Регламентация и контроль служебного времени делопроизводителей в России в 1725-1734 гг. (на примере Среднего Урала)

Бородина Елена Васильевна ORCID: 0000-0002-8128-5698 кандидат исторических наук доцент кафедры истории России Уральского федерального университета имени первого Президента России Б.Н. Ельцина 620075, Россия, Свердловская область, г. Екатеринбург, ул. Тургенева, 4, оф. 480 Borodina Elena Vasil'evna PhD in History Associate Professor of the Department of Russian History of the Ural Federal University named after the First President of Russia B.N. Yeltsin 620075, Russia, Sverdlovskaya oblast', g. Ekaterinburg, ul. Turgeneva, 4, of. 480 sosnovi-bor@yandex.ru Другие публикации этого автора

История русской бюрократии, несмотря на значительное количество исследований по данной теме, продолжает привлекать внимание как отечественных, так и зарубежных историков. Данный интерес не случаен и вызван, как отмечает Л. Ф. Писарькова, значительной ролью российского чиновничества в политическом и экономическом развитии государства ^{[44, с. 45]}. Кроме того, формирование и развитие аппарата управления привело к серьезным социальным изменениям, способствовало бюрократизации общества ^[2]; ^{[7, с. 9–10, 98]}.

Первая половина XVIII в. являлась важной вехой в формировании новых принципов организации административной системы России, которые привели к изменению ее лица в человеческом измерении. Для служилых людей рубеж XVII–XVIII вв. становится временем перехода от службы государю к государственной службе ^{[7, с. 15]}; ^{[70, с. 28–43]}. Кроме того, меняется отношение к деятельности делопроизводителей органов власти. Как справедливо отметила А. В. Жуковская, гражданские дела – не только суд и управление, но и деловое письмо – были включены в состав смысловых значений понятия «служба» ^{[19, с. 94–108]}.

Такое положение вещей было подкреплено созданием в первой четверти XVIII в. ключевых для деятельности чиновничества Российской империи документов: Генерального регламента 1720 г., определившего сферу полномочий и содержание деятельности различных должностных лиц, и Табели о рангах 1722 г., упорядочившей прохождение по служебной лестнице. Если первый документ обычно вызывает интерес историков, специализирующихся на истории организации делопроизводства в России (К. Г. Митяев, Б. Г. Литвак, А. А. Лукашевич, Е. М. Емышева, С. В. Русакова), то второй попадает в поле зрения исследователей, занимающихся реконструкциями социального состава бюрократии на общероссийском уровне (А. Н. Медушевский, С. М. Троицкий и др.) ^[17]; ^[28-33]; ^[59-60]; ^[65].

Такие историки региональной бюрократии Урала и Сибири XVIII в., как М. О. Акишин и Д. А. Редин также отмечают, что оба документа, с одной стороны, ускорили процесс бюрократизации в регионах, а с другой – способствовали внутренней консолидации данной социальной группы ^{[3, с. 126]}; ^{[56, с. 392]}. Р. Пайпс увидел в Табели о рангах настоящую «хартию служивого сословия» ^{[37, с. 168]}.

Большинство исследователей сходятся во мнении, что Табель о рангах способствовала разделению всех чиновников на четыре группы. Первые три группы объединяли государственных служащих, имевших табельные чины. Их условно можно подразделить на высшую (чиновники 1-5 классов: канцлер или действительный тайный советник 1 класса, действительный тайный советник, тайный советник, действительный статский советник и статский советник), среднюю (чиновники 6-8 классов: коллежский советник, надворный советник и коллежский асессор) и низшую (9-14 классов: титулярный советник, коллежский секретарь, корабельный секретарь, губернский секретарь, провинциальный секретарь и коллежский регистратор). К четвертой группе относились канцелярские служители, имевшие свою иерархию чинов: канцелярист, подканцелярист и копиист. Все они оказались за пределами Табели о рангах ^{[65, с. 175]}.

Таким образом, любое государственное учреждение в России XVIII в. состояло из двух категорий служащих – табельных и нетабельных, членов присутствия и делопроизводителей ^{[65, с. 37]}. Деятельность обеих категорий представляется очень важной в процессе осуществления текущего управления страной как в центре, так и на местах. Следует отметить, что эффективность их работы во многом зависела от условий службы, а также декларировавшихся требований власти к своим подчиненным. Многие из них были прописаны в Генеральном регламенте, который, по мнению Ю. В. Готье, создал основу для «приказной службы» ^{[15, с. 64]}. Как уже было отмечено выше, этот нормативный правовой акт не только определял должностные обязанности представителей канцелярии и членов присутствия, уточнял состав документов различных учреждений, но и устанавливал границы допустимого поведения руководителей учреждений, делопроизводителей и просителей, определял меры дисциплинарного воздействия на чиновников. Все это, по мнению Я. С. Черемисиной, составляло служебную повседневность бюрократии ^[67]; ^{[69, с. 3]}.

На данный момент сделаны значительные успехи в создании реконструкций, характеризующих основные этапы становления (И. А. Федосов, Н. Ф. Демидова), деятельность и социальный портрет российской бюрократии XVIII в. (П. Н. Мрочек-Дроздовский, М. М. Богословский, Ю. В. Готье, Е. В. Анисимов, Д. О. Серов, А. В. Оболонский), в исследовании правил составления документов (К. Г. Митяев, А. А. Лукашевич и др.), новых штатов должностных лиц (Л.Ф. Писарькова), а также численности и социального состава чиновничества (Ю. В. Готье, С. М. Троицкий, А. Н. Медушевский, М. Ф. Румянцева, Л. Ф. Писарькова, В. М. Пинтнер), изменений его внешнего вида (Л. Е. Шепелев) ^[2]; ^[4]; ^[9]; ^[15-16]; ^[29-34]; ^[38-39]; ^[43-45]; ^[58]; ^[62]; ^[65-66]; ^[71-72]. Несмотря на это, нам до сих пор в полной мере не удается составить полное представление об условиях службы бюрократии.

Особое значение приобретает вопрос о восстановлении картины служебного быта делопроизводителей, на плечах которых лежала основная часть работы учреждения. Подобные реконструкции уже предпринимались в единичных трудах российских историков. В частности, О. Е. Кошелевой, Л. М. Балакиревой и Я. С. Черемисиной были исследованы бытовые условия и влияние изменений внешнего вида на жизнь служащих органов власти столичных городов страны в годы правления Петра Великого ^[8]; ^[25]; ^[67-69]. На основе обзора данных о структуре доходов и размерах жалования Д. А. Рединым, Л. М. Балакиревой, А. Н. Медушевским рассмотрен материальный базис их существования в различных регионах Российского государства этого же времени ^[25]; ^[32]; ^[56]. Ю. В. Готье посвятил часть своей работы характеристике деятельности и условий службы канцеляристов областных учреждений в европейской части России в период между двумя крупными административно-территориальными реформами XVIII в. ^{[15, с. 259-322]}. Не менее интересна историкам и последняя четверть XVIII в. Быт канцеляристов Екатерининской поры на примере ряда уездов Центральной России хорошо освещен В. Снежневским ^[64].

