«Указники» в Северо-Западной Сибири: социальный портрет, трудовая деятельность и условия содержания депортированного населения

Загороднюк Надежда Ивановна ORCID: 0000-0002-9071-6998 кандидат исторических наук старший научный сотрудник, Тобольская комплексная научная станция Уральского отделения Российской академии наук 626152, Россия, Тюменская область, г. Тобольск, ул. Ак. Ю. Осипова, 15 Zagorodnyuk Nadezhda Ivanovna PhD in History Senior Scientific Associate, Tobolsk Complex Scientific Station of Ural Branch of the Russian Academy of Sciences 626152, Russia, Tyumenskaya oblast', g. Tobol'sk, ul. Ak. Yu. Osipova, 15 niz1957@yandex.ru Другие публикации этого автора

В послевоенные годы, как и предыдущие десятилетия, значимым источником рабочей силы в народном хозяйстве СССР являлось «гулаговское» население: спецпоселенцы, заключенные исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) и исправительно-трудовых колоний (ИТК). К 1945 г. насчитывалось более двух десятков категорий спецконтингентов.

Принудительное переселение отдельных категорий граждан в послевоенный период имело специфические черты. Определяющим был военный фактор. В конце Великой Отечественной войны началась новая «зачистка» территорий Западной Украины, Белоруссии, Молдавии, Прибалтики, проходила массовая репатриация советских граждан из фашистской Германии и других стран Европы.

В 1948 г. на значительной территории СССР была проведена вторая волна «раскулачивания». 21 февраля 1948 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О выселении из Украинской ССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный паразитический образ жизни», 2 июня того же года – аналогичный указ, распространявшийся практически на всю территорию страны. Процесс реализации этих Указов является одной из малоизученных страниц истории репрессивной политики Советского государства.

Исследования, посвященные судьбе крестьян, осужденных в 1948–1952 гг. внесудебным порядком, появились в печати в 1990-е гг. Первоначально это было введение в научный оборот архивных документов Н. Ф. Бугаем ^[1], В. Н. Земсковым ^[15] и др. На страницах журнала «Отечественные архивы» был опубликован текст Указа от 21 февраля 1948 г. со вступительной статьей В. П. Попова о подготовке данного документа ^[20].

В работах В. Ф. Зимы, Р. Г. Пихои, посвященных репрессивной политике Советского государства, появились сюжеты, в которых подвергается анализу механизм принятия решений и выселения сельских жителей страны в исследуемый период. В монографии В. Ф. Зимы отдельная глава повествует о проведении насильственного выселения колхозников и единоличников с территории Украинской ССР и, по аналогичному Указу от 2 июня того же года, депортации крестьян с территории СССР, исключая Западную Украину, Белоруссию и Прибалтику. Анализируя методы выхода из кризиса сельского хозяйства, автор отмечает, что «правительство вновь пошло на применение устрашающих мер, чтобы силою заставить людей бесплатно трудиться в колхозах и совхозах, изымать в пользу государства всю произведенную ими продукцию и под угрозой ареста платить непомерные налоги». Принятие Указа оценивается как «социальный эксперимент», «второе раскулачивание» крестьян. Опираясь на документы центральных и местных органов власти, автор приводит механизм проведения «операции» по выявлению и выселению сельских жителей, не выполнявших обязательных заданий в колхозах, а также скомпрометировавших себя в глазах односельчан антиобщественным поведением. Справедливы выводы о том, что в послевоенной деревне тунеядцев было единицы, поэтому под действие указа попали фронтовики, вдовы, старики, молодежь, где большую часть из них составили женщины ^{[16, с. 109]}.

«Неизвестная инициатива Хрущева» по подготовке этих указов и применению репрессивных мер к отдельной категории сельских жителей Украины — «преступным и паразитическим элементам», а затем всей страны нашла отражение в монографии известного историка Р. Г. Пихои «Советский союз: история власти. 1945–1991» Автор подчеркивает антикрестьянский характер государственной политики, направленный на закрепление принудительного колхозного труда ^{[19, с. 15–17]}.

