Совет по изучению производительных сил в системе «мобилизованной науки» (1930-е – начало 1950-х гг.)

Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ (грант № 18-011-00170)

Совет по изучению производительных сил АН СССР (СОПС) и его история представляют большой интерес для понимания научной политики советского государства, поскольку Совет являлся важным способом адаптации академических исследований к практическим запросам государства. Выделяется несколько периодов развития СОПС, но, пожалуй, наиболее насыщенными и драматичными стали годы «сталинской модернизации», когда от ученых требовалось активное создание инноваций и выдача практического результата. Советская наука оказалась инкорпорирована в экономику, и значительный вес всех прикладных исследований, поисковых экспедиций лег на СОПС. В статье рассматриваются различные аспекты положения Совета в структуре научных учреждений страны и особенности его управления в условиях сохранения мобилизационной парадигмы послевоенного времени.

Наиболее результативным в нашем исследовании представляется использование историко-системного метода, который дает возможность описать не только структурно-функциональные параметры СОПС на отдельном отрезке времени, но и построить модель этого крупнейшего научно-практического проекта, встроив ее в более обширную модель государства всеобщей мобилизации 1930-х – начала 1950-х гг. Кроме того, при анализе активности СОПС использовался подход социального института науки (сложившиеся формы исследовательской деятельности, социальные практики ученых, разнообразные ценностные установки, способы взаимодействия с другими институтами и т. д.).

В настоящее время растет объем исторических публикаций о Совете, что позволяет говорить о возросшем уровне рефлексии. Значительная часть работ посвящена «корпоративной истории» СОПС — комплексным экспедициям, конференциям или комиссиям, роли СОПС в изучении отдельных регионов (например, Якутии), а также ученым, игравшим заметную роль в деятельности Совета ^{[1, 3, 4, 17, 18]}. Излагаются причины реорганизации Комиссии по изучению естественных и производительных сил страны в СОПС, детальная хроника развития Совета, механизмы взаимодействия с другими государственными и научными структурами; выделяются этапы роста, поворотные моменты и ключевые события, и на основе этого материала анализируются базовые черты СОПС (регионализация прикладных работ, координация деятельности с другими научно-образовательными и ведомственными структурами, и т. д.) ^{[2, 7, 9, 13, 16]}. В ряде работ деятельность Совета включена в более широкий контекст академической политики и мобилизационной модели управления страной ^{[14, 15]}, отмечаются последствия такого включения (чаще всего негативные, такие как излишний упор на создание промышленных комплексов на Крайнем Севере в ущерб более благоприятным южным территориям; экстенсивное расширение природно-ресурсной базы вместо интенсификации использования уже известных источников сырья, и т. д.) ^{[16, с. 29-30]}. Данная статья продолжает тренд на раскрытие исторических фактов в рамках более широкого контекста, с акцентом на деятельности СОПС в восточных районах страны.

После создания в 1930 г. СОПСу отводилась роль вести прикладные научные исследования под эгидой АН СССР (руководство осуществлялось Президиумом Академии). Структурно СОПС включал в себя два сектора, которые в свою очередь подразделялись на секции (в восточных районах в разное время действовали Урало-Сибирская, Урало-Кузбасская, Якутская и Дальневосточная секции). Кроме того, на востоке страны работали другие научные учреждения Академии наук, а в 1932 г. создан Дальневосточный филиал АН СССР.

Вектор научного изучения производительных сил напрямую зависел от внутри- и внешнеполитического курса советского руководства. Так, с конца 1920-х гг. делался акцент на ускоренном развитии производительных сил Дальнего Востока ради укрепления обороноспособности региона. Среди прочих восточных территорий страны он был наименее исследован и освоен. СОПС в 1931 г. организовал здесь первую экспедицию по гидрологии, а в 1933–1935 гг. — Байкало-Амурскую комплексную экспедицию (в основном она решала проблему электроснабжения в регионе, строительство железной дороги и исследования гидроэнергетических ресурсов р. Зея) ^{[9, с. 106]}.

