Роль пространственной эмансипации в формировании гендерной идентичности украинских образованных женщин (конец XIX - начало XX вв.)

Толстокорова Алиса Валерьевна кандидат филологических наук научный эксперт, Киев независимый научный эксперт Tolstokorova Alissa Valerievna PhD in Philology scientific expert at International School of Equal Opportunities nezavisimyi nauchnyi ekspert alicetol@yahoo.com Другие публикации этого автора

"Мобильность – это один из аспектов свободы, и она является чем-то новым и захватывающим для женщин. Быть свободной для перемещения, ехать, куда хочется, не будучи наказанной за это психологически или физически, – это право, которое женщины лишь только начали обретать. […] кроме того, мобильность связана со свободой изобретения новых способов управления собственной жизнью, новых, более адекватных схем саморепрезентации” ^{[1, c. 256]}.

Каким образом доступ женщин к высшему образованию и их «пространственная эмансипация» повлияли на их участие в публичное пространство общества? Каким было влияние трансграничного трансферта знаний на гендерные роли, идентичности и о отношения на рубеже XIX и XX веков? Каков вклад украинских женщин, получивших образование в западно-европейских университетах, на социальный прогресс и демократические преобразования на родине? Данная статья делает попытку найти ответы на эти вопросы, рассматривая их в исторической ретроспективе и с точки зрения гендерного анализа. Исходной посылкой исследования является утверждение о том, что основным трендом мирового развития последних десятилетий является глобализация, зиждящаяся на торговле товарами, потоках капиталов и мобильности населения. Последняя особенность глобализации, усилившаяся в последние десятилетия, предопределила возникновение новой парадигматической перспективы в социальных науках – «парадигмы мобильности» ^[2], направленной на исследование вопросов мобильности и уделяющей особое внимание междисциплинарному диалогу на тему концептуального сдвига от изучения оседлого образа жизни к исследованию социальных импликаций мобильноcти.

В рамках этой парадигмы выполнено и данное исследование, основной целью которого является изучение независимой пространственноймобильности украинских женщин с исторической точки зренияис позиций гендерно-ориентированного анализа.

Актуальность данной темы определяется социальным заказом на концептуализацию различных аспектов автономной мобильности женщин как исторически нового явления, ставшего объектом изучения в последние десятилетия в силу усиливающийся феминизации международной миграции, отмечаемой в том числе и в Украине ^[3]. Одной из задач исследования, решению которой посвящена данная работа, является идентификация влияния процесса освоения женщинами пространственно-физической свободы в публичной сфере на рубеже XIX и XX столетий на демократизацию телесно-физического имиджа украинской горожанки с использованием метода «историоскопа». предложенным Л. Гумилёвым для обозначения предмета исторического рассмотрения от истории человечества в целом до истории отдельного человека. В данном исследовании он применяется для рассмотрения истории становления пространственной эмансипации украинских женщин.

Научная новизна работы состоит во введении аналитического концепта «пространственной эмансипации», через призму которого рассматривается обозначенная научная проблема. При этом данное понятие предлагается понимать в качестве расширения социально-пространственного контекста жизнедеятельности женщин как гендерной группы для достижения пространственной свободы в публичной сфере.

Социальный контроль женской телесно-физической ипостаси чаще всего осуществляется в завуалированной форме и как правило не осознается рядовыми членами общества, поскольку ему придается характер общественного престижа, оптимальной нормы поведения (mode of conduct) в определенной социальной группе, а также идеала гендерированного поведения – женственности или мужественности. Иначе говоря, он принимает характер «моды», «как постоянного и с позиций разума недостаточно объяснимого стермления к изменению всех форм проявления культуры» ^{[4, c. 11]}. Мода является востребованным социальным институтом, поскольку неукоснительное следование ей дает пропуск в элитные слои данного сословия.

Исторически, методы социального контроля пространственной свободы женщины могли приобретать весьма изощренные и даже жестокие формы. Так, в буддистском Китае этой цели (хотя не только ей) служила традиция «бинтования ног», деформировавшая их настолько, что в результате такие «ноги лотоса» практически теряли свою функциональность и исполняли исключительно декоративную функцию ^[5] (рис. 1).

Рис. 1. «Нога лотоса». Источник ^[6].

Традиционной и весьма утонченной формой подспудной регламентации пространственной свободы женщины являются каблуки. Исследователи ^[7] подметили, что мода на них непосредственно зависит от социального заказа (а скорее потребности правящих кругов) на массовое присутствие женщин в публичном пространстве, в частности составе трудовой силы. Так, в США и Европе после Второй мировой войны, когда мужчины стали возвращаться на свои рабочие места, занятые на период войны женщинами, последние стали лишними на рынке труда и всячески поощрялись оставлять работу, чтобы заниматься семьей и домом. Именно в этот период в моду входят высокие каблуки, ограничивающие физическую свободу женщины. Следующая волна интереса к ним со стороны индустрии моды приходится на годы консервативной реакции конца 1970-х гг., которым, как несложно предположить, предшествовал период популярности удобной и комфортной обуви.

К каблукам и платформам как формам регламентации свободы передвижения женщины прибегали во все времена и у разных народов. В Манчжурии для этого использовались громоздкие и неудобные «каблуки-чопины», достигавшие иногда 25 см в высоту (рис. 2, 3).

Рис. 2. Манчжурская женская обувь. Источник: ^[6]

Рис. 3. Каблуки-чопины. Источник: ^[6]

Затем мода на них перекочевала в Европу. Они прижились в Испании, где получили название «цоколли» (рис. 4) или «альбарка» (рис. 5), и в Итальянской Венеции, где в качестве «чополли» выросли до полуметра (рис. 6).

Рис. 4. Цоколли. Источник ^[6].

Рис. 5. Albarca de Cantabria. Источник ^[6].

Рис. 6. Венецианские каблуки. Источник ^[6].

Обувь этого типа была распространена среди аристократок в Турции и Марокко («кабкабы» и «налины»), Германии и Англии (металлические «паттены») (рис. 7).

Рис. 7. Металлические паттены (обувь для грязи). Источник ^[6].

Передвигаться на таких «ходулях» по узеньким мощеным улочкам средневековых городов женщинам было сложно, поэтому им требовались сопровождающие, поддерживающие их под руки. Таким образом, женщина всегда находилась под чьим-то зорким наблюдением, благодаря чему ее репутация была вне подозрения. Однако очень скоро то, что вначале было лишь удобной практикой безопасного поведения в общественных местах, приобрело характер предписания, поведенческого кодекса и, соответственно, «интеракционного порядка» ^[8], т.е. норм взаимодействия женщины с окружающим ее пространством. Знатная дама уже просто не имела права появляться на улицах города без сопровождения, а если и выходила из дома, то только для светских развлечений и походов по магазинам в кампании кого-то из домашних.

Одинокая женщина в пути вызывала подозрения любого мужчины, ее могли остановить и спросить, почему она не находится у себя дома ^[9] Ее автономное передвижение вне дома стало нелегитимным и, оказавшись по каким-то причинам одна в публичном пространстве, женщина вынуждена была скрывать свою идентичность либо чадрой, как на мусульманском Востоке, либо вуалью, как в Европе, либо мантильей, как в Испании и Латинской Америке, либо даже маской, как в Венеции. Интересно, что к женщинам простых сословий, зарабатывающих на жизнь физическим трудом, такие требования не предъявлялись. Даже в более поздний период модернизации это явление не изжило себя. Например, в таком «модернизованном» городе, как бразильский Буэнос Айрес женщине из «приличной семьи» не полагалось появляться за пределами дома одной. Если же она на это отваживалась, то непременно сталкивалась с недоброжелательными взглядами и даже освистыванием ^[10] (цит. по ^[11]).

Менее экзотической, но не менее эффективной формой социального контроля физической свободы и мобильности элитных (по понятиям того времени – дорогостоящих) женщин был покрой одежды и аксессуары. Исследователи указывают, что одежда не только предопределяет идеологию, согласно которой женщины и мужчины принадлежат к разным сферам существования в силу различия их телесных форм, но и в буквальном смысле ограничивает физическую свободу женщин ^[7]. Традиционно узкие, обтягивающие платья китаянок сковывали их движения и затрудняли передвижение. У европейских женщин ту же рестриктивную функцию выполняли тяжелые корсеты из стали и китового уса, громоздкие кринолины, огромные шляпы с широкими полями и нагромождением перьев и других украшений (рис. 8).

