Трансцендентализм И. Канта как ключ к пониманию специфики деятельности судей

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-011-00067.

Принятие решения судьями — это сложный процесс, включающий в себя несколько стадий, на каждой из которых активно задействуется способность суждения. Так, одним из ключевых элементов судопроизводства является оценка судьями обстоятельств, имеющих значение для разрешения дела. О том, что этот процесс имеет немеханический, неавтоматизируемый и нетривиальный характер, говорят, в частности, авторы фундаментального труда по теории доказывания Т. Андерсон, Д. Шум и У. Твининг ^{[14, p. 54]}. Они связывают это с тем, что при оценке доказательств основную роль играет абдуктивное мышление, которое они также называют образным мышлением ^{[14, p. 54]}. Так в чём же специфика деятельности судей, и чем вызваны сложности, с которыми они сталкиваются? Поскольку оценивание относится к аксиологической функции нашего сознания, то, можно предположить, что ответ на этот вопрос можно найти в концепции способности суждения И. Канта, которая нисколько не утратила своего значения не только для философии, но и для практики правоприменения.

Рассмотрение деятельности судей через призму учения о способности суждения И. Канта возможно, во-первых, в силу того, что данная концепция достаточно универсальна и показывает хорошие результаты при анализе любой деятельности, а, во-вторых, по причине того, что судьи по долгу службы обязаны лучше других граждан владеть способностью суждения. Однако следует отметить, что экспликация и актуализация в контексте судейской деятельности ключевых идей «Критики способности суждения» является непростой задачей. Во многом это обусловлено структурной и содержательной сложностью третьей «Критики», что приводит к сильному разбросу интерпретаций и оценок её текста, которому, в частности, и во времена И. Канта, и позднее зачастую отказывали как во внутренней целостности, так и в систематическом единстве с двумя другими «Критиками».

То, что сформулированная задача действительно непроста, косвенно подтверждается результатами интервьюирования, проведённого мной пять лет назад среди ведущих кантоведов мира, которые должны были назвать приоритетные перспективные направления исследовательской работы в области философии И. Канта на ближайшие десять лет ^[3]. В интервьюировании приняли участие 30 специалистов из 13 стран мира. Причём около половины респондентов на тот момент занимались изучением трансцендентального идеализма более 30 лет. Интервьюирование проводилось в форме анкетирования со свободными вариантами ответа, то есть эксперты без всяких подсказок сами называли только те темы, которые их действительно волновали. Чаще всего респонденты предлагали в ближайшие десять лет сконцентрироваться на прояснении ключевых понятий «Критики способности суждения», поскольку данный труд до сих пор вызывает у специалистов больше вопросов, чем другие две «Критики» ^{[3, с. 118]}. На втором месте у участников интервьюирования оказалась мысль о необходимости актуализации идей И. Канта в контексте современных научных исследований ^{[3, с. 119]}. Так и возникла идея исследовательского проекта, некоторые результаты которого изложены ниже. Суть проекта в том, чтобы актуализировать концепцию способности суждения применительно к судейской деятельности.

Итак, согласно И. Канту всякая деятельность субъекта — теоретическая, практическая и аксиологическая — сопряжена с реализацией способности суждения. Действительно, способность суждения занимает опосредующее положение между разумом и рассудком, являясь одной из трёх высших познавательных способностей ^{[8, с. 38]}. Правда, здесь стоит сделать оговорку, что поскольку судьи имеют дело с юридическими нормами, то, на первый взгляд, представляется более целесообразным рассматривать специфику их работы исключительно через призму праксиологии, то есть этики и философии права И. Канта, а не его гносеологии и аксиологии, где учение о способности суждения представлено наиболее полно. Но не следует забывать, что, во-первых, И. Кант настаивает на систематическом единстве и постоянном взаимодействии высших познавательных способностей ^{[8, с. 38]}. Во-вторых, сфера действия способности суждения распространяется гораздо дальше одного лишь искусства и эстетики как теории вкуса. И не искусством единым ограничивается реализация аксиологической функции сознания субъекта, ответственной за оценку и ценности, о чём довольно подробно и убедительно говорит в своей монографии Д.Н. Разеев ^[12], который раскрыл новые аспекты применимости телеологии и аксиологии И. Канта для теоретической философии ^[4]. Ключевой же проблемой данного исследования является не вся ментальная деятельность судьи, включающая его правопонимание и нравственные принципы, что ближе к проблемному полю практической философии, а только та её часть, которая связана с оценкой юридически значимых обстоятельств.