Задачи первых пятилетних планов формировали запрос и к научным силам: приоритет отдавался созданию на востоке страны второй угольнометаллургической и химической базы (вплоть до конца войны преобладали геологические экспедиции). В первое десятилетие существования СОПС определились основные принципы его функционирования, которые прочно увязывались с принципами научной политики в стране. Наука, как и прочие отрасли общественной жизнедеятельности, оказалась встроена в мобилизационную экономику и призвана была реагировать на запросы общества, а на самом деле — на руководящий курс Партии. Сам первый руководитель СОПС акад. И. М. Губкин поддерживал идею «инициативного заказа», который предусматривал объединение сил Академии наук на достижение максимальных практических результатов в конкретные сроки ^{[16, с. 7]}. Позднее этот опыт научной мобилизации оказался востребованным в годы войны.

Экспедиционная работа СОПС требовала согласования со множеством ведомственных организаций и региональными властями, главным механизмом для этого служили научные конференции и совещания по изучению производительных сил в регионах СССР. Поначалу конференции проводили в Москве и Ленинграде, а с середины 1930-х гг. фигурируют и другие города — Ростов-на-Дону, Ойрот-Тура, Свердловск и т. д., по своему бюджету такие конференции могли сравняться с годовым бюджетом крупной отраслевой экспедиции ^{[14, с. 139]}.

Объемы экспедиционных исследований росли, а с ними и сложности финансирования по линии Академии наук, которая имела весьма ограниченные фонды и предпочитала тратить их на свои «традиционные» учреждения (институты и филиалы). СОПСу приходится искать альтернативные источники во второй половине 1930-х гг., а именно — привлекать целевое финансирование (по линии наркоматов либо региональных руководящих органов). Вопросы финансирования экспедиций решались через Президиум Академии наук, что осложняло получение средств от заинтересованных ведомств. Помимо этого, возникали юридические коллизии при перечислении средств от заказчиков, поскольку наркоматы, будучи промышленными учреждениями, не должны были выделять фонды на НИР, ведь считалось, что для этого существует Академия наук со своим финансированием ^{[15, с. 133-134]}. Возросло число совещаний и конференций по исследованию производительных сил отдельных автономных республик и областей. Для региональных властей эта практика была также полезна, поскольку давала возможность обоснованно продвигать свои замыслы по промышленному освоению территорий.

Однако тренд на централизованное планирование научных исследований был неизменен, причем зачастую ожидания властей от ученых и СОПС оказывались завышенными, что провоцировало кризисы и ставило под вопрос само существование Совета ^{[16, с. 5]}. С 1938 г. экспедиционная деятельность СОПС сдвинулась с северо-восточного направления в западные регионы СССР, согласно постановлению СНК СССР от 14.07.1938 («О научных экспедициях Академии наук в 1938 г.»), т. к. в условиях внешнеполитической напряженности руководство посчитало, что исследование производственного потенциала районов европейской части СССР, Кавказа и Урала более значимо, тогда как восточные районы не расценивались как основа материально-технического обеспечения страны на случай войны. Конференции и совещания прекращаются, в восточных регионах работала лишь Якутская экспедиция, и в целом произошло сокращение академического присутствия в регионе. Такая переориентация означала остановку финансирования, что прервало обработку уже полученных материалов (например, многолетние исследования по Кулундинской проблеме). В Красноярском крае из-за недостаточности финансирования (Академия могла опираться лишь на региональные бюджеты) во второй половине 1930-х гг. также не удалось развернуть академические экспедиционные исследования. ^{[14, с. 140, 143]}