Рис. 8. Наряд периода позднего рококо. Источник: ^[12].

Следует отметить, что кринолины и корсеты сковывали свободу действий женщин прежде всего потому, что обрекали женщин на существование в особом пространстве. Так, кринолин требовал больших помещений, специальных стульев и столов. Легкий металлический каркас делал юбку настолько подвижной, что дамы всех возрастов были вынуждены были привязывать обручи к коленям надежными шнурками, становясь рабынями своих юбок. Кроме того, для того, чтобы одеть кринолин или корсет требовалась помощь горничной; сложные прически из кос и локонов также нельзя было сделать самой. Поэтому длинные юбки, сложные прически, кринолины и корсеты воспринимались многими современниками как признаки женского рабства и «орудия пытки» ^[13], в которых видели причину многих женских болезней. Однако, несмотря на это, мода на них держалась начиная с эпохи Возрождения вплоть до XX века.

Считается, что одежда конструирует культурный идеал пассивности и декоративности женщины. Этой цели служили, например тоненькие «осиные» талии и округлые силуэты женской одежды викторианской моды, которая к тому же зажимала руку женщины в такие узкие, обтягивающие рукава, что резкие жесты в них были практически невозможны ^[7]. В таком неудобном облачении минимальная подвижность была самым разумным способом поведения для дам. А если при этом на их головах размещались целые композиции (доходившие иногда до одного метра в высоту) из птиц, статуй, кораблей и даже мини-садов с крошечными искусственными деревьями, вошедшие в моду во Франции при дворе Марии-Антуанетты (рис. 9), то передвижение их счастливых обладательниц существенно затруднялось ^[4].

Рис. 9. Прически XVIII века. Источник: ^[14].

Эти и подобные приспособления практически лишали особу женского пола возможности самостоятельного передвижения за пределами домашней сферы и фактически служили цели ее «одомашнивания» ^[15] и следовательно – «оприватнивания», т.е. ограничения ее жизненного пространства приватной сферой. Гипертрофированной формой этой тенденции стало вынужденное затворничество женщин, когда они принудительно удерживались в пределах женской территории домашнего пространства, покидать которое могли только с разрешения отца или мужа. Эта «крепость-тюрьма» становилась микрокосмом женщины, призванным оберегать ее не только от превратностей внешнего мира, но и от постороннего мужского взгляда. К примеру, уделом знатной флорентийки эпохи Возрождения было взирать на мир через узенький раствор окна в своей комнате ^[16]. Подобную судьбу разделяла и Оттоманская турчанка, которой позволялось изучать внешний мир лишь сквозь кружевные занавески окон гарема ^[17]. Затворницы богатых теремов были характерным явлением и среди славянской знати допетровской Руси ^[18]. «Пурда» как принудительное затворничество и метод прoстранственной эксклюзии женщин, широко практиковалась аристократией Индии, Персии, Византии и некоторых мусульманских стран ^[19].

Существенные изменения в отношении общества к свободе пространственного поведения женщины начинаются в период модернизации, с победой «Фаустовской цивилизации» ^[20], главными ценностями которой, определяющими все остальные, стали индивидуальная свобода выбора во всех сферах жизни и рациональность ^[21]. Веберианский принцип «тотальной рационализации общества» отразился прежде всего на материальной культуре эпохи в виде физических форм проявления нового права – свободы передвижения женщины в общественном пространстве.

В патриархальном обществе физическое и социальное пространство женщины и мужчины строго сегрегировано на основании принципа гендерной бинарности. Античная формула «дом – мир женщины, мир – дом мужчины» не теряет своей актуальности уже несколько тысячелетий. Женщина ассоциируется прежде всего со сферой внутреннего, приватного: домом, семьей, детьми, а в области внешнего, публичного, т. е. в производственных, корпоративных и политических отношениях, господствует мужчина. При этом приватное пространство находится под покровительством и в экономической зависимости от публичного. Гендерные роли женщины оказываются за пределами сферы гражданственности и, имея низкую социальную ценность, не позволяют полноправного участия в процессе принятия решений и общественной деятельности. Доступ в сферу публичного для дамы, особенно привилегированного класса, жестко ограничен, поскольку считается, что сам факт ее нахождения за порогом дома означает физическую доступность и предполагает возможность внебрачных интимных отношений. Поэтому мобильность женщин в публичном пространстве строго контролируется и регламентируется обществом в целях «поддержания целостности семьи и всего общества» ^[23]. Исключение допускается лишь для деклассированных «падших женщин», которые именно в силу своей относительной физической свободы в публичном пространстве именуются «публичными женщинами».

Индустриализация второй половины 19-го ст. дала импульс не только техническим инновациям в обществе, но и процессам гендерного конструирования и выхода женщин на публичную арену. Их интеграция в сферу общественной деятельности, в частности в производственные отношения, была крайне сложным и неоднозначным явлением. Она была вызвана разорением помещичьих хозяйств после отмены крепостного права и была выгодна прежде всего набирающему силу классу буржуазии, поскольку эксплуатация женской рабочей силы позволяла значительно удешевить капиталистическое производство. В то же время возрастание уровня и качества женского образования, его распространение в разных стратах общества сказались на его гендерной идеологии и конструировании гендерных отношений, способствуя пересмотру отношения к месту и роли женщины. В Украине этот процесс основывался на самопрезентации женщин в публичной сфере, главным образом, в области социальных реформ. На этом этапе эмансипация женщин еще не могла вызвать существенных трансформаций гендерного порядка в обществе, но способствовала возникновению новых стилей поведения, ролей, форм социального взаимодействия и этим повлияла на переформатирование «гендерного контракта» ^[24]. Процесс освоения публичного пространства сопровождался формированием новых социальных ценностей и норм женского поведения, способствовавших появлению поколения «новых женщин», стремящихся «...к интеллигентному труду, высшему образованию, публичной и образовательной деятельности» ^[25]. Эти «публичные женщины» отвергали незыблемый постулат патриархального общества, утверждавший, что «место женщины – в доме», и отвоевывали собственное место в публичном пространстве.

Стремительные социально-экономические трансформации периода индустриализации существенно повысили требования государства к уровню образования его граждан и способствовали постепенному изменению отношения общества к образованной женщине. Основными факторами, способствовавшими интеграции женщин в публичное пространство интеллектуальных профессий стали экономические, культурно-педагогические, этические и духовные.

Экономические факторы. После отмены крепостного права многие семьи разорившихся помещиков утратили экономические возможности для содержания своих дочерей. Молодые женщины из разоренных «дворянских гнезд» оказались перед необходимостью самостоятельно добывать средства к существованию. Единственной доступной для этого возможностью, помимо замужества, было участие в формирующемся рынке труда. Однако, это требовало определенных профессиональных навыков и квалификаций, которых у женщин не было. В то время представительницы среднего класса могли рассчитывать лишь на домашнее образование либо обучение в частных институтах и пансионах, где преподавались главным образом гуманитарные дисциплины. Это существенно сужало выбор возможностей для дальнейшей профессиональной деятельности. Поэтому сферы трудоустройства для молодых женщин ограничивались в лучшем случае профессиями переводчиц, стенографисток, секретарш, низко-квалифицированных журналисток, школьных учительниц и т.д. Наиболее распространенным видом занятости для девушек среднего класса того времени была работа гувернанткой в частном имении. Однако, расширение системы школьного образования существенно ограничивало возможности найти работу в этой сфере деятельности.

Формирование гендерной идентичности молодой женщины того времени строилось на принципах «этики заботы» ^[26], а ее обобщенный социальный портрет представлял собой юную особу, проявляющую заботу и внимание к потребностям своих близких, особенно к детям, старикам, немощным, больным, домашним питомцам. Это, в свою очередь, предопределяло спектр профессиональных возможностей, открывавшихся перед молодыми женщинами. Поэтому еще одной возможностью найти заработок для девушки среднего класса была медицинская сфера, где она могла рассчитывать на трудоустройство в качестве фельдшерицы, сестры милосердия или акушерки. Медицинские профессии стали доступными для женщин после крымской войны (1853-1856), когда выдающийся российский хирург и защитник прав женщин на высшее образование Николай Пирогов, основал Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия. Несколько позже начала расширяться сеть медицинских учреждений сферы услуг и царское правительство предоставило женщинам возможность работать в них в качестве акушерок, фельдшериц, аптекарей и т.д. ^[27]. Однако, эти виды деятельности не требовали высокой квалификации и не давали ни достаточных средств к существованию, ни возможностей интеллектуальной самореализации. Для получения доступа к социально престижной профессии дипломированного врача, с более существенными материально-экономическими и творческими возможностями, требовалось высшее образование, на которое женщины права тогда не имели.