Большую работу по реконструкции условий службы членов присутствия и делопроизводителей в конце XVII в. – первой половине XIX в. на общероссийском уровне провела Л. Ф. Писарькова. Исследовательницей были охарактеризованы служебные помещения, нормы рабочего времени и наказания, использовавшиеся с целью дисциплинирования и устранения недостатков рабочего процесса ^[43]. В частности, Л. Ф. Писарькова упоминает, что в XVIII в. продолжительность рабочего дня канцелярий составляла 12 часов, а время службы было поделено на две сессии: с пяти утра до двух часов дня и с пяти до десяти часов вечера. В случае необходимости служащие оставались в учреждениях дольше. За исполнением указов и присутствием на рабочем месте надзирали прокуроры, которые фиксировали часы прихода и ухода чиновников. По мнению историка, продолжительный рабочий день компенсировался значительным количеством неприсутственных дней ^[45].

На наш взгляд, данное обобщение требует уточнения и разъяснения, так как значительную часть XVIII в. должность прокурора не была введена повсеместно: она была обязательной только для структур центрального аппарата управления и некоторых органов власти в губернских центрах, тогда как учреждения, находившиеся в уездах и провинциях, продолжали функционировать без прямого надзора со стороны этих должностных лиц ^{[18, с. 12–22]}; ^{[35, с. 298]}; ^{[63, с.35–37]}. Таким образом, возможности прокуроров для надзора над государственными служащими и делопроизводителями были существенно ограничены, а повседневная жизнь подавляющего большинства учреждений проходила без участия специально назначенных контролеров.

В целом исследования, посвященные истории организации служебного быта и повседневной жизни канцеляристов «нетабельных чинов» в период между правлениями двух великих монархов, не дают подробной характеристики проблемы регулирования рабочего времени делопроизводителей. Они редко выходят за пределы анализа положений отдельных законодательных актов и Генерального регламента, не обращаясь к реальной служебной практике, существовавшей в канцеляриях (Л. Хьюз, Л. Ф. Писарькова, Я. С. Черемисина) ^[1]; ^[43-45]; ^[67-69]. Отдельные эпизоды, описывающие степень загруженности канцеляристов делами, приводятся в исследованиях Ю. В. Готье, О. Е. Кошелевой, Л. М. Балакиревой, Э. А. Пензина и В. Снежневского ^[8]; ^[15]; ^[25]; ^[41]; ^[64]. Как правило наработки, основанные на эмпирическом материале, датируемом началом или концом XVIII в., абсолютизируются и экстраполируются на все столетие.

Предметом исследования настоящей статьи является изучение практик дисциплинирования и контроля над деятельностью делопроизводителей в первое десятилетие после смерти Петра Великого. В рамках данного проблемного поля целью работы стало выявление особенностей регулирования института рабочего времени канцеляристов в 1725–1734 гг.

Для решения указанной цели был поставлен ряд задач. Во-первых, охарактеризовать законодательную базу, установившую минимально допустимые нормы пребывания на месте службы и правила учета рабочего времени. Во-вторых, понять, существовала ли преемственность во взглядах монархов на объем труда делопроизводителей до и после смерти Петра I. Во-третьих, на примере деятельности органов власти одного из регионов страны рассмотреть, как происходило соблюдение требований правительства к организации служебного распорядка на местах. Таким образом, научной новизной работы является сопоставление законодательства и практики регулирования времени нахождения на службе канцеляристов на отдельно взятой территории Российской империи в 1725‑1734 гг. Следует отметить, что несмотря на значительную степень изученности истории горнозаводского управления Урала, вопрос регулирования рабочего времени канцеляристов Сибирского обер-бергамта находило слабое отражение на страницах исследований ^[41]. Это же можно сказать о жизни делопроизводителей в государственных учреждениях других регионов страны.

Территориальные границы исследования охватывают Средний Урал в границах административно-территориальных единиц, находившихся в 1725­-1734 гг. в ведении Сибирского обер-бергамта – органа управления промышленностью на Урале и в Сибири. Среди них – Екатеринбургский, Алапаевский, Камышловский, Катайский и Крутихинский дистрикты. Данный регион отличался от многих других наличием особых административных структур, которые были созданы в ходе реформ Петра Великого и стали своеобразным оплотом, сохранившим управленческие механизмы, созданные в годы правления первого российского императора.

Хронологические рамки исследования охватывают 1725–1734 гг. 1725 г. является годом смерти Петра Великого. Октябрь 1734 г. – начало реформы административных органов Урала, когда Сибирский обер-бергам был трансформирован в Канцелярию главного Сибирских и Казанских заводов правления.

Основу научной работы составили законодательные акты, регулировавшие вопросы рабочего времени и дисциплины в присутственных местах, и документальные источники, отложившиеся в результате деятельности Сибирского обер-бергамта. Степень сохранности источниковой базы, безусловно, не позволит нам в полной мере охарактеризовать состояние рабочих мест во всех учреждениях, находившихся в ведении Обер-бергамта. Ввиду лучшей обеспеченности документами мы более подробно остановимся на самом Сибирском обер-бергамте и конторах и канцеляриях, расположенных в Екатеринбурге, где находился центр управления горнозаводским ведомством.

Ситуация с источниковой базой потребовала более активного применения методов источниковедческого анализа. В первую очередь – тщательной критики внутренней структуры и содержания законодательных актов и документальных материалов. Кроме того, в работе были использованы методы хронологии, математического анализа и сравнительно-исторических исследований.

Уяснение принципов работы органов власти, которые были положены в основу написания Генерального регламента 1720 г., будет более эффективным, если мы разберемся с состоянием нормативной базы, использовавшейся властью для установления порядка работы в учреждениях в первые годы Петровских преобразований.

Петр I долгое время не принимал во внимание идею о необходимости устанавливать жесткие дисциплинарные правила в канцеляриях. Среди опубликованных в «Полном собрании законов Российской империи» нормативных правовых актов последнего двадцатилетия XVII в. не содержится указов, призывавших делопроизводителей к порядку.

Л. Хьюз и Я. С. Черемисина обратили внимание, что одним из первых таких нормативных актов является боярский приговор от 15 декабря 1703 г., который требовал от канцеляристов Крепостной палаты не ходить «для письма крепостей в домы» – не писать нотариально заверяемые документы вне специально отведенного для этого места. Ежедневный прием посетителей крепостными подьячими должен был начинаться в два часа дня и заканчиваться в девять часов вечера, после этого следовало продолжение рабочего дня: все записанные крепости регистрировались в специальной книге. Часть подьячих оставалась для дальнейшего общения с желающими засвидетельствовать документы до десяти вечера. Стоит отметить, что указ вводил наказание за отсутствие на рабочем месте: первое и второе нарушение дисциплины карались заточением в кандалы, а дальнейшие нарушения дисциплины могли привести к отстранению от занимаемой должности ^{[1, с. 111]}; ^{[49, с. 229]}; ^{[69, с. 55]}.