Чистки и репрессии косвенно и напрямую затрагивали СОПС, т. к. это было частью кадровой политики 1930-х – 1950-х гг. В условиях сжатых сроков строительства индустриальной экономики и послевоенного восстановления страх мобилизовывал работников выполнять свои функции без излишней рефлексии. Оборотной стороной такой мобилизации стал отказ от свободного выражения не только общественно-политической позиции, но даже профессиональных взглядов, если они расходились с одобренной линией Партии. Например, научная карьера В. С. Славина (с 1954 г. руководитель Комиссии Севера СОПС) в 1937–1946 гг. находилась под постоянной угрозой, поскольку часть его родственников была репрессирована. При сопоставление взглядов ученого в 1930-е гг. и в начале 1950-х гг. отмечается их разительное отличие: в сталинский период экспертные оценки были крайне осторожными и всегда в рамках научного и политического мейнстрима, лишь с началом «оттепели» В. С. Славин начал предлагать новые принципы исследования Севера ^{[7, с. 184-186]}.

До войны не предполагалось производить сдвиг производительных сил на Восток, однако во второй половине 1940-х гг. его необходимость становится очевидной. Вновь возрастает роль Академии наук, впервые после второй пятилетки в Сибири и на Урале состоялось несколько научных конференций с активным участием СОПСа, где происходило формирование общей платформы ученых, практиков, ведомственных и региональных чиновников.

Конференция 1947 г. в Иркутске была организована по инициативе партийных и советских областных организаций и с одобрения ЦК ВКП (б) и Совета Министров СССР. Конференция собрала свыше 250 ученых, включая академиков И. П. Бардина, Л. Д. Шевякова, А. В. Винтера, В. А. Обручева, В. Н. Образцова, В. С. Немчинова, С. Г. Струмилина, А. А. Григорьева и др. ^{[2, с. 186]} Конференция имела особое значение, т.к. перед учеными ставилась задача комплексного освоения ресурсов Восточной Сибири, где первым шагом предполагалось формирование угольно-металлургической и химической базы. Ее центром мог послужить новый энергопромышленный комбинат в Иркутской области (на базе черемховских углей, ангаро-илимских железных руд, леса, солей и гидроэнергии р. Ангары) ^{[1, с. 126]}.

В Западной Сибири было необходимо восстановить уровень исследований. После войны, ко второй половине 1940-х гг. НИР в горной промышленности оказалась в кризисной ситуации: уменьшилось число крупных ученых, без которых невозможна была генерация идей (чл.-корр. М. А. Усов умер в 1939 г., академики В. А. Обручев и Л. Д. Шевяков уехали из Сибири), в 1941 г. Кузнецкий угольный НИИ перемещен из Новосибирска в Прокопьевск и почти перестал заниматься научной деятельностью; в 1942 г. ликвидирован Новосибирский институт механобр ^{[3, с. 44]}.

Конференция 1948 г. в Кузбассе наметила путь для превращения Сибири в крупнейшую общесоюзную базу по угледобыче, производству металла и электроэнергии, и в ведущую базу электроемких производств (алюминия, титана, углехимии и электрохимии). Акад. И. П. Бардин, который возглавил Оргкомитет конференции, продвигал идею сосредоточить в Кузбассе до 20 % всей тяжелой промышленности СССР ^{[3, с. 44]}.

Среди самых актуальных задач помимо развития ресурсодобывающих отраслей фигурировало изменение водного режима рек и морей: проект соединения Оби с Иртышем, Тоболом и Ишимом (конец 1940-х гг.), затем строительство канала для переброски вод сибирских рек в Арал (результаты работы Арало-Каспийской экспедиции, которые обсуждались на Бюро Президиума СОПС) ^{[4, с. 12]}.