Т. В. Вронская рассматривает новый виток государственного террора через принятие двух взаимосвязанных указов Президиума Верховного Совета ССР от 21 февраля 1948 г. «О выселении из Украинской ССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни» и «О направлении особо опасных государственных преступников по отбытии наказания в ссылку на поселение в отдалённые местности СССР» как желание «изолировать самых опасных политических "врагов" советской власти от "здоровой" части общества» ^{[2, с. 108]}.

Исполнению Указов 1948 г. в регионах СССР (Кировской и Ростовской областях, на Урале, в Красноярском крае и Дальнем Востоке) посвящены работы Е. Л. Зберовской ^[14], Д. Н. Конышева ^[18], Р. Р. Хисамутдиновой ^[22], Е. А. Чайки ^[23], Е. Н. Чернолуцкой ^[24] и других. В вышеназванных работах делается акцент на подготовку и осуществление операции по выселению сельских жителей, приводятся факты и причины незаконного выселения, противоречащие официальным установкам, а также численность и дальнейшая судьба «указников» в этих регионах.

Дискуссионными остаются вопросы социального состава выселенцев в связи с отсутствием специальных работ по этой проблеме. В историографии сложилась точка зрения, что основной удар был нанесен той части населения, которая уклонялась от работы в колхозе или отказывалась вступать в колхоз, а «тунеядцев и паразитов» в деревне были «единицы» ^{[16, с 182]}. По мнению Е. Н. Чернолуцкой, на Дальнем Востоке приговоры на выселение выносили в основном трем группам жителей села. К первой относились те, кто «игнорировал работу в колхозе, но при этом имел крепкие личные хозяйства»; второй — плановые «переселенцы, получавшие льготы и ссуды, но уклонявшиеся от работы в колхозах»; третью группу «указников» составляли «откровенные пьяницы и тунеядцы». Особую группу составляли т.н. «балласт» общества — больные и немощные люди, многодетные и молодые матери ^{[24, с. 105–106]}. Несомненно, следует учитывать специфику региона: на бывших оккупированных фашистами территориях социальный состав выселенцев имел свою специфику.

Не претендуя на исчерпывающие ответы, автор ставит целью данной работы рассмотреть социальный состав, особенности расселения, трудоустройства и бытового обслуживания этой категории репрессированных граждан на территории Северо-Западной Сибири в 1948–1956 гг. Известно, что экономика Северо-Западной Сибири в послевоенное десятилетие развивалась за счет применения принудительного труда, однако исследования по обозначенной проблеме отсутствуют.

Рработы включает широкий круг архивных источников. Основу составляют документы государственных архивов Донецкой Народной Республики, Тюменской области, Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого автономных округов. Для уточнения социального состава спецконтингента автор проанализировал содержание обвинений в отношении 450 лиц, проживавших на территории Сталинской области. Выбор этого региона не случаен: они составили значительную часть депортированных в Северо-Западную Сибирь ^{[4, дд. 354–382]}. Особый интерес представляет картотека спецпереселенцев, спецпоселенцев, выселенных, депортированных административно-ссыльных (осужденных по уголовным статьям), находившихся на учете в Салехардской окружной и районной комендатурах НКВД–МВД в 1929–1960-е гг., хранящаяся в фондах Ямало-Ненецкого окружного музейно-выставочного комплекса им. И.С. Шемановского в г. Салехарде. Она включает 3120 единиц хранения, среди них данные о 708 персонах, отнесенных к категории «указники» ^[13].

Выселение жителей Украины по Указу от 21 февраля 1948 г. стало своеобразной репетицией всесоюзной «операции». Составление списков лиц, подлежащих выселению, было возложено на партийные ячейки и колхозный актив. Судьба членов колхозов решалась общими собраниями колхозников, единоличников – общими сходами.