К сожалению, на сегодняшний день ни в отечественной, ни в зарубежной литературе систематически не исследованы представления И. Канта о специфике деятельности судей. Причиной этому может служить, в частности, то, что сам философ даёт не очень много информации на этот счёт. Одно из самых его ярких высказываний касается изъянов способности суждения у медиков, судей и политических деятелей. В этом месте «Критики чистого разума» И. Кант отмечает, что «врач, судья или политик может иметь в своей голове столь много превосходных медицинских, юридических или политических правил, что сам способен быть хорошим учителем в своей области, и тем не менее в применении их легко может впадать в ошибки или потому, что ему недостает естественной способности суждения (но не рассудка), так что он хотя и способен in abstracto усматривать общее, но не может различать, подходит ли под него данный случай in concreto, или же потому, что он к такому суждению недостаточно подготовлен примерами и реальной деятельностью» ^{[7, с. 54]}.

Приведённая цитата крайне важна для дальнейшего исследования. В ней содержится указание на две ключевые сложности реализации способности суждения судьями. Первая связана с изъянами так называемой определяющей способности суждения, когда при известном общем (норма) субъект не может подвести под это общее конкретный случай (доказательства, юридически значимые обстоятельства), то есть знает правила (нормы), но не может их применять. Вторая связана с изъянами так называемой рефлектирующей способности суждения, когда при известном особенном (доказательства, юридически значимые обстоятельства) субъект не может верно установить взаимосвязь между элементами этого особенного, вычленить в них общее, чтобы подвести это общее (эмпирический закон) под ещё не данное общее (норма) в своём суждении (решение) ^[2].

В этом же разделе И. Кант указывает на возможные пути исправления этих изъянов. Точнее, как он пишет в примечании, от природной нехватки определяющей способности суждения ничто не может спасти, потому это и «называют глупостью» ^{[7, с. 154]}. В то же время рефлектирующая способность суждения может развиваться по мере её активного использования, то есть посредством практики. Здесь можно даже усмотреть некую параллель с эстетическим чувством, которое, как полагал И. Кант, можно и нужно тренировать путём получения опыта эстетического переживания. Кроме того, помощь в повышении эффективности реализации рефлектирующей способности суждения могут оказать специальные методы. Например, разработанная на фундаменте идей И. Канта и Московского методологического кружка алгебра рефлексивных процессов ^[17] и теория рефлексивных игр ^[11], которая с 1970-х используется в криминальной психологии, дознании и следствии как для фундаментальных разработок ^[13], так и в образовательном процессе ^[6] и для решения довольно специфических задач, как расследование дорожно-транспортных преступлений ^[5].