Этические, духовные и религиозные факторы.После отмены крепостного права существенное влияние на социально-просрансвенную экстериоризацию женщин среднего класса оказали факторы морально-этического характера. Освободительное движение способствовало повышению самооценки молодых женщин, усиливало их стремление к интеллектуальной свободе и поощряло к участию в общественной жизни. Женщины хотели чувствовать себя социально востребованными, экономически независимыми, иметь возможность самостоятельно зарабатывать на жизнь за счет признания их собственных достоинств и способностей. При этом нередко желание учиться и овладевать специальностью одобрялось и даже поддерживалось родителями, достаточно прогрессивными, чтобы понять и принять новые социальные роли своих дочерей, обусловленные распадом патриархального семейного уклада. Они понимали, что роли супруги и домашней хозяйки уже не были единственными возможностями для успешной реализации женщины в новых социально-экономических условиях. Поэтому они стремились вооружить своих дочерей социальными навыками, необходимыми для преуспевания в обществе. Такие гендерные трансформации межпоколенной преемственности в среде среднего класса были особенностью того времени, позволявшей ему сохранять свою социальную организацию и общественный престиж. Но эта тенденция не была специфичной для украинского общества, а скорее свидетельствует о его соответствии этическим императивам эпохи, поскольку была свойственна капиталистической формации в целом. Так, в Новом Свете девушка из среднего класса должна была соответствовать ожиданиям родителей «приносить пользу обществу» ^{[28, c. 258]}.

Рис. 10. Киевский женский Университет Св. Ольги. Источник: ^[29].

Примечательно, что вопросы женского образования были непосредственно связаны с моральными, этическими и культурными проблемами, стоявшими перед обществом в целом. В частности, существовало убеждение, что новое поколение образованных матерей сможет дать обществу новое поколение образованных детей, что будет способствовать распространению просвещения среди всех его слоев. Оживленные дискуссии в прессе подчеркивали важность предоставления образования не только женщинам из среднего класса, но и всем социальным стратам. Значительная часть общества поддерживала идею усиления духовного и религиозного воспитания в учебных заведениях для девочек и девушек. Поэтому наиболее распространенными были учреждения, обеспечивающее ученицам религиозное, моральное и умственное образование, но лишь в том объеме, который необходим для будущей матери и супруги ^{[24, c. 69]}. Среди них преобладали епархиальные, церковно-приходские и церковно-учительские женские гимназии и училища, основанные при женских монастырях и обителях. В основном это были учреждения закрытого типа, предназначенные для подготовки дочерей духовенства к их традиционным ролям будущих домохозяек и жен священников, в лучшем случае учительниц. В то время православным священникам и семинаристам позволялось вступать в брак лишь с женщинами, происходившими из духовного сословия. Однако, уже во второй половине XIX ст. выскообразованные молодые клерикалы стали выбирать в качестве супруг светских образованных женщин, предпочитая их дочерям духовенства, зачастую имевших низкий уровень образования или даже неграмотных. Эта тенденция вызвала необходимость создания системы образования для дочерей духовенства с целью предоставления им возможности соответствовать интеллектуальным и социальным запросам их будущих супругов-священников. Для этого при церквях, монастырях и духовных семинариях основывалась сеть благотворительных школ и гимназий, призванных дать начальное образование сиротам и девочкам из малообеспеченных семей, не имеющих средств на получение образования. В этих школах ученицы обучались в основном навыкам ручной работы, необходимым для трудоустройства на рынке труда, педагогике, основам здорового образа жизни и ухода за детьми. Обязательным было изучение Закона Божьего.

Социо-культурные и дидактические факторы: В конце XIX столетия передовыми педагогами, писателями и психологами, прогрессивно мыслящей общественностью активно обсуждался вопрос о необходимости формирования нового образа женщины для индустриальной эпохи, поиска новых женских идентичностей и идеалов феминности, соответствующих реалиям времени. Было очевидно, что начинать этот процесс следует с раннего возраста. Поэтому на страницах периодических изданий и художественных произведений для детей стали появляться образы «новой девушки и девочки», призванные помочь будущей гражданке сформироваться как личности, идущей в ногу с прогрессом. Этому способствовала популярная в педагогической мысли того времени идея Руссо о том, что ребенка нельзя считать просто маленьким, недоразвившимся взрослым, а детство и юность следует рассматривать как жизненные циклы, имеющие свою собственную социальную ценность для развития и становления человеческой личности. В этом контексте новый жанр «роман для девочек» оказался востребованным читательской публикой, поскольку служил именно этим целям. Он быстро стал популярным во многих странах мира, так как благодаря ему “юная женщина наконец-то обрела собственное место в литературе” ^{[39, c. 20]}. Кроме того, создатели романов для девочек хорошо понимали, какую важную роль может сыграть книга в воспитании ребенка и поэтому своей задачей считали создание такого жанра, который дал бы возможность обсуждать с детьми серьезные вопросы девочек в доверительной и занимательной форме. Достоинством произведений этого жанра был уникальный синтез элементов просветительского и воспитательного романа, нравоучительной повести, и даже готического романа, хотя и с оглядкой на детскую аудиторию ^[31].

Наиболее популярными среди детей той эпохи как в Старом, так и в Новом свете, стали образы независимых, оригинально мыслящих, неординарных девочек, которые самостоятельно исследовали сложный новый мир вокруг себя, и отваживались не только бросать ему вызов, отстаивая свою собственную точку зрения, но даже спорить со взрослыми. Именно такими были юные героини романов англоязычных авторов Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» (1865), Луизы Мэй Олкотт «Маленькие женщины» (1868) и Элизабет Томасины Мид «Полли, девочка нового типа» (1889). Эти произведения, которые иногда называют «введением в постмодерн для детей» ^[32], привлекли внимание общественности к системе межличностных связей девочки-подростка и помогли ей обрести свою собственную нишу в мире взрослых ^[33]. «Маленькая женщина» в романах этого жанра как правило отправляется в длительные рискованные прогулки без сопровождения взрослых, осваивая незнакомое пространство вне родного дома. Она хочет «быть сильной, уметь все и жить без ограничений» ^[34].

Романы для девочек были популярны не только среди женской детворы и молодежи. Ими зачитывались и мальчики, и даже взрослые. Читательская публика России и русскоязычной Украины того времени запоем читала «девчоночьи романы» популярной детской писательницей Лидии Чарской. Популярными были также книги этого жанра в авторстве Веры Желиховской, Е.А. Аверьяновой, Надежды Лухмановой, Варвары Андреевской, Александры Анненской и Лидии Нелидовой (Маклаковой) ^[35]. В украиноязычной детской литературе новый типаж самостоятельной девочки представлен хрестоматийным образом Харыти из одноименного рассказа Ивана Франко.

В этот период даже в сказочном мире доминирование мужского начала в публичном пространстве постепенно начинает уступать место пространственному гендерному равенству и женской физической эмансипации. Увлеченность странствиями и приключениями больше не является привилегией Одиссеев и Синдбадов, Маленьких Муков и Иванов царевичей, Ивасиков-Телесиков и Котигорошков. Жизненное кредо «покинуть дом и увидеть мир» перестает быть монополией «храброго малого», ассоциируясь уже и с «храброй малышкой». Начиная с безрассудной лягушки-путешественницы, армия сказочных туристов пополняется образами целеустремленных, пытливых и бесстрашных девочек-странниц, выгодно отличавшихся от домоседки Мальвины и затворницы Рапунзель. Пространственной свободой в полной мере пользуются юные героини Андерсеновских сказок. В «Снежной королеве» преданная Герда отправляется на северный полюс, через Лапландию, чтобы спасти Кая от чар Снежной Королевы. Крохотная Дюймовочка на своем сложном пути преодолевает множество препятствий, чтобы избежать нежеланного замужества. Элли и Энни, девочки из сказки «Волшебник страны Оз» (в отечественном варианте «Волшебник Изумрудного города»), в сопровождении верных друзей отправляются в поход по сказочной стране и царству семи подземных королей. Кэролловская Алиса смело спускается по кроличьей норе, чтобы совершить свое рискованное путешествие в загадочную страну чудес, а затем, не пасуя пред злобными обитателями Зазеркалья, успешно достигает заветной восьмой горизонтали шахматной доски. При этом «даже среди самых странных и нелепых существ она остается собой: благовоспитанной девочкой, чуждой царящему вокруг хаосу» ^[36].