Водная и энергетическая проблематика традиционно была центральной на Дальнем Востоке, где с 1949 г. функционировал восстановленный ДВФАН. Здесь активизировалось советско-китайское сотрудничество, несмотря на сохранявшуюся тенденцию к изоляционизму советской науки ^[5]. С 1953 г. после мощного наводнения в Приамурье вплотную приступили к изучению стока рек и водных режимов. А во второй половине 1950-х гг. разработан проект ЕЭС (единой энергосистемы) бассейна Амура стоимостью около 17 млрд руб., в котором должна была участвовать КНР и стать потребителем 60 % вырабатываемой электроэнергии. Первый этап был рассчитан на 12-13 лет, второй этап на 18-20 лет, однако с 1962 г. работа прекратилась после ухудшения отношений с Китаем ^{[9, с. 111, 113-114]}.

Возникали сложности в организации исследований производительных сил в связи с глобальной перестройкой управления некоторых районов: с ликвидацией системы ГУЛАГ требовалось перейти на новые принципы организации хозяйства на Севере. Главсевморпуть, с 1930-х гг. находившийся в ведении СМ СССР и занимавшийся проблемами Севера, был теперь передан в Министерство морского транспорта СССР, в этих условиях невозможно было вести полноценную научную работу. Начались изыскания новых организационных схем: предлагалось создать Комитет при АН СССР или же Центр исследований Севера (при Президиуме АН СССР, при СОПС или при Госплане). Центр при Академии означал более высокое качество научных работ, но сложности с финансированием экспедиций. Госплан, напротив, мог лучше обеспечить материальную сторону и внедрение результатов в практику. Все ярче проявлялась характерная особенность плановой экономики: чиновники были влиятельны, однако безразличны к научным проблемам; ученые заинтересованы в продвижении исследований, но не имели ресурсов и потому должны были научиться обосновывать важность тех или иных исследований для политического руководства ^{[7, с. 187-189]}.

Несмотря на заметный размах исследовательских задач, СОПС в конце 1940-х гг. пока еще не перешел к по-настоящему комплексному планированию: конференции представили обширные материалы по отдельным отраслям производительных сил на ограниченной территории, но все еще обходили стороной вопросы межобластного и общесоюзного значения. Поворотным моментом стал 1949 г., когда произошли структурные и концептуальные изменения в Совете. На заседании Президиума 1949 г. обсуждалось будущее СОПС и пути преодоления недостатков ^{[16, с. 244-249]}. В первую очередь по итогам заседания произошла смена руководства Совета, а за достаточно короткий 3-х месячный срок уже к октябрю 1949 г. планировалось полностью пересмотреть кадровую структуру аппарата и экспедиций. Вместо акад. Л. Д. Шевякова с 1949 по 1963 г. СОПС возглавлял акад. В. С. Немчинов, экономист. Широкий спектр тематики СОПС на заседании был традиционно раскритикован как «многотемность» и распыление сил и средств, при этом в тематическом плане слабо отражались важнейшие актуальные задачи по разработке ресурсов – добыче 60 млн т нефти, 500 млн т угля и 60 млн т стали. Наблюдалось явное стремление разграничить сферы ответственности СОПС и академических учреждений, а в вину Академии наук вменялась малочисленность научных кадров в составе СОПС, и то, что экспедиции возглавлялись сотрудниками без научных степеней. В первую очередь планировалось усилить кадровый состав СОПС (прежде всего экономистами) и увязать планы работы СОПС с планами учреждений Академии наук ^{[16, с. 248]}.

Спустя два года комиссия под руководством акад. Е. А. Чудакова проверила, в какой мере удалось устранить недостатки в работе СОПС ^{[16, с. 252-263]}. А в марте 1950 г. вышло новое Положение о СОПС: в нем впервые с 1930 г. конкретизировались цели и задачи, вместо «общего руководства научно-исследовательской деятельностью учреждений АН СССР в той части, которая имеет целью изучение производительных сил Союза» ^{[16, с. 16]} появилась формулировка «организует и ведет изучение природных богатств и производительных сил страны и содействует своевременному и рациональному использованию в народном хозяйстве СССР результатов их изучения» ^{[16, с. 250]}.