Партийными органами всячески поддерживалась «народная» инициатива. После партийного собрания колхозников или заседания партячейки собирался комсомольско-партийный архив, где озвучивались кандидатуры на выселение сценарий собрания. Затем на заседаниях бюро райкомов и обкомов партии оперативно отмечались те коллективные хозяйства и районы, где голосовали единогласно. В партийных протоколах отмечались позитивные результаты: «колхозники выражают благодарность», «укрепилась дисциплина», «поступило много заявлений о вступлении в члены артели» и проч. За «грубые извращения Указа», суть которых заключалась в том, что «собрания проходили не организованно, при слабой активности комитетов», секретарям райкомов КП(б)У были объявлены выговоры ^{[3, д. 69, л. 6–9]}.

Предоставление права вынесения приговора, нечеткая формулировка определения вины – все это привело к субъективным оценкам совершенного. Помня опыт 1930 г., где во время раскулачивания реализовывался принцип «лучше перегнуть, чем недогнуть», односельчане выдвигали обвинения, вплоть до абсурдных. Повсеместно в список выселенцев были включены многодетные матери, беременные женщины, инвалиды, участники Великой Отечественной войны. Причем это были не единичные случаи. Так, в Сталинской области УССР по пяти районам (Добропольскому, Катыковскому, Макеевскому, Харцызскому, Ямскому) из 58 общественных приговоров, вынесенных в марте – апреле 1948 г., было отменено более половины — 34, аналогичная картина наблюдалась в других районах ^{[3, д. 92, лл. 66–67]}. Создавалась иллюзия справедливости наказания: незаслуженно репрессированные жители возвращались домой, а к исполнителям директивы применялись партийные и служебные взыскания: так, за внесение в список выселяемых 50-летней многодетной матери, а также двух больных, секретарю Харцызского РК КП(б)У был объявлен выговор, а уполномоченный по проведению выселения был отозван из района ^{[3, д. 59, лл. 62–65]}.

Анализ содержания обвинений, предъявленных к жителям Сталинской области в марте – апреле 1948 г., показал: 78 гражданам из 450 было объявлено предупреждение: им давался трехмесячный испытательный срок с письменным обязательством исправиться и честно трудиться, выполнять обязательный минимум трудодней. 382 чел. подлежали выселению, из них 235 чел. (62 %) являлись колхозниками, остальные были исключены из колхоза (22 чел., 6 %) или самовольно вышли из него (125 чел., 32 %); 114 чел. (30 %) было предъявлено обвинение в невыполнении минимума трудодней, 41 чел. был назван нарушителем трудовой дисциплины. В списках к выселению значились 62 чел., в основном женщины, которые имели на иждивении малолетних детей [подсчит. по: 4, д. 354–382].

Задолженность колхозу мешка зерна, избиение коров, отказ напоить колхозное стадо из личного колодца, запрячь корову — тоже служили причиной для выселения ^{[4, д. 355, лл. 7 об., 64–65; д. 359, лл. 106–117; д. 372, лл. 282–299]}.

В число лиц, преследуемых по Указу, вошли работники учреждений и предприятий, проживавшие в сельской местности: работник почты, налоговый агент, строитель, кустари.

В понятие «антиобщественный паразитический образ жизни» односельчане вкладывали широкий спектр определений. В выступлениях против Советской власти и колхозов обвинялись 19 чел., 114 чел. обвинялись в хищении колхозного и воровстве личного имущества, 101 чел.– в спекуляции товарами, их перепродаже, 20 чел. – в самогоноварении.

Односельчанам представилась возможность привлечь к ответственности тех, чьи морально-нравственные убеждения не совпадали с общественными: рвачей, многоженцев, гулящих женщин, хулиганов, нерадивых матерей. Личная неприязнь звучала в обвинениях типа: «хулиганство в вечернее время», «смеялась над честными колхозниками», «во время жарких полевых работ разъезжала по селу на велосипеде и мотоцикле», «одевши нарядное платье, демонстративно разгуливала по хутору», «ругалась с бригадиром, пыталась ударить его тяжелым предметом» и др.