Сказочные путешественницы стали появляться не страницах детских книг не случайно. Они отражали реалии времени, свидетельствующие о новом социальном явлении: появлении путешествующих женщин, пионерок независимой географической мобильности и пространственной коммуникации.

Среди новых возможностей, открывшихся перед женщинами благодаря индустриальной революции, завоевание права на мобильность стало их «исключительным достижением» ^[1]. Стремление к пространственной эмансипации проявлялось в их увлечении различными новыми видами телесно-двигательных практик, физкультурой и спортом. Этому способствовало то, что во второй половине XIX в. спорт занял главное место среди общественных развлечений горожан. Процветали велосипедный спорт, теннис, катание на санях, лыжах, коньках. Особую популярность приобрело плавание ^[37] (рис. 11).

Рис. 11. Женский спорт. Старинные открытки. Источник ^[38].

История включения женщин в спортивную активность демонстрирует тяжелую и затяжную борьбу с гендерными предрассудками, когда особую остроту приобретали дискуссии об их интеллектуальной и биологической несостоятельности и неприемлемости нового "маскулинного" образа женщины-спортсменки. Миф об ограниченных возможностях «слабого пола» и традиционные представления о феминности значительно затрудняли достижение гендерного равенства в сфере физической и спортивной активности ^[39]. Движение за телесно-физическую эмансипацию выразилось в стремлении женщин осваивать новые виды спорта, например, легкую атлетику и бокс (рис. 12).

Рис. 12. Женский бокс. Источник: ^[40].

Тем самым они демонстрировали свое социальное равноправие с мужчинами и биологическую полноценность. Однако, доказывая свое право и способность заниматься различными видами спортивной деятельности, спортсменки встречали непонимание как со стороны большинства своих неспортивных сограждан, так и в лице основателей современного олимпийского движения ^[41].

Таким образом, пространственно-физическая эмансипация женщин была сопряжена с необходимостью сопротивления традиционным формам юридического и социального подчинения, нередко преломляясь в «процесс преодоления барьеров «общепринятой морали»» ^{[42, c. 549]}. Одной из форм проявления этого тренда стало новомодное увлечение женщин т.н. «пространственной коммуникацией» или независимым туризмом. Этому способствовало расширение сети железных дорог и туристического бизнеса в результате научно-технической революции, совпавшее с первой волной женского движения и появлением «женщины нового типа». Подобный способ реализации права на свободу передвижения был вызовом общественному мнению, не поощрявшему стремления женщин к пространственной независимости, особенно в публичном пространстве. Тенденция совершать длительные путешествия самостоятельно и особенно – отражать свои дорожные впечатления в мемуарах означала радикальную трансформацию в социальном положении женщин и достижении ими личной самодостаточности. В этот период на общественную сцену выходит целая плеяда женщин-путешественниц, среди которых была уроженка украинского Екатеринослава (нынешний Днепропетровск), популярный религиозный философ, ученый и XIX столетия, основательница Теософского общества Елена Петровна Блаватская (1831-1891 гг.). В период с 1849 по 1875 гг. она практически осуществила троекратное кругосветное путешествие. Свои независимые странствия Блаватская начала в 1849 г. в Тифлисе. Сбежав от мужа, она сначала направилась на Украину, посетив Одессу и Керчь. Затем путешествовала по Турции, Египту, Греции, Восточной Европе. Следующей волной странствий было посещение Англии, Канады, Мексики и стран Южной Америки, откуда Елена Петровна направилась в Индию, а затем снова в Европу, Америку, Тихий океан, Японию, Индию. Семь лет провела в Тибете. Об Индии пуешесвенница написала книгу «Из пещер и дебрей Индостана», которая была по достоинству оценена читательской аудиторией.

Однако, женщинам приходилось путешествовать по горам, лесам и пустыням в громоздкой, тяжелой одежде – длинных юбках с кринолинами, тяжелых широкополых шляпах со множеством украшений, туфлях на шпильках, что не только неудобно, но чревато травмами и ушибами, а следовательно, небезопасно для здоровья и даже жизни. Туристке нужна более практичная одежда, не сковывающая движений: брюки или шорты, легкая и комфортная обувь, мягкие и компактные головне уборы, вместительный рюкзак. Это ставило на повестку дня необходимость реформирования не только стиля женской одежды и аксессуаров, но и всей философии ее телесности, ее индивидуального пространственно-физического мира. Социальный заказ на реформу женского гардероба удачно совпал с бурными техническими инновациями периода индустриализации. Его реализации во многом способствовало конструктивное усовершенствование швейной машины популярной фирмы «Singer», основанной в 40-х гг. XIX ст. в Нью-Йорке. К концу столетия кампания имела шесть фабрик в России и несколько филиалов в Украине. Магазины швейных машин фирмы «Singer» размещались в Киеве: на Крещатике № 46 и по ул. Александровской № 32 на Подоле, а также в Виннице, Житомире, Ромнах, Бердичеве, Ривном и Чернигове ^[43]. Это новшество буквально вызвало революцию в практике швейного дела. Оно предопределило массовость в культуре одежды и способствовало либерализации и гендерной демократизации женской моды.

Начальным этапом экстеоризации женщин стало движение за доступ к высшему образованию и профессионализации, строившееся на концепции «социального материнства» в трудоустройстве, т.е. перенесения традиционных семейных функций женщины в публичную сферу типично «женской» занятости»: медсестры, воспитательницы, поварихи, учительницы ^[44]. В 1861 г. под давлением общественного мнения и женских организаций, университеты крупных научно-культурных центров Украины открыли свои двери для женщин. Первым высшим учебным заведением, предоставившим женщинам возможность обучения, стал столичный университет св. Владимира, примеру которого позже последовали и другие вузы ^[45]. Многие студентки воспользовались этой возможностью в полной мере. Как свидетельствуют исторические документы, на лекциях лучших профессоров девушек зачастую собиралось больше, чем юношей ^[24].

Однако, очень скоро царское правительство усмотрело опасность в возможной «радикализации» женщин в университетских стенах. Воспользовавшись нараставшими студенческими волнениями, оно отказало им в праве получения академического образования. Новый университетский статут от 18 июня 1863 г. запретил университетам принимать на учебу женщин и выдавать им разрешения на посещение занятий. Несмотря на многочисленные возмущения и протесты, этот запрет оставался в силе до 1905 г. Однако, опыт первых лет обучения высшим наукам не прошел даром. Политика правительства, направленная на ограничение образовательных устремлений женщин, не могла убить в них жажду познания. Для женской молодежи, изведавшей вкус интеллектуальной свободы, она стала не просто данью моде, а жизненной необходимостью. Кроме того, вдохновленные просветительскими идеями революционно-демократического движения того времени, многие девушки были движимы искренним стремлением приносить пользу родине. В получении высшего образования они видели средство достижения революционных целей, мечтая служить своему народу в качестве учительниц, ученых, врачей, занимаясь политическим просвещением. Таким оставался только один путь – учеба за границей. Не имея возможности продолжать обучение у себя дома, девушки устремились в университеты Швейцарии, Франции и Германии. Среди основных причин, побуждавшие молодых женщин уезжать на учёбу за границу, можно выделяют следующие ^[46].

- сложность или невозможность доступа в отечественные университеты;

- распространение нового образа женщины и ее постепенное ее освобождение от традиционных гендерных ролей;

- интерес к общественной работе и желание участвовать в общественных изменениях;

- стремление к личной эмансипации и экономической независимости.

