA. Vyp. 3 (11): Kul'turnye praktiki v ideologicheskoi perspektive. Rossiya XVIII-nachalo XX veka. — M.: OGI, 1999. S. 204-232 http://ec-dejavu.ru/i/Impostor-2.html
15. Miller O. F. Materialy dlya zhizneopisaniya F. M. Dostoevskogo // Biografiya, pis'ma i zametki iz zapisnoi knizhki F. M. Dostoevskogo. — SPb.: Tip. A. S. Suvorina, 1883. 122 s. https://fedordostoevsky.ru/pdf/bio_1883.pdf
16. Nechaeva V. S. Zhurnal M. M. i F. M. Dostoevskikh «Vremya». 1861—1863. — M.: Nauka, 1972. 316 s.
17. Nechkina M. V. Shchapov A. P. v gody revolyutsionnoi situatsii: Pis'mo k P. P. Vyazemskomu ot 8 okt. 1861 g.// Lit. nasledstvo. — M., 1959. — T. 67. — S. 645-668.
18. Tsamutali A. N. Istorik-demokrat: Afanasii Prokof'evich Shchapov// Istoriki Rossii. XVIII-nachalo XX veka. — M.: Skriptorii, 1996. S. 379-397.
19. Tsoi L. N. Problemy raskola i narodnykh eresei v mirovozzrenii i tvorchestve F.M. Dostoevskogo. — Yakutsk: YaGU, 1995. 112 s. https://b-ok2.org/book/2930215/a0233b
20. Chistov K. V. Russkaya narodnaya utopiya (genezis i funktsii sotsial'no-utopicheskikh legend) — SPb.: «Dmitrii Bulavin», 2003. 538 s. https://www.booksite.ru/fulltext/chist/text.pdf
21. Shchapov A. P. Zemstvo i raskol// Sochineniya. — SPb.: izdanie M.V. Pirozhkova, 1908, I. — S. 451-504. https://azbyka.ru/otechnik/books/original/21036-Zemstvo-i-raskol-I.pdf
22. Shchapov A. P. Zemstvo i raskol. II. Beguny// Sochineniya. — SPb.: izdanie M.V. Pirozhkova, 1908, I. — S. 505-579. https://azbyka.ru/otechnik/books/original/21037-Zemstvo-i-raskol-II-(Beguny).pdf
23. Shchapov A. P. Russkii raskol staroobryadstva, rassmatrivaemyi v svyazi s vnutrennim sostoyaniem russkoi tserkvi i grazhdanstvennosti v XVII v. i v pervoi polovine XVIII v.: Opyt istoricheskogo issledovaniya o prichinakh proiskhozhdeniya i rasprostraneniya russkogo raskola: Sochinenie A. Shchapova. — Kazan': Izd. I. Dubrovina, 1859. — 547 s. http://www.odinblago.ru/russk_raskol_staroobr/

Результаты процедуры рецензирования статьи

В связи с политикой двойного слепого рецензирования личность рецензента не раскрывается.
Со списком рецензентов издательства можно ознакомиться здесь.