В число осужденных сельскими сходами и колхозными собраниями вошли и те, кто подлежал высылке в отдаленные районы страны согласно постановлению Совета Министров СССР от 21 февраля 1948 г. «О ссылке, высылке и спецпоселениях», – «семьи осужденных, убитых и находящихся на нелегальном положении бандитов, их пособников, а также различных уголовных элементов», несмотря на то, что эта операция была возложена на МВД СССР: 56 чел. (15 %), которые отбыли тюремное наказание, и столько же — членов их семей; 96 чел. (25 %) лично сотрудничали с оккупантами, 79 чел. (20 %) – члены их семей. Высылке подверглись греки, немцы; бывшие раскулаченные и члены их семей; члены семей шахтовладельцев, торговцев; представители религиозных общин (баптистов); дезертиры Советской Армии, находившиеся с немецком плену, остарбайтеры ^{[4, д. 354–382]}.

Лица, в отношении которых вынесены общественные приговоры о выселении, подлежали, согласно пункту 4 Указа, «удалению сроком на 8 лет из пределов Украинской ССР в местности, перечень которых устанавливается Советом Министров СССР».

Арестованных содержали в камерах предварительного заключения, создавались концентрационные пункты. Первый эшелон из Сталинской области был отправлен в двадцатых числах апреля. В списках значилось 332 чел., из них по приговорам, утвержденным поссоветами, т.е. единоличников – 153 чел. Хозорганам рекомендовалось «рассчитаться с этими людьми и выплатить им все, что полагается, чтобы они могли взять с собой побольше денег, чтобы они захватили с собой одежду, валенки и побольше белья». Среди принудительно выселяемых граждан было около 20 членов семей, добровольно выезжавших вместе с осужденными ^{[3, д. 202, л. 24]}.

На конец июня в Сталинской области было вынесено 550 приговоров, из них 121 приговор был отменен по объективным причинам ^{[3, д. 92, л. 66]}.

За первые два месяца операции в Украинской ССР было осуждено более 2 тыс. человек, все они были отправлены на предприятия лесной промышленности Карело-Финской ССР и Тюменской области ^{[24, с. 103]}.

Летом того же года началась операция в масштабах страны. Накануне принятия Указа от 2 июня 1948 г. обкомам партии было разослано закрытое письмо ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР «О задачах партийных и советских организаций в связи с предстоящим проведением мер по выселению в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный. паразитический образ жизни». Дальнейшие события разворачивались по известному сценарию: заседание партийного актива, где намечались кандидатуры на выселение, назначались кандидатуры на роль докладчиков, выступающих в прениях, далее – колхозное собрание, оформление документов, высылка. Секретность проводимой операции по высылке сельского населения с территории Украинской ССР не позволила избежать ошибок и просчетов, которые были допущены и в других регионах СССР.

На январь 1949 г. на учете спецпоселений МВД республик и УМВД областей находились 21 124 «указников» (10 936 мужчин и 10 188 женщин), из них трудоспособных – 17 986 чел., но использовалось на работах значительно больше — 19 447 чел. ^{[12, с. 127]}. По количеству вселяемого спецконтингента Тюменская область (3342 чел.) была на втором месте после Иркутской (4771 чел.) ^{[12, с. 141, 143–152]}.

На этот период времени спецконтингент Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского национальных округов Тюменской области включал более десятка различных катеогий: «бывшие кулаки», поляки, немцы, «бессарабцы», калмыки, «оуновцы», «истинно-православные христиане», «фольскдойчи» и другие. Но самой большой колонией из вновь прибывших ссыльных стали «указники».

К 1945 г. многие отрасли экономики Тюменской области использовали труд спецпоселенцев. Планы распределения рабочей силы составлялись заранее, расселением спецпоселенцев занимались представители местных исполкомов и предприятий, контроль оставался за Отделом спецпоселений УМВД ^{[14, с. 378]}.