Выбор университетов для академической миграции во многом определялся лингво-культурными и образовательными факторами. Представители городской знати России и Украины хорошо владели французским языком как “lingua franca” того времени. В несколько меньшей степени был популярен немецкий язык, в то время как английский распространения не имел ^[47]. Поэтому первая «волна» женской академической миграции была направлена во франкофонные университеты: Парижскую Сорбонну, университеты Нанси и Монпелье во Франции. Особенно популярны были Цюрихский и Бернский университеты в Швейцарии, одними из первых предоставивших свои аудитории женщинам ^[48]. Именно поэтому вскоре они стали пользоваться репутацией «славянских школ для девочек» ^[49]. Пальма первенства в прогрессивном деле женского высшего образования принадлежала Парижу, где женщин стали допускать в университеты уже в 1863 г. Позже многие украинские студентки устремились также в университеты Нанси и Монпелье. Первые студентки-медички из Европейской части Российской империи появились во французских университетах в начале 1870-х гг., а в 1880-х гг. женщины обучались уже на всех факультетах. Всего лишь за 20 лет (с 1890 по 1910 гг.) число обучавшихся в Сорбонне женщин увеличилось в 17 раз ^[50].

Однако, украинские и российские студентки предпочитали Франции Швейцарию, привлекавшую их своими либеральными порядками. Примечательно, что хотя эта страна была пионером женского высшего образования, возможность поступления в университеты была предоставлена исключительно иностранкам, в то время как швейцарки получили ее значительно позже. Именно по этой причине первыми студентками Цюрихского университета стали женщины из Российской империи ^[46].

Позже к ним стали присоединяться подруги из других стран, в частности из Польши ^[42]. В скандинавии доступ к высшему образованию был предоставлен женщинам в 1870-1880 гг. и некоторые украинские женщины уехали учиться в Хельсинки и Стокгольм. Однако, в силу языкового барьера, их количество было незначительным. В 1890-е гг., когда двери университетов открылись для женщин в Германии и Австрии, поток женской академической миграции переместился в немецкоязычные университеты: Венский, Берлинский, Гейдельбергский. Британские университеты не относились к числу ее приоритетных направлений, т.к. Кембридж и Оксфорд начали прем студенток только после 1-й мировой войны.

«Настоящей Меккой» ^{[27, c. 89]} для академической миграции студенток из правобережной Украины стали университеты Цюриха и Берна, начавшие зачисление студенток в 1867 г. ^[51]. Возрастающее количество женщин, уезжавших на учебу в Швейцарию, обеспокоило царское правительство, поскольку Цюрих в то время считался центром социалистической пропаганды среди иммигрантской молодежи из Российской империи. Студентки в Цюрихе не только овладевали науками, но и впитывали дух европейского вольнолюбия. Поэтому было принято решение о создании специальной правительственной комиссии, направленной на изучение гендерного состава студенческой общины Цюриха. По результатам ее работы, в 1873 г. российское правительство запретило студенткам обучаться в Цюрихе как "рассаднике революции", и студентки были вынуждены переместиться в Бернский университет ^[49]. Согласно данным этой комиссии, в период с 1869 по 1873 гг. в Цюрихе обучалось 103 студентки из Российском империи ^[24]. Выдающийся украинский мыслитель и общественный деятель Михаил Драгоманов, работавший в Цюрихе в этот период, подчеркивал, что 2/3 студенток Цюрихского университета были украинского происхождения [цит. по [24]. Его современница, известная писательница Олена Пчилка (рис. 13, 14) подтверждала эти данные, ссылаясь на статистику 1860-х гг., свидетельствующую о том, что в западноевропейских университетах студенток из Украины было даже больше, чем из России. Большинство из них обучались медицине в Цюрихском университете. Кроме того Пчилка отмечала, что украинские и русские студентки как группа пользовались положительной репутацией у европейских профессоров, считавших их более способными и трудолюбивыми, чем их соотечественников-мужчин.

Следует отметить, что обучение за границей обходилось девушкам и их семьям недешево, учитывая что помимо платы за занятия, нужно был платить ренту за жилье, учебные пособия и даже за занятия в анатомическом кабинете. Поэтому позволить себе такую роскошь могли лишь состоятельные особы – представительницы элитных слоев общества.

В конце XIX – начале XX столетия в Украине сформировалась целая плеяда выдающихся женщин, получивших высшее образование в университетах западной Европы. Многие из них после бучения вернулись на родину и внесли существенный вклад в социальные изменения, модернизацию и демократические реформы в Украине. В частности, первые украинские женщины-врачи получили образование в Швейцарии. Одной из них была тернопольчанка Софья Окуневская-Мораевская (1865-1926) – первая из украинок, сумевшая стать доктором медицины и первая женщина-врач Буковины и Галиции, принадлежавших Австро-Венгрии. Успешно экзаменовавшись при Львовской академической гимназии, что стало сенсационным событием, она поступила в Цюрихский университет, где в 1895 г. закончила медицинский факультет. Хотя в Австро-Венгрии ее заграничный диплом не был признан, С. Окуневская подтвердила его в Краковском университете, преодолев множество преград. После этого двадцать лет трудилась в лечебных заведениях Львова и других городов Украины. Трудилась над созданием словаря украинской медицинской терминологии. Создала школу акушеров-гинекологов, обработала методику обучения среднего медицинского персонала. Впервые в Западной Украине организовала курсы сестер милосердия и курсы для акушерок. Активно работала во «Врачебной комиссии» – первой организации украинских врачей.

Доротея Исааковна (Игнатьевна) Аптекман (1852-после 1910 гг.) – земский врач, революционерка и народница. Родилась в городе Бахмут Екатеринославской губернии (ныне Артемовск Донецкой области). По окончании Харьковской женской гимназии поступила на медицинский факультет Цюрихского университета, где вошла в кружок русских студенток «Фричи»^, и сблизилась с В.Н. Фигнер. Отказавшись подчиниться требованию русского правительства вернуться на Родину, продолжила учёбу в Бернском университете, где получила диплома врача и вернулась в Харьков. Была членом петербургской группы организации «Земля и Воля». Несмотря на то, что вследствие участия в деятельности русской эмиграции в Цюрихе была подчинена строгому негласному наблюдению полиции, смогла получить звание женщины-врача.

Мария Константиновна Валицкая (1861–1912), происходившая из семьи одесских врачей, в 1882 г. выехала в Цюрих, где слушала курс медицинских наук и принимала деятельное участие в деятельности эмигрантских организаций. После обучения в Цюрихе завершила образование в Петербурге, где училась у В.М. Бехтерева и в 1884 г. была награждена степенью доктора в области медицины. Работала врачом-психиатром в Чернигове и Санкт Петербурге. Является автором ряда научных работ по вопросам здравоохранения.

В Цюрихе обучалась и Серафима Шахова, уроженка Ектеринослава (ныне Днепропетровск). Продолжив образование в Берне, вернулась на родину и работала врачом в Харькове. Она стала одной из первых женщин, имевших официальное разрешение на медицинскую практику в Украине.

Харьковчанка Мария Иванова-Раевская (1840-1912), художница и педагог, получила высшее художественное образование в Дрездене и стала первой женщиной Российской империи, имевшей степень искусствоведа. По возвращению домой, она основала в Харькове художественную школу, позже реорганизованную в художественное училище. Она была автором ряда книг по искусству для детей и сделала значительный вклад в становление художественного образования на родной Слобожанщине.

Ее землячка Кристина Алчевская (1882-1932) (рис. 15), неординарная личность и литературный деятель (поэтесса, прозаик, драматург, публицист), переводчица и педагог, получила педагогическое образование на учительских курсах в Париже. Известна своей неутомимой деятельностью на ниве народного образования. С 1860-х годов возглавляла харьковскую воскресную школу, в которой по её инициативе была введена система педагогических советов и педагогических дневников учащихся. По инициативе Алчевской и при её деятельном участии был издан указатель книг для народного и детского чтения «Что читать народу?», заключающий в себе ряд рецензий на народные книги и отзывы о них самих читателей из народа.

Рис. 15. Кристина Даниловна Алчевкая Рис. 16. Наталья Ивановна Кобринская-

(1882-1932). Источник ^[54]. Озаркевич (1855-1920). Источник ^[54].