В п. 4 Положения подчеркивалось, что СОПС использует не только НИИ Академии наук, но и «научно-исследовательские учреждения других систем». Совместно с Госпланом запланированы регулярные созывы районных конференций для обсуждения научных основ перспективного плана развития важнейших экономических районов. В п. 11 помимо ассигнований из госбюджета Совету полагались средства по договорам с другими учреждениями на выполнение НИР, проведение конференций (по согласованию с Президиумом АН СССР) ^{[16, с. 250-251]}. Лейтмотивом проходит мысль, что наконец-то удалось исключить из плана мелкомасштабные темы при помощи внедрения комплексного подхода (если не считать Дальневосточную комплексную экспедицию., где отдельные отряды все еще были мало связаны друг с другом и не способны глубоко и комплексно решать поставленные задачи).

По сравнению с 1949 г. в новом плане на пятую пятилетку (1951–1955) акцент ставился на создании новых центров металлургии и развития топливно-энергетических баз СССР (в этом направлении работали Якутская, Дальневосточная, Южно-Енисейская, Тувинская комплексные экспедиции, Урало-Печерская и Сибирская комиссии). Не всегда общегосударственные планы совпадали с региональными потребностями, что вызывало недовольство местных руководящих органов. В 1951 г. на экономическом совещании Якутской экспедиции СОПС разбирали вопросы методики экономических исследований экспедиции, прежде всего проблемы районирования республики. В этой связи ученый секретарь ЯФАН И. П. Щербаков отметил, что первоочередные проблемы народного хозяйства (железо, уголь, транспорт) важны, но Якутия ждет от Академии еще и рекомендаций, которые обеспечили бы рост культуры и улучшение быта местного населения. Традиционная якутская экономика связана с пушным и рыбным промыслом, по мнению Госплана ЯАССР, пушнина находилась на втором месте по значимости, а на первом месте — золотодобыча. Однако СОПС исключил из проекта решения СМ СССР о задачах экспедиции все эти вопросы (вероятно, посчитав их узкими), а ЯФАН в одиночку не способен решить их самостоятельно ^{[11, с. 241]}.

С 1950 г. Совет перешел к организации объединенных экспедиций для улучшения координации работ академических институтов и ведомственных организаций. Таким образом, комплексность возводилась в абсолют (Арало-Каспийская экспедиция, Черноморская, Якутская; Урало-Печерская комиссия). Особенно подчеркивается, что все экспедиции должны предоставлять законченные выводы с практическими предложениями, причем не дожидаясь полного завершения всей работы (например, Арало-Каспийская экспедиция участвовала в подготовке постановления о Туркменском канале). Это позволяло решать проблемы по частям и ускорять внедрение новшеств в народное хозяйство, а не ждать окончания всей большой экспедиционной работы. В этой связи вспоминали о довоенных экспедициях, которые считались уже закончившими свою деятельность: некоторые из них так и не предоставили материалы для разработки народно-хозяйственного плана развития производительных сил края или района (Кавказская экспедиция выполнила лишь отдельные исследования и не дала сводных отчетов, т. е. не выполнила поставленных задач). При этом опускался тот факт, что многие экспедиции и не могли довести до конца работу, предоставить отчеты и обработать материалы, т.к. финансирование неожиданно урезалось или прекращалось.