Последовавший в октябре 1707 г. указ также касался лиц, занятых «крепостным делом». Крепостных дел надсмотрщикам и писцам повелевалось бывать в канцелярии в первый час дня по зимнему времени до полудня «по вся дни». После полудня предполагалось организованное дежурство одного надсмотрщика и четвертой части писцов от наличного состава ^{[49, с. 391–392]}. Через полтора года, в марте 1709 г., Ратуша снова указала крепостным писцам на необходимость являться на службу ежедневно, утвердив штраф размером в одну гривну за каждый день прогула ^{[49, с. 450-451]}.

По всей видимости, такое внимание к крепостным делам было связано с изменением подведомственности крепостных палаток: в начале 1700-х гг. они сначала были переданы Оружейной палате, а затем – Ратуше ^{[49, с. 155-159, 262, 388]}. В отличие от ситуации второй половины XVII в., положение крепостных писцов стало более определенным: всем делопроизводителям было назначено жалование, выдававшееся из денег, собранных за регистрацию актов ^{[49, с. 163]}. В связи с этим государство было заинтересовано, чтобы подьячие полностью отрабатывали причитавшиеся им деньги.

В середине 1710-х гг. царь подписал несколько указов, адресованных недавно созданному органу власти – Правительствующему Сенату. Одним из них будущий император, заинтересованный в поддержании дисциплины среди сенаторов, приказал заседать три раза в неделю и периодически выбирать «месячного сенатора», которому предписывалось «ездить по вся дни и сидеть не только что с утра до обеда, но и после обеда, ежели дело случится». Всякий день отсутствия без уважительной причины карался штрафом в 50 рублей. Определив время службы присутствия, Петр I косвенным образом обозначил часы работы делопроизводителей, которым следовало являться в канцелярию ежедневно и заниматься делами как до, так и после обеда ^{[50, с. 190]}.

Таким образом, в первые годы административных преобразований власть не задумывалась о необходимости жесткого дисциплинирования служащих учреждений. Указы, касавшиеся установления норм рабочего времени и правил работы в той или иной канцелярии, появлялись эпизодически и относились к деятельности отдельных органов власти. Несмотря на это, мы можем увидеть, что делопроизводители трудились как в первой, так и во второй половине дня. Длительность их рабочего времени во многом зависела от руководителей ведомства. За неисполнение должностных обязанностей устанавливались такие виды наказаний, как сковывание в кандалы, денежный штраф и увольнение.

В конце 1710-х гг. Петр подписал указ, имевший не локальное, но общероссийское значение. Закон от 13 декабря 1717 г. снова запретил заниматься приказной работой вне канцелярии. Нормативный акт касался как членов присутствий учреждений, так и делопроизводителей. Под угрозой штрафа в 100 рублей возбранялось выслушивать просителей на дому и ездить утром «по дворам для поклона или дел» ^{[50, с. 527]}. Указ примечателен тем, что, подобно ряду предыдущих узаконений, подтвердил значимость первой половины дня в работе государственных органов власти, когда происходило рассмотрение наиболее важных дел и осуществлялся прием челобитчиков. Можно предположить, что появление этого закона стало прологом к включению пункта о нормах рабочего времени в Генеральный регламент, начало создания которого приходится на апрель 1718 г. ^{[50, с. 564-565]}.

В условиях нового витка реформ, которые привели к упразднению приказов и созданию коллегий, оказалось необходимым следить за деятельностью ликвидируемых органов власти. В процессе передачи дел и обустройства новых учреждений происходили сбои в работе, на которые царь сумел отреагировать весьма оперативно.

В последующие годы вновь появляются указы, которые можно отнести к частным случаям определения порядка работы служащих отдельных органов власти. В декабре 1718 г. был обнародован именной указ «О должности Сената», который не только очертил сферу компетенции органа власти, но и содержал повеления о запрете праздных разговоров и необходимости поденной регистрации всех решеных дел. Анализ текста закона позволяет говорить о росте внимания к деятельности канцелярии, которая приобрела роль центрального элемента учреждения, организовывавшего и направлявшего его функционирование ^{[50, с. 605-606]}.

Схожие процессы наблюдались и в других органах центрального управления. Так, например, создание Юстиц-коллегии привело к передаче в ее ведение Расправной палаты, подчинявшейся ранее Сенату ^{[20, с. 67]}. Характеристика круга обязанностей учреждения привела к необходимости затронуть вопрос о порядке работы его присутствия и канцелярии. В именном указе от 13 января 1719 г., очерчивавшем функционал делопроизводителей и судей Расправной палаты, уточнялись и часы ежедневного пребывания в присутствии: с шести часов пополуночи до двенадцати часов пополудни ^{[50, с. 611–612]}.

Согласно указу от 30 апреля 1719 г., Генеральный регламент был разослан по коллегиям еще до официального обнародования в феврале 1720 г. ^{[50, с. 697–698]}. По всей видимости, это было сделано, чтобы облегчить составление собственных регламентов и уточнить порядок работы учреждений. Правда, далеко не все органы власти получили его тотчас. По данным Л. М. Балакиревой, в Юстиц-коллегию копия Генерального регламента поступила лишь 17 июня 1719 г. ^{[8, с. 101]}.

Несмотря на это решение, в первые регламенты Штатс-контор-, Коммерц- и Камер-коллегий, утвержденные в 1719 г., не были включены пункты о нормах времени и распорядке рабочего дня служителей ^{[50, с. 651-660, 671-676, 762-770]}. И, наоборот, в ряде коллегий и других ведомств начали утверждаться нормативные акты, определявшие время прихода и ухода канцеляристов. В частности, уже упоминавшаяся Юстиц-коллегия 12 мая 1719 г. выпустила специальный указ-инструкцию для делопроизводителей. Причиной ее появления коллегия назвала умножение дел. В связи с этим дьяки, секретарь и все подьячие обязывались являться в коллегию в шестом часу пополуночи, «при управлении дел сидеть с прилежанием», а уходить из канцелярии после выхода из нее президента и членов присутствия. Всем канцеляристам предписывалось поставить подпись «в слышании» указа ^{[50, с. 699]}.

По всей видимости, повеление Юстиц-коллегии оказалось не замечено канцелярскими служителями. В связи с этим 8 июля 1719 г. появился очередной коллежский приговор, по которому делопроизводителям предписывалось обязательно являться в канцелярию в седьмом часу пополуночи. По понедельникам, средам и пятницам им приказывалось быть после обеда с трех до семи или восьми часов. Выход из коллегии оказывался возможен только после отбытия членов присутствия. В приговоре были отмечены точные размеры штрафов, назначавшихся в качестве наказания за непослушание ^{[8, с. 193]}.

Нормы указов середины – второй половины 1710-х гг. в основном транслировали положения еще не принятого официально Генерального регламента. Лишь немногие из рассмотренных законодательных актов могли оказать реальное влияние на его составление. Обнародование текста документа стало важным шагом по пути унификации требований к деятельности государственных служащих.

В Генеральном регламенте имелось несколько глав, посвященных времени работы и правилам служебного поведения. Глава 3 «О назначенных к сидению днях и часах» определяла, что коллегии должны «иметь сидение» все дни недели, кроме воскресенья, церковных праздников и именин представителей царской семьи. Присутствию предписывалось собираться четыре дня в неделю – понедельник, вторник, среду и пятницу, начиная работу в шесть часов в короткие дни и в восемь часов – в «долгие» дни. Заседания длились обычно пять часов, но в случае необходимости члены присутствия могли оставаться дольше. Это подтверждала и глава 12, призывавшая трудиться больше, «когда нужда требует».