В текстах И. Канта можно встретить ещё один пример, в котором он высказывается о том, что, по его мнению, судья неверно разрешил дело. Этот фрагмент содержится в «Антропологии с прагматической точки зрения». В нём описывается ситуация, когда судья приговорил некую женщину к лечению в психиатрической лечебнице вместо смертной казни на основании того, что она мотивировала свой поступок неверным выводом, сделанным из верных посылок ^{[10, с. 242]}. Чтобы понять, в чём состояла суть этого запутанного дела, лучше взять не русский перевод «Антропологии…», из которого не очень ясно, что же произошло, а немецкий оригинал ^{[15, S. 214]} или английский перевод ^{[16, p. 108]}. Суть дела в том, что некую женщину приговорили к тюремному заключению. За что, правда, непонятно, но это и неважно. После этого подсудимая решила, что тюремное заключение — это страшный позор, который хуже смерти, а значит, она заслуживает смерти. Придя к такому заключению, женщина решила убить своего ребёнка, видимо, в надежде, что её не посадят в тюрьму, а казнят за более тяжкое преступление. Оценив обстоятельства дела, судья пришёл к выводу, что подсудимая была безумна, так как из верных по своей сути посылок (что тюремное заключение — это большой позор) пришла к неверному логическому заключению, что этот позор страшнее смерти и, исходя из этого, осуществила тяжкое деяние, чтобы её лишили жизни по приговору. Но поскольку подсудимая была признана судом безумной в силу того, что не осознавала своих действий, то оснований для казни нет. Поэтому подсудимую отправили для опеки и лечения в психиатрическую лечебницу. И. Канта в этом решении не устроило то, что, по его мнению, все преступники, так или иначе, совершают преступления только лишь потому, что не дружат с головой и не понимают, что поступать плохо — это всегда плохо, и что разумнее и логичнее всегда поступать правильно. А раз у всех у них плохо с логикой, то тогда всех их можно признавать умалишёнными и не наказывать, а лечить. Чего никак нельзя допускать, поскольку это нарушает фундаментальные принципы права — принципы справедливости и неотвратимости наказания. Что ж, определённая логика в возражениях И. Канта присутствует. Равно как и логика решения судьи, поскольку сегодня, скорее всего, его вывод о невменяемости подсудимой подтвердила бы судебная психиатрическая экспертиза.

Здесь, правда, стоит отметить, что в своём отношении к указанному выше решению судьи И. Кант не очень последователен в том, что настаивал на необходимости смертной казни для этой женщины. Конечно, из текста нельзя выяснить все юридически значимые обстоятельства дела, поскольку ситуация описана немного запутанно. Однако, судя по тому, что подсудимой была отчаявшаяся мать с запятнанной репутацией, которая из-за осознания собственной вины и несмываемого позора решила убить своё дитя, с большой долей вероятности можно заключить, что первоначально она была обвинена во внебрачной связи, результатом которой стал убитый впоследствии ребёнок. Вместе с тем, в другом труде — в «Метафизике нравов» — И. Кант предлагал не применять смертную казнь в подобных случаях. Он отмечал, что незаконнорожденный ребёнок попадает в общество как бы «контрабандой», вне закона, а это значит, что принятые в обществе законы на него не распространяются, поэтому его убийство не такое уж тяжкое преступление ^{[9, с. 372]}. Такие казусы И. Кант называл преступлениями из чувства чести: чувства чести пола, когда, чтобы смыть позор мать избавляется от своего внебрачного ребёнка, и чувства чести воина, когда военнослужащий защищает свою честь единственным доступным способом — посредством дуэли ^{[9, с. 371]}. В целом же философ выступал за смертную казнь, видя в ней проявление высшей справедливости, и иронизировал по поводу предложений гуманистов, настаивающих на отмене этой меры наказания ^{[9, с. 370]}.

Больше всего об особенностях судейской профессии можно узнать из «Метафизики нравов». В частности, в этом труде под судьёй или судом И. Кант понимал «лицо (физическое или моральное), которое обладает правомочием производить вменение, имеющее правовую силу» ^{[9, с. 250]}. Как известно, философ настаивал на обязательности принципа разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную ^{[9, с. 345]}. Причём каждая из этих ветвей власти отличается своей особенностью в правовом смысле. Так, воля законодателя должна быть безупречна, сила исполнителя — неодолима, а приговор верховного судьи — неизменяем ^{[9, с. 348]}. Причём с точки зрения И. Канта народ судит сам себя через своих представителей, назначенных государем ^{[9, с. 349–350]}.

