Трагические мотивы Великой отечественной. Интерпретация Василя Быкова

Гуань Линьли кандидат филологических наук Преподаватель русского языка, заведующий кафедрой вторых иностранных языков Гуандунского второго педагогического института 510000, Китай, Гуанчжоу, г. Гуанчжоу, ул. Xingangdong, 351 Guan' Lin'li PhD in Philology Russian Language Teacher, Head of the department of Foreign Languages, Guangdong University of Education 510000, Kitai, Guanchzhou, g. Guanchzhou, ul. Xingangdong, 351 glinli@yandex.ru

Годы двадцатые и тридцатые были тяжелыми для народа СССР, принесли ему немало горя. А затем настали сороковые ― время по-настоящему трагическое. По сей день в народе эти годы называют «военными». Они дали свой сильный импульс литературе, «снабдив» ее таким количеством материала трагической тональности, что не увидеть это просто-напросто невозможно. «Литература о войнах ― царство трагического», ― именно так образно и емко констатировал П. Топер.

Трагизм долгого пути Великой Отечественной войны был неотъемлемой стороной жизни народа на протяжении почти четырех лет, став, через пролитую кровь, органической частью его памяти. И это до сих пор никуда не ушло. Надо отметить: непосредственно в те, военные, годы в произведениях доминировала героическая линия. По мнению П.Топера, она происходила «не из потребительского отношения к жизни, а из понимания неисчерпаемых возможностей человека преодолевать непреодолимые трудности и свершать поражающие воображение подвиги во имя великой цели, в том числе и ценой своей жизни» ^{[6, с. 23]}. К тому же, во время военного лихолетья творческие возможности литераторов были в значительной степени стеснены жесткими ограничениями цензуры, поэтому нота “сострадания и ужаса” вне непосредственной героизации подвига далеко не всегда легко могла найти место в произведениях. И после войны, после Победы истинная ее цена оставалась запретной темой, на пути этой темы в искусстве, прозе стояли преграды. Лишь в начале 60-х годов, когда обстановка в СССР изменилась, многие прошедшие через фронты писатели, ― это Константин Симонов, недавно ушедший из жизни Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Алесь Адамович, Виктор Астафьев и другие – громко заявили о себе. Они вышли на литературную сцену с сохраненной в душе правдой минувших лет, создав в своих произведениях подчеркнуто правдивое изображение самых разных сторон великого и трагического военного времени.

В ряду этих имен был фронтовик, белорус Василь Быков. Вскоре его книги станут известны, их будут неоднократно переиздавать на Родине, переведут на языки других стран. А сам он станет Лауреатом Государственной премии СССР, общественным деятелем, голос которого будут всегда слышать люди. Он обретет заслуженную славу не только в родной Белоруссии. И это естественно. В те десятилетия ― вплоть до конца восьмидесятых годов ― советских писателей не разделяли по национальным признакам. Белорусская Советская Социалистическая Республика (БССР) не коей мере не мыслилась людьми как в ней самой, так и за ее пределами в качестве некого самостоятельного государственного образования, для народа она являлась западной частью СССР. Это было постулатом для всех художников и военных, и послевоенных лет. Василь Быков родился на белорусской земле. Здесь он провел большую часть жизни. Писатель не понаслышке, а поистине глубоко знал то, что происходило именно в этой части страны в 1941-1945 годах. Знание правды – одна из причин того, что его книги остаются востребованными читателями последующих поколений. И эта же правда бесценна для постижения и раскрытия сущности трагического начала в литературе.