5 июня 1948 г. районным комитетам партии и исполкомам была разослана спецтелеграмма Тюменского обкома партии и облисполкома, в которой сообщалось, что на территорию Березовского, Сургутского, Микояновского, Самаровского, Кондинского районов Ханты-Мансийского национального округа, а также Уватского и Ялуторовского районов на предприятия лесной промышленности был завезен спецконтингент из разных областей Украины. Утверждалось, что этот контингент представлял собой «паразитический элемент, тунеядцев, не желавших трудиться в колхозах», «в основной массе все они находились на оккупированной немцами территории» ^{[8, д. 15, л. 5]}. Прибытие в район ссыльных частично решило проблему нехватки рабочих рук в лесной промышленности, это позволило открыть новые лесоучастки и предприятия. Прибывшие из Сталинской, Днепропетровской, Запорожской, Кировоградской, Николаевской, Одесской, Черниговской областей Украинской ССР были закреплены за Урманным леспромхозом.

На этот период в регионе была сложная социально-экономическая обстановка. С октября 1946 г. жители северных районов стали снабжаться по нормам сельскохозяйственных районов. В связи были сокращены нормы выдачи хлеба и продовольственных товаров. В отдельных районах рабочий получал 350 г хлеба в сутки, служащий – 250 г, иждивенцы и дети – по 150 г. ^{[7, д. 1, л. 68]}. В ноябре 1946 г. значительная часть населения округа не получала хлеба по 8–10 дней ^{[7, д. 1, л. 113]}. В январе 1947 г. суточные нормы хлеба уменьшились до 100 г для рабочих и детей, 50 г для иждивенцев ^{[7, д. 1, лл. 81–82, 130–132, 146]}. Были зарегистрированы факты смерти от голода среди коренного населения. Наблюдался рост самоубийств, имелись факты каннибализма. На март 1948 г. в Ямало-Ненецком национальном округе было зарегистрировано 184 чел. больных цингой и 41 чел. — дистрофией. Наибольшее число заболеваний (130 случаев) было выявлено среди рабочих рыбозаводов Надымского района. Социальными причинами заболеваний были названы низкий заработок рабочих, сбои в снабжении продуктами питания, крайне плохие бытовые условия ^{[7, д. 1, л. 226]}.

Факты недоедания, опухания от голода были выявлены в 1947–1948 г. и на юге области. Выросло число больных септической ангиной, желудочно-кишечными заболеваниями. Началась эпидемия сыпного и возвратного тифа. Значительные очаги заболевания были выявлены не только в национальных округах, но и в южных районах области ^{[9, д. 1313, лл. 28–32]}.

Летом 1948 г. значительная часть области оказалась в зоне затопления, что привело к срыву производственных планов, доставки продовольствия и товаров первой необходимости.

В этот период решением Тюменского областного Совета от 19 июня 1948 г. было объявлено о проведении «мероприятий по выполнению Указа от 2 июня 1948 г.» на территории области. Дислокация сборных пунктов были определена в пяти южных районных центрах области. Проведение собраний было возложено на местный актив, соблюдение порядка, изоляция, охрана осужденных, предотвращение побегов, организация питания были возложены на областное управление МВД ^{[9, д. 1313, лл. 104]}.

В сибирской глубинке ждали бандитов и бывших полицейских, а прибыли в основном женщины с детьми. Среди ссыльных были больные, инвалиды труда и Отечественной войны.

Серьезной проблемой было разъединение семей. Несмотря на принятии директивы МВД СССР № 33 от 8 марта 1948 г. о соединении разрозненных семей спецпереселенцев, по данным на 1 июля 1948 г., приведенным В. Н. Земсковым, в Тюменской области их число составляло 15,8 % ^{[15, с. 158]}. От спецпереселенцев шел поток заявлений с просьбами разрешить им выехать к своим родным и близким.

Адаптация многих спецпоселенцев проходила с большими трудностями: жители степных районов, в основном женщины, обучались непривычным специальностям вальщиков леса, лесорубов, обрубщиков сучьев, пильщиков, возчиков и др. Неудовлетворительные условия труда, несвоевременная выплата зарплаты, мизерные авансы, отсутствие элементарных бытовых условий порождали различные формы протеста – от жалоб в органы НКВД, членам ЦК ВКП(б) (КПСС) до побегов и активных выступлений против режима ^{[21, с. 119–201]}.