Аналогичные просчеты отмечали за Южно-Енисейской экспедицией: нет сводного отчета, хотя ее работа должна быть завершена в 1951 г. ^{[16, с. 254-255]}. Эта экспедиция была организована в 1946 г. ради изучения производительных сил юга Красноярского края совместно с Западно-Сибирским филиалом АН СССР (однако организовать слаженную работу им не удалось). Фактически работа экспедиции началась год спустя, а целью экспедиции стало решение углеметаллургических проблем, учитывая планируемое строительство Южно-Сибирской магистрали и рост потребности в черных металлах Сибири. Экспедиция должна была ответить на вопросы о целесообразности: 1. строительства нового центра черной металлургии; 2. воссоздания медно-полиметаллической промышленности; 3. организации глиноземного производства в Сибири. Не забывая о комплексности, экспедиции поручались также проблемы сельского хозяйства и исследования по энергетике и транспорту ^{[10, с. 9-10]}. В 1947–1949 гг. экспедиция истратила 2550 тыс. руб. ^{[10, с. 14]} К завершению отчетного периода практически не разрешился вопрос нерудного сырья; хотя было выявлено порядка 220 млн т железной руды, работа осталась далека от завершения. Параллельно изучался вопрос доступных углей Хакасско-Абаканских месторождений, без которых не мог бы функционировать металлургический комбинат ^{[10, с.15-28]}. По мнению Президиума, руководство СОПС и экспедиции недооценили значимость экономических работ и за три года не обработали и не представили материалы в правительственные органы, а также очень слабо сотрудничали с ЗСФАН. В конечном итоге, экспедиция была передана в составе семи отрядов в ведение «Енисейстроя» МВД СССР и продолжила работу в другом качестве ^{[13, с. 168]}.

СОПС по Положению 1950 г. должен был планировать не только свои экспедиционные исследования, но и всей Академии, а также вести контроль за их выполнением. Сводка планов экспедиционной работы институтов и филиалов АН СССР на 1951 г. и 1951–1955 гг. была предоставлена, но, как ни парадоксально, Совет не смог критически оценить собственный план экспедиционных исследований на пятилетку, т.к. в составе контрольно-экспедиционной комиссии не хватало авторитетных ученых ^{[16, с. 255]}. Констатируется, что по той же причине СОПС с трудом выполнял еще одну обязанность — ставить перед НИУ АН разные народно-хозяйственные задачи и контролировать их выполнение. При этом не возникало логичного вопроса, а имелись ли инструменты и механизмы для такого контроля.

Учреждения АН СССР из-за перегруженности лабораторий часто не успевали выполнить аналитическую обработку геологических материалов, собранных СОПС, поэтому в 1954 г. Совет попросил у Академии организовать в своей структуре Лабораторию прикладной геологии, а для этого передать из Института геологических наук АН СССР Отдел петрографии осадочных пород ^{[12, с. 16-17]}. При согласовании вопроса, Бюро СОПС настаивало на полной передаче Отдела петрографии, при этом новая Лаборатория должна была временно оставаться на площади ИГН и покинуть ее через четыре месяца. Бюро Отделения геолого-географических наук, в свою очередь, хотя и одобрило идею организовать в СОПС работы по экономической геологии, высказалось против передачи институтской лаборатории со всеми штатами ^{[12, с. 22-23]}. Однако на Президиуме АН дело решилось в пользу СОПС и закончилось передачей Отдела.

Требуемое усиление связи СОПС с институтами и филиалами АН СССР проявлялось в составлении единых планов НИР по отдельным районам (Дальний Восток, Якутия, районы рек Сырдарья и Амударья). Но здесь возникали конфликтные ситуации, т.к. несмотря на требования СОПС, институты отказывались включать в свои планы на будущий год те ведущие проблемы, по которым работал СОПС. Институты мотивировали это наличием других обязательств и нежеланием брать новые (зачастую не обеспеченные материальной поддержкой) ^{[16, с. 257-258]}.