Полавчанка Мария Башкирцева (1858-1884) - "Парижанка из Диканьки» (рис. 17) - обучалась изящным искусствам в приватной Академии живописи Рудольфа Жюльена в Париже, где уже в первом учебном году на академическом конкурсе получила большую медаль, опередив своих старшекурсников. Семилетний курс обучения в этом престижном заведении она завершила за 4 года, каждый год получая медаль за успехи в учебе. Башкирцева стала первой отечественной художницей, чьи работы попали в наиболее авторитетные музеи Франции, в частности, в Лувр. Она и оставила после себя 150 картин, 200 рисунков, многочисленные акварели. Во Франции, Голландии, Англии прошли ее посмертные выставки. Дневник, опубликованный во Франции спустя три года после ее кончины, вскоре перевели на все европейские языки, а затем издали в Америке.

Анна Чикаленко-Келлер (1884-1964), родом из Херсонщины, украинская журналистка, переводчица и библиограф, обучалась в Лозанне, Женеве и Эдинбурге. В 1931 г. она занималась научной работой в университетской библиотеке Тюбингена в Германии, а в 1918-1920 гг. с дипломатической миссией пребывала в Швейцарии. Являясь участницей многих женских конгрессов, она своей деятельностью во многом способствовала пропаганде украинского женского движения.

Галичанка Наталья Кобринская-Озаркевич (1855-1920) (рис. 16) – «украинская Ариадна», получила высшее образование в Венском университете. Она стояла у истоков женского движения в Украине и была инициатором первой украинской женской организации. Подавала петиции о разрешении женщинам доступа в университеты, писала повести на тему женской эмансипации. Совместно с писательницей Оленой Пчилкой она стала соучредительницей альманаха женской литературы «Первый венок», заложившего основы периодики, которую писали, редактировали и издавали исключительно женщины, в том числе кузина Кобринской, вышеупомянутая Софья Окуневская-Мораевская.

Несколько позже в Венском университете получила степень доктора философии Милена Рудницкая (1898-1976) (рис. 18) — украинская журналистка, политик, социолог, педагог, ученый, посол Украины в польском Сейме, автор многих статей и книг («Украинская действительность и задачи женщины» и т.п.), редактор журнала «Женщина». В 1920-30-е гг. преподавала на Высших Педагогических курсах во Львове, была идеологом украинского женского движения. Являлась организатором и многолетним руководителем «Союза украинок» во Львове. Возглавляла «Украинский женский конгресс» в Станиславе и «Всемирный союз украинок». Как делегат украинского Парламентского представительства защищала украинские петиции в Лиге Наций.

Интеграция женщин в общественное пространство и обретение пространственной независимости в нем не могли не сказаться на мировоззрении и взглядах городской женщины среднего класса. Изменилось восприятие нею собственной личности, своей роли в семье и обществе и соответственно – собственного телесно-физического имиджа. На протяжении второй половины XIX столетия женщины, отстаивающие свои гражданские права, создавали новый образ женщины как «бизнес-леди», т.е. образованной, независимой, самодостаточной особы. Для молодых женщин той поры свобода в выборе одежды была равносильна свободе в выборе образа и стиля жизни. Одежда стала одним из основных средств в достижении ими пространственной эмансипации. В соответствии с тезисом X. Ортега-и-Гассета, в новой конституции культуры, в данном случае культуры одежды, ведущей ценностью стала витальная интенция, реализующая формы жизни ^[58]. Вместе с тем, основной структурирующей единицей культурного пространства стал смысл ^[59].

К концу XIX столетия в индустриальных странах мира набирает силу «движение за реформу женской одежды». Его целью было обеспечение женщине физической свободы – пространственной и кинетической – посредством отказа от тяжелых, громоздких одеяний, ограничивающей движения, в первую очередь корсетов ^[60]. В Англии, а затем и в США, пользовалось популярностью «Общество рациональной одежды», боровшееся за освобождение женщин от неудобного, порабощающего облачения, воспринимаемого как символ порабощения женского ума ^[7]. В этот период у западных «эмансипе» входит в моду т.н. «блумеровский костюм» или «блумеры» – гимнастические штаны типа шаровар или трико до колен, с резинкой или на застежке (рис. 19), изобретательницей которых является американская путешественница Элизабет Смит Миллер. Свое название они получили от имени американской суфражистки, издательницы женского журнала «Лилия» и одной из инициаторов «реформы женской одежды» Амелии Блумер, ратовавшей за введение их в употребление.

Рис. 19. Блумеровский костюм. Источник: ^[61]

Цели реформы нашли поддержку и среди украинского женского студенчества, хотя «блумеры» не получили распространения среди православной украинской молодежи, поскольку их основные атрибуты воспринимались как признак мусульманской идентичности, чуждой христианским традициям. Поэтому женщины в панталонах не были частым явлением на улицах университетских городов Украины, если не считать единичных сторонниц этой «гаремной моды», вызывавшей «значительно больше волнений толпы и приводов в участок, чем во время революционных событий 1905 года» ^[62]. Вот что писала об этом газета «Киевская мысль»:

«На Бибиковском бульваре (сейчас бульвар Шевченко) между Пироговской и Нестеровской улиц появились две дамы, привлекшие внимание публики странностью своего наряда. При ближайшем рассмотрении это казалось пресловутыми дамскими шароварами. Через несколько минут вокруг модниц собралась большая толпа, с любопытством рассматривающая их. Послышались неприятные для дам возгласы и бедным мученицам моды ничего не оставалось, как укрыться в подъезде ближайшего дома» ^[62].

Тем не менее, брюки постепенно начали завоевывать популярность, поскольку став более демократичной, женская одежда максимально приблизилась к мужской. И если в древности женщины, одетые в брюки, подвергались мучительным пыткам святой инквизиции, а затем сжигались на костре, то во второй половине XIX века к дамам в брюках относились уже более лояльно, но в общественные места все же не пускали.

Одной из причин популярности брюк стало распространение велосипедного спорта среди городских женщин среднего класса. Это новое увлечение заставило женщин покончить с отжившей модой, значительно осложнявшей даже такое кроткое развлечение, как велосипедная прогулка. Громоздкие, тяжелые одеяния не давали возможности держаться в седле и управлять ездой, а полы длинных платьев заплетались в спицы, задирались ветром. Поэтому поначалу женщин среди велосипедистов практически не было. Когда же велосипеды стали обычным явлением на улицах городов, женщины надели брюки и сели за руль. Но тогда это могли себе позволить только дамы высшего общества. Работницам еще долго было не до того. Когда же велосипед стал для них рабочей необходимостью, как например, для разносчиц писем, молока или белья из прачечных, они вопреки протестам и предрассудкам тоже надели брюки и отвоевали свое право на свободу передвижения.

Рис. 20. «Культ современной девушки». Источник: ^[61]

Другой важной причиной популярности трико и брюк среди городских работниц была их задействованность в машинном производстве. Работа с техническим оборудованием требовала сноровки, высокой подвижности и физической раскованности. Длинные юбки и узкие рукава женских платьев, сковывавшие движения, была причиной высокого травматизма и, соответственно, более низких заработков. Поэтому проблема безопасности труда на фабриках и заводах требовала трансформации гардероба работниц. Трико и штаны стали самой рациональной и практичной формой решения этой проблемы.

С появлением автомобильного спорта мода городских элитных женщин, которые могли позволить себе ездить на «авто», стала еще более гендерно-демократичной. Она заставила их окончательно отказаться от корсетов и создала популярность широким коротким пальто, кожаным курткам, свитерам и гольфам.

Рис. 21. Киевская автомобилистка. Источник: ^[63].

В 1896 г., когда теннис или лаун-теннис, как его тогда называли, был включен в программу олимпийских игр, разрешенных и для женщин, они выходили на поле в модных платьях, затянутых в корсет. Однако, такое одеяние было крайне неудобным для спортсменок и вскоре его заменили юбкой и кофтой. Рациональность и здравый смысл побеждали: юбки становились все короче и легче. Любители лыжного и конькобежного спорта, популярных зимой, долгое время специальной спортивной формы не имели. Женщины катались в длинных юбках, полупальто и больших шляпах. И только в начале XX века, особенно в 1920-30-е гг., женский лыжный костюм подвергся демократизации, когда юбкам с кринолинами пришли на смену узкие трико до колен.