От «приказных людей», в отличие от президентов, вице-президентов и асессоров, требовалось находиться на месте службы «по вся дни», появляясь как минимум за час до прибытия членов присутствия. В отличие от Соборного Уложения 1649 г., документ устанавливал четкие штрафные санкции за отсутствие в канцелярии: за час «недосидения» предполагалось наказание в виде вычета недельного жалования.

Глава 9 «О свободных днях от трудов» дополняла предписания 3 главы. Государственным служащим различных учреждений предоставлялась возможность «отдохновения от трудов» сроком до четырех недель в один из летних месяцев. Кроме того, нерабочими считались периоды с 25 декабря по 7 января, первая и страстная недели Великого поста, а также масленичная и пасхальная недели.

На этом регулирование распорядка рабочего времени не заканчивалось. Глава 18 под угрозой лишения жалования за полмесяца еще раз утверждала запрет на ведение делопроизводства на дому. При этом допускалось, что в случае крайней необходимости просителей можно принимать и «в домех» (главы 18 и 20). Глава 21 вторила одному из пунктов указа «О должности Сената», который запрещал разговоры, не касавшиеся служебных обязанностей ^{[20, с. 101-102, 105, 106, 108-110]}.

Положения Генерального регламента были продублированы в других нормативных правовых актах. Так, например, Наказ земским дьякам или секретарям об исполнении должности от 20 апреля 1720 г. содержал ряд пунктов, посвященных организации делопроизводства земской конторы, времени присутствия в ней. В пункте 3 отмечалось, что земскому дьяку следует находиться в канцелярии два раза в неделю перед полуднем по пять часов, когда в конторе присутствует воевода, а также и в другие дни, кроме воскресений и праздников. За каждый день отсутствия в канцелярии земский дьяк наказывался штрафом в размере 2 рублей. Также дьяку предписывалось осуществлять надзор за ведением делопроизводства, скреплять рассылаемые из земской конторы письма, указы и резолюции своей подписью ^{[51, с. 183-184]}.

Несмотря на это, следует отметить, что в подавляющем большинстве случаев учреждения использовали нормы Генерального регламента, не повторяя их в своих локальных нормативных актах. Это хорошо видно на примере именного указа «О должности Сената» от 27 апреля 1722 г. и регламентов коллегиям, созданных после февраля 1720 г. Регламенты Адмиралтейств- (1722), Мануфактур- (1723) и Коммерц-коллегиям (1724) содержат лишь отсылки к Генеральному регламенту («собираться для решения дел по Генеральному регламенту»), не вдаются в дополнительные подробности ^{[20, с. 77-79]}; ^{[51, с. 525-608]}; ^{[52, с. 167-174, 241-249]}.

Правда, в регламенты Адмиралтейств- и Коммерц-коллегий вошел пункт о ежедневном дежурстве в учреждении одного из членов присутствия. Им предписывалось обязательное пребывание в коллегии до и после обеда, чтобы «все дела и указы подписывать, посылать и смотреть, которые уже от коллегии вершены и подписаны» ^{[51, с. 527; 52, с. 243]}. В 1724 г. Сенатским указом вновь был подтвержден порядок работы его присутствия, которому требовалось съезжаться на службу в седьмом часу три раза в неделю ^{[52, с. 341]}.

Таким образом, к концу царствования Петра Великого были оформлены и утверждены базовые принципы работы государственных учреждений разного уровня. Создана целая иерархия нормативно-распорядительных документов, строго регулировавших различные стороны деятельности органов власти, во главе которых находился Генеральный регламент. Об этом свидетельствует указ от 20 января 1724 г., предписывавший периодическое чтение Регламента всеми служащими государственных учреждений. По мнению Е. В. Анисимова, этот нормативный правовой акт провел аналогию между Генеральным регламентом и Воинским артикулом, введя элементы военной дисциплины в деятельность аппарата управления ^{[6, с. 133-134]}; ^{[52, с. 205]}.

В целом функционирование органов власти стало регулироваться более системно. В отличие от указов 1700-1710-х гг., ведущей мерой наказания за прогулы подьячих стали вычеты из жалования, тогда как ранее наряду со штрафами использовались заточение в кандалы и отстранение от должности. Сравнение нормативных оснований, устанавливавших время нахождения на службе в Российской империи и Московском государстве второй половины XVII в., показывает, что ряд положений Генерального регламента перекликается с законодательными актами предыдущего столетия.

Сопоставление норм о рабочем времени Генерального регламента и Соборного Уложения 1649 г. позволяет говорить о совпадении запретов на решение дел на дому, определении праздничных и нерабочих дней ^{[20, с. 101-102]}; ^{[57, с. 101-102]}; ^{[73, с. 201]}. Кроме того, сохранялась гибкость графика работы, которая была обусловлена практикой определения рабочих часов в связи с темным и светлым временем суток ^{[36, с. 122]}. Нововведением здесь выступала норма, предоставлявшая возможность «отдохновения от трудов», которая отсутствовала в законодательстве XVII в.

Основное отличие в функционировании учреждений видится в перемещении акцентов в деятельности присутствия и делопроизводителей. Если законодательные акты XVII в. требовали от глав приказов и дьяков прибывать в учреждение раньше всех, а покидать его позже всех, то Генеральный регламент декларировал иную тенденцию: канцеляристам следовало являться к месту службы за час до членов присутствия, а выходить из канцелярии можно было только после их отбытия. В этой ситуации неизменным оставалось только положение главы канцелярии – секретаря ^{[42, с. 108]}.

По мнению ряда историков, правительства после смерти Петра Великого не стремились полностью ликвидировать все начинания первого российского императора ^{[5, с. 57]}; ^{[27, с. 145]}. По наблюдениям Ю. В. Готье, все преемники преобразователя рассматривали Генеральный регламент как «общий устав канцелярской службы для всей империи», что можно увидеть по законодательным актам, подтверждающим его силу. Проанализировав нормативные правовые акты второй и третьей четвертей XVIII в., ученый пришел к выводу, что особое внимание уделялось соблюдению норм Регламента о служебном времени [15 с. 65, 303]. Данная ситуация была обусловлена значительным ростом документооборота в учреждениях, о чем также свидетельствуют многочисленные законодательные акты, изданные после смерти Петра.

Действительно, законодательные акты о нормах рабочего времени, обнародованные после 1725 г., не внесли существенных изменений в практики дисциплинирования. Подавляющая часть мероприятий касалась контроля за службой членов присутствия. 11 июля 1726 г. была официально узаконена сложившаяся еще в петровское время практика отметок о посещении заседаний. Сенатский указ также повторил главу 3 Генерального регламента и повелел задерживаться для решения важных дел. На канцеляристов ложилась дополнительная нагрузка писать ежемесячные отчеты о рассмотренных в учреждениях делах ^{[52, с. 671-672]}.