Споры о разграничении обязанностей возникли между Институтом мерзлотоведения им. В. А. Обручева АН СССР, который выразил протест против того, что планы Института (Якутской мерзлотной станции) дублировались в плане исследований Якутской экспедиции СОПС, и настаивал, чтобы экспедиция занималась лишь теми вопросами исследования вечной мерзлоты, которые полностью финансируются экспедицией ^{[11, с. 138]}. Руководство Якутской экспедиции отмечало, что поскольку экспедиция является совместной (СОПСа, ИГН, Якутского филиала АН СССР и других учреждений), то все работы должны вестись в рамках единого плана. Для этого тематика экспедиции должна быть включена в основные научные планы учреждений АН и в сметах следует заложить все расходы. Тем не менее, ряд институтов АН СССР отказывались участвовать в работе экспедиции, а другие не включали тематику экспедиции в свои планы: в 1950 г. лишь Институт экономики предусмотрел финансирование отряда в своей смете, все остальные отряды финансировались по линии СОПСа ^{[11, с. 165-166]}. Не менее болезненным являлось то, что для институтов тематика СОПС считалась сверхплановой «нагрузкой», выполнявшейся по остаточному принципу, в результате затягивалась камеральная обработка материалов экспедиции. Институт экономики и вовсе собирался прекратить работу своей Якутской экономической экспедиции.

Кадровая проблема (низкая активность ученых и низкий процент сотрудников с научными степенями) наблюдалась на всех уровнях Совета и его структур. Из пяти членов руководства Совета трое имели приставки врио, что расценивалось как ненормальная ситуация. Несколько улучшилась работа руководства благодаря приходу В. С. Немчинова. Но Президиум Совета не утвердили, потому руководство осуществляло формально никем не утвержденное Бюро. Попытки привлечь в научный аппарат СОПС крупных ученых не увенчались успехом, а многие члены Совета игнорировали его работу (ни разу не появились на заседаниях академики Т. Д. Лысенко, А. И. Опарин, А. В. Топчиев, Е. А. Чудаков, П. П. Ширшов и т. д.) Активность ученых Совета также была низка — на пленарные заседания (состоялось три заседания после 1949 г.), являлось 15-24 члена из 48 ^{[16, с. 255-256]}.

Безусловно, материальный фактор был одним из решающих в кадровой проблеме: Совет до сих пор не приравняли по статусу к Совету филиалов и даже к институтам Академии, т. о. оплата руководства Совета оказалась на 30-40 % ниже, чем в институтах ^{[16, с. 259]}. Аналогично плохо обстояли дела с помещениями и средствами на полевые экспедиции (финансирование регулярно приходило позже и/или не в полных объемах). Так, по Якутской комплексной экспедиции на 1950 г. финансирование было запланировано в объеме 2880 тыс. руб., по факту СОПС выделил 40 %, т. е. 1200 тыс. руб. Только в конце июля, когда полевой сезон близился к окончанию, пришли еще 400 тыс. руб. При этом стоимость работ в Якутии по объективным причинам оказывалась выше, чем во многих других регионах: только доставка сотрудника на поезде Москва-Якутск обходилась в 5000 руб. Аналогичная ситуация складывалась и в 1951 г. — из 4 млн руб. планируемой суммы СОПС ассигновал лишь 2 млн. ^{[11, с. 171-172]}.

Научный уровень рядовых сотрудников в составе экспедиций также вызывал нарекания: не проводилось достаточного анализа научных работ, не обсуждались научные вопросы, слабо развернута критика и самокритика. В составе сотрудников СОПС работали ученые, которые «не соответствовали требованиям, предъявляемым к сотрудникам учреждений АН СССР» ^{[16, с. 257]}. В 1949 г. после Постановления Президиума по этим причинам уволили 27 сотрудников. Любые масштабные мероприятия, такие как конференции СОПС, сопровождались не только рапортами и отчетами, но и долей критики тех деятелей, кто не соответствовал высокому уровню поставленных задач. Показательна история специалиста по сельскому хозяйству В. Н. Шерстобоева, который длительное время вынужден был отстаивать право на свободу научного творчества и убеждать иркутскую общественность, что выбранная им тематика имеет актуальность для современных задач сельского хозяйства. Оргкомитет конференции в Иркутске 1947 г. даже отказался включить В. Н. Шерстобоева в секцию по сельскому хозяйству. В результате ученый прибегнул к поиску защиты у видных деятелей науки: акад. С. Г. Струмилин, а затем и В.С. Немчинов высоко оценили работу автора. Лишь такая высокая санкция остановила идеологическую травлю со стороны местной прессы ^[8].