Также, из «Метафизики нравов» мы узнаём, что судья не может судить по справедливости, так как должен судить по закону, исходя не из фактического положения дел — по сути, самих по себе юридически значимых обстоятельств, — а из закреплённых документально сведений — доказательств, — например, из существенных условий договора. Поэтому «суд справедливости (в споре других об их правах) содержит в себе противоречие. Лишь там, где речь идёт о собственных правах судьи, и лишь в том, чем он может распоряжаться в пользу собственной особы, он может и должен прислушиваться к голосу справедливости» ^{[9, с. 158]}. В этих идеях можно увидеть перекличку с положениями современных российских процессуальных кодексов, где разъясняется, что такое доказательство. Например, в части 1 статьи 55 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации ^[1].

Кстати, понятие справедливости является краеугольным для философии права И. Канта. Особенно подробно он останавливается на различиях справедливости как таковой — справедливости естественного состояния — и справедливости в силу закона — справедливости гражданского состояния или распределяющей справедливости. Эта проблема преимущественно освещается в третьей главе первой части учения о праве «Метафизики нравов». И. Кант заостряет на данном вопросе внимание, потому что даже правоведы путают эти понятия и допускаю так называемую ошибку подстановки, когда «правовой принцип, который суд правомочен и даже обязан принять для себя самого (следовательно, в субъективном смысле), дабы решать по поводу принадлежащего кому-то права, принимать также объективно за то, что есть само по себе правое; между тем это две совершенно разные вещи» ^{[9, с. 328]}. Чтобы продемонстрировать, в чём разница, И. Кант приводит четыре случая, когда различия между этими понятиями видны особенно ярко: это дарственный договор, договор о ссуде, истребование вещи, приведение к присяге ^{[9, с. 327–328]}. Далее для каждого из этих случаев И. Кант приводит две точки зрения — участника такого процесса, для которого важны все обстоятельства дела, в том числе, которые важны, но не имеют юридического значения, и мнение суда, для которого важны только юридически значимые обстоятельства ^{[9, с. 329–333]}.

В этом же разделе И. Кант пытается вывести формулы, по которым судья должен принимать свои решения. Одна из них заключается в том, что решение судьи может расходиться со здравым смыслом, так как «официальный судья не приемлет предположения о том, что может мыслить та или другая сторона» ^{[9, с. 321]}. В этом вся соль справедливости гражданского состояния или распределяющей справедливости. Отсюда вывод, что «различие между приговором суда и решением, которое вправе вынести для себя частный разум каждого, — это пункт, который ни в коем случае не может быть обойдён при исправлении судебных решений» ^{[9, с. 331]}. Опять же, так происходит в силу того, что судья принимает в расчёт не все обстоятельства дела, а только юридически значимые в силу закона обстоятельства, причём даже не их самих, а оформленные в виде доказательств сведения о таких обстоятельствах. Исходя из этого подхода, И. Кант определяет судебное решение или приговор как «единичный акт общественной справедливости…, осуществляемый государственным должностным лицом (судьёй или судом) в отношении подданного» ^{[9, с. 350]}. Из такого определения можно вывести крайне важное следствие. Решения суда — это единичный акт. То есть даже И. Кант не верил в возможность полной унификации и формализации правосудия, так как уникальные единичные обстоятельства, даже если в какой-то части они касаются общих отражённых в нормах права моментов, требуют индивидуальной работы судьи по вынесению такого же уникального единичного решения о применении норм права. Сегодня нарушение принципа индивидуальности правосудия часто указывается в качестве одного из основных изъянов использования искусственного интеллекта в судопроизводстве противниками внедрения систем искусственного интеллекта в работу судов ^{[19],[18, p. 37]}. Впрочем, это не мешает использованию подобных систем, которые по состоянию на 2015 год были внедрены в 27 штатах США ^{[18, p. 12–13]}.