Особенно часто положения Регламента повторялись в 1730-е гг. Л. Ф. Писарькова отметила, что в период правления Анны Иоанновны внимание правительства к служебной дисциплине в целом значительно возросло ^{[43, с. 329]}. Законодательные акты о времени службы канцеляристов с цитатами из соответствующих глав Генерального регламента неоднократно отмечали необходимость соблюдения норм. Среди них можно назвать именные и сенатские указы от 25 мая и 8 декабря 1733 г., адресованные коллегиям и канцеляриям империи ^{[52, с. 141, 240-242]}.

Правда, несмотря на это, правительство Анны Иоанновны начало отступать от норм времени, установленных Регламентом. В частности, 12 октября 1733 г. в именном указе Сенату предписывалось съезжаться для заседаний в семь часов пополуночи (в отличие от шести и восьми часов, указанных в главном для работы канцелярий документе). Продолжительность работы членов присутствия была также увеличена на один час, составив 6 часов вместо 5, прописанных в Генеральном регламенте ^{[52, с. 226-227]}.

Нормы Регламента были пересмотрены и для других государственных учреждений. Указом от 10 мая 1734 г. был подтвержден пятичасовой рабочий день для членов присутствий, но три раза в неделю (в понедельник, среду и пятницу) им следовало заседать дополнительные пять часов после полудня «для упущения в вершении таких дел, покамест в том исправятся» ^{[53, с. 319-320]}. Можно согласиться с Л. Ф. Писарьковой, что указанные меры были своеобразным возвращением к административной практике последнего двадцатилетия XVII в., когда длительность рабочего дня и «начальных людей», и дьяков и подьячих приказов составляла 10 часов ^{[43, с. 329]}; ^{[47, с. 281]}.

Повеления Генерального регламента и указов были вновь подтверждены сенатским указом от 1 сентября 1735 г., который в качестве основной меры наказания «за несидение» определил штрафы «по силе» третьей главы Генерального регламента ^{[53, с. 566-570]}. Спустя год вышел очередной нормативный правовой акт, отмечавший низкую исполнительскую дисциплину чиновников. Указ от 18 октября 1736 г. вспомнил решение Петра Великого от 1722 г., которое в качестве меры наказания за леность в вершении дел предполагало «сидеть всем неисправным в своих местах безвыходно, столько пропущенного времени, сколько <…> не досидели» ^{[53, с. 957]}.

Таким образом, принятые в первой половине правления Анны Иоанновны законодательные акты стремились к усилению контроля за деятельностью государственных служащих, так как «смотрение и понуждение» членов присутствия, секретарей и прочих «приказных служителей» сопровождалось еженедельной подачей рапортов о посещении рабочих мест. Основной мерой наказания по-прежнему провозглашался денежный штраф, взимавшийся за счет вычетов из жалования.

Изучение законодательства первой трети XVIII в. показывает, что становление нормативно-правовых оснований регулирования дисциплины на местах и длительности рабочего времени государственных служащих приходится на первое двадцатилетие столетия. Создание Генерального регламента оформило систему правил поведения на рабочем месте, стало обобщением опыта управления в отдельно взятых органах власти, выделив наиболее полезные с точки зрения монарха механизмы организации деятельности чиновников. Последующие указы подтвердили и упрочили систему мер воздействия за нарушение норм рабочего времени в учреждениях. Разберемся, как эта система дисциплинирования функционировала на Урале.

В начале XVIII в. Урал представлял собой активно осваивавшуюся территорию, что было обусловлено потребностями ведения Северной войны 1700-­1721 гг. Необходимость участия в военных действиях требовала наладить производство пушек и других видов вооружения. Наличие значительного объема полезных ископаемых привлекло внимание властей к региону, где уже во второй половине XVII в. существовали предприятия по добыче и выплавке меди и железа ^{[21, 26]}. На рубеже XVII­-XVIII вв. здесь начинается новый виток заводского строительства. В развитии медных и железоделательных заводов принимали участие как государство, так и частные лица. Создание заводов обеспечило более активный приток населения и потребовало формирования особой системы управления территорией.

Первые нормативные акты, посвященные регулированию различных аспектов деятельности уральских заводов, появились в начале 1720-х гг. Все они были связаны с деятельностью В. Н. Татищева, который внес значительный вклад в формирование горнозаводских структур на разных этапах их существования. Так, инструкции и наказы 1720‑1721 гг. наряду с определением функций должностных лиц содержали сведения о документах, подлежащих составлению в канцеляриях горных дел. Среди них – различные записные книги, дневальные книги и т. д. ^[22]; ^[55]; ^{[61, с. 185, 186]}. Все они так или иначе опирались на нормы Генерального регламента, текст которого появился на Урале практически одновременно с его обнародованием в 1720 г. ^{[61, с. 183]}.

Так, например, в «Пунктах о управлении в Кунгуре дел обще с капитаном Берлиным школником Кологривовым во отбытии капитана Татищева и бергмейстера Блиера», датированных 24 декабря 1720 г., отмечается необходимость «для порядку канцелярского иметь <…> дневальную записку как при нас было, чтоб записывано было всякого дня, что зделано будет» ^{[54, с. 368]}.

Новый виток административных реформ Петра привел к увеличению количества органов власти, представленных на Среднем Урале. С расширением функционала учреждений на местах в регионе наблюдается увеличение численности канцелярского аппарата. В 1723 г. по инициативе присланного руководить уральскими заводами В. де Геннина происходит перестройка системы управления. В частности, вместо Уральского горного правления создается Сибирский обер-бергамт. С последующим делением Обер-бергамта на повытья возникла необходимость установления более жесткого контроля со стороны администрации над его служителями ^{[40, с. 136]}.

Как уже было отмечено выше, прототипы учётных документов в регионе уже были, но с 1725 г. практика осуществления контроля становится более важной. В соответствии с указами центральной власти, с ноября 1725 г. в регионе наблюдается тенденция к установлению более жесткой системы надзора как за мастеровыми и работными людьми, так и другими служителями. В соответствии с нормативными актами, предполагалось использовать в качестве основного средства влияния жалование: «на заводах мастеровым людем и протчим служителем жалования давать смотря по их искуствам, и которые в мастерствах будут превосходить, таким прибавливать, а у других за нерачение и ленивство убавливать по разсмотрении его господина генерала-лейтенанта, токмо чтоб такими прибавками не зделанные материалы в цене отягощения не было и в штат не прибавливалось» ^{[12, л. 180]}. Несмотря на то, что этот документ касался в основном производственного персонала, он, аналогично Генеральному регламенту, установил требования к контролю над канцелярскими служителями.

Таким образом, в течение 1720-х гг. на Урале наблюдается активное административное строительство, вызвавшее рост численности служащих аппарата управления. Исследование документальных материалов, отложившихся в результате деятельности новых органов власти, не позволяет говорить о сложившейся системе учета и контроля труда делопроизводителей. Тем не менее, намечаются первые элементы мотивации их служебной деятельности через выплату жалования.

В. Геннин тщательно следил за функционированием органов власти региона. Дисциплинирование являлось важной сферой его деятельности. Одним из средств контроля стали регистрационные журналы учета рабочего времени всех служащих канцелярий. В фонде «Уральского горного правления» Государственного архива Свердловской области сохранилось несколько «записных тетрадей» Сибирского обер-бергамта, которые являются ценным источником по рассматриваемой теме.