В июне 1948 г. в партийных сводках отмечалось, что в Микояновском, Березовском, Кондинском, Сургутском, Ялуторовском районе «начались групповые побеги, угрожающие принять массовый характер». Предлагалось бежавших судить показательным судом ^{[8, д. 15, л. 5]}. Аналогичная картина наблюдалась и в других местах вселения «указников». На январь 1949 г. 200 чел. числились в бегах, 815 чел. находились в местах лишения свободы, в домах инвалидов – 11 чел., причем только в течение IV квартала 1948 г. на поселение в масштабах страны прибыло 3459 чел., а убыло 551 чел., из них: освобождено 79 чел., умерло 47 чел., арестовано 425 чел. ^{[12, с. 128, 130]}.

Летом 1948 г. районные комитеты партии рассматривали предварительные итоги хозяйственного устройства спецпоселенцев в леспромхозах. В Сургутском районе, как и в других, условия размещения были признаны неудовлетворительными: в Островном лесоучастке до 50 % семей были размещены в бараках, остальные – на чердаках домов. В Ореховском лесопункте 75 чел. были размещены в овощехранилище. Отмечалась слабая организация труда: из 736 чел., завезенные на лесоучастки, к работам привлекалось только 400–500 чел. Рабочим не были доведены нормы выработки, не организован учет и прием их работы. К этому времени леспромхоз имел задолженность по зарплате более 80 тыс. рублей. В связи с этим имелись факты побегов, воровства, убоя колхозного скота ^{[6, д. 3, л.8]}.

На 20 июля 1949 г. в Тюменской области находилось 2829 «указников», из них в лесной – 2191 чел., рыбной – 230, местной промышленности – 255 чел. За колхозами и совхозами было закреплено 100 чел. ^{[5, д. 143, лл. 77–80]}.

На протяжении последующих лет бытовые условия на лесоучастках Урманного ДПХ оставались неудовлетворительными. В 1950 г. на лесоучастках Лорба и подучастке Котлах работало 212 выселенцев. Они были размещены в неоштукатуренных, непобеленных бараках. Мужчины и женщины, одиночки и семейные – все в одном помещении. На 30–40 человек приходилось по одному столу и две скамейки, поэтому принимать пищу приходилось стоя; на 70–80 человек – один умывальник. Эту вопиющую картину дополняли факты несвоевременной выплаты зарплаты, отсутствие медицинской помощи ^{[6, д. 3, л. 8; 7, д. 9, л. 152]}.

На 1952 г. в Урманном леспромхозе работало 1223 «указника». Окружная комендатура констатировала: для рабочих не были завезены продукты питания, предметы первой необходимости. На этой почве голодания у 9 человек цинга, 50 человек больны дистрофией, из заболевших 24 чел. были отправлены в больницу. Все это породило «антисоветские измышления, попытки побегов» ^{[7, д. 14, л. 193–195]}. В Красноленинском ЛПХ задолженность по зарплате на август 1952 г. составляла 700 тыс. руб., авансов хватало на 1–2 дня. Более 100 человек не выходило на работу, предпочитая лагерь или тюрьму ^{[21, с. 201]}. Преступное отношение к выселенцам осудили обком партии и облисполком, но ситуация продолжала быть катастрофической до конца пятидесятых, до освобождения из ссылки.

В Ямало-Ненецком национальном округе «указники» находились на учете в Салехардской окружной комендатуре, но в связи с производственной необходимостью проживали как в населенных пунктах округа, так и за пределами.

В феврале 1947 г. Совет Министров СССР принял постановление об изысканиях для строительства морского порта между устьем Оби и мысом Каменным и железной дороги Чум – Салехард, затем Салехард – Игарка, строительстве паромной переправы через р. Обь, перевалочной базы в бухте Новый Порт в Обской губе и др. Для выполнения правительственного задания было создано Северное управление железнодорожного строительства МВД. Часть «указников», в основном заключенные, находились в распоряжении Обского исправительно-трудового лагеря № 501. Местом их размещения стали поселки Абезь, Елецкая, станции Никита, Полярный Урал и др.