Творчество Ф.М. Достоевского является уникальным явлением русской классической литературы. Наследие писателя объемно, велико, разнообразно, масса же критических источников еще больше. О Достоевском писать уже сложно: основной набор текстов проанализирован с разных сторон, сложился т.н. классический вариант трактовок, система оценок художественного мышления писателя. И все же к писателю-классику XIX века возвращаются, ищут новые подходы, высказывают некие экспериментальные версии понимания того или иного текста. Рецензируемая статья касается не так часто поднимаемой в научной среде теме – историософских воззрений Ф.М. Достоевского. На мой взгляд, выбранный вектор исследования достаточно интересен, продуктивен и может быть концептуально дешифрован. Следовательно, работа отличается научной новизной, а материал актуален и востребован читательской аудиторией. Мировоззренческая позиций Ф.М. Достоевского формировалась под воздействием ряда факторов – это и политика, и философия, и общественное мнение, и наследие культуры. Вторая половина XIX века, вообще, период весьма интересный и неоднозначный в плане становления общих взглядов на историю, социум, человека. Как отмечено в тексте, «огромное влияние на формирование общественного мнения оказали труды А.П. Щапова, в которых утверждалась идея политического раскола». Цель работы достаточно конкретна – «выявление роли щаповской концепции раскола в формировании взглядов Ф. М. Достоевского на это явление, отразившихся в его историософских построениях». Точность поставленной задачи определяет и естественную логику всего сочинения. Таким образом, предметный фактор соотносится с общеконцептуальной платформой. При этом методы декодирования проблемы влияния идей А.П. Щапова на воззрения Ф.М. Достоевского разнообразны – это научная эмпирика, систематизация, обобщение, концептуальный анализ, социально-историческая конкретизация. Собственно история вопроса освещена в самом начале исследования: «обширная статья Щапова о расколе была напечатана в журнале М. М. и Ф. М. Достоевских «Время», поэтому решение вопросов о том, в какой степени писатель воспринял щаповские идеи и видел ли он в расколе революционный потенциал, имеют определяющее значение для понимания историософии писателя». Автор при разборе темы не упускает из виду классический блок критических источников. В текст вводятся цитации из наблюдений/исследований В. Кирпотина, О. Миллера, В. Нечаева, Н. Бельчикова, А. Лазари. Правомерен по ходу работы и тезис, что «для реконструкции концепции раскола в творчестве Достоевского обнаруживается необходимость не только учитывать исторические обстоятельства второй половины XIX в., но и принимать во внимание специфику зарождавшейся в тот период демократической историографии и в целом особенности развития демократической мысли в России». На мой взгляд, материал, который достаточно интересно скомпонован, поднимает на должный уровень значимость фигуры Ф.М. Достоевского не только как художника слова, мыслителя, но и серьезного общественного деятеля. Гипотетически высказанные тезисы по ходу работу всегда дополняются авторскими синкретическими аргументами: «справедливо отмечая, что Достоевский не просто перенял щаповскую модель осмысления истории, но «вырабатывал концепцию, отвечающую не злобе дня, а истории и перспективам России», или «по справедливому замечанию А. Лазари, щаповская «интерпретация раскола как народного бунта против “немецко-шведского” государства в значительной степени совпадала с концепциями почвенников». Работа максимально объективно раскрывает основную тем, так как фактический материал дается без каких-либо искажений. Например, «в 1862 г. вышло щаповское исследование «Земство и раскол», вторая часть которого, под названием «Бегуны», была напечатана в десятом и одиннадцатом номерах журнала М. М. и Ф. М. Достоевских «Время», что во многом отразило позицию редакции по отношению к расколу». Систематизация имеющихся точек зрения и авторитетных взглядов позволяет автору историософские воззрения Ф.М. Достоевского представить в парадигмальном ключе их становления. Именно это и является отличительной чертой данного исследования. По ходу текста все основные библиографические источники цитируются контекстуально уместно. Ссылки позволяют потенциальному читателю конкретизировать суть проблемы, выявлять необходимые спорные доминанты вопроса. Это отчасти является и манифестацией исследовательской перспективы, на мой взгляд, подобный диалог, удачно воссоздан автором. Большая часть оценок мировоззрения Ф.М. Достоевского дается точно и объективно: «эта точка зрения была созвучна взглядам Достоевского, который считал, что в усилении раскола, вызванном петровскими преобразованиями, отразилось сопротивление народа чуждому ему по духу европейскому просвещению. В этом явлении, по мнению писателя, развернулось культурное творчество народа, который, будучи предоставленным самому себе, «шел в темноте», но «своей особой дорогой», «заявляя свою самостоятельность», хотя и «чрезвычайными, судорожными усилиями». При детальном анализе статьи реципиент утвердится в мысли, что идеи Щапова напрямую воздействовали на историософские воззрения писателя-классика. Работу отличает однозначность авторской позиции, точность мыслей/фраз, выверенная логичность повествования, правильность взглядов, аргументированность выводов. Стиль исследования, что проявляется во всем текстовом массиве, собственно-научный. Автор пунктуален в использовании терминов и понятий, они также уместно используются, имеют четкую коннотацию. Хотелось бы также отметить, что в работе весьма удачно выстроена доказательная база. Эмпирика, оценка становления историософских взглядов Ф.М. Достоевского конкретизирована убедительно и четко. В статье «художественное» творчество писателя является в ряду случаев примером такого процесса: «Достоевский неслучайно использует имя хлыстовского лжепророка как нарицательное для обозначения целого народного типа. Это было обусловлено влиянием формирующегося в пореформенный период демократического направления историографии, представители которого уделяли особое внимание феномену самозванства, в том числе и религиозного (лжехристы и лжебогородицы хлыстов и скопцов)», или «по Достоевскому, для преодоления этого разъединения недостаточно распространить в народе грамотность и образование — необходимо также его духовное просвещение. По его мнению, суть просвещения должна заключаться в том, чтобы «разъяснить» «темному народу» «добытое веками драгоценное достояние» православия «в его великом истинном смысле». Роль же Щапова в формировании общественной мысли XIX века дается и точеных языковых формулах, и в форме концептуальных обобщений. Например, «труды Щапова о расколе, описывающие историю существования этого явления с XVII в. и отображающие его связь с закрепощением крестьян и подавлением земских свобод, вписывались, таким образом, в общественно-политический дискурс эпохи», или «Щапов был не просто теоретиком демократического движения — он занимался распространением революционных идей среди казанского студенчества. За речь, произнесенную им на панихиде по расстрелянным после восстания в селе Бездна крестьянам, профессор «был арестован, отстранен от преподавания в Казанской Духовной академии, оказался под надзором полиции». Статья самостоятельна, ее научный статус не вызывает сомнений, авторская точка зрения сформулирована правильно и емко. При достаточно большом количестве использованных источников, цитаций в работе не ощущается зависимость автора от той или иной точки зрения! Завершает работу соразмерный основному тексту вывод, в нем отмечено, что «раскол, понимаемый как народная оппозиция государственному гнету, падению авторитета церкви и европейской форме просвещения, является центральным элементом историософских построений Достоевского, который, преодолевая ограниченность западнической и славянофильской позиций и усваивая демократическую концепцию раскола, представленную трудами Щапова, создает собственную модель исторического процесса, указывая дальнейший путь развития России, цель которого, по его мнению, заключается в воссоединении образованного общества с народом». Следовательно, целостность понимания сути историософских воззрений Ф.М. Достоевского раскрыто. Цель исследования достигнута, ряд задач решен, обязательный ряд параметров научного изыскания выдержан. Работа полностью соответствует требованиям журнала, какой-либо специальной, точечной правки текста не требуется. Статья «Историософские воззрения Ф.М. Достоевского и демократическая концепция раскола А.П. Щапова» может быть рекомендована к открытой публикации в журнале «Litera».