И все же ни один спортивный костюм не вызывал таких оживленных споров, как купальный. Плавание становилось все более модным городским развлечением. Однако, первый купальник, представлявший собой длинный халат с большим количеством оборок у шеи, был очень непрактичным. Поэтому самые решительные женщины предпочитали этому «мешку» укороченное платье с корсетом, на манер комбинезона, а затем и вовсе пошли на неслыханную дерзость – надели тунику, стянутую у талии, и короткие штанишки. Правда, такой эпатажный пляжный костюм было принято украшать множеством лент, пуговиц, бантиков, вышивок или аппликаций, а в руках полагалось держать зонтик от загара (рис. 22).

Рис. 22. Купальный костюм начала 20-века. Источник:^[64].

В начале 1920-x гг в. появились первые трикотажные купальники, но они настолько плотно облегали фигуру, что даже самые отважные модницы еще долго не решались показываться в них на глаза негодующей публике. И все же, несмотря на капризы моды, спортивный стиль в женской одежде становился все более популярным.

Таким образом, с изменением социальных функций, телесныхпрактик и повседневного быта городских женщин в конце XIX столетия в дамский костюм проникает стиль модерн. Деловая внешность женщин, которые уже могли позволить себе и работать, и путешествовать, и заниматься спортом, предусматривала соответствующую удобную одежду. Пересмотр общественных взглядов на роль женщины и идеалы феминности привел к отказу от подчеркнуто женского силуэта. В это время в дамском гардеробе появился «костюм-тальер» (от фр. taіlleur – костюм, скроенный портным), давший начало новому стилю одежды работающей женщины. Он состоял из жакета и юбки и кроился из практичных тканей темных тонов: сукна, шерсти, драпа – для зимы, или парусины, хлопка, шелкового полотна – для лета ^[65] (рис. 23).

Поначалу его надевали только для путешествий, прогулок и езды на велосипеде.

Журнал мод писал о нем: «Уродливость современной моды – бесспорна. Жалкие узкие костюмы-тайлер, темные, скромные, стесняют, спутывают ноги» (цит. по ^[43]). И тем не менее, со временем он стал неотъемлемой частью гардероба работающей женщины. Несколько позже получил распространение его упрощенный вариант: комплект из темной юбки и закрытой белой блузки. Так одевались учительницы, секретарши, телефонистки, стенографистки, владелицы маленьких бизнесов (например, швейного ателье или кондитерской лавочки) (рис. 24). Женщины, обладавшие некоторым достатком, могли дополнить такой комплект женственным жакетом типа спенсера или болеро. В то же время, есть основания полагать, что такой костюм создавался вовсе не для работы в офисе, а для путешествий, поскольку поначалу тальер надевали только для путешествий, прогулок и езды на велосипеде. Иными словами, это был предвестник современного «спортивного стиля» ^[67].

Таким образом, осваивая публичное пространство конце XIX столетия, образованные женщины среднего класса подвергли гендерной адаптации тренд, известный в истории моды как «великий отказ мужчин» ^[68], когда цвет превратился в орудие гендерной дифференциации, четко отделив «светлых» женщин (согласно представлениям эпохи, подобных ангелам, oблаченным в белые одежды) от «темных» мужчин, вынужденных по роду занятий вращаться в большом «нечистом» мире и одетых в черные официальные костюмы. Когда строгий костюм стал частью гардероба образованной женщины, цвет утратил свой статус маркера пола делового человека. В этот период красота уже не «требовала жертв», а сама становилась жертвой, приносимой во имя удобства и физической свободы. Лишенная привычной эстетики «новая мужская мода» ^[69] студенток и курсисток была формой демонстрации их общественных взглядов и социальных предпочтений, выражением принадлежности к определенной социальной группе, т.е. была способом позиционирования себя как новой силы общества. «Социальная репутация» ^[70] классической украинской «институтки» или «курсистки», т.е. студентки последней трети XIX века, соотвествовала обобщенному образу европейской образованной женщины того времени, предполагавшему нон-конформистские взгляды, экстравагантное поведение и нередко – вызывающе грубые мужские манеры ^[71]. Институтка изображалась как «нигилистка»: коротко остриженая мужеподобная особа, некрасивая и неопрятно одетая, с резкими движениями, очками на носу и сигаретой в зубах (рис. 25).

Pис. 25. Киевский карикатурист Федор Кадулин. Типы курсисток. Источник: ^[38].

Современники отзывались о ней так: «По наружному виду какой-то гермафродит, по нутру – подлинная дочь Каина» (цит. по ^{[27, c. 90]}). Женская красота того времени была «упадочная», болезненная, утверждающая андрогинный, бисексуальный тип, однако для женщин она означала «истинную свободу» ^[72] (рис. 26).

Рис. 26. Н. А. Ярошенко «Курсистка» (1883 г.). Киевский музей русского искусства. Источник ^[69].

Переосмысливание стандарта феминности и его воплощение в образе «новой, эмансипированной женщины» не всегда воспринималось доброжелательно патриархальным обществом, обеспокоенным рапространением идей «свободной любви», отрицанием православныых семейных ценностей, дерзким мышлением, не считавшимся с авторитетом церкви и моральных традиций. В этом контексте «женский вопрос» воспринимался не как отдельная проблема, а как одно из проявлений социальных болезней общества. Упорное неприятие женской эмансипации значительной частью общественности толкало молодых девушек на еще более эпатажное поведение, иногда неожиданное даже для них самих и повергавшее публику среднего класса в настоящий шок. Хотя «институтки» были немногочисленны, сам факт их присутствия в публичном пространстве общества свидетельствовал о том, что образованная женщина обрела в нем «status quo» и добилась социального статуса наравне с мужчиной, став полноправной гражданкой с собственными социальными, интеллектуальными, эстетическими и духовними ценностями.

Повышение образовательного уровня женщин как правило оказывает влияние на их семейные роли: чем выше уровень образованности женщины, тем выше вероятность, что безбрачие и работу она предпочтет семье или будет сочетать семейную жизнь с материнством с карьерой и вряд ли будет поддерживать отношения с семьей, придерживающейся патриархального распределения ролей ^[73]. В силу этих причин, проблемы неудачных браков, нежелательного и принудительного замужества все чаще становились центральными вопросами общественных дискуссий второй половины 19-го в., повлекшими за собой изменения в отношении общества к проблеме развода и институту брака вообще. В этот период активно обсуждались вопросы социального статуса и общественной деятельности женщины, ее права на развод и свободу выбора брачного партнера, взаимоотношения в семье, новые аспекты материнства и ухода за детьми и т.д. В то время общественность Украины, также как и России, Европы и Северной Америки, разделяла взгляды Руссо на образование женщины как условие добросовестного служения мужчине. Гражданское и патриотическое материнство рассматривалось как форма женского политического участия, а образовнность матерей считалось их «почетным долгом» ^[74].

Основные социальные проблемы того времени проявились с особой отчетливостью во время крымской войны 1853-1856 гг. Как указывают российские исследовательницы ^[72], общество разом осознало, «что вся суть современных проблем заключается в образовании матери. Мать сама должна была стать другой, чтобы готовить своего ребенка к новым условиям жизни, новым условиям социализации, подготовить его к тому, чтобы оптимально вписаться в них». В 1850-е гг. значительно взрастает издание книг и журналов, посвященных пресловутому «женскому вопросу». На нем была сосредоточена и медицинская мысль, уделявшая пристальное внимание проблемам дефиниции и классификации женской репродукции. При этом материнство рассматривалось как главное предназначение женщины. Внимание общественности привлекали проблемы планирования семьи и рождаемости, репродуктивной свободы и применения женщинами средств контрацепции, чему во многом способствовало увеличение количества женщин-врачей, особенно гинекологов, получивших образование в Западной Европе ^[42]. Считается, что новые акценты в обсуждении вопросов материнства исходили из концепции «колонизации женского тела в целях домашней жизни» ^[75]. При этом концептуализация нюансов материнства, в особенности «добровольного материнства», беременности, деторождения, грудного вскармливания и ухода за новорожденными стали предметом горячих дискуссий конца XIX столетия. Медицинская, клерикальная и педагогическая литература представляла кормление грудью как главное нравственное достоинство женщины: то, что хорошо и для нее, и для здоровья ее детей, и для всего общества. Мода на вскармливание грудным молоком поддерживалась новыми акцентами как в общественном дискурсе, так и в палитре визуальных образов, включавших изображение материнской груди как «фонтана физической и моральной энергии» ^[76].