Послевоенные идеологические кампании должны были «держать в тонусе» научно-инженерный состав, что на практике и на местах превращалось в банальное шельмование. В Сибири центром борьбы с космополитизмом стала Кемеровская область, что объяснялось комплексом причин экономического, демографического и социально-политического характера ^{[6, с. 16]}. Хотя большинство кампаний воздействовали на гуманитарную интеллигенцию, они создали широкую почву для развития псевдонаучных исследований, следующих за сиюминутной конъюнктурой, что могло оказать лишь негативное влияние на работу учреждений СОПС и Академии наук в целом.

Во второй половине 1940-х гг. завершился большой этап ресурсно-исследовательской деятельности СОПС и начался этап «функциональной экономизации» [16 с. 6], когда стратегической задачей стал переход к систематическому изучению обширных территорий, только это позволило бы обратиться к комплексным региональным экономическим исследованиям и к разработке Генеральных схем развития и размещения производительных сил ^{[2, с. 190]}. Основным условием стабильности развития СОПС являлось его восприятие научной и политической элитой как механизма мобилизации науки на нужды экономики: он позволял концентрировать научный потенциал и достаточно быстро решать производственные задачи, чего не могли обеспечить традиционные институты АН СССР.

По Уставу 1927 г. Академия наук подчинялась принципам планирования: планы ее деятельности должны были утверждаться органами государственного управления (правительства союзных республик предоставляли заключения, а СНК СССР утверждал планы). Научная стратегия формировалась под воздействием импульсов, которые поступали практически целиком и полностью из политического центра страны. Это утверждение справедливо как для чисто академических учреждений Академии наук, которые при должном практическом обосновании могли позволить себе заниматься отвлеченными фундаментальными исследованиями, так и для Совета по исследованию производительных сил, чьей задачей являлось содействие развитию экономики страны.

Мобилизационная модель организации управления в государстве воспроизводилась во всех отраслях и на всех уровнях, поэтому деятельность СОПС следует рассматривать не как вещь в себе, пытаясь обозначить собственную логику внутреннего развития, а исключительно в контексте региональной и отраслевой экономической стратегии. Как только менялись локальные задачи, тут же по цепочке менялись все планы причастных организаций. СОПС финансово зависел от Госплана и региональных организаций, поэтому Академия наук при перестройке научно-исследовательских планов могла в основном соглашаться и согласовывать.

Разработка планов деятельности СОПС и оценка их результативности показали, что неудачи и промахи были генетически связаны с недостатками плановой экономики и административно-командных методов, которые выдавали директиву, но не учитывали все факторы, включая объективные (недостаток финансирования). Руководство СОПС неизменно предлагало варианты для преодоления этих недостатков, однако они сталкивались с неповоротливостью плановой системы, где чиновники были мало заинтересованы в успешности всего предприятия. К этому добавлялась атмосфера идеологических чисток позднесталинского периода, что ограничивало возможности для открытых научных дискуссий практически по любым вопросам.

Стратегия сдвига научно-практической деятельности СОПС на восток в конце 1940-х гг. была напрямую связана с директивами руководства страны и стремлением вовлечь в оборот ресурсы восточных регионов после экономических потерь войны. Этот сдвиг стал продолжением экстенсивной экономической политики и предтечей более масштабного курса на освоение Сибири и Дальнего Востока во второй половине 1950-х гг. Именно тогда на более глубоком уровне получила проработку (в виде создания Сибирского отделения АН СССР) проблема сдвига не только индустриального потенциала, но и научно-исследовательского, поскольку научно-технический прогресс стал постепенно восприниматься как неотъемлемая компонента экономического прогресса.