Несколько таких тетрадей имеется в деле 310. Фактически в состав единицы хранения вошло три журнала, в которых содержатся сведения о майской и сентябрьской третях 1731 г., а также о нескольких месяцах 1733 г. Если в 1731 г. журналы велись по третям года (включали информацию о перемещениях членов присутствия за четыре месяца), то в 1733 г. предполагалось регистрировать канцеляристов в одной тетради в течение всего года ^{[11, л. 1-32]}.

Следует отметить, что перед делопроизводителями не ставилось цели содержать эти документы в образцовом порядке. Данные, которые заносились в тетради, были организованы в виде таблицы, которая состояла из 5 колонок: числа, месяцы, дни, часы после полуночи, часы после полудня. Столбец «Числа» содержал дату (порядковый номер дня в месяце). В колонке «Месяц» наряду с обозначением месяца указывались имя канцеляриста, название конторы или повытья Обер-бергамта, в котором числилось должностное лицо, и описание его перемещений. Столбец «Дни» использовался для фиксации количества дней прогулов, а в колонки «Часы после полуночи» и «Часы после полудня» записывалось время прихода и ухода канцелярских служителей.

Несмотря на это журналы включают как листы, информация о присутствии в которых была организована в виде таблицы, так и листы, где сведения записаны на чистых, нелинованных страницах. В частности, вставки с листами, где не была использована табличная организация сведений, встречаются в тетради за майскую треть 1731 г. В отличие от листов с таблицами, каждый из которых был скреплен протоколистом Феоктистом Кузнецовым, данные страницы не имеют заверительных скреп. Возможно, до нас дошли лишь черновые варианты частей тетрадей, которые за неимением правильно оформленного эквивалента были вложены в состав дела.

Тетрадь за 1733 г. также составлялась с упрощениями. Правда, они касались не столько формы регистрационного журнала, сколько его содержания. Из регистра практически полностью исчезли названия должностей лиц. Если в первые месяцы составления журнала аккуратно указывались и имена, и позиции канцеляристов, то спустя некоторое время в тетради начали регистрироваться только их имена. Журналы велись дневальными – дежурными из числа канцеляристов, сменявших друг друга каждый день в течение рабочей недели.

В целом тетради позволяют составить представление о посещении делопроизводителями своих рабочих мест, дают ценную информацию о структуре рабочего дня и соотношении служебного и свободного времени канцеляристов Среднего Урала начала второй трети XVIII в. В источниках указывается время прихода и ухода с точностью до четверти часа. Сама форма таблицы позволяет сделать вывод о том, что рабочий день делопроизводителей был поделен на две части: утреннюю и вечернюю. Такое деление дня являлось традиционным для организации приказной службы в России и нашло закрепление во многих законодательных актах второй половины XVII в. ^{[36, с. 122-123]}; ^{[42, с. 108]}; ^{[46, с. 222, 460, 828, 841]}; ^{[47, с. 219, 281]}.

По всей видимости, по этой причине, законодатели первой трети XVIII в. не уделили должного внимания четкому определению часов рабочего времени служащих канцелярий. Они воспринимались как нечто само собой разумеющееся и были воспроизведены в не существовавших до начала 1720-х гг. органах власти в провинциях. По наблюдениям Э. А. Пензина, рабочий день канцеляристов Сибирского обер-бергамта продолжался 13 часов – с 7 утра до 10 вечера с двухчасовым перерывом на обед ^{[41, с. 118]}. Такая длительность времени службы делопроизводителей превосходила все нормы, установленные в законодательных актах второй половины XVII – первой трети XVIII в.

На наш взгляд, в реальности продолжительность службы канцеляристов даже превосходила часы, которые называет Э. А. Пензин. Н. С. Корепанов отметил, что еще в середине 1720-х гг. В. де Генниным был установлен новый ритм работы всех казенных заводов. Начало рабочего дня приходилось на четыре утра, с одиннадцати до двенадцати тридцати – обеденный перерыв, далее работа велась до восьми вечера. Летом рабочий день мог длиться до девяти, в случае крайней необходимости – до десяти часов вечера ^{[24, с. 39]}. Думается, что такие же требования предъявлялись и к ритму жизни канцеляристов, которые, судя по «записным тетрадям», считались опоздавшими, придя на службу в седьмом часу утра. Ранним уходом с работы считался восьмой час вечера.

По регистрационным журналам видно, что в случае, если канцеляристы не являлись к месту работы, ставилась соответствующая отметка. Например, 10 июня 1731 г. была сделана следующая запись: «копеист Степан Пушкарев после полудни не был» ^{[11, л. 4]}. 21 июня 1731 г. было зафиксировано, что «заводского повытья повытчик Иван Аистов после полудни в шестом часу пришел, в том же часу и ушел, а куда не знаю» ^{[11, л. 5об.]}.

В документах нашли отражение и периоды отлучек служащих к родным и близким из прилегающих населенных пунктов. В них также указывалось, в каком состоянии делопроизводители находились на своих рабочих местах. Например, 31 марта 1731 г. дневальным Обер-бергамта было помечено, что подканцелярист заводского повытья Пантелей Зверев и «за подканцеляриста» земского повытья Сергей Мизинов «после полудни» были пьяны и «у дела своего» не были ^{[11, л. 3]}. В документе фиксировались и случаи болезни: 9 марта 1733 г. напротив имени Дмитрия Шанаурина значится запись «болен» ^{[11, л. 29об.]}.

Несмотря на широкий спектр сведений, содержащихся в журналах учета рабочего времени, следует отметить их неполноту. В частности, источники не подходят для реконструкции полного штата делопроизводителей Сибирского обер-бергамта и подчиненных ему контор. В «тетратях записных» напротив каждой даты было зарегистрировано от одного до двадцати трех человек. Различается и частотность упоминания канцелярских служителей. Например, за канцеляриста Сибирского обер-бергамта Иван Аистов упоминается в журнале за майскую треть 1731 г. 28 раз, тогда как копиист лесной конторы Василий Черноскутов – пять раз, а комиссар счетной конторы Иван Чарушин и делопроизводитель Григорий Серебренников по одному разу. Если в записную тетрадь за майскую треть 1731 г. попало 44 человека, то в тетради сентябрьской трети зафиксировано 58 человек. Журнал за февраль-апрель 1733 г. содержит данные о 48 служащих. Такие колебания нельзя объяснить частой сменой штатного расписания горного ведомства, последние штаты которого были утверждены в 1729 г. ^{[10, л. 109–116]}. По подсчетам Э. А. Пензина, общее количество служащих одного только Обер-бергамта после корректировки штатов 1729 г. составляло 82 человека ^{[41, с. 117]}.