Ветеран войны Василь Быков далеко не сразу смог начать писать о ней. Впоследствии он признавался: «О войне я начал писать спустя многие годы после ее окончания. На войне и даже долго после нее не только писать, но и читать о ней не хотелось. Так тяжело было пережитое <...> Когда появилась так называемая вторая волна военной прозы, когда о войне начали писать бывшие лейтенанты, солдаты, это было настоящим откровением: так ново, пронзительно и правдиво зазвучали слова о войне. Я имею в виду книги Юрия Бондарева и Григория Бакланова Виктора Астафьева и Евгения Носова, Юрия Гончарова, Константина Воробьева и Владимира Богомолова <...> Их книги ― обнаженная правда войны, почти документальная проза о ней. Именно эта проза и укрепила мое желание писать про войну» ^{[3, c. 13]}. Отметим сразу: другие писатели СССР тоже давали высокую оценку его прозе.

Он до сих пор широко известен за рубежом. Как отмечал В. Никифирович, «по данным ЮНЕСКО, Василь Быков ныне является одним из самых читаемых в мире писателей» ^[5]. Книги советского, белорусского писателя перевели на одиннадцать языков народов мира.

А вот строки канадскоголитературоведа, профессора Нормана Н. Шнайдмана о его таланте и мастерстве: «Быков использует в своих повестях острую и точную образность; его повествование обычно столь емко, что ничего нельзя убрать. Писатель помещает своих героев в самые необычайные обстоятельства, проверяя их убеждения и этические ценности в ситуациях, в которых возможен только один выбор, а именно: между жизнью и смертью» ^{[16, c. 49]}.

В свою очередь, германский ученый Антон Хирше говорил о творчестве Василя Быкова, как «об особом типе повествовательной прозы социалистического реализма, о смешанной форме, включающей в себя как конкретно-исторический, так и притчевый способы отображения действительности» ^{[4, c. 28]}.

Критик Арнольд Б. Макмиллин (Великобритания) констатировал: «Откровенные, тонкие и чрезвычайно добросовестные повести Василя Быкова являются не только прекрасными примерами военной литературы, но и важным жизненным документом нынешнего дня» ^{[4, c. 28]}.

Его книги пришли и в Китай. Многие произведения были переведены на китайский после “реформы и открытости”. В 1980 году была опубликована книга «Рассказы Василя Быкова», год спустя, в 1981 году ― «Пойти и не вернуться», в 1982 году ― «Сотников», в 1984 году ― «Журавлиный крик», и в 1988 году ― «Знак беды».

Вскоре последовал их анализ. В 1989 году в журнале “Современная зарубежная литература” была напечатана статья Чэнь Цзинюня «Три рассказа Василя Быкова» («Третья ракета» «Сотников» и «Знак беды»);

В 2001 году в «Вестнике института военного искусства» вышла статья «Моральное обстоятельство и другой героизм в произведениях Василя Быкова», а два года спустя в журнале “Зарубежная литература” появились «Воспоминания о Василе Быкове» Чжан Цзе. Наконец, в 2012 году в «Вестнике университета иностранных языков Внутренней Монголии» была напечатана статья «Быковский моральный кодекс и героизм».

Повесть «Сотников»… Примечательно, что критики самых различных умонастроений и взглядов, едины в признании ее одним из самых сильных произведений писателя. Сначала автор дал ей другое, очень образное название ― «Ликвидация». Но оно было изменено А.Т. Твардовским, который предложил назвать произведение иначе: по фамилии главного положительного героя.

Как признавался сам автор, его «интересовали два нравственных момента: что такое человек перед сокрушающей силой бесчеловечных обстоятельств? На что он способен, когда возможности отстоять свою жизнь исчерпаны им до конца и предотвратить смерть невозможно?» Мы видим в произведении двух главных героев, они несут с собой два взгляда на мир ― взгляд Сотникова и взгляд Рыбака. Автор сравнивает, сопоставляет их поведение, мотивы, которыми они руководствуются, раскрывает состояние их душ, отношения этих людей между собой, выявляя принципиальное различие представлений о войне, несовместимость их нравственных принципов и, следовательно, принимаемых ими решений. Сотников… Для него главное, жизненно важное ― это понять себя, проверить и перепроверить нравственную обоснованность своих действий. У Рыбака совершенно иные приоритеты. Во главе угла для этого человека ― поиск мотиваций для внутреннего самооправдания, для освобождения себя, своего человеческого «я» от тяжкой ноши ответственности.

В ряду многочисленных суждениях критиков, посвященных этому произведению (С. Воронин, Л. Якименко, А. Адамович и др.), понятие «трагическое» звучало нечасто. На первый взгляд, это подтверждение тезиса о том, что идея трагизма в определенном смысле шла вразрез с общей тональностью литературы того времени ― с идеей динамичного развития социалистического общества и, соответственно, исторического оптимизма. Но правда заключается в другом: изображение в творчестве будней военных лет все чаще обращало взоры писателей к трагическим граням того времени. И, разумеется, это в полной мере применимо к прозе Василя Быкова.

Изображенная в повести короткая (а в самом факте, самой констатации этого – тоже трагизм!) жизнь Сотникова, убеждает как его самого, так и читателей в одном: сколь трагичны по своему естеству условия, в которых оказывается человек на войне. Особенно если судьба заносит его на оккупированную территорию, где врагом может оказаться не только солдат вражеской, нацисткой армии, но и местный житель, и даже товарищ по оружию. Сотникова не пугала смерть в бою. Такое становилось привычным, даже в чем-то обыденным для людей, сражавшихся на линии фронта. Ощущение трагедии у него возникло в иных обстоятельствах. Когда он увидел гибель ни в чем неповинной девочки, матери нескольких детей и предательство близкого человека, который переступил страшную грань, помогая палачам казнить людей. А сам Сотников был готов принять вину на себя и попытаться спасти их ценой своей жизни, но, тем не менее, он не смог предотвратить предательство, не смог помочь невинным людям, жителям села избежать смерти, Отсюда его мучительные переживания из-за гибели людей, из-за своего бессилия в этой страшной ситуации. Анализируя нравственное состояние, поведение героя произведения, мы приходим к важному выводу: он принадлежит к типу традиционных героев русской литературы. Это герои трагического плана, они страдают от осознания вины, ибо не могут помочь окружающим, а собственная жертвенность представляется им бессмысленной. Но на самом деле в случае в Сотниковым она не была таковой. Ведь люди, наблюдавшие казнь, не одобряли палачей. Их молчание стало безмолвной поддержкой казненных.

Если на примере Сотникова автор хотел еще раз показать и оценить возвышение подвигом, которые было массовым в военные годы, то на примере Рыбака предлагал читателю совершенно иное: осмыслить анатомию такого явления, как предательство. Для этого персонажа произведения граница между нравственным и безнравственным не является определяющим факторам. Как писал сам Василь Быков о Рыбаке, «он примитивный прагматик, совершенно не соотносящий цели со средствами. Война для него ― простое до примитива дело, с исчерпывающей полнотой выраженное постулатом: «чья сила, того и право» и еще: «своя рубашка ближе к телу». Впрочем, «Рыбак тоже не подлец по натуре; сложись обстоятельства иначе, возможно, проявилась бы совершенно другая сторона его характера и он предстал бы перед людьми совсем в ином свете». Он пытается переиграть, перехитрить нацистов, дает следователю половинчатые показания. За это последний обещает сохранить ему жизнь и взять в полицаи. По сути, Рыбак хочет совместить принципиально несовместимое в данной ситуации ― выжить и не погрешить против человечности. Затем он начинает осознавать трагичность положения, в которое сам поставил себя. Пытаясь вырваться из тупика, он решает покончить с собой, но сделать это не удается. Что произойдет дальше с этим человеком? Станет ли он мучиться от понимания своего греха? Или будет продолжать существовать, радуясь, что сохранил жизнь? Скорее всего, последнее. Конечно, не понимать совсем значения своего предательства, свидетелями которому были крестьяне, он не сможет. Поэтому он, вероятно, будет слышать голос совести, но весь трагизм случившегося вряд ли до конца осознает. Поэтому оснований для того, чтобы считать этого героя трагическим, нет.

Среди замечательных повестей Василя Быкова военной тематики есть такая, которая, с одной стороны, как бы перекликается с «Сотниковым», а с другой, ― полемизирует с этим произведением, противопоставляя Рыбаку иной тип героя, явно относящийся к категории «трагических». Речь идет о повести «В тумане», опубликованной в 1987 году. Она ― о трагической судьбе одного из тех, чьи жизни забрала война ― белоруса Сущени.

Рабочие совершили на железной дороге диверсию, их схватили, повесили. Но сохранили жизнь одному из них ― Сущене. Цель этого изощренного наказания была проста: дискредитировать его в глазах партизан и местных жителей, представив предателем. В результате он предстал «перед выбором»: умереть или остаться в сознании людей человеком. К нему домой приходят два партизана, которых направил командир отряда, чтобы казнить его от имени советских людей. Как ему доказать, что он не изменник? Следуют сложные перипетии, связанные с планом задуманной казни: Сущеня и партизаны выбирают ее место, потом он сам роет свою могилу, одновременно предпринимая попытку рассказать историю своего «освобождения» от нацистов. Старший из партизан, Гуров, верит его исповеди, но скоро он погибает от пули полицаев. У второго партизана, Войтика, иное мнение: он продолжает считать, что Сущеня был завербован. Сущеня несет на себе умершего Гурова. Он очень хочет дойти с Войтиком до лагеря партизан и там постараться оправдаться, доказать свою невиновность. Но тут следует еще один неожиданный поворот сюжета: Войтик становится жертвой случайной пули. Сущеня остается в лесу один. Рядом с ним – тела Гурова и Войтика. Лагерь партизан близко. Но зачем ему идти туда? Он знает: теперь точно не сможет доказать, что он не предатель, что у него и в мыслях не было стать пособником немцев, что он отверг предложение следователя Гроссмайера выступить в роли посредника между ним и партизанами. И Сущеня совершает мучительно сложный выбор: решает убить себя. Он жертвует собой, а, значит, делает то, что не смог сделать Рыбак, Этот поступок – яркое свидетельство поведения трагического типа. Таким образом, есть все основания для того, чтобы назвать Сущеню трагическим героем.

Таким образом, даже краткий анализ двух повестей Быкова раскрывает, сколь многоликими были трагические ситуации, сколь много места занимали они в жизни людей во время Великой Отечественной. Мы также видим, насколько различна интерпретация таких срезов бытия в сознании самих участников тех событий, данная писателями, которые смогли показать все это в своих произведениях. Тем самым они подтвердили одну очень важную особенность русской литературы: ее трагическое мироощущение или, иными словами, трагическую тональность. Это было присуще данной литературе в самые разные эпохи ее существования. Осмысление сущности трагического начала, ровно, как и его теоретическое исследование требуют фундаментальной, многосторонней работы литературоведов, филологов, философов и социологов.

К этому выводу можно добавить еще один. Он следует из размышлений о том, что, начиная с датского ученого Кьеркегора, стали называть экзистенциональностью.

Как в наших двух повестях, так и во многих других произведениях Быкова герои попадают в экстремальные ситуации: перед ними встают вопросы о выборе действий, о жизни и смерти, о верности долгу и нравственности или возможности предательства. Термин «экзистенциальный» не было принято использовать в советском литературоведении тех времен. Однако данный автором срез жизни своих героев свидетельствует о присутствии именно экзистенциальных ситуаций, ставящих людей перед необходимостью принять решение, которое отвечало бы нравственным принципам. Так, Сотников думает не о собственном спасении, а о сохранении жизни других людей - Демчихи и старосты Петра. Рыбак, как уже упоминалось, печется только о своем спасении, и это его путь к предательству. Самое трудное испытание досталось Сущене, но он смог взять планку. Выдержал испытание экзистенциальной ситуацией, представ перед читателями и исследователями творчества Василя Быкова подлинно трагическим героем.