Однако, сами образованные женщины уже не могли мириться с тем, что их социальные роли ограничивались супружеством и материнством, а социальное пространство – приватной сферой семьи и брака. На протяжении этого периода они стали более экстериоризованными, пространственно мобильными и социально активными. Все больше становилось тех, кто не желали вступать в брак и создавать семью с тем, чтобы иметь возможность полностью посвятить себя творческой профессиональной деятельности и обеспечить себе финансовую независимость. Женщины начали исполнять новые роли в обществе и, следовательно, жизнь потребовала нового образа женщины, новых моделей феминности и идеалов женской идентичности, новых как внешне, так и внутренне. Это означало больше, чем только изменение статуса женщины среднего класса, это требовало кардинальной трансформации уклада жизни всего общества. Изменение гендерного сознания женщины не могло не сказаться на гендерных перцепциях и стандартах мужчин. Следствием этого стало возникновение т.н. «кающегося мужчины», готового пересмотреть патриархальные взгляды на женщину и гендерные отношения ^[24]. В этом контексте не удивительно, что, например, революционную деятельность декабристов современники связывали с образованностью их матерей ^[77].

Кроме того, нежелание государства предоставить женщинам право на элитарное образование было не единственным препятствием для их эмансипации. Чаше всего преграды создавала семья. Экономическая зависимость от родителей, а затем от супруга, устаревшие законы наследования, консервативные традиции толкали женскую молодежь на поиски самореализации за пределами дома и семьи. Знамением времени стали «конфликты поколений», мастерски представленные в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети». Особенно острым было противостояние между родителями и дочерями. Выдающаяся математик 19-го ст. Софья Ковалевская отмечала, что идеологические разногласия между поколениями в семьях городского среднего класса были типичным явлением того времени и часто приводили к тому, что дети уходили от родителей, а родители отказывались от своих дочерей и сыновей ^[78]. Эта «пандемия» побегов молодежи из отчего дома распространялась среди девушек даже быстрее, чем среди юношей, хотя им приходилось рисковать гораздо больше, поскольку женщина, проявившая независимость от родителей или мужа, подвергалась осуждению и стигматизации, считалась аморальной «нигилисткой».

В 60-х гг. XIX столетия побег из семьи требовал от молодой аристократки немалой решительности и даже мужества и отважиться на него могли только самые смелые и сильные духом. Однако, уже десятилетие спустя этим путем следовали многие юные особы, не желавшие повторять судьбу своих матерей, считавших дом и семью своим уделом. Еще более драматичной была доля молодых замужних и помолвленных женщин, не желавших зависеть от своих мужей или вступать в брак по принуждению. Зависимость от супруга и ограничение свободы передвижения усугублялось отсутствием у них паспортов. Кроме того, чтобы иметь возможность уехать из дома, поступить в университет или устроиться на работу, женщина обязана была получить разрешение от родителей или супруга. В таких условиях единственным, хотя весьма радикальным, способом противостоять давлению семьи и избежать нежелательного замужества был фиктивный брак. Хотя этот поступок был связан с этическим компромиссом, он открывал возможности для обретения личной свободы, творческой реализации, профессиональной карьеры и финансовой независимости.

Фиктивный брак был рискованным предприятием для обоих партнеров, но для женщины в особенности поскольку семейные узы накладывали на нее строгие обязательства перед супругом, семьей, родом и светским обществом. Кроме того, как правило, бракосочетание осуществлялось не только на основании процедуры гражданской регистрации, но требовало освящения церковным обрядом. Это накладывало на брачных партнеров обоюдные моральные и духовные обязательства. Расторжение семейного союза, освященного Богом, было крайне сложным как в юридическом, так и с этическом планах. Кроме того, это было хлопотное и дорогостоящее мероприятие. Тем не менее, многие женщины решались на него, несмотря на предполагаемую зависимость от фиктивного супруга, поскольку для них это был шанс избежать чрезмерного контроля со стороны родительской семьи, самостоятельно сделать выбор жизненного пути и получить доступ к миру познания и творчества. Фиктивный брак позволил многим талантливым женщинам не только получить прекрасное университетское образование, но и сделать серьезный вклад в мировую науку и даже завоевать международное признание «академиков в чепце».

Именно так получила доступ в научной карьере блестящий математик Софья Ковалевская, в девичестве Корвин-Курковская, семья которой происходила из Полтавской губернии. Обучение женщин в высших учебных заведениях тогда не допускалось. Поэтому Софья могла продолжить обучение только за границей. Хотя ее семья имела давние научные традиции, а отец был высокообразованным человеком, все же для дочери высшее образование он не считал необходимым и отказался дать свое согласие на ее отъезд. Софье оставался один выход: организовать "фиктивный брак"с молодым учёным В.О. Ковалевским. Правда, он тогда и не подозревал, что в итоге «фиктивный» брак превратится в «эффективный». Замужество позволило Ковалевской получить высшее образование и степень доктора наук в Германии, а затем и должность профессора в Стокгольмском университете. В 1889 г. она стала первой женщиной, удостоенной звания почетного члена Французской академии наук. Однако, несмотря на свои научные достижения за рубежом, у себя на родине Софья Ковалевская так и не смогла найти применение своим познаниям и получить признание соотечественников.

Изменения брачного законодательства, повлиявшие на гендерный порядок в обществе, произошли в начале XIX столетия. Законом 1914 г. разрешалось отдельное проживание в браке, а женщина получила право обязываться векселями, поступать на государственную службу без согласия мужчины, получать отдельный вид на жительство, поступать на учебу в университет ^[43]. Под влиянием этих новых социально-экономических условий происходила демократизация образа жизни украинской женщины среднего класса, ее этики, взглядов и культуры. Благодаря им в начале XX века она уже «познала вкус добрачной свободы» ^[79] и этот опыт повлиял на ее отношение к себе самой и к способам репрезентации себя в обществе.

На протяжении всей истории современной цивилизации основным пространством женской социализации была приватная сфера. Это верно и в отношении украинских женщин. Их присутствие в публичном пространстве не приветствовалось патриархальным обществом, а занятия интеллектуальным трудом осуждались, поскольку эти социальные сферы считались привилегией мужчин. Возможности гражданской самореализации женщины ограничивались культурой, образованием, благотворительностью, причем преимущественно на частной основе.

Во второй половине XIX^о – начале XX столетий сложились новые условия, предоставившие женшинам доступ к технологическим и транспортным инновациям и позволившие им участие в рынке труда, общественной деятельности и спорте. Пространственная эмансипация и профессионализация женщин имела далеко-идущие последствия, оказав влияние не только на приватное пространство как традицинно женскую сферу жизнедеятельности, но и на социально-экономическую организацию общества в целом. Завоевание права на высшее образование и квалифицированный труд позволило им стать интегральной составляющей национальной интеллектуальной элиты. Женшины получили доступ к творческой самореализации в таких областях деятельности, как медицина, педагогика, юрисприденция, предпринимательство и т.д. Гендерные трансформации затронули способы социальной организации и базовые социальные институты, обусловив в том числе и кардинальные изменения женской идентичности. В русле этих общемировых тенденций трансформировался телесно-физический имидж женщины и изменилась философия ее пространственного поведения. Процесс освоения общественной сферы способствовал формированию новых социальных ценностей поколения «новых женщин», отрицавших принцип «место женщины – в доме» и стремившихся к пространственной и интеллектуальной эмансипации как условиям экономической независимости.

Проведенный в данной работе гендерный анализ институациализации украинских женщин в общественном пространстве позволил определить основные способы достижения ими пространственной эмансипации, которыми являются социальная, профессиональная и географическая мобильность и новые виды телесно-физических практик. Выявлены основные предпосылки, способствовавшие расширению пространственного контекста жизнедеятельности женщин и достижения ими пространственной свободы в публичной сфере: экономические, морально-этические, социо-культурные и дидактические. Работа продемонстрировала, что одним из эффективных методов недекларируемого социального контроля физической свободы женщин является мода, либерализация которой в конце XIX – начале XX столетий в явилась результатом интеграции украинских городских женщин в публичное пространство и рынок труда и их пространственной эмансипации, что в значительной степени предопределило гендерную демократизацию телесно-физического имиджа украинских образованных женщин.