Кроме того, в записных тетрадях не нашли отражение все рабочие дни месяцев. Так, например, из 243 календарных дней майской и сентябрьской третей 1731 г. в журналы попали только 103 дня, в том числе воскресные. Та же ситуация наблюдается и с записной тетрадью 1733 г.: из 74 дней в ней было отмечено 37 суток. Число учтенных дней в каждом месяце варьируется от 6 до 17. Таким образом, среднее количество зарегистрированных рабочих дней в месяце составляет 12,875 в 1731 и 12,33 в 1733 гг. Если полагаться только на эти данные, можно прийти к выводу, что большую часть времени канцеляристы были предоставлены сами себе и свободно занимались домашними делами. Тогда почему среди рабочих дней можно найти воскресенья?

Регистрация в качестве рабочих дней воскресных показательна. Следует напомнить, что в Генеральном регламенте и иных законодательных актах первой трети XVIII в. воскресные дни считались выходными. Тем не менее, в случае необходимости допускалась работа и в нерабочие дни. Несмотря на то, что количество зафиксированных в тетрадях воскресений мало, можно предположить, что задействование подьячих в эти дни было постоянной практикой, которая требовала учета и контроля времени службы делопроизводителей. Это заключение подтверждают другие источники ^{[13, л. 4об., 5об., 6об.]}.

Тетради использовались преимущественно для регистрации проступков нарушителей рабочей дисциплины. Анализ содержания записей показывает, что в журналах практически не нашла отражение «норма». Большинство зарегистрированных случаев связаны с поздним приходом или ранним уходом канцеляристов, их отсутствием на рабочих местах.

Некоторые ситуации неподобающего поведения заслужили более полного описания. 17 августа 1731 г. руководитель судного повытья Иван Кичигин вышел из канцелярии в третьем часу дня и вернулся лишь «по пробитии восми часов в девятом пьяной». В тот день И. Кичигин был дневальным ^{[11, л. 13об.]}. Под 20 сентября 1731 г. в журнале значится другая запись: «того ж числа оной Иван Аистов по пробитию с полудни семи часов и в том часу вышел из конторы в кабак, с ним же Федор Аистов, в том же часу в восмом в кабак, а из кабака прешел Федор Аистов в восьмом часу в последней четверти» ^{[11, л. 20]}. В октябре 1731 г. пьянство не дало исполнять обязанности подканцеляристу счетного повытья Ивану Гуляеву. 25 октября он был пьян, хоть и находился «у дел», а 26 октября подканцелярист не смог выйти на службу, так как весь день мучался от похмелья ^{[11, л. 21-21об.]}. Из-за злоупотребления алкоголем 7 декабря этого же года делопроизводитель горного повытья Семен Дерябин не пришел на работу. На его поиски были посланы караульные, от которых он сбежал «за пьянством же» ^{[11, л. 26об.]}.

Случаи пьянства в Екатеринбурге не были редкостью. Будучи во главе уральских заводов, В. де Геннин неоднократно стремился ограничить употребление вина в Екатеринбурге и других населенных пунктах, подчиненных горному ведомству. Активное наступление на заводские кабаки началось в конце 1731 г., когда было запрещено заводить питейные заведения ближе, чем в 10 верстах от рудников и в 20 верстах – от заводов. Если в предыдущие годы за злоупотребление вином карались преимущественно мастеровые и работные люди, то с 1732 г. начали наказывать управителей и делопроизводителей. Мастеровых и работных обычно оставляли на работах, закованных «в железа», подвергали телесным наказаниям и уменьшали жалование. Замеченных в непрестанном пьянстве канцелярских служителей предписывалось лишать части жалования и даже временно отстранять от дел. Кроме того, подьячих могли наказать батогами ^{[24, с.111, 194-195, 199-200]}.

По всей видимости, меры оказали некоторое воздействие на служащих. Как можно заметить из приведенных выше описаний, в тетрадях записных Сибирского обер-бергамта факты прогулов из-за злоупотребления вином встречаются практически каждый месяц. В 16 из 245 случаев нарушений служебной дисциплины (6,5%), зафиксированных в журнале за майскую треть 1731 г., пьянство указывается основной причиной ненадлежащего исполнения обязанностей или отсутствия на рабочем месте. Кроме того, 39 раз (15,9%) упоминается об отсутствии на рабочем месте полдня, 18 казусов (7,4%) говорят о непосещении канцелярии в течение одного и более дней. В большинстве указанных ситуаций причины отсутствия не называются. Можно предположить, что на то были как серьезные основания, так и неуважительные причины. Среди таких оснований могло быть и открыто не называвшееся чрезмерное увлечение выпивкой.

Процент указаний на отсутствие на рабочем месте в тетради сентябрьской трети 1731 г. и журнале за февраль-апрель 1733 г. снижается. Из 262 случаев, зафиксированных в тетради сентябрьской трети 1731 г., пьянство составляет 11 (4,3%), число полдневных отлучек уменьшилось до 23 (8,8%), а одно- и многодневные прогулы были зарегистрированы всего 8 раз (3%). 220 казусов, указанных в записной тетради за февраль-апрель 1733 г., содержат лишь одно описание уклонения от службы по причине пьянства (0,45%), 14 случаев многочасовых прогулов в течение рабочего дня (6,4%) и 17 отлучек на день и более (6,5%).

Документ дает возможность частично реконструировать практику исполнения наказаний, устанавливавшихся за нарушение служебной дисциплины. В частности, 14 апреля 1733 г. подканцеляристы Степан Дьячков, Михей Аистов и Семен Кабаков были биты батогами за прогулы ^{[11, л. 32]}. Более подробные сведения о наказаниях за отсутствие на рабочем месте содержатся в «Журнале Сибирского обер-бергамта словесным приказам от господина от артилерии генерала-лейтенанта и кавалера Вилима Ивановича де Геннина и от господ присудствующих в Сибирском обер-бергамте 1734 года» ^{[13, л. 1-9]}.

Журнал был создан в последний год руководства горным ведомством на Урале В. де Геннина. Он состоит из трех колонок: дата, месяц с указанием содержания вопроса и решения по нему, отметка о приведении решения в исполнение. Документ был начат в феврале и завершен в сентябре 1734 г. В октябре руководство уральскими заводами вновь перешло В.Н. Татищеву, и журнал перестал вестись. Сведения, содержащиеся в источнике, дополняют и уточняют функционирование механизмов дисциплинирования на Среднем Урале.

За время ведения журнала было зафиксировано 15 ситуаций, в которых принимали участие канцеляристы. Треть из них – 5 случаев – были связаны со злоупотреблением алкоголем делопроизводителей, которые по этой причине либо не могли должным образом осуществлять свои должностные обязанности, либо отсутствовали на рабочем месте. В 6 казусах из 15 канцелярских служителей не оказывалось на рабочем месте по уважительной причине. 6 апреля 1734 г. в нем была сделана отметка об отпуске копииста Павла Трусова на Алапаевский завод «для свидания к свойственником до сроку сего апреля до 22 числа» ^{[13, л. 4об.]}. Канцелярист «своеручной» подписью обязывался, что вернется в срок, о чем была сделана соответствующая пометка в колонке об исполнении. Правда, отпуск к родственникам был часто сопряжен с опозданиями к месту работы из-за увлечения вином. Наказание в этом случае было неизбежным.

Так, например, 19 марта 1734 г. была сделана следующая запись: «От артилерии генерал-лейтенант и кавалер Вилим Иванович де Геннин приказал наказать батожем протоколиста Ивана Кичигина за то, что он того ж марта 18 дня после полудня был пьян и при деле своем не был. Оной приказ получен чрез сержанта Федора Перевотчикова и по наказании велено держат скована до приказу ево господина генерала-лейтенанта» ^{[13, л. 3]}. Решение было принято к исполнению, что нашло отражение в третьей колонке журнала. По-видимому, протоколист отличался склонностью к пьянству, о чем свидетельствует приписка к решению о наказании И. Кичигина о необходимости вынести ему предупреждение «с подпискою, ежели он впредь в работные дни усмотритца пьяной, то за оное имеет быть наказан жестоко и ис того чина будет извержен и определен в подканцеляристы» ^{[13, л. 3об.]}. Приговор был доведен до сведения нерадивого канцеляриста, о чем свидетельствует его подпись в журнале: «вышеписанное объявление Иван Кичигин слышал, в том и подписуюсь».

Подобно И. Кичигину, большинство понесших наказание за пьянство получали выговор или наказание не первый раз. Кара настигала и за другие нарушения дисциплины: подканцелярист приписной канторы Иван Широков был наказан плетьми за то, что 7 апреля 1734 г. отлучался с места службы, будучи дневальным ^{[13, л. 4об.]}.

В соответствии с нормативными правовыми актами общероссийского уровня и распоряжениями В. де Геннина, дисциплинарные проступки канцеляристов могли иметь различные последствия. В первую очередь прогулы наказывались денежными штрафами – вычетами из жалования, что соответствовало нормам Генерального регламента ^{[13, л. 7об., 8]}. Наряду с этим применялись телесные наказания (битье батогами или плетью), заключение в кандалы (держание «в железах») для работы в канцелярии и содержанием в тюрьме ночью, «извержение из чина» ^{[13, л. 2об., 3, 3об., 4об., 5, 5об., 6об., 7об., 8]}.

Тяжесть кары зависела от степени вины делопроизводителя. Отягчающим обстоятельством являлось появление на службе в нетрезвом виде, а также отсутствие на рабочем месте по причине злоупотребления вином. Чем чаще канцелярист попадал в недопустимые ситуации, тем более суровой была мера воздействия. Обращает на себя внимание, что во многих случаях к нарушителям дисциплины применялись не нормы Генерального регламента, а локальные нормативные акты, которые совпадали по декларировавшимся формам наказаний с указами, принятыми в первой трети XVIII в. либо до появления Регламента, либо уже после его обнародования. Их основной целью были наведение порядка и ускорение работы делопроизводителей.

Как можно увидеть на примере деятельности канцелярских служителей Сибирского обер-бергамта и подчиненных ему контор, в условиях провинции соблюдение норм Генерального регламента требовало постоянного подкрепления. Организация регулярного чтения Регламента, проходившего в стенах учреждений, не являлась универсальным средством, помогавшим избежать дисциплинарных проступков ^{[13, л. 8об.]}. Длительный рабочий день не оставлял возможностей для решения личных вопросов. Отсутствие свободного времени в сочетании с высокими стандартами служебной дисциплины приводили к ситуациям нарушения правил.

Следует отметить, что значительная часть претензий к распорядку дня и деятельности делопроизводителей, спускавшихся сверху после 1725 г., уже в той или иной степени реализовывалась на Урале. Регулярно повторявшиеся в начале – середине 1730-х гг. требования об увеличении времени присутствия на рабочем месте, являлись нормой на Среднем Урале уже в конце 1720-х гг. То же можно сказать и о других регионах Российской империи. В частности, по наблюдениям О. Е. Кошелевой, государственные учреждения Санкт-Петербурга также не справлялись с наплывом бумажной работы. Еще при жизни первого российского императора вице-губернатор Степан Клокачев доносил в Сенат, что делопроизводители подчиненных ему контор служат денно и нощно, не имея выходных дней и права выхода из канцелярии, пока не закончат работу. За недобросовестное отношение к должностным обязанностям канцеляристы держались под караулом, некоторые были скованы, иные помещались в тюрьму ^{[25, с. 268-269]}.

Изучение законодательных актов первой трети XVIII в. и практик дисциплинирования служащих в 1725-1734 гг. позволяет прийти к следующим выводам. В течение первых тридцати лет XVIII в. в России происходит оформление базовых институтов трудового права. В частности, благодаря созданию Генерального регламента и ряда других нормативных правовых актов произошло складывание института рабочего времени. В нем были четко определены нормы нахождения на рабочем месте членов присутствия. Правда, рабочий день канцеляристов так и не был описан досконально.

Осуществление контроля за деятельностью делопроизводителей со стороны руководства наблюдалось и ранее. Сравнительный анализ законодательных актов второй половины XVII в. и первой трети XVIII в. свидетельствует о некоторой преемственности, ряд норм и запретов пришли в имперскую Россию из предыдущего века. Тем не менее, именно в указанный период дисциплинирование стало важнейшей частью жизни любого государственного учреждения. Повышенное внимание к этой сфере вызвал резкий рост документооборота на всех этажах власти, который наблюдался уже в последние годы жизни Петра I.

В условиях тотальной нехватки квалифицированных кадров делопроизводителей власть стремилась максимально задействовать имеющихся в наличии канцеляристов. Наиболее возможным путем было экстенсивное использование их труда за счет увеличения продолжительности рабочего дня. Еще одним способом стали меры устрашения: вычеты из жалования, телесные наказания, лишение «чина», заточение в канцелярии, содержание в тюрьме. Других способов повысить эффективность деятельности своих служащих государство в лице представителей власти в центре и на местах не видело. Меры финансового стимулирования не принимались во внимание из-за постоянного дефицита государственного бюджета. Более того, некоторым группам канцеляристов предписывалось вообще не выплачивать жалование. Им было разрешено кормление «от дел» ^{[27, с. 117-118]}; ^{[52, с. 656, 805]}.

Все вышеперечисленное было плохим мотиватором в деятельности канцелярских служителей. Высокая интенсивность труда, связанная с напряжением не только физических, но и психических сил, вели к злоупотреблению алкоголем. Пьянство, в свою очередь, становилось причиной отсутствия на рабочем месте в течение нескольких часов и даже дней, либо неудовлетворительного выполнения должностных обязанностей.

Попытки Петра I создать этический кодекс государственных служащих также не увенчались успехом ^{[20, с. 111]}. Меры морального воздействия, выражавшиеся в обязанности руководителей канцелярий и контор следить за поведением своих служащих, имели слабые основания. Генеральный регламент не давал четких указаний, что делать с не склонными к добродетели и «достохвалному любочестию». Единственным наказанием являлось смещение с должности, которое не всегда было возможным ввиду малого числа делопроизводителей.

Таким образом, введенные Петром I и его окружением нормы не выдержали столкновения с реальностью. Разрыв между требованиями к скорости работы государственных учреждений и имеющимися материальными и людскими ресурсами не мог быть преодолен в короткие сроки. Несмотря на последовательные попытки наследников царя придерживаться заданного курса, власть снова и снова сталкивалась с проблемой низкой трудовой дисциплины и невыполнением в срок поставленных заданий.