Условия содержания заключенных в лагере отличались от спецпоселений. Были даже некоторые преимущества: крыша над головой (чаще всего, землянка, палатка, барак), обеспечение одеждой и питанием. Опубликованные документы и свидетельства очевидцев позволяют говорить, что для лиц, выполнявших тяжелую физическую работу, выдавали усиленный паек — по 600 г хлеба, 300 г мяса ^{[11, с. 72]}.

Вдоль строительства трассы возводились лагерные пункты, которые устраивались практически одинаково: по периметру – проволочные заграждения, вышки. Основное жилье — бараки, которые служили не только жилищем, но и приспосабливались под штаб, столовую, клуб, пекарню, баню, мастерские, медпункт и др.

В условиях полного бесправия сложнее всего было женщинам. Заключенные женских лагпунктов выполняли ту же саму работу, что и мужчины: лесоповал, отсыпка железнодорожного полотна, чистка железнодорожного полотна от снега, кроме того, трудились в различных мастерских, использовались как обслуживающий персонал. В. Н. Гриценко приводит сведения о женской лесоповальной колонне, где подавляющее большинство заключенных было из этой категории. Колонна находилась у берега р. Хейгияха, левого притока р. Надыма. Дети, рожденные в лагере, передавались в Дом ребенка. В начале 1950-х гг. была создана специальная колонна Дома матери и ребенка в Салехарде ^{[10, с. 98–103; 11, с. 86]}.

Лица, закрепленные за лесозаготовительными пунктами № 5 и № 7, в 1949 г. были переданы в Микояновский район для работы в Урманном леспромхозе ^{[13, с. 35]}.

На 1 апреля 1950 г. в Обском ИТЛ числилось 292 «указника» (без членов семей), на 1 января 1953 г. — 232 чел. Численность «указников» относительно общего числа заключенных Обского ИТЛ была незначительна (на начало 1949 г. общее число заключенных составляло 50 019 чел., 1951 г. — 41 718 чел., 1954 г. — 12 725 чел.) ^{[12, с. 190–191, 227]}.

На 1 июля 1950 г. на территории Тюменской области спецконтингент составлял 59749 чел., из них 3700 «указников», на 1 января 1953 г. — 3003 чел. ^{[12, с. 178, 351]}. В 1956 г. истек срок высылки «указников», осужденных в 1948 г. На 1 января 1958 г. в Тюменской области стояло 6 чел. ^{[15, с. 263]}.

Выше приведенные факты позволяют сделать некоторые выводы. В оценке историков, Указ Президиума Верховного Совета ССР от 21 февраля 1948 г. «О выселении из Украинской ССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни» носил антикрестьянский характер. Эта категория населения подверглась осуждению внесудебным порядком, что повторяло печальный опыт раскулачивания крестьян в 1930–е гг. В их числе были лица, подвергнутые повторным репрессиям за одно и то же преступление. Отданные на откуп настроениям и предпочтениям партийного и колхозного актива, многие из осужденных испытали на себе предвзятость и несправедливость наказания. Репрессивные меры на некоторое время улучшили показатели в сельском хозяйстве, но антисоветские, антиколхозные настроения сохранялись.

Спецпоселенцы и заключенные в послевоенный период испытывали бесправие, трудности трудового и бытового устройства, которые сохранялись на протяжении всего периода отбывания наказания.

«Указники» стали дешевой рабочей силой в различных отраслях народного хозяйства страны. Тюменская область, где лесная и рыбная промышленность была построена на принудительном труде, в лице «указников» получила дополнительную рабочую силу. Но в период массовой реабилитации наблюдался значительный отток населения, что вызвало кризисные явления в экономике и демографической ситуации региона, преодоление которого стало основной задачей в последующие десятилетия.