Помимо этого, рассматривая случай, когда добросовестный покупатель приобретает вещь у продавца, который незаконно завладел ею, И. Кант выводит ещё одно правило. Он пишет, что в гражданском состоянии, то есть в ситуации распределяющей справедливости, суд руководствуется не вообще всеми возможными в данной ситуации соображениями, а только теми, что позволяют «с наибольшей уверенностью выносить решения, касающиеся права каждого» ^{[9, с. 335]}, а право в отношении вещи при этом «трактуется не так, как оно есть само по себе (не как личное право), а так, как легче всего и вернее всего можно вынести решение (как вещное право), однако при этом согласно чистому априорному принципу» ^{[9, с. 334]}. Таким образом, получается своего рода перифраз закона «экономии мышления», которому судья должен следовать, чтобы быть в состоянии отправлять правосудие. Иначе он погрязнет в бесконечных разбирательствах, кто на самом деле имеет подлинные права на некую вещь.

Ещё один явно сформулированный И. Кантом принцип вынесения судебных решений состоит в том, что суд не может склоняться в пользу той или иной стороны — все равны ^{[9, с. 367]}. Однако в этом нет ничего уникального — данный подход сегодня является общим местом в понимании природы законного суда.

Пожалуй, приведёнными выше примерами почти исчерпываются очевидные указания И. Канта на фундаментальные особенности реализации способности суждения судьями. Гораздо чаще в его текстах понятие «судья» употребляется в иных контекстах, не касающихся напрямую судейской профессии. Так, судьёй И. Кант часто называет рассудок или разум, а также государя и Бога. Кроме того, судьёй выступает и сам субъект в отношении своих поступков. Например, И. Кант представляет муки совести человека как своеобразное дело, которое субъект как судья ведёт сам против себя. Характерной чертой такого «процесса» является то, что «разум человека вынуждает его вести это дело как бы по повелению некоего другого лица. Действительно, дело здесь есть ведение тяжбы … перед судом. Но считать, что обвиняемый своей совестью и судья — одно и то же лицо, есть нелепое представление о суде, ведь в таком случае обвинитель всегда проигрывал бы. — Следовательно, совесть человека при всяком долге будет судить не себя, а кого-то другого … мыслить судьей его поступков, если она не должна находиться в противоречии с самой собой. Это другое лицо может быть действительным или чисто идеальным лицом, которое разум создает для самого себя» ^{[9, с. 482]}.

Подытоживая сказанное, подчеркну несколько ключевых моментов. Во-первых, в процессе экспликации представлений И. Канта о специфике деятельности судей остро встаёт вопрос определения круга источников по теме исследования. Как показывает анализ наиболее информативного в этом плане труда основателя трансцендентального идеализма – «Метафизики нравов» – в корпусе его текстов по практической философии, в частности по философии права, содержится крайне мало сведений о том, каким образом судьи принимают решения. Безусловно, здесь можно встретить идеи, позволяющие заглянуть в структуру ценностей субъекта, отправляющего правосудие, и, следовательно, лучше понять, почему он судит так, а не иначе. В частности, речь идёт о разработанной И. Кантом концепции справедливости и его чётком разграничении понятий справедливости как таковой и распределяющей справедливости. Но этого недостаточно, чтобы построить целостную картину. Поэтому при решении поставленной в данной статье исследовательской задачи стоит опираться на более широкий круг первоисточников, то есть, обратиться также к гносеологии и аксиологии И. Канта. Во-вторых, следует признать, что наибольшим эвристическим потенциалом в обрисованном контексте обладает впервые сформулированная в первой и развитая в третьей «Критике» концепция способности суждения, которая может стать ключом к пониманию специфики деятельности судей. В том числе к анализу особенностей современного российского судопроизводства. Так, если выделить в Гражданском процессуальном кодексе РФ два основных класса оснований для отмены решений судов первой инстанции в апелляционном порядке, то окажется, что основания, указанные в пункте 4 части 1 и частях 2–3 статьи 330 Гражданского процессуального кодекса РФ связаны с изъянами определяющей способности суждения, а пункты 1–3 части 1 статьи 330 Гражданского процессуального кодекса – с изъянами рефлектирующей способности суждения ^{[2, с. 331–314]}. Это позволяет чуть глубже уяснить природу судебной ошибки, а значит, построить предположения, как минимизировать риск возникновения подобных ошибок. На данном простом примере можно видеть не только современность идей И. Канта, но и